(Кочергин П. В.) («Журнал российского права», 2007, N 9)
НЕКОТОРЫЕ ПРАВОВЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ДОБРОСОВЕСТНОГО ПОВЕДЕНИЯ СТОРОНЫ ПО ДОГОВОРУ
П. В. КОЧЕРГИН
Кочергин Петр Валерьевич — адвокат (г. Ростов-на-Дону).
Невозможность всякий раз распространять режим вещно-правовой защиты на любой объект прав, не учитывая его правовую природу, а его приобретателя — охранять от злоупотреблений, признавая добросовестным приобретателем <1>, заставляет и ученых, и практиков искать пути защиты приобретателя идеального объекта гражданских прав. ——————————— <1> К. И. Скловский полагает, что «не может быть помыслена фигура добросовестного приобретателя обязательственного права» (Скловский К. И. Механизм перехода права и последствия цессии // Хозяйство и право. 2002. N 2. С. 65). В. А. Белов также утверждает, что «понятия «добросовестный приобретатель права» не существует» (Белов В. А. Сингулярное правопреемство в обязательстве. М., 2000. С. 227).
Является ли абсурдной ситуация, в которой приобретатель идеального объекта прав удерживал бы этот объект прав при признании сделки о его приобретении недействительной? По нашему мнению, если объект права — не вещь, которой можно владеть и которую можно осязать, то из самого по себе этого обстоятельства не следует, что ее удержание невозможно. В вещных правоотношениях право собственности обеспечивается, как правило, правом собственника истребовать вещь из чужого незаконного владения, в обязательственных правоотношениях защита нарушенного права осуществляется путем признания сделки недействительной и применения реституции. Недействительность сделки по отчуждению идеального объекта прав влечет приведение сторон в первоначальное состояние. Однако происходит ли такое возвращение в первоначальное состояние автоматически, лишь по факту недействительности сделки? Каковы были причины возникновения и условия применения этого института в Древнем Риме? «Реституция представляет собой интересный институт для характеристики преторского творчества. Преторский эдикт не определял точно случаев реституции, но ограничивался только общим указанием на категории лиц, которые имели право просить о реституции (не достигшие 25 лет, отсутствовавшие и т. д.); в каждом отдельном случае претор исследовал дело лично (causae cognito), т. е. без передачи его судье, и определял по собственному усмотрению, заслуживает ли проситель реституции» <2>. ——————————— <2> Муромцев С. А. Гражданское право Древнего Рима. М., 2003. С. 355.
Таким образом, при применении реституции обязательно исследовалась субъективная сторона правоотношений, и если проситель осуществлял принадлежащие ему права в противоречии с их назначением либо во вред отдельным лицам или всему обществу в целом, то такое притязание не могло быть удовлетворено. «Помощь становится необходимою, — отмечал Г. Ф. Пухта, — если обстоятельства лица слагаются таким образом, что для него неизбежны те невыгоды, которые вытекают из формального права; в противном случае само право перестает быть благодетельным. При подобных обстоятельствах допускается, кроме обыкновенных способов охранения прав, еще чрезвычайное средство, состоящее не в защите общего права, а в действиях, противоречащих ему; назначение этого средства — осуществление идеи высшей справедливости против невыгод обыкновенного закона. Это и есть in integrum restitutio, возвращение лица в прежнее положение. Чем более известное право проникнуто уважением ко всей совокупности интересов человеческого существования, тем менее будут потребности в этом чрезвычайном средстве; но никогда нельзя обойтись без него» <3>. ——————————— <3> Пухта Г. Ф. Курс римского гражданского права. М., 1874. С. 277.
Что может выступить объективным критерием справедливости? «Эквивалентность есть осуществление идеи справедливости в области оборота, так как справедливость, выражаясь коротко и ясно, есть не что иное, как то, что пригодно всем, устраивает всех, она — политика разумного и осмотрительного эгоизма. Поэтому одной из высших задач оборота является осуществление, по возможности, принципа эквивалента во всех отношениях людей друг к другу» <4>. ——————————— <4> Иеринг Р. Цель в праве // Иеринг Р. Фон. Избранные труды. Самара, 2003. С. 95.
Беглый взгляд на причины возникновения и условия применения института реституции в римском праве свидетельствует о его чрезвычайности, применении только в исключительных случаях, каждый раз по отдельному решению претора в целях реализации высшей идеи справедливости и при том, что личность обратившегося за реституцией того заслуживает. Соответственно, ни о каком автоматизме не могло быть и речи. Необходимо признать: экономический оборот со времен Древнего Рима изменился. Действительность спрашивает: как быть, если pre-paid карта продана и активирована после того, как было расторгнуто дилерское соглашение и дилер обязан был вернуть все карты оператору связи или интернет-провайдеру? Должна ли оказываться услуга связи в таких случаях, если приобретатель карты не знал и не мог знать, что дилер не вправе продавать карты? Если патент был несколько раз уступлен и последний патентообладатель основывает свое право на зарегистрированном договоре (п. 5 ст. 10 Патентного закона Российской Федерации от 23 сентября 1992 г. N 3517-1), а одна из первых сделок об уступке патента признана недействительной по основаниям, о которых последний патентообладатель не знал и не мог знать — лишается ли он патента автоматически? Разрушается ли в этой связи как карточный домик вся цепочка последующих за недействительной сделок по отчуждению идеального объекта прав? В соответствии с п. 2 ст. 993 ГК РФ в случае неисполнения третьим лицом сделки, заключенной с ним комиссионером, комиссионер обязан немедленно сообщить об этом комитенту, собрать необходимые доказательства, а также по требованию комитента передать ему права по такой сделке с соблюдением правил об уступке требования (ст. 382 — 386, 388, 389 ГК РФ). А если комиссионер передал права по такой сделке не комитенту, а третьему лицу, которое не знало и не могло знать, что его цедент является чьим-то комиссионером? Приобретает ли права (требования) цессионарий при таком нарушении закона? В. А. Белов задается обоснованным вопросом: «Справедливо ли во всех случаях приобретения права требования возлагать риск приобретения его с возражениями, о которых цессионарию не было и не должно было быть известно, только на самого цессионария?» <5>. ——————————— <5> Белов В. А. Указ. соч. С. 228.
При рассмотрении одного дела ФАС Северо-Кавказского округа сделал вывод о том, что «заявление требования о возврате имущества после того, как ответчик при отсутствии возражений со стороны истца произвел значительные капиталовложения в приобретенные объекты, является формой злоупотребления правом. Такое требование не подлежит удовлетворению в силу статьи 10 ГК РФ, если демонтаж оборудования влечет прекращение производства и значительные убытки для ответчика» <6>. ——————————— <6> Рыжков Ю. В., Махненко Р. Н., Мельник В. В. Практика рассмотрения Федеральным арбитражным судом Северо-Кавказского округа споров, связанных с применением ст. 10 Гражданского кодекса РФ // Вестник Федерального арбитражного суда Северо-Кавказского округа. 2002. N 1.
Казалось бы, против такой судебной позиции можно было бы возразить: что помешало суду при несправедливости реституции применить субсидиарно к правилам о реституции правила о неосновательном обогащении (ст. 1103 ГК РФ) и в полной мере защитить интересы ответчика? По нашему мнению, суд исходил из того, что, во-первых, реституция — это чрезвычайный инструмент защиты права, во-вторых, проситель реституции не заслуживает ее применения, злоупотребляя правами, и, в-третьих, применение реституции в рассмотренном случае далеко от реализации идеи справедливости. Суд создает, казалось бы, немыслимую ситуацию, когда приобретатель имущественного права при признании сделки о приобретении этого имущественного права недействительной сохраняет (удерживает) за собой этот идеальный объект прав в целях реализации идеи справедливости. Таким образом, ссылки арбитражных судов в своих решениях на то обстоятельство, что применение реституции может причинить убытки, является иллюстрацией применения принципа эквивалента (справедливости) на практике. Обращает на себя внимание, что арбитражные суды при рассмотрении конкретных дел ссылаются на злоупотребление правом (ст. 10 ГК РФ). Профессор О. Садиков пишет: «Практика показывает, что спорящие стороны, ссылаясь на норму ст. 10 ГК РФ о злоупотреблении правом, заявляют в судах самые разнообразные требования и просят о применении к лицу, злоупотребившему правом, различных правовых санкций: чаще всего признания заключенной сделки или состоявшегося корпоративного акта недействительным и взыскания понесенных убытков. Охватываются ли такие требования ст. 10 ГК РФ или они должны решаться на основании других специальных норм гражданского законодательства? Уяснение этого вопроса существенно как для разрешения споров по существу, так и для мотивировки выносимых судебных решений. Вопрос о признании заключенной сделки недействительной, конечно, не может быть разрешен в рамках общего правила ст. 10 ГК РФ. На этот счет в действующем гражданском законодательстве содержится система специальных норм, определяющих разновидности недействительных сделок и их различные правовые последствия (глава 9 ГК РФ)» <7>. ——————————— <7> Садиков О. Злоупотребление правом в Гражданском кодексе России // Хозяйство и право. 2002. N 2. С. 47.
По нашему мнению, ст. 10 ГК РФ действительно может быть общей по отношению к ст. 183, 222, 304, 1022 Кодекса (например, при возведении дома, затемняющего окна соседа, и сооружении забора, преграждающего короткий путь к его участку), поскольку указанные нормы содержат специальные правовые последствия осуществления права не в соответствии с его назначением. Однако гл. 9 ГК РФ специальных правил о нарушении пределов права на защиту в виде отказа в применении последствий недействительности сделки не содержит. Мы имеем богатый инструментарий защиты права собственности и иных вещных прав: негаторный и виндикационный иски, а также отказ в виндикации при соблюдении определенных условий (добросовестность приобретения), когда реализация собственником права на защиту становится, по сути, злоупотреблением права, однако какая бы то ни было защита приобретателя имущественного права, ограничивающая просителя реституции от злоупотреблений правом на защиту, отсутствует. Суды вынуждены использовать общую норму ст. 10 ГК РФ за неимением ничего более близкого к институту недействительности сделок. Статья 10 ГК РФ посвящена пределам осуществления гражданских прав. Ограничение реституции тоже можно расценить как своего рода последствие нарушения границ осуществления гражданских прав. Вот только это нарушение констатируется не на основании исследования намерения стороны, а по возможным последствиям — убыткам другой стороны. Как считал могущественный систематик Г. Ф. Пухта, «реституция, как вполне неуместная, исключается в следующих случаях: а) когда ущерб лица гораздо меньше тех невыгод, которые произошли бы от реституции для других лиц…» <8>. ——————————— <8> Пухта Г. Ф. Указ. соч. С. 289.
Таким образом, мы утверждаем, что суды фактически применяют неизвестное современному гражданскому праву, однако выводимое из общих положений ограничение реституции (ст. 10 ГК РФ). Нам возразят: ограничение реституции невозможно в силу правовой природы идеального объекта права, например, имущественного права, не способного к завладению. Однако мы можем обнаружить в праве примеры манипуляций с обязательственными гражданскими правами, которые, на первый взгляд, также кажутся невозможными (абсурдными) с точки зрения логики права. В соответствии со ст. 411 ГК РФ не допускается зачет требований, если по заявлению другой стороны к требованию подлежит применению срок исковой давности, и этот срок истек. Казалось бы, можно возразить: истечение срока исковой давности не уничтожает субъективное право, поскольку исковой давностью признается лишь срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено (ст. 195 ГК РФ). В данном случае иск и судебное разбирательство отсутствуют. Более того, исковая давность применяется только судом и только по заявлению стороны в споре, сделанному до вынесения судом решения. В данном случае такое заявление также отсутствует. Почему же в этом случае ГК РФ ограничивает обладателя встречного однородного требования в реализации права на зачет по истечении срока исковой давности? Ведь должник или иное обязанное лицо, исполнившее обязанность по истечении срока исковой давности, не вправе требовать исполненное обратно, хотя бы в момент исполнения указанное лицо и не знало об истечении давности. Исцеление (конвалидация) ничтожных сделок: «Суть исцеления (конвалидации) состоит в придании ничтожной сделке юридической силы с момента ее совершения (ex tunc)» <9>. Возражение на поверхности: ничтожность (nullitas) неисцелима, так что, можно сказать, сделка рождается мертвой. Стороны могут лишь совершить новую, аналогичную сделку, свободную от пороков, обусловивших ничтожность сделки предшествующей: ex nihilo nihil. ——————————— <9> Тузов Д. О. Конвалидация ничтожных сделок в российском гражданском праве // Вестник ВАС РФ. 2004. N 7. С. 146.
«Признание недействительным незарегистрированного в Роспатенте договора по очевидным причинам далеко не всегда отвечает интересам лицензиата — принимающей стороны в договоре уступки патента. В ряде случаев добросовестный лицензиат на свой страх и риск не только несет затраты в связи с подготовкой к использованию запатентованного новшества, но и частично исполняет обязательства по платежам патентообладателю. Моментом заключения лицензионного договора и договора уступки патента является именно момент регистрации. Следует отметить, что в ст. 165 ГК РФ предусмотрена возможность вынесения судом решения о регистрации сделки только при наличии следующих условий: сделка совершена в надлежащей форме и одна из сторон уклоняется от регистрации сделки» <10>. ——————————— <10> Евдокимова В. Н. Судебно-арбитражная практика по спорам, связанным с заключением, исполнением и расторжением договоров уступки патента и лицензионных договоров // Гражданин и право. 2002. N 6.
Следовательно, конвалидация (исцеление) отдельных видов недействительных сделок признается не только не противоречащей логике права, но и в соответствующих случаях признается явлением весьма желательным и практически целесообразным <11>. Обращение в суд с иском об исцелении сделки во всяком случае не имеет характера защиты субъективного гражданского права в смысле ст. 12 ГК РФ, ибо такового еще нет. ——————————— <11> Тузов Д. О. Указ. соч. С. 156.
В связи с изложенным, по нашему мнению, может быть применено ограничение реституции идеальных объектов прав, которые до применения последствий недействительности сделки удерживаются у цессионария (правоприобретателя). Выявляется тенденция: заключение и исполнение договора влечет создание охраняемой судом видимости договора как основания возникновения гражданских прав и обязанностей. В силу неочевидности недействительности либо незаключенности договоров судами рассматриваются иски о признании договоров ничтожными, а также иски о признании договоров незаключенными, хотя ст. 12 ГК РФ такие способы защиты гражданских прав не предусматривает. Сложно представить себе спор о признании судебного решения невынесенным либо о признании произведения науки, литературы несозданным и проч. (ст. 8 ГК РФ), однако споры о наличии договора как основания возникновения гражданских прав нас не удивляют. Соответственно, применительно к обязательственным правоотношениям положение Р. Иеринга о том, что «где нет собственности, там также нет и владения» («Wo kein Eigentum, da auch kein Besitz»), можно сформулировать следующим образом: где нет договора, там нет и его исполнения. Или иначе, если владение — видимость собственности, то исполнение договора, совершенного во внешне безупречной форме <12>, — видимость сделки. ——————————— <12> При этом под внешней безупречностью подразумевается лишь наличная кажимость, видимость, имитация договора, без изучения всех его элементов (например, совершение в письменной форме, наличие актов приема-передачи, накладных и проч. атрибутов исполнения договора). Определяется кажимость, имитация договора только при глубоком юридическом изучении текста имитации договора.
Однако необходимо искать и находить компромисс. Статья 10 ГК РФ вполне может сыграть роль такой узаконенной нормы-компромисса, когда осуществление субъективного права, в том числе права на защиту, ставится в зависимость от добросовестности лица. Ограничение же реституции является последствием злоупотребления лицом права на защиту, следовательно, вполне допустимо при соблюдении ряда условий в порядке исключения. Таким образом, исполнение (передача эквивалента) договора, совершенного в надлежащей форме, создает охраняемую видимость, имитацию договора. В литературе отмечалось, что защита прав должника является основной проблемой цессионного права <13>. ——————————— <13> Новоселова Л. А. Сделки уступки права (требования) в коммерческой практике. Факторинг. М., 2003. С. 239; Ломидзе О. Г. Правонаделение в гражданском законодательстве России. СПб., 2003. С. 333.
Мы не видим особых препятствий в применении принципа защиты прав добросовестного должника при применении ограничения реституции. Судебная практика свидетельствует, что «факт недействительности соглашения о цессии сам по себе не приводит к признанию платежа, в соответствии с уведомлением, ненадлежащим исполнением первоначального обязательства» <14>. ——————————— <14> Постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 22 января 2001 г. N Ф04/126-801/А70-2000.
Более того, добросовестный должник, если он узнает, что оспаривается сделка уступки права (требования), всегда вправе исполнить в депозит нотариуса, и такое исполнение признается надлежащим (ст. 327 ГК РФ). Таким образом, ограничение реституции само по себе не может отразиться негативно на добросовестном должнике. В значительном числе случаев отчуждения идеальных объектов прав проблема защиты прав добросовестного должника не может возникнуть в принципе (при отчуждении доли в обществе с ограниченной ответственностью, при уступке патента и прочих идеальных объектов прав, не влекущих замену лица в обязательстве). Наконец, рассмотрим еще один пример из судебно-арбитражной практики <15>. СП ОАО «Ессентукский бройлер» обратилось в Арбитражный суд Ставропольского края с иском к ЗАО «Зерновая компания «Разгуляй» о применении последствий недействительности ничтожной сделки — Договора уступки права требования от 1 февраля 2001 г. и дополнительного Соглашения к нему от 18 мая 2001 г., заключенных между СП ОАО «Ессентукский бройлер» и ООО «Мист энд компани» (правопредшественник ЗАО «Зерновая компания «Разгуляй»), в виде возврата истцу права требования от ОАО «Машук» 1861818 руб. 27 коп. и возврата ответчику 187534 кг комбикорма. ОАО «Машук» привлечено к участию в деле в качестве третьего лица. ——————————— <15> Постановление ФАС Северо-Кавказского округа от 21 мая 2003 г. N Ф08-1400/2003.
Решением, оставленным без изменения постановлением апелляционной инстанции, Договор уступки права требования от 1 февраля 2001 г. N 5/20 и дополнительное Соглашение к нему признаны ничтожной сделкой. В качестве восстановления положения сторон в правоотношениях, существовавших до заключения договора уступки права требования, суд обязал ОАО «Машук» восстановить СП ОАО «Ессентукский бройлер» в реестре требований кредиторов. Суды пришли к выводу, что уступка права требования произведена с нарушением требований ст. 88 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)». ФАС Северо-Кавказского округа посчитал, что обжалованные судебные акты в части применения последствий недействительности сделки подлежат отмене с направлением дела в этой части на новое рассмотрение, поскольку судами обеих инстанций правомерно сделан вывод о том, что договор уступки требования и дополнительное соглашение к нему являются ничтожными сделками, они заключены с нарушением требований ст. 69 и 88 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)», однако судебные акты в части применения последствий недействительности сделки недостаточно обоснованны. В соответствии со ст. 167 ГК РФ при недействительности сделки каждая из сторон обязана возвратить другой все полученное по сделке, а в случае невозможности возвратить полученное в натуре возместить его стоимость в деньгах. Если суд установит, что по недействительной сделке истец получил имущество, эквивалентное по стоимости переданному праву требования, то следует рассмотреть вопрос, не является ли требование истца-банкрота о применении последствий недействительности сделки злоупотреблением правом (ст. 10 ГК РФ), поскольку при удовлетворении иска истцу будет возвращено право требования к ОАО «Машук», а возврат ЗАО «Зерновая компания «Разгуляй» имущества или его стоимости окажется невозможным. Итак, суд решал вопрос о законности сделки уступки права (требования) и применении последствий недействительности сделки. Решение арбитражного суда первой инстанции и постановления апелляционной инстанции отменяются только в части применения последствий недействительности ничтожной сделки, а в части признания сделки недействительной признаются законными и обоснованными. Однако сделка не стала от этого действительной, более того, в тексте постановления прямо указано, что сделка ничтожна. Что защищает суд, если смотреть на эту проблему глазами ответчика? Как быть с правом (требованием): остается ли оно у приобретателя или, как явление идеальное, невозможное к завладению, возвращается к отчуждателю? Предположить последнее означает бессмысленность отказа в иске в части применения реституции. Однако на каком праве сохраняет за собой право (требование) цессионарий, ведь в решении суд указывает, что цессия ничтожна, а следовательно, никаких прав и обязанностей (за исключением связанных с недействительностью сделки) не порождает? Профессор С. А. Муромцев, защищая позицию Р. Иеринга, отмечал: «Каждое отношение, которое называют правом, есть не что иное, как некоторое фактическое отношение, сопровождаемое юридической защитой, и юридический элемент такого отношения состоит только в том, что оно имеет эту защиту. Следовательно, владение ничем не отличается от прочих прав и есть потому право… Право есть право потому или, точнее, право есть то, что защищается судом; защищается же оно потому, что в данный момент общество считает необходимым покровительствовать данным отношениям в виду собственных целей и стремлений» <16>. ——————————— <16> Муромцев С. А. Очерки общей теории гражданского права. М., 1877. С. 134.
Здесь интересно вновь обратиться к защите права собственности. Если в соответствии со ст. 301 ГК РФ собственник вправе истребовать свое имущество из чужого незаконного владения, то ст. 302 ГК РФ посвящена истребованию вещи от добросовестного приобретателя (указания на незаконность владения нет, хотя в определенных случаях вещь может виндицирована и у него). Виндикационный иск — иск о защите права, виндикационный процесс является петиторным. В удовлетворении виндикационного иска может быть отказано, если приобретатель получил вещь по возмездной сделке и является добросовестным. Какое право добросовестного приобретателя при этом защищается? К. И. Скловский, анализируя Постановление Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2003 г. N 6-П, указывает: «Ссылка на добрую совесть сама по себе означает признание ответчиком того факта, что он не имеет права на вещь» <17>. Так ли это однозначно? Наверное, нет. ——————————— <17> Скловский К. И. Применение гражданского законодательства о собственности и владении. Практические вопросы. М., 2004. С. 345.
Р. Иеринг в свое время понимал защиту владения как защиту личных неимущественных прав: «Безразлично, каков объект права. Пусть вещь попала в область моих прав совершенно случайно… я владею и защищаю в этой вещи часть собственного или чужого трудового прошлого. Сделав ее своей, я наложил на нее печать своей личности; кто затрагивает ее, тот затрагивает мою личность; удар, направляемый на нее, попадает в меня самого, так как я в ней присутствую; словом, собственность есть лишь вещественное расширение периферии моей личности» <18>. ——————————— <18> Иеринг Р. Борьба за право // Иеринг Р. Фон. Избранные труды. Самара, 2003. С. 481.
Конституционный Суд РФ в мотивировочной части указанного Постановления пишет, что, по смыслу ст. 35 (ч. 2) Конституции РФ во взаимосвязи с ее статьями 8, 34, 45, 46 и 55 (ч. 1), права владения, пользования и распоряжения имуществом обеспечиваются не только собственникам, но и иным участникам гражданского оборота. В тех случаях, когда имущественные права на спорную вещь, возникшие на предусмотренных законом основаниях, имеют другие, помимо собственника, лица — владельцы и пользователи вещи, этим лицам также должна быть гарантирована государственная защита их прав. К числу таких имущественных прав относятся и права добросовестных приобретателей. Следовательно, недействительный договор, помимо последствий, связанных с его недействительностью, может породить имущественное право добросовестного приобретателя. Быть может, возникновение имущественного права у добросовестного приобретателя вещи и есть одно из последствий недействительности сделки об отчуждении вещи. Между тем разделение права на вещь и владения вещью немыслимо при приобретении идеального объекта прав, следовательно, приобретатель такого объекта прав при ограничении реституции (отказе в иске о применении последствий недействительности сделки) сразу же приобретает не право добросовестного приобретателя, а само имущественное право. Соответственно, отсутствует отмечаемое в литературе «правоожидание» <19> — юридическое состояние, при котором в отсутствие обязательственного отношения наблюдается более или менее длительное правовое связывание с объектом лица, не имеющего вещного права на данный объект (например, владение для давности — ст. 234 ГК РФ). ——————————— <19> Лапач В. А. Система объектов гражданских прав: Теория и судебная практика. СПб., 2002. С. 157.
Следовательно, институт ограничения реституции может быть направлен на защиту оборота, исключение злоупотреблений и охрану «добросовестного приобретателя» идеального объекта прав. Можно сделать общий вывод: ограничение реституции как последствие злоупотребления правом на защиту соответствует логике права. Условиями применения судом ограничения реституции являются, во-первых, добросовестное исполнение сделки одной стороной, «видимость» договора, во-вторых, ущерб истца (просителя реституции) гораздо меньше тех невыгод, которые произошли бы от реституции для других лиц.
