ПОДЛЕЖАТ ЛИ ИНОСТРАННЫЕ ДОЛЖНОСТНЫЕ ЛИЦА ОТВЕТСТВЕННОСТИ ПО УК РФ?
Г. БОГУШ
Глеб Богуш, доцент юридического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, кандидат юридических наук.
Одним из важных направлений проводимой в России антикоррупционной реформы <1> является реализация международных обязательств Российской Федерации в сфере противодействия коррупции <2>. Имплементация антикоррупционных конвенций призвана создать прочные и эффективные механизмы международного сотрудничества, устранить безнаказанность коррупционеров, использующих для ухода от ответственности несогласованность норм национального законодательства, тем самым способствуя созданию атмосферы всеобщей нетерпимости к проявлениям коррупции. ——————————— <1> См.: Указ Президента РФ от 13 апреля 2010 г. N 460 «О Национальной стратегии противодействия коррупции и Национальном плане противодействия коррупции на 2010 — 2011 годы» // СПС «КонсультантПлюс». <2> См.: Международно-правовые основы борьбы с коррупцией и отмыванием преступных доходов: Сб. документов / Сост. В. С. Овчинский. М., 2004.
В центре внимания международных конвенций <3> так называемая транснациональная коррупционная деятельность («коррупция с иностранным элементом»). Ее повышенная опасность в условиях глобализации экономики давно было осознана в развитых правопорядках. Пионерами борьбы с транснациональным взяточничеством стали США, принявшие в 1994 г. Закон «О коррупционной деятельности за рубежом», оказавший большое влияние на практику противодействия коррупции во всем мире <4>. Последний громкий случай его применения — дело автомобильного концерна «Даймлер», обвиненного властями США в коррупционной практике. По версии следствия, «Даймлер» занимался подкупом должностных лиц в 22 государствах с 1998 по 2008 г., в том числе в Российской Федерации <5>. ——————————— <3> Конвенция Организации Объединенных Наций против коррупции (принята в г. Нью-Йорке 31 октября 2003 г. Резолюцией 58/4 на 51-м пленарном заседании 58-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, ратифицирована Федеральным законом от 8 марта 2006 г. N 40-ФЗ); Конвенция Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию (заключена в Страсбурге 27 января 1999 г., ратифицирована Федеральным законом от 25 июля 2006 г. N 125-ФЗ) // СПС «КонсультантПлюс». <4> См. подробнее: Бакатин Д. В., Ковалева Т. К. Закон США о коррупционной деятельности за рубежом. Некоторые вопросы применения и толкования. М., 2001. <5> «Даймлер» в откате // Российская газета. 2010. 25 марта.
Ответственности за транснациональный подкуп посвящена Конвенция Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) <6>, возможность ратификации которой рассматривается в настоящее время Россией <7>. Впоследствии во многом под влиянием этой конвенции и практики ее применения аналогичные положения были включены в антикоррупционные Конвенции Совета Европы (1999 г.) и ООН (2003 г.). ——————————— <6> См.: Конвенция по борьбе с подкупом должностных лиц иностранных государств при проведении международных деловых операций (принята в Стамбуле 21 ноября 1997 г. Конференцией полномочных представителей стран — членов ОЭСР) // СПС «КонсультантПлюс». <7> Изучение такой возможности предусмотрено в подп. «ж» п. 8 Национального плана противодействия коррупции на 2010 — 2011 годы, утвержденного Указом Президента РФ от 31 июля 2008 г. N Пр-1568 // СПС «КонсультантПлюс».
Отечественное законодательство, подобно другим национальным правовым системам, до последнего времени не предусматривало ответственности за транснациональную коррупцию, хотя пробел в криминализации такой деятельности был обнаружен задолго до ратификации международных конвенций. В юридической литературе предлагались различные способы решения этой проблемы, в том числе и автором настоящей статьи <8>. ——————————— <8> См., напр.: Максимов С. В. Коррупция. Закон. Ответственность. 2-е изд. М., 2008; Егорова Н. А. Уголовная ответственность за коррупционные преступления (сравнительный анализ Конвенции Совета Европы 1999 г. и уголовного законодательства России). Волгоград, 2003; Ведерникова О. Н. Имплементация международно-правовых норм о борьбе с корыстными преступлениями в российском уголовном праве; Богуш Г. И. Международно-правовые инструменты противодействия коррупции и проблемы их имплементации в российском уголовном законодательстве // Взаимодействие международного и сравнительного уголовного права / Науч. ред. Н. Ф. Кузнецова. М., 2009.
После ратификации в 2006 г. Конвенций ООН и Совета Европы данная дискуссия и законотворческий процесс получили дополнительный импульс. Результатом имплементации стало введение в декабре 2008 г. примечания 5 к ст. 285 УК <9>. Оно гласит: «Иностранные должностные лица и должностные лица публичной международной организации, совершившие преступление, предусмотренное статьями настоящей главы, несут уголовную ответственность по статьям настоящей главы в случаях, предусмотренных международными договорами Российской Федерации». ——————————— <9> Федеральный закон от 25 декабря 2008 г. N 280-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с ратификацией Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции от 31 октября 2003 года и Конвенции об уголовной ответственности за коррупцию от 27 января 1999 года и принятием Федерального закона «О противодействии коррупции» // СПС «КонсультантПлюс».
В течение полутора лет, прошедших с появления данной новеллы УК, она практически не получила освещения в юридической литературе, неизвестны случаи применения данной нормы в судебной практике. В немногочисленных случаях упоминания о ней комментаторы лишь воспроизводят текст закона <10>. Не счел возможным дать разъяснения по данному вопросу и Пленум Верховного Суда РФ, принявший в октябре 2009 г. Постановление «О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий». ——————————— <10> См., напр.: Российское уголовное право: В 2 т. / Под ред. Л. В. Иногамовой-Хегай, В. С. Комиссарова, А. И. Рарога. М., 2010. Т. 2. Особенная часть. С. 523.
Между тем названное примечание рождает целый ряд вопросов и критических замечаний, некоторые из которых позволяют нам охарактеризовать рассматриваемую норму как выдающийся образец технико-юридического несовершенства. Первой важной проблемой анализируемого примечания являются употребляемые в нем понятия иностранных и международных должностных лиц. Учитывая, что примечание было введено в уголовный закон в целях имплементации международных конвенций, уместно обратиться непосредственно к их тексту. Согласно ст. 2 Конвенции ООН против коррупции «иностранное публичное должностное лицо» означает «любое назначаемое или избираемое лицо, занимающее какую-либо должность в законодательном, исполнительном, административном или судебном органе иностранного государства, и любое лицо, выполняющее какую-либо публичную функцию для иностранного государства, в том числе для публичного ведомства или публичного предприятия, а «должностное лицо публичной международной организации» означает международного гражданского служащего или любое лицо, которое уполномочено такой организацией действовать от ее имени». Конвенция Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию в ст. 1 определяет понятие «публичное должностное лицо» следующим образом: оно «охватывает определения «должностное лицо», «публичный служащий», «мэр», «министр» или «судья», существующие в национальном праве государства, в котором данное лицо отправляет свою должность, как они применяются в уголовном праве этого государства». Определение «должностное лицо международной организации», даваемое Конвенцией Совета Европы, охватывает «должностных лиц или иных нанятых по контракту сотрудников какой-либо межправительственной или наднациональной организации или органа, членом которых является Сторона, а также любого прикомандированного или неприкомандированного лица, которое осуществляет функции, соответствующие функциям, выполняемым такими должностными лицами или агентами». Как можно увидеть, международные конвенции определяют понятия соответствующих лиц довольно общим образом, оставляя их детализацию национальному законодателю, что в целом характерно для международных документов такого рода. В Руководстве для законодательных органов по имплементации Конвенции ООН против коррупции, изданном Управлением ООН по наркотикам и преступности, справедливо отмечается: «Являясь международно-правовым документом, Конвенция содержит формулировки общего характера и адресована правительствам государств. Поэтому составителям следует проявлять осторожность, если они идут по пути дословного включения тех или иных ее положений в свое законодательство, и, во всяком случае, рекомендуется передавать дух и смысл различных статей Конвенции» <11>. ——————————— <11> Текст пособия доступен на официальном сайте Управления: http://www. unodc. org.
Кроме того, в пособии справедливо отмечается, что национальный законодатель не может быть связан положениями законов иностранных государств, что особенно актуально для закрытых правовых систем, к которым относится и российская. Вряд ли обращение к зарубежному уголовному праву, тем более в вопросах определения состава преступления, даже теоретически возможно без прямой «санкции» на это в тексте УК РФ. Следует указать, что российское законодательство упоминает об «иностранных публичных должностных лицах» не только в Уголовном кодексе. Так, в Федеральном законе «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма» в ст. 7.3 предусматриваются «обязанности организаций, осуществляющих операции с денежными средствами или иным имуществом, при приеме на обслуживание и обслуживании иностранных публичных должностных лиц». При этом в практике применения данной нормы закона возникли достаточно сходные сложности в определении круга «публичных должностных лиц». В своем письме о порядке применения данной нормы Центральный банк РФ привел несколько определений понятию «публичные должностные лица» (ныне данный пункт закона утратил силу), приводимых разными организациями, как отечественными, так и международными, общим для которых является ограничение такого понятия лицами, занимающими высокое положение во властной иерархии <12>. Конечно, первостепенное значение имеет позиция Росфинмониторинга, обозначенная на его сайте, дублирующая общее определение Конвенции ООН против коррупции <13>. ——————————— <12> Письмо ЦБ РФ от 18 января 2008 г. N 8-Т «О применении пункта 1.3 статьи 7 Федерального закона «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма» // СПС «КонсультантПлюс». <13> Текст сообщения размещен на сайте Федеральной службы по финансовому мониторингу в сети Интернет по адресу: http://www. fedsfm. ru.
Таким образом, не спасает и обращение к смежным отраслям законодательства. К тому же вряд ли представляется возможным в решении вопроса об уголовной ответственности опираться на столь противоречивые разъяснения далеких от уголовной юриспруденции государственных структур. Что же остается в такой ситуации бедному правоприменителю, часто не обремененному знанием особенностей зарубежного и международного права? Очевидным выходом является лишь применение по аналогии понятия должностного лица, содержащегося в примечании к ст. 285 УК, что прямо запрещено законом (ст. 4 УК), либо искать иной вариант с опорой на международно-правовые документы. Как видно из приведенных положений конвенций, это весьма затруднительно. Следует отметить, что с трудностями при имплементации обязательств по криминализации коррупции уже сталкивались многие государства, в частности участники Конвенции ОЭСР по борьбе с транснациональным подкупом. Хотя ряд из них опирается на бланкетное (с отсылкой к Конвенции) понятие иностранного должностного лица, отмечается, что до сих пор ни одно из государств-участников не привело каких-либо примеров судебных дел, из которых следовало бы, что формулировка какого-либо международного договора или конвенции напрямую применялась при его разрешении. Поэтому ОЭСР рекомендует принять самостоятельное определение иностранного государственного должностного лица <14>. ——————————— <14> Коррупция. Глоссарий международных стандартов в области уголовного права. ОЭСР, 2007. С. 41.
Таким образом, очевидно, что определения специального субъекта коррупционных преступлений должны быть закреплены непосредственно в уголовном законе. Это является тем более важным, что российское понятие должностного лица как субъекта должностных преступлений является предельно узким. Не затрагивая давно ведущейся дискуссии о необходимости расширения или вообще отказа от данного понятия <15>, полагаем, что было бы нелогичным предусматривать более широкие пределы ответственности для иностранных должностных лиц, чем для отечественных коррупционеров. Пока же ситуацию с определением понятия иностранных и международных должностных лиц сложно охарактеризовать как соответствующую требованиям, предъявляемым к уголовно-правовой норме. ——————————— <15> Мы полностью солидарны с профессором Б. В. Волженкиным в том, что «пришло время вообще отказаться от использования в Уголовном кодексе понятия должностного лица, признав субъектом преступлений против интересов публичной службы любого публичного служащего независимо от того, к какой категории он относится» (см.: Волженкин Б. В. Некоторые проблемы совершенствования законодательства об ответственности за преступления против интересов публичной службы // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: Сб. материалов 3-й Международной научно-практической конференции. М., 2006. С. 241).
Следующим вопросом, который порождает рассматриваемое нами примечание, является сама возможность совершения иностранными и международными должностными лицами «преступлений, предусмотренных гл. 30 УК РФ». Полагаем, что исходя из действующего законодательства ответ на данный вопрос может быть только отрицательным. Действующий УК РФ на сегодняшний день не содержит норм об ответственности иностранных и международных должностных лиц. УК РФ в гл. 30 предусматривает ответственность не за некие «родовые» или «универсальные» коррупционные преступления, а содержит составы должностных преступлений, признаком которых выступает специальный субъект — российское должностное лицо. Иная постановка вопроса, которая, к сожалению, имеет место на практике <16>, противоречит не только закону, но и здравому смыслу. Если бы составы должностных преступлений действительно предусматривали бы «универсальную наказуемость», международному сообществу не потребовалось бы ни десятилетий разработки и принятия соответствующих конвенций, ни принятия в соответствии с ними законодательных мер, в том числе и изменений в УК РФ. ——————————— <16> Так, в практике следственных органов имела место попытка привлечения к уголовной ответственности по ст. 285 УК РФ иностранного должностного лица, причем, что интересно, за деяния, совершенные еще до вступления в силу анализируемого примечания.
Далее следует напомнить, что еще в период первых обсуждений перспектив криминализации коррупционной деятельности иностранных должностных лиц многие известные ученые высказывали обоснованные сомнения в том, что соответствующие деяния могут посягать на видовой объект гл. 30 УК («Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления»). Например, Б. В. Волженкин, критикуя подход к решению рассматриваемой проблемы законодателей Украины и Белоруссии, писал о том, что иностранные должностные лица (публичные служащие) не могут совершать посягательства на эти объекты <17>. Соглашаясь с этим мнением, полагаем, что проблема может быть решена либо расширением видового объекта гл. 30 УК, либо, что более предпочтительно, появлением новой главы «Преступления против международного правопорядка», к которым могут быть отнесены помимо коррупционных также преступления против международного правосудия <18>. ——————————— <17> Волженкин Б. В. Служебные преступления: Комментарий законодательства и практики. СПб., 2005. С. 70. <18> Посягательства на международное правосудие, в том числе в судах, юрисдикция которых признана Российской Федерацией, до сих пор не криминализированы УК РФ, что является очевидным пробелом.
Что касается должностных лиц публичной международной организации, то последние, на наш взгляд, также не могут совершить посягательство на объект, охраняемый нормами гл. 30 УК РФ, так как они не находятся на государственной службе Российской Федерации и не осуществляют государственную власть. Например, судьи международных судов осуществляют свои функции в интересах международного сообщества и действуют независимо от государств, выдвинувших их кандидатуры. Вызывает серьезные сомнения и «широта» криминализации коррупционных деяний зарубежных должностных лиц. По смыслу примечания они могут подлежать ответственности за все без исключения преступления, предусмотренные в гл. 30 УК РФ. Является ли это столь уж насущной необходимостью? Вряд ли халатность или даже злоупотребление должностными полномочиями, совершенные, например, украинским или французским чиновником, представляют существенный интерес для российского уголовного закона <19>. Сложно в этом случае установить какую-либо, даже косвенную, связь таких преступлений с охраняемыми российским уголовным правом общественными отношениями. ——————————— <19> По мнению А. Е. Голубенко, «Г. И. Богуш в своих рассуждениях забывает об иных должностных преступлениях, которые, впрочем, могут также сопутствовать коррупции — злоупотребление должностными полномочиями, превышение должностных полномочий, служебный подлог и т. д.» (Голубенко А. Е. Эволюция понятия должностного лица неизбежна // Российский следователь. 2008. N 12). Этот упрек несправедлив. Дело не в нашей забывчивости, которая, возможно, и имеет место в других случаях, а в том, что такая криминализация не является, на наш взгляд, целесообразной.
Кроме того, привлечение иностранных должностных лиц к уголовной ответственности в России неизбежно станет весьма затруднительным и встретит массу препятствий, характерных для экстратерриториального действия уголовного закона <20>. Совершенно неясно, на каком юрисдикционном принципе будет основываться уголовное преследование иностранных должностных лиц в Российской Федерации. Такие лица, как правило, обладают иммунитетом от уголовного преследования в другом государстве. ——————————— <20> См. подробнее: Богуш Г. И. Некоторые проблемы экстратерриториальной уголовной юрисдикции: пассивный персональный принцип // Уголовная политика и уголовное законодательство: проблемы теории и практики: Сб. материалов конф. СПб., 2008.
Конечно, сама идея о том, что коррупционеры, подобно пиратам, военным преступникам и террористам, являются современными hostes humani generis, не лишена привлекательности. Однако на данный момент ее воплощение далеко от социальной и правовой реальности. Полагаем, что реализация универсального принципа действия уголовного закона должна начинаться прежде всего с преступлений против мира и безопасности человечества, которые, кстати, практически не охвачены принципом универсальности по российскому УК <21>, а не с коррупционных преступлений. ——————————— <21> Например, вопреки распространенному заблуждению по действующему российскому законодательству невозможно осуществление РФ универсальной юрисдикции при преследовании преступления геноцида.
Следует отметить, что международные конвенции предусматривают криминализацию только одного преступления — пассивного подкупа (получение взятки), совершенного иностранным или международным должностным лицом, определяя другие преступления (злоупотребление служебным положением, торговлю влиянием и пр.) как совершенные национальными должностными лицами. Следовательно, их криминализация вообще не является обязательством, в том числе и России, по этим конвенциям. Конечно, конвенции устанавливают лишь минимальный стандарт национально-правовой криминализации. Суверенные государства имеют возможность расширять криминализацию по своему усмотрению, если это не противоречит их международным обязательствам. Другой вопрос, является ли такая криминализация рациональной. Как иронично было отмечено в свое время, английский парламент может запретить курение на улицах Парижа, однако имеет ли это смысл? На наш взгляд, криминализация столь широкого круга деяний иностранных и международных должностных лиц не только искажает содержание международных обязательств Российской Федерации, но и является проявлением неуважения к суверенитету других государств и правилам международной вежливости. Что касается возможных трудностей при экстрадиции таких лиц (соблюдение требования двойной криминальности), то данная проблема вполне может быть решена путем толкования данного принципа in abstracto, а также фиксации такого подхода в процессуальном законе. Наконец, самая большая загадка анализируемого примечания — содержащаяся в нем отсылка к международным договорам Российской Федерации. На сегодняшний день какие-либо международные договоры, предусматривающие ответственность иностранных должностных лиц по российскому УК, нам не известны. Более того, уместно задать и следующий вполне логичный вопрос: а могут ли в принципе существовать подобные международные договоры? Учитывая генетическую связь анализируемой новеллы с ратифицированными Россией международными антикоррупционными конвенциями, уместно предположить, что под такими «международными договорами Российской Федерации» имелись в виду именно данные международные договоры. Однако в их тексте нет ничего, что подтверждало бы такой вывод. Они, подобно другим договорам в сфере борьбы с преступностью, не предусматривают, да и не могут предусматривать норм об уголовной ответственности. Названия разделов и глав антикриминальных конвенций «Криминализация» не должны вводить в заблуждение: речь идет не о криминализации деяния в международном праве (как, например, в международно-правовых нормах о международных преступлениях), а об обязательстве государств-участников криминализовать формы общественно опасного поведения в национальном уголовном праве. Адресатами данных норм выступают суверенные национальные государства, свободные в принятии тех или иных обязательств по соответствующим конвенциям. Следовательно, последствием несоблюдения данных положений может выступать международная ответственность государства, но не уголовная ответственность индивида. Надо отметить, что уравнивание имеющих различную правовую природу положений международных договоров является распространенной теоретической и практической ошибкой <22>. ——————————— <22> См. подробнее: Богуш Г. И. Транснациональное уголовное право // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: Сб. материалов 6-й Международной научно-практической конференции. М., 2009.
Именно на это обстоятельство обратил внимание Пленум Верховного Суда РФ: «Международные договоры, нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний, не могут применяться судами непосредственно, поскольку такими договорами прямо устанавливается обязанность государств обеспечить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления наказуемости определенных преступлений внутренним (национальным) законом» <23>. Как можно увидеть, в антикоррупционных конвенциях не содержится норм, опираясь на которые даже теоретически могло бы «заработать» рассматриваемое примечание. ——————————— <23> См.: п. 6 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации». Признаемся, нам после принятия этого постановления данный его пункт казался банальностью, причем в некотором роде банальностью опасной, дающей основание для отрицания «юристами-антиглобалистами» прямого действия международно-правовых норм. Нам и в голову не могло прийти, что подобная ошибка в определении правовой природы международно-правовых норм может быть допущена, тем более на законодательном уровне. Как видно, мы в отличие от уважаемого Пленума, ошибались.
Продолжая попытки разгадать замысел законодателя, обратимся к юрисдикционной версии данной отсылки к международному праву (дескать, международный договор лишь помогает установить юрисдикцию, а криминализация уже осуществлена в УК) <24>. Выше уже говорилось о неприемлемости такой постановки вопроса. Однако даже если согласиться с этим, положения прим. 5 к ст. 285 представляются излишними, так как универсальный принцип действия уголовного закона уже закреплен в ч. 3 ст. 12 УК. ——————————— <24> Как нам известно, такова позиция некоторых практических работников.
Однако как Конвенция ООН, так и Конвенция Совета Европы не предусматривают универсальной юрисдикции в узком смысле слова (точнее, не обязывают государства установить таковую), а допускают осуществление государством-участником своей юрисдикции при невозможности выдачи (aut dedere aut judicare). Российская Федерация при ратификации Конвенции ООН сделала заявления о признании своей юрисдикции, в том числе по «универсальному» основанию, однако пассивный подкуп иностранного должностного лица в отличие от активного не включен в перечень преступлений, в отношении которых такая юрисдикция может быть осуществлена <25>. Еще раз подчеркнем, что при любом основании уголовной юрисдикции национальный уголовный закон может быть применен лишь при наличии в нем нормы, предусматривающей соответствующий состав преступления, чего мы в данном случае констатировать не можем. ——————————— <25> Не соответствуют действительности утверждения ряда авторов о том, что Россия сделала некие оговорки при принятии Конвенции ООН против коррупции (например, О. Н. Ведерникова пишет, что «оговорки исключают действие отдельных положений Конвенции ООН против коррупции на территории нашей страны». См.: Ведерникова О. Н. Указ. соч. С. 181). Данная конвенция вообще не предусматривает возможности оговорок. Заявления, сделанные Российской Федерацией, соответствуют конвенционному режиму, позволяющему государствам осуществлять свою юрисдикцию на разумных основаниях. Миф об оговорках тем не менее глубоко проник в сознание и работы отечественных юристов.
Таким образом, отсылка к международному праву в рассматриваемом примечании, к сожалению, оказывается «слепой», лишающей данную норму реального содержания. Не меньшей, чем содержание примечания, загадкой является то, что по неизвестным нам причинам имплементация положений конвенций была ограничена только деяниями самих зарубежных и международных должностных лиц. Сосредоточившись на них, российский законодатель упустил из виду куда более масштабную проблему — ненаказуемость по российскому уголовному закону активного подкупа данных лиц. Например, если представить вполне вероятный сценарий подкупа иностранного должностного лица российским предпринимателем для получения преимуществ в его деятельности <26> (ситуация, аналогичная «автомобильному скандалу»), то последний не может быть привлечен к уголовной ответственности в России. Невозможна и экстрадиция такого лица государству, законодательство которого предусматривает такую ответственность, так как выдача российских граждан другому государству запрещена Конституцией РФ, УК РФ и УПК РФ. Парадоксально, но вне пределов досягаемости УК РФ остались как раз российские граждане-взяткодатели, намного более доступные российскому правосудию, чем зарубежные должностные лица. ——————————— <26> См.: Сухаренко А. Транснациональная коррупционная деятельность российских бизнесменов // Внешнеторговое право. 2009. N 2.
Именно в этой ситуации и возникает действительная, а не мнимая проблема: главный пробел, подрывающий одну из главных идей антикоррупционных конвенций, до сих пор не восполнен. Отметим, что как Конвенция ООН (ст. 16), так и Конвенция Совета Европы (ст. ст. 5, 6, 9) относит криминализацию активного подкупа иностранных и международных должностных лиц к числу деяний, подлежащих обязательной криминализации государствами-участниками. Интересно, что Конвенция ООН относит пассивный подкуп к факультативным (рекомендательным) положениям. Тем не менее, как участник Конвенции Совета Европы, Российская Федерация несет обязательства по криминализации как активного, так и пассивного подкупа иностранных и международных должностных лиц. Изложенное приводит нас к неутешительному выводу о том, что положения международных договоров о противодействии коррупции в российском уголовном законодательстве, по сути, остались нереализованными, а проведенная имплементация является неадекватной и не отражающей содержания международных обязательств России. Размышляя о причинах этого, хотелось бы указать на два важных обстоятельства. Во-первых, это неудовлетворительное качество подготовки законопроектов об изменениях в уголовном законодательстве в отсутствие их открытого обсуждения. Об этом говорилось с высоких научных трибун неоднократно. И наш случай является здесь весьма показательным. В ходе внимательного изучения законопроектных материалов к Федеральному закону, введшим в УК рассматриваемое примечание, нам не удалось установить, в чем же состояла идея, закрепленная в нем. В пояснительной записке к законопроекту лишь утверждается, что «Уголовный кодекс Российской Федерации также дополняется положениями, закрепляющими в соответствии с международными обязательствами Российской Федерации уголовную ответственность иностранных должностных лиц и должностных лиц международных организаций». В дальнейшем в ходе прохождения законопроекта в Государственной Думе и Совете Федерации вопрос о содержании данной новеллы, по сути, не возникал ни разу. Лишь в заключении Комитета Государственной Думы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству отмечается, что «представляется необходимым также уточнить термин «публичные международные организации» (пункт 5 статьи 7 законопроекта). Остальные отзывы и заключения демонстрируют полную поддержку законопроекта и не содержат каких-либо замечаний <27>. И это при том, что анализируемые изменения в уголовном законе стали в числе прочего результатом работы созданной Указом Президента, к сожалению, характерно не только для РФ, Межведомственной рабочей группы <28>. ——————————— <27> Информация с официального сайта Государственной Думы: http://www. duma. gov. ru. <28> См.: Ведерникова О. Н. Реализация международно-правовых норм о борьбе с коррупцией в российском уголовном праве // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: Материалы 5-й Международной научно-практической конференции. М., 2008. С. 411 — 415.
Во-вторых, очевидным является недостаток международно-правовой компетентности рекомендаций, которые легли в основу принятия рассматриваемых законодательных решений. Представляется, что работа по имплементации международных обязательств Российской Федерации по борьбе с преступностью должна осуществляться на комплексной основе, в тесном сотрудничестве специалистов в области уголовного права и процесса и международного права. Глубокое отчуждение между специалистами в этих отраслях, к сожалению, характерно не только для нашей страны и, очевидно, затрудняет развитие как международного, так и национального уголовного права. Как отмечает в своей последней работе известный американский ученый Джордж Флетчер, «криминалисты и международники просто обязаны просвещать друг друга. И как можно быстрее» <29>. ——————————— <29> Fletcher G. P. The Grammar of Criminal Law: American, Comparative and International. Oxford, 2007. P. XX.
Остается надеяться, что обозначенные нами проблемы имплементации международных антикоррупционных конвенций будут успешно разрешены уже в ближайшее время, в том числе в рамках осуществления Национального плана по противодействию коррупции.
Пристатейный библиографический список
1. Fletcher G. P. The Grammar of Criminal Law: American, Comparative and International. Oxford, 2007. 2. Бакатин Д. В., Ковалева Т. К. Закон США о коррупционной деятельности за рубежом. Некоторые вопросы применения и толкования. М., 2001. 3. Богуш Г. И. Международно-правовые инструменты противодействия коррупции и проблемы их имплементации в российском уголовном законодательстве // Взаимодействие международного и сравнительного уголовного права / Науч. ред. Н. Ф. Кузнецова. М., 2009. 4. Богуш Г. И. Некоторые проблемы экстратерриториальной уголовной юрисдикции: пассивный персональный принцип // Уголовная политика и уголовное законодательство: проблемы теории и практики: Сб. материалов конф. СПб., 2008. 5. Богуш Г. И. Транснациональное уголовное право // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: Сб. материалов 6-й Международной научно-практической конференции. М., 2009. 6. Ведерникова О. Н. Имплементация международно-правовых норм о борьбе с корыстными преступлениями в российском уголовном праве. 7. Ведерникова О. Н. Реализация международно-правовых норм о борьбе с коррупцией в российском уголовном праве // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: Материалы 5-й Международной научно-практической конференции. М., 2008. 8. Волженкин Б. В. Некоторые проблемы совершенствования законодательства об ответственности за преступления против интересов публичной службы // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: Сб. материалов 3-й Международной научно-практической конференции. М., 2006. 9. Волженкин Б. В. Служебные преступления: Комментарий законодательства и практики. СПб., 2005. 10. Голубенко А. Е. Эволюция понятия должностного лица неизбежна // Российский следователь. 2008. N 12. 11. «Даймлер» в откате // Российская газета. 2010. 25 марта. 12. Егорова Н. А. Уголовная ответственность за коррупционные преступления (сравнительный анализ Конвенции Совета Европы 1999 г. и уголовного законодательства России). Волгоград, 2003. 13. Коррупция. Глоссарий международных стандартов в области уголовного права. ОЭСР, 2007. С. 41. 14. Максимов С. В. Коррупция. Закон. Ответственность. 2-е изд. М., 2008. 15. Международно-правовые основы борьбы с коррупцией и отмыванием преступных доходов: Сб. документов / Сост. В. С. Овчинский. М., 2004. 16. Российское уголовное право: В 2 т. / Под ред. Л. В. Иногамовой-Хегай, В. С. Комиссарова, А. И. Рарога. М., 2010. Т. 2. Особенная часть. 17. Сухаренко А. Транснациональная коррупционная деятельность российских бизнесменов // Внешнеторговое право. 2009. N 2.
