Концептуализация понятия «терроризм»

(Мальцева В. Ю.) («Российский следователь», 2006, N 12)

КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ПОНЯТИЯ «ТЕРРОРИЗМ»

В. Ю. МАЛЬЦЕВА

Мальцева В. Ю., аспирант кафедры философии РАГС при Президенте РФ.

В XXI в. вошли и закрепляются в общественном сознании такие, казалось бы, несовместимые понятия, как «глобализм» и «терроризм». Если термин «терроризм» имеет свои достаточно крепкие исторические корни, то глобализм — явление сравнительно новое, но именно оно дает в наше время дополнительный импульс активизации терроризма, который обрел международный масштаб не только на суше, в воздухе, но и на море. Суда, оказавшись в руках террористов, станут оружием, последствия от использования которого могут быть непредсказуемы. Концептуальная разработка проблемы терроризма имеет большое практическое значение. Без анализа причин и сущности, особенностей и связи с комплексом происходящих в мире перемен невозможна и борьба с терроризмом, которая будет намного продуктивнее, если государственные органы в своей профилактической деятельности по устранению его причин будут учитывать имеющиеся научные концептуальные разработки терроризма. Концептуальные разработки в имеющейся по данной проблематике литературе используют разнообразные научные подходы: психологический и социологический, цивилизационный и политологический. На основе психологического подхода при выявлении социально-философской сущности терроризма в его современном концептуальном понимании важным теоретическим источником выступают учения фрейдизма и неофрейдизма о природном влечении человека к агрессии, о биосоциальных истоках некрофилии как жизненной ориентации человека. Фиксируя свое согласие с З. Фрейдом и Э. Фроммом по вопросу влияния биологических (наследственных или психопатогенных) факторов на формирование склонности к насилию, отметим, что потенциал этих факторов превращается в действительность только при определенных социальных условиях. Немецкий ученый Э. Хоффер в своей работе «Истинно верующий» провел глубокий анализ массовой психологии, тех ее черт, которые формируют тип фанатика, то есть глубоко убежденного человека с разрушительными наклонностями. Среди этих черт — стремление людей к переменам и их непостоянство, готовность перейти от слов к делу, чтобы стать «полезным» при участии в их массовых событиях. Большую роль, по мнению этого исследователя, играют также несчастья и бедность, чрезмерные ожидания, резкая смена идентичности, непомерный эгоизм, стремление к лидерству и т. д. <1>. ——————————— <1> См.: Hoffer E. The True Believer: Thought on the Nature of Mass Movements. N. Y.: Harper Collins Publishers, 1989.

По мнению М. П. Требина, терроризм представляет собой «деструктивный модус бытия». Он исходит из того, что природа человека включает «злое» и «доброе» начала. Для нашего времени характерен феномен коллективного взрыва «злого начала» в людях <2>. ——————————— <2> См.: Требин М. П. Терроризм в XXI веке. Минск, 2003.

Американские исследователи Н. Зинберг и Г. Феллман отмечают: «Человеческая природа сама по себе, независимо ни от каких внешних факторов, обладает элементом деструктивности, сущность и динамика этой деструктивности могут быть поняты только на базе исследования самой этой природы и только таким путем может быть найден эффективный способ положить конец всем проявлениям насилия в жизни общества» <3>. ——————————— <3> Zinberg N. and Fellman G. Violence: Biological Need and Social Control. Baltimore, 1970. P. 223.

Несколько иным предстает анализ терроризма в социально-психологической теории американского этнополитолога Т. Гурра. Концепция депривации объясняет агрессию как следствие противоречий между ожиданиями, желаниями и возможностями социальной группы. Согласно этой концепции в основании каждого движения террористического протеста лежит чувство обиды, недовольства, мести в отношении того, как обеспечиваются для той или иной группы людей конкретные национальные, правовые, экономические и прочие права <4>. ——————————— <4> См.: Gurr T. Why Men Rebel. Princeton: Princeton University Press, 1974.

Д. В. Ольшанский рассматривает терроризм как естественное продолжение радикализма, экстремизма и фанатизма, как эволюцию субъекта, склонного к росту насилия и ответом насилием на насилие. Этот реальный экстремизм осуществляется с редким фанатизмом во имя абсолютно радикальных идей и ценностей <5>. ——————————— <5> См.: Ольшанский Д. В. Психология террора. М., 2002.

К основным социологическим источникам концепта «терроризм» можно отнести такие факторы, как экономическая, научно-техническая отсталость страны, бедность и массовая нищета, а также унижение, необразованность, разрушение локальной культуры, которые глобализация не только не устраняет, но и усугубляет. «Вместо помощи слабым странам развитые государства фактически не только закрепляют свое доминирование над ними, но и блокируют их развитие, создавая такие условия долговой экономики, при которых эти страны практически становятся обреченными на вечную долговую нищету» <6>. ——————————— <6> Гельвановский М. И. Общество на рубеже тысячелетий // Мыслитель планетарного масштаба. М., 2000. С. 21.

Объяснение терроризма бедностью и неравенством часто оспаривают: ведь среди лидеров экстремистских движений немало образованных и богатых буржуа. Делает ли это тему бедности несущественной для проблемы терроризма? Бедность не всегда связана с ним, но играет центральную роль в его идеологии — наряду с унижением, необразованностью, отчуждением, маргинализацией и отсутствием глобальной идентичности при разрушении локальной. В условиях высокой технологической оснащенности и разрушенной идентичности стремление обрести ее вновь принимает уродливые формы, в том числе ведущие к терроризму. В качестве примера такой искусственной идентичности Мануэль Кастельс приводит японскую религиозную террористическую организацию «Аум Синрике». «Резонанс «Аум Синрике», особенно среди молодого, высокообразованного поколения, можно рассматривать как симптом кризиса установленных образцов идентичности вкупе с отчаянной нуждой в построении нового, коллективного «Я», значимо смешивающего духовность, передовую технологию (химию, биологию, лазеры), глобальные деловые связи и культуру милленаристского конца истории» <7>. ——————————— <7> Кастельс М. Информационная эпоха. Экономика, общество и культура. М., 2000. С. 45.

На основе цивилизационного подхода к концепту терроризма сегодня ученые много говорят о возможной войне цивилизаций и о ее катастрофических последствиях. Самюэль Хантингтон обосновывает неизбежность в XXI в. конфликта между основными цивилизациями, и прежде всего между христианской и мусульманской. Он утверждает, что важнейшие границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой. Нация-государство останется главным действующим лицом в международных делах, но наиболее значимые конфликты будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям. Столкновение цивилизаций станет доминирующим фактором мировой политики. Линии разлома между цивилизациями — это и есть линии будущих фронтов борьбы между экономически развитыми и отсталыми странами <8>. Эта борьба может проявляться в усилении террористической деятельности со стороны так называемых обиженных народов. Учитывая особенности новейшего вооружения можно предвидеть применение их со стороны террористических организаций. ——————————— <8> См.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис. 1994. N 1.

С. Хантингтону противостоят не только идеи космополитизма, глобализации, но и понимание терроризма как варварства, сражающегося с цивилизацией. Варварство, несомненно, имеет место, но оно паразитирует на культурах, которые допускают терроризм. Выделяется также политологический концепт терроризма, который наиболее плодотворен, на наш взгляд, ибо опирается на анализ глубинных социально-политических, идеологических его основ. В. Г. Федотова, выделяя политологический подход к исследованию терроризма, считает, что интегральная характеристика этого явления может быть именно политической. С ее точки зрения, политический характер террористических акций XXI в. необходимо обосновывать посредством такой трактовки политического, которая не будет связывать политическое со специализированной деятельностью государства. Терроризм, в ее понимании, представляет собой форму архаической политизации, при которой предельно упрощенная система координат «друг — враг» лишена каких бы то ни было государственных и дипломатических начал и взывает к древнему инстинкту мести, отчасти родовой <9>. ——————————— <9> См.: Федотова В. Г. Терроризм: от старого к новому // Философские науки. 2003. N 2.

Немецкий юрист и политолог Карл Шмитт полагает, что специфику политической деятельности (как и при определении особенностей эстетического, этического и экономического) можно определить, обозначив главную проблему, в данном случае — решаемую политикой. Эстетическое решает вопрос о соотношении прекрасного и безобразного, этическое — о соотношении добра и зла, экономическое — о пригодном и непригодном, рентабельном и нерентабельном. «Специфически политическое различение, к которому можно свести политические действия и мотивы, — это различение друга и врага» <10>. ——————————— <10> Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. Т. 1. N 1. С. 40.

Определение политического позволяет понять и суть деполитизации, поскольку если пропадает различие между другом и врагом, то пропадает и политическая жизнь вообще <11>. ——————————— <11> См.: Там же. С. 53.

Для архаической политизации месть и самоутверждение, готовность пожертвовать жизнью чрезвычайно важны. Это, несомненно, психологические факторы, но не только в смысле индивидуальной психологии, а еще и коллективный архетип архаической политики. Он извлечен из глубинных пластов культуры традиционных обществ, разрушаемых деньгами, материальными и технологическими соблазнами. Однако, несмотря на эту архаическую подкладку и метафизические цели радикального ислама (например, создание исламского халифата), террористы преследуют практические цели: спровоцировав негодование умы, добиться смены прозападных режимов в Пакистане, Саудовской Аравии и Египте. Ответная риторика Буша тоже взывает к архаическим началам американского политического сознания. Практические же цели американского президента состоят в том, чтобы не дать свергнуть эти режимы, уничтожив лагеря антиамерикански настроенных террористов в Афганистане и взять под контроль нефтяные запасы Персидского залива. Одна из причин появления нелегитимных, архаических политических игроков на международной арене — нарастание в 1990-е годы элементов анархии (слабость центральной власти и международных институтов, отсутствие общих коллективных представлений и ценностей) в международной системе, особенно в посткоммунистических странах <12>. ——————————— <12> См.: Wendt A. Anarchy is What States Make of It: The Social Construction of Power Politics // Intern. Organization. 1992. N 46. P. 335 — 370.

Американский политолог Александер Вендт показал, что основополагающее значение для анархии имеют три категории, или роли: враг, соперник и друг, — каждой из которых соответствуют гоббсовское, локковское и кантовское понимание общества. Хотя в реальности эти формы общественных отношений и могут сосуществовать, но Вендт рассматривал их как идеальные модели международных отношений <13>. Понятно, что главная фигура гоббсовской реальности, то есть войны всех против всех, непрерывного разрушения статус-кво, — враг. Локковской конструкции, в которой гражданское общество взаимодействует с государством, соответствует Вестфальская система, не исключающая войн между соперничающими государствами. В кантовской модели вечного мира «другой» становится другом. Архаическая политизация грозит возникновением гоббсовской войны всех против всех. Пока мир несет от террора меньшие потери, чем от войн, но при высоком технологическом оснащении (например, ядерным оружием) они могут оказаться соизмеримыми. ——————————— <13> См.: Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1999. P. 246 — 312.

Итак, в рамках политологического подхода относительно концепта терроризма существуют две точки зрения. В одном случае терроризм выступает как последний бой традиционализма, поскольку вся жизнь так называемых традиционных обществ не знает политики в современном смысле слова, а в другом — как способ борьбы отсталых государств с наиболее сильными, технологически развитыми государствами, с которыми они не могут вступить в непосредственную схватку.

——————————————————————