(Полдников Д. Ю.) («История государства и права», 2010, N 20)
ОТ ФИЛОСОФИИ И ПРАВА К ФИЛОСОФИИ ПРАВА? (КОНФЛИКТ ДВУХ ПРАВОВЫХ ШКОЛ IUS COMMUNE XIII — XIV ВВ.) <*>
Д. Ю. ПОЛДНИКОВ
——————————— <*> Poldnikov D. Yu. From philosophy and law to philosophy of law? (Conflict of two legal schools ius commune of XIII — XIV centuries).
Полдников Дмитрий Юрьевич, старший научный сотрудник юридического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, кандидат исторических наук.
Статья содержит уточненную оценку значения философских идей для правовой доктрины французских и итальянских профессоров (комментаторов) средневекового римского права (ius commune) XIII — XIV вв. Изучение оригинальных трактатов средневековых правоведов обнаруживает безосновательность упреков представителей обеих школ в чрезмерном увлечении философией. В рассматриваемый период цивилисты лишь начинают осваивать философские концепции и используют их для решения правовых вопросов от случая к случаю.
In this article the author evaluates the influence of some philosophical ideas on the legal doctrine of the french and italian doctors of the medieval ius commune during the 13th to 14th centuries. The survey of the original works written by the key medieval lawyers shows that all the accusations of an abusive philosophical speculations addressed to both legal schools of that time were unfounded. The 13th to 14th centuries saw the very first steps in implementation of several philosophical concepts which were but rarely used to resolve legal issues on a case-by-case basis.
Средневековых юристов нередко упрекают за оторванность их рассуждений от практических нужд современной им эпохи. Что же могло их оторвать от жизни, если они строго придерживались толкования правовых текстов Свода Юстиниана, порожденных сугубо практическим юридическим гением? Подозрение падает на скромную «служанку» богословия философию. Считается, что римские юристы обладали прочным иммунитетом к соблазнам теоретических обобщений и всеобъемлющих систематизаций. Несмотря на все усилия исследователей, пока не удалось обнаружить сколько-нибудь значительного влияния греческой философии на казуистику римских юристов <1>. Даже идеи великого Аристотеля, воспринятые многими ораторами, так и остались достоянием судебной риторики. ——————————— <1> О возможном влиянии греческой философии на науку римского права см. Гарсиа Гарридо М. Х. Римское частное право: казусы, иски, институты / Пер. с исп.; отв. ред. Л. Л. Кофанов. М., 2005. С. 87; О концепции казуистики см.: Там же. С. 101.
В Древнем Риме ораторы, как и философы, оказывали на юристов слабое влияние. По словам знатока римской юриспруденции Ф. Шульца, когда Цицерон ратовал за более продуманную систематизацию права, с четкими определениями и отвлеченными понятиями, «юристы отвечали на эти предложения вежливым молчанием» <2>, Цицерон сам косвенно признает раскол с юристами во взглядах на право. В трактате «Об ораторе» (1.43.193) он мимоходом отметил: «Занимает ли кого цивильная наука, которую Сцевола считает достоянием не ораторов, но каких-то ученых иного рода…» (курсив наш. — Д. П.). ——————————— <2> Schulz F. Geschichte der romischen Rechtswissenschaft. Weimar, 1961. S. 65. Впрочем, другие ученые больше доверяют оценке системности римского права, данной Цицероном (см.: Кофанов Л. Л. Формирование системы римского права // Жреческие коллегии в Раннем Риме. К вопросу о становлении римского сакрального и публичного права. М., 2001. С. 304 — 308).
Редкие теоретические обобщения встречались, главным образом, с дидактическими целями в учебных пособиях, вроде институций Гая. Проведенные им классификации не являются исчерпывающими. Достаточно вспомнить о приблизительном делении обязательств на договорные и деликтные, об отсутствии группировки общих для всех контрактов положений. На наш взгляд, главное отличие римских юристов от греческих философов не в том, что последние использовали общие понятия, чуждые первым, а в том, что только философы активно применяли такие понятия для построения общих теорий, тогда как юристы в основном ограничивались анализом конкретных правовых споров (казусов). С приходом Средневековья во всех отраслях знания настало время авторитетов. «Библией» для юристов стал Свод Юстиниана, а для философов — сохранившиеся произведения Аристотеля. Его логические трактаты были известны на Западе к моменту предполагаемого основания правовой школы в Болонье (1088 г.). Предпринятое нами исследование подтвердило активное использование «старой логики» глоссаторами при построении своих теорий <3>. ——————————— <3> Полдников Д. Ю. Договорные теории глоссаторов. М., 2008. С. 64.
Основная масса сочинений Аристотеля, в том числе труды по этике, были полностью переведены лишь к 1240-м гг. <4>, когда эпоха первооткрывателей Свода Юстиниана (глоссаторов) близилась к завершению и наука цивильного права распространилась за Альпы. Эти сочинения вызвали живейший отклик у теологов и специалистов по каноническому праву <5>, но оставили равнодушными профессоров цивильного права. Даже именитый автор Большой глоссы Аккурсий не демонстрирует своего знакомства с полным учением Аристотеля <6>. ——————————— <4> Steenberghen F. van. Aristotle in the West. Louvain, 1955. P. 62, 93. <5> Канонисты цитировали Этику еще в конце XII в. См.: Kuttner S. Kanonistische Schuldlehre von Gratian bis auf die Dekretalen Gregors IX. Vatican, 1935. S. 49. <6> Otte G. Die Aristoteleszitate in der Glosse // Zeitschrift der Savigny-Stiftung. Rom. Abt. N 85. 1968. S. 368; Horn N. Philosophie in der Jurisprudenz der Kommentatoren: Baldus philosophus // Ius commune. N 1. 1967. S. 131; Kriechbaum M. Philosophie und Jurisprudenz bei Baldus de Ubaldis: «Philosophi legum imitati sunt philosophos naturae» // Ius Commune. N 27. 2000. S. 299 sq.; Brugi B. Della interpretazione della legge al sistema del diritto // Per la storia della giurisprudenza e delle univesita’ italiane. Nuovi saggi. Torino, 1921. P. 26.
Вновь открытые работы Аристотеля прежде нашли отклик у французских правоведов «по ту сторону Альп» от Болоньи (ultramontani). Учение Аристотеля распространяли прежде всего теологи-доминиканцы Альберт Великий и его ученик Фома Аквинский, учившиеся и преподававшие в парижской Сорбонне, откуда новая идеология достигла сначала Орлеанского университета, а позднее и Болоньи. Кроме того, в Орлеане, в отличие от Болоньи, студенты сначала изучали курс свободных искусств (в том числе произведений Аристотеля), и только затем — юриспруденцию <7>. Некоторые из профессоров цивильного права одновременно являлись клириками <8>. ——————————— <7> Meijers E. M. Otudes d’histoire du droit. Vol. 3. Le droit romain au moyen bge. Leiden, 1959. P. 114. <8> Ibidem. P. 113.
Перечисленные факторы должны были повысить внимание орлеанских профессоров к философии. Среди них особо выделяются имена Жака де Ревиньи (ум. 1296 г.) и Пьера Бельпарша (ум. 1308 г.). Увлечение правоведов-«заальпийцев» философией сделало их объектом резкой критики со стороны болонских комментаторов, хранителей традиций глоссаторов. Именно в адрес французских коллег обрушил свою критику болонский профессор XIV в. Альберико де Розата (ум. 1360 г.). Во введении к Комментариям Дигест он пишет: «…толкование науки (права) в символической, софистической и диалектической манере… берет свое начало от заальпийских докторов, некоторые из них в отдельных проблемах проявляли больше проницательности, чем нужно, хотя отдельные (правоведы) были большими знатоками. В нашей науке, когда речь идет о том, чтобы отрубить кому-то голову, по меньшей мере необоснованно, полагаю, использовать силлогизмы о форме, субстанции и акциденции. И наши предшественники и учителя, такие как Иоанн (Бассиан), который был достаточно внимательным к деталям, Ацо, Булгар, Мартин, Одофред и другие, не шли по этому пути. Они использовали аргументы из наших законов, которые непосредственно касались предмета. Я вовсе не утверждаю, что нельзя выводить заключения от меньшего к большему, или от противного, или иными способами, одобренными нашим правом, и к чему мы призываем всех, кто занимается его изучением. Но они шли по следам наших прежних юристов, отцов и докторов, придерживаясь текста, и глоссы, и мнения наиболее уважаемых докторов. Они не обращались к сказкам и не выдвигали до такой степени углубленные в логику и софистические аргументы, которые имели лишь видимость правдивости. И это порок не только наших современных докторов и адвокатов. Этот порок в действительности вкрался из теологической науки, ведь нынешние проповедники предпочитают священному писанию риторические фигуры философов, поэтов и сочиненные истории» <9>. ——————————— <9> Albericus de Rosate. Commentaria in Codicem. Proemium. // Opera iuridica rariora (переизд.). Vol. 21. Bologna, 1974 (курсив наш. — Д. П.).
В ответ профессора и студенты Орлеанского университета, вероятно, считали болонских коллег вспыльчивыми ортодоксами. Однако правоведы по обе стороны Альп не увлекались философскими идеями в той же степени, что и богословы. Приведем в качестве примера обсуждение следующей гипотетической ситуации. Если у отца с сыном, умирающих от голода, есть только одна буханка хлеба, кому следует ее отдать? Богословы-доминиканцы делали выбор в пользу сына, поскольку «любовь нисходит сверху, но не восходит наверх». Жак де Ревиньи, напротив, отвечал, что римское право позволяет голодающему отцу продать своего сына в рабство, следовательно, он вправе забрать буханку себе <10>. ——————————— <10> Эту ситуацию обсуждают и французский цивилист, и его итальянский коллега. См.: Jacobus de Ravanis. Lectura super Codice // Opera iuridica rariora. (переизд.) Vol. 1. Bologna, 1967. ad C. 4.43.2; Cinus de Pistoia. In Codicem commentaria (переизд.). Torino, 1964. ad C. 4.43.2. N 6.
Осторожное отношение к философии (вопреки упрекам комментаторов) заметно в другом замечании французского профессора де Ревиньи по поводу определения справедливости в Глоссе Аккурсия: «…в Глоссе есть множество определений справедливости. Можешь взять еще одно, если желаешь стать проповедником» <11>. Проповеднику можно собирать мнения поэтов и философов о справедливости, но юристу следует придерживаться текста источника. ——————————— <11> Jacobus de Ravanis. Super Institutionibus commentaria // Bartolus de Saxoferrato. Omnia quae extant opera. Venezia, 1615. ad Inst. 1.1.1: «Multas diffinitiones iustitiae habemus in glossa. potes aliam ponere si vis esse predicator».
Соотечественник де Ревиньи Пьер Бельпарш также скептически отзывался о перспективах в области правовой науки тех студентов, которые сначала изучали свободные искусства («артисты»), а затем занялись изучением права: «Они приехали из Парижа и строят из себя умников. Один из них сказал мне в прошлом году, что изучение права отупляет его. Я ответил, что данная наука никого не делает глупым, если правильно за нее взяться. Но когда эти (студенты) начинают (занятия), они не верят, что осталось нечто неизученное за пределами свободных искусств. Я думаю, что именно это делает их глупыми. Им не следует подходить к изучению данной науки со сжатыми кулаками. Лучше бы сначала они выслушали» <12>. ——————————— <12> Petrus de Bellapertica. Lectura Institutionum // Opera iuridica rariora. (переизд.) Vol. 7. Bologna, 1972. ad Inst. 1.1.1.
Пожалуй, резкая критика болонскими профессорами своих заальпийских коллег не вполне адекватна. Последние также проявляли внимание к правовым текстам, но толковали их в несколько ином стиле, ориентированном на демонстрацию мастерства логических приемов и эрудиции, в чем-то превосходящей учителей знаменитой Болонской школы. Болонские комментаторы полагали, что витиеватые логические рассуждения уводят слишком далеко от текста источника и преследуют скорее цель заинтересовать слушателей, нежели донести до них смысл закона. Так или иначе, в работах французских средневековых правоведов не произошло полноценного слияния правового материала и общих философских концепций. В Болонье правоведы также использовали философию Аристотеля от случая к случаю. Первые серьезные попытки применить его идеи к договорной теории предприняли Бартол и Бальд. Самый известный представитель школы комментаторов Бартол из Сассоферато (1313 — 1357), как всякий образованный ученый XIV в., несомненно, был знаком с работами Аристотеля и признавал их «авторитетными», т. е. пригодными для доказательства правовых тезисов. Но в целом он более полагается на текст Свода, чем на Аристотеля <13>. ——————————— <13> «Некоторые… произведения пользуются репутацией известных и подлинных, подобно высказываниям Аристотеля, Гиппократа и т. п.; их подлинные труды используются в обучении, как и должно быть…». Bartolus de Saxoferrato. Commentaria Corpus iuris civilis // Omnia quae extant opera. 9 vol. Venezia, 1615. Commentaria ad D. 12.1.1. N 22 — 23. Подробнее об отношении Бартола к философии см.: Woolf C. N. Bartolus of Sassoferrato: his position in the history of medieval political thought. Cambridge, 1913. P. 384 sq.
Ученик Бартола Бальд де Убальди (1327 — 1400) с большим почтением и вниманием относился к философским идеям. Моральную философию он называл матерью и источником «всего нашего права» <14>. О несомненном интересе Бальда к философии свидетельствуют десятки цитат Аристотеля, Цицерона и других философов и теологов <15>, а также частое употребление понятий Аристотелевской философии. ——————————— <14> «Philosophia moralia… est legum mater et ianua». (Baldus de Ubaldis. Commentaria Corpus iuris civilis. Venezia, 1577. Commentaria ad D. 1.1.1.2). «Ius nostrum applicat sibi totam moralem philosophiam». (Op. cit. ad D. 1.1.1. N 21). <15> Н. Хорн насчитал в произведениях Бальда 103 цитаты Аристотеля, 17 — Цицерона, 6 — Августина, 4 — Альберта Великого и 2 — Платона. См.: Horn N. Philosophie in der Jurisprudenz der Kommentatoren: Baldus philosophus // Ius commune. N 1. 1967. P. 110.
Красноречивым примером является предложенное Бальдом решение проблемы заблуждения относительно предмета купли-продажи с помощью аристотелевской концепции сущности. Речь идет о фрагменте Дигест D. 18.1.9, в котором Ульпиан признает действительной куплю-продажу, если стороны пришли к соглашению относительно предмета. Попутно римский юрист уточняет, что предмет остается прежним, даже если после заключения договора его сущность несколько изменяется, например, вино скисает и становится уксусом. Ведь это «почти та же сущность» (sic!). Такой вывод немыслим для Аристотеля. Греческий философ четко разграничивает понятия сущности, материи и переход из одного состояния в другое. Скисая, вино перестает существовать и трансформируется в уксус <16>. Комментатор Бальд принял во внимание позиции римского юриста и греческого философа и предложил следующее обоснование, почему покупатель не может ссылаться на заблуждение в сущности, когда вино превратится в уксус: «Обрати внимание относительно качества, что одно является существенным, а другое не считается таковым. Так, вино не называют вином до тех пор, пока оно не приобретет сущность и вкус вина; уксус же — всегда уксус, и никогда его не называют вином. Но если вино было вином вначале, то затем все равно останутся некие остатки вина (remanent reliquiae vini)» <17>. ——————————— <16> Arist. Met. VII. V. 1044 b — 1045 a: «Затруднение вызывает и вопрос, почему вино не есть материя уксуса и не есть уксус в возможности (хотя уксус и образуется из него)… если одно таким именно образом обращается в другое, то оно должно возвращаться к своей материи… и уксус должен обратиться в воду, а затем из нее возникает вино». <17> Baldus. Op. cit. Commentaria ad D. 18.1, 9. N 2.
Таким образом, Бальд не признает заблуждения покупателя в сущности вина потому, что оно не претерпело полного преобразования и уксус сохранил остатки вина. Вероятно, комментатор полагал, что при намеренном производстве уксуса в нем не сохраняется достаточно винных остатков. Так или иначе, ученик Бартола нашел компромисс между мнением Ульпиана о заблуждении и позицией Аристотеля о сущности. Отдельные свидетельства осведомленности заальпийских правоведов и итальянских комментаторов с философскими идеями — лишь начало сложного преобразования договорной теории в Новое время. Правоведы ius commune XIII — XIV вв. не воспользовались идеями Аристотеля, которые в дальнейшем приобретут принципиальное значение для договорной теории. Прежде всего, это морально-этическая основа договорных отношений и деление добровольных актов распоряжения имуществом в зависимости от человеческих добродетелей (компенсаторная справедливость и щедрость). В доктрине ius commune XIII — XIV вв. философия и право лишь эпизодически пересекаются, но не переплетаются в философию права.
