(Пугачев А. Н.) («Государственная власть и местное самоуправление», 2011, N 1)
ОСОБЕННОСТИ СТРУКТУРЫ КОНСТИТУЦИОННО-ПРАВОВЫХ НОРМ <*>
А. Н. ПУГАЧЕВ
——————————— <*> Pugachev A. N. Peculiarities of structure of constitutional-law norms.
Пугачев Александр Николаевич, заведующий кафедрой теории и истории государства и права Полоцкого государственного университета, кандидат юридических наук, доцент.
В статье рассматриваются вопросы структуры, содержания и назначения конституционно-правовых норм.
В современной юридической литературе наиболее распространенным является подход, согласно которому структура любой нормы права включает три элемента: гипотезу, диспозицию, санкцию. Под гипотезой понимают ту часть нормы права, которая указывает на адресата и условия, при которых эта норма может быть реализована в конкретных правоотношениях. Она служит, таким образом, целям установления сферы действия (или недействия) диспозиции, оговаривает границы ее осуществления. Диспозицией называют ту часть нормы права, которая содержит само правило поведения, т. е. устанавливает права и обязанности участников правоотношений. Она является центральным элементом (ядром) правовой нормы, поскольку выполняет основную нагрузку в регулирующем воздействии на общественные отношения, определяя возможные и должные варианты поведения субъектов. Под санкцией правовой нормы понимают такую ее часть, в которой указывается на те неблагоприятные последствия, наступление которых обусловлено несоблюдением правила поведения, сформулированного в диспозиции. Необходимо отметить, что характер таких последствий определяется по-разному. Одни правоведы санкцию рассматривают как указание на возможность применения меры государственного принуждения, а другие, помимо государственного принуждения, включают в понятие санкции и иные способы обеспечения правовых норм (например, установленную систему юридических гарантий). Через санкцию государство выражает негативное отношение к субъектам, нарушающим установленный правопорядок. Таким образом, особенности, содержание и назначение правовых норм во многом обусловлены их структурой. Содержательному наполнению правила поведения соответствует свойственная ей структура (внутреннее строение), характеризуемое единством и взаимосвязью составляющих ее трех элементов: гипотезы, диспозиции, санкции. Каждый из перечисленных элементов имеет в структуре правовой нормы свое особое место и назначение, вследствие чего, по справедливому суждению, сложившемуся в юридической науке, «без диспозиции норма немыслима, без гипотезы — бессмысленна, без санкции — бессильна» (автором этого образного выражения является советский ученый Ю. С. Житинский). Поэтому структуру юридической нормы как логическую взаимосвязь гипотезы, диспозиции и санкции в концентрированно-сжатом виде выражают через формулу «если — то — иначе». Вопрос о структурировании правовой нормы имеет давнюю историю. Еще в древнеримском праве действие права в наиболее общей форме выражалось в том, чтобы «повелевать (обязывать), запрещать, разрешать, наказывать (карать)», о чем сказано в Дигестах Юстиниана (книга первая, титул III, фрагмент 7 — Модестин) <1>. Поэтому считалось, что нормы всегда что-либо предписывают как обязанности, должное поведение; что-либо разрешают как права и дозволения; что-либо запрещают как недозволенное или за что-либо карают как за вредное и опасное для людей и общества. Соответственно этим задачам правового регулирования строится структура правовых норм в виде трех структурных элементов деонтической логики (деонтическая логика — это логика норм и нормативных понятий; «обязательно», «разрешено», «дозволено», «запрещено», «безразлично» и т. п.), получивших в правовой науке название диспозиции, гипотезы и санкции. ——————————— <1> Общая теория государства и права. Академический курс: В 3 т. 2-е изд., перераб. и доп. / Отв. ред. проф. М. Н. Марченко. Т. 2. М.: ИКД «Зерцало М», 2001. С. 322.
В англосаксонской правовой семье Г. Блэкстон в своих «Комментариях английского права» (1765 — 1769 гг.) пришел к выводу о том, что норма права состоит из четырех частей: 1) объявительной; 2) повелевательной; 3) способствующей; 4) наказательной. Следует помнить при этом, что нормы английского права — это положения, которые берутся из основной части решений, вынесенных высшими судебными инстанциями. Они тесно связаны с обстоятельствами конкретного дела и применяются для решения дел, аналогичных тому, по которому данное решение было принято. В романо-германской правовой семье теоретические разработки по структуре правовой нормы принадлежат немецким ученым конца XVIII — начала XIX в. Это известные представители исторической школы права: Г. Гуго, Ф. Савиньи, Г. Пухта. Однако считается, что автором подхода о трехэлементной структуре правовой нормы, ставшего впоследствии классическим для континентальных европейских правовых систем, является германский правовед Ф. Аренц. Эта проблема достаточно глубоко анализировалась в научной и учебной литературе дореволюционной России такими авторами, как Н. М. Коркунов, Ф. В. Тарановский, В. М. Хвостов, П. А. Сорокин, Г. Ф. Шершеневич и др. Правда, если мы заглянем в труды этих юристов, то никто из них трехчленной структуры не придерживался. Цивилисты и специалисты по уголовному праву придерживались двучленной структуры: первые видели в нормах гипотезу и диспозицию, а вторые — диспозицию и санкцию. Представители общей теории права также исходили из двучленного строения норм права. Например, Л. И. Петражицкий пишет: «В условных нормах различают две части: гипотезу (условие) — часть, содержащую указание условий, и диспозицию (распоряжение) — часть, содержащую само веление. Категорические нормы содержат только диспозиции […]. В науке уголовного права принято, впрочем, называть первую часть уголовных законов, предусматривающую преступление, не гипотезой, а санкцией. Под санкциями в науке права разумеются вообще невыгодные последствия, связанные правом с нарушениями для нарушителей» <2>. Однако подход о двухчленной структуре нормы не нашел поддержки у основоположников советской науки. ——————————— <2> Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Серия «Мир культуры, истории и философии». СПб.: Издательство «Лань», 2000. С. 269.
Мнение о том, что норма права состоит из трех частей: гипотезы, диспозиции и санкции, впервые было высказано в 1940 г. С. А. Голунским и М. С. Строговичем в первом советском учебнике по теории государства и права. А. Ф. Черданцев комментирует это следующим образом: «Авторы, очевидно, исходили из того, что, коль скоро существует три термина, обозначающих элементы нормы права, то должно быть и три элемента нормы, а поэтому следует подправить взгляды буржуазных юристов на структуру норм права» <3>. Надо признать, что мнение о трехчленной структуре заняло крепкие позиции в юридической литературе. Его разделяют В. К. Бабаев, М. И. Байтин, А. В. Мицкевич, П. Е. Недбайло, А. Ф. Шебанов и др. В целом позиция этих авторов сводится к тому, что норма права не выполнила бы своей регулятивной роли, если бы в ней отсутствовал какой-либо из трех упомянутых структурных элементов. ——————————— <3> Черданцев А. Ф. Толкование права и договора: Учебное пособие для вузов. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2003. С. 50.
Идея о двухчленной структуре правовой нормы не стала доминирующей в государственно-правовой науке. Далеко не все юристы придерживались, да и сейчас придерживаются, позиций о трехэлементной структуре правовой нормы. К их числу относятся С. В. Курылев, А. С. Пиголкин, Н. П. Томашевский, С. С. Студеникин, Б. В. Шейдлин и др. Эти авторы обосновывали позицию, согласно которой реально существующая норма права состоит не из трех, а из двух элементов. Например, для регулятивных норм характерно строение через гипотезу и диспозицию, а для охранительных — через диспозицию и санкцию. Более того, сторонники этого подхода рассматривали последователей С. А. Голунского и М. С. Строговича как теоретиков, оторванных от правовой действительности и вводящих в заблуждение читателей юридической литературы. Так, Б. И. Пугинский указывает, что «в праве вообще не удается отыскать нормы, построенные по модели «если — то — иначе». Показательно, что ни в одной книге по теории права, в которой говорится о трехзвенном строении нормы, не приводится не единого примера, иллюстрирующего и доказывающего данное утверждение» <4>. ——————————— <4> Пугинский Б. И. Теоретические проблемы нормы права // Вестник Москов. ун-та. Сер. 11. Право. 1999. N 5. С. 24.
Условно говоря, эти «правоведы-реалисты» апеллируют к тому, что любой юрист-практик называет нормой права именно статью, параграф, пункт, иную часть нормативного акта, выражающие некоторое правило в его самостоятельно применимом виде, полагая тем самым, что «правоведы-теоретики» ошибочно предлагают считать нормой права некую абстракцию, допускающую произвольное соединение различных частей нормативных актов (примером критикуемой точки зрения может служить мнение М. И. Байтина: «Не всегда в словесной формулировке отдельной статьи можно обнаружить все три известных нам элемента соответствующей правовой нормы, не говоря о том, что и тогда, когда норма права и статья нормативного акта совпадают, структурные элементы нормы зачастую не лежат на поверхности, требуется вычленить их путем мыслительного процесса. Непринятие во внимание этого обстоятельства ведет к утверждениям о двухэлементной структуре некоторых правовых норм, когда у одних из них якобы отсутствует гипотеза, а у других — санкция») <5>. ——————————— <5> Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малько. М.: Юристъ, 1997. С. 323.
Наиболее последовательно критикует сторонников трехчленного строения норм права А. Ф. Черданцев: «Учение о трехчленном строении стремится представить отдельную норму как право в миниатюре, причем она действует автономно, изолированно от других норм. Напротив, учение о двухчленной норме исходит из того, что отдельная норма — это часть системы, она регулирует общее отношение во взаимосвязи с другими нормами […]. То, что не выражено в языке, прямо не сформулировано в норме права, не существует. Домысливать, подразумевать не выраженные в языке составленные части нормы — дело ненужное, противоречащее самой сути норм права. Трехчленная структура вводит истолкователя норм в заблуждение, ориентирует его искать несуществующие составные части толкуемой нормы, в то время как учение о двухчленной структуре просто, естественно, удобно, не вызывает затруднений у истолкователей норм, ибо соответствует реальным нормам права. Оно ориентирует не на отыскание несуществующих элементов правовой нормы (подразумеваемых, сливаемых и т. п.), а на установление реальных связей толкуемой нормы с другими нормами системы права» <6>. Однако теоретические оппоненты непоколебимы: «Только при наличии всех трех элементов властное государственное веление образует качественно новое явление — правовую норму. При отсутствии хотя бы одного элемента властное веление может рассматриваться лишь как часть правовой нормы либо положение ненормативного характера», — утверждает В. М. Сырых <7>. Кто прав в этом споре? Истина, как представляется, лежит где-то посередине. Можно сказать, что отчасти правы как те, так и другие, а в своей категоричности не правы обе стороны. ——————————— <6> Черданцев А. Ф. Указ. соч. С. 51 — 52. <7> Сырых В. М. Теория государства и права: Учебник для вузов. 5-е изд., стер. М.: ЗАО «Юстицинформ», 2006. С. 124.
Спорную проблему, с нашей точки зрения, удалось в какой-то мере разрешить С. С. Алексееву, который предложил исходить из следующей компромиссной позиции. Он рассматривает данную проблему через фактическое признание обоих подходов к структуре норм права путем различения логической нормы, имеющей трехчленное строение, и нормы-предписания, имеющей двухчленную структуру. Но норма-предписание, по мысли автора, — это «логически завершенное, цельное явление, а логическая норма не соответствует структуре реальных норм предписаний» <8>. Таким образом, обе нормы логически завершенные, но логическая трехчленная структура не соответствует реальности. «Логическая норма права, — указывает С. С. Алексеев, — это выявляемое логическим путем правило, которое воплощает органические связи между нормативными предписаниями и обладает полным набором свойств, раскрывающих их государственно-властную, регулятивную природу» <9>. Анализируя эту проблему, Н. В. Сильченко <10> подчеркивает, что согласно такой точке зрения структура логической нормы получается в результате объединения структур норм-предписаний, например: Г -> Д + Д -> С = Г -> Д -> С. При этом диспозиции норм права как бы объединяются в одну диспозицию. ——————————— <8> Алексеев С. С. Общая теория права: В 2 т. М.: Юрид. лит., 1981 — 1982. Т. 2. М., 1982. С. 55. <9> Там же. С. 42. <10> Агульная тэорыя права: Навуч. дапам. / М. У. Сiльчанка, В. В. Сядзельнiк, С. А. Жауняровiч; Пад рэд. М. У. Сiльчанкi. Гродна: ГрДУ, 2004. С. 56.
Совершенно очевидно, что учение о трехчленной структуре норм права исходит из признания, что отдельные структурные части нормы могут находиться не только в разных статьях нормативного правового акта, но и в разных нормативных актах, в различных отраслях права, могут прямо не формулироваться, не получать словесного выражения, сливаться и т. п. С этим учением категорически не соглашается А. Ф. Черданцев, в первую очередь из-за того, что при таком подходе к строению норм они уже не представляют единого целого, превращаются в нечто структурно неопределенное. Свою аргументацию он строит на следующих выводах <11>: ——————————— <11> Черданцев А. Ф. Указ. соч. С. 51.
1) отдельные структурные части целого (нормы) могут создаваться, изменяться и отменяться в разное время; 2) они могут создаваться, изменяться и отменяться разными органами, причем вполне допускается, что органу, формулирующему одну структурную часть, не было известно об изменениях (и даже самом существовании) других частей; 3) юридическая сила различных частей единой нормы может быть различна, ибо они могут содержаться в разных нормативных актах; 4) одна норма может иметь разнородные санкции, относящиеся к разным отраслям права; 5) одна и та же санкция может быть составной частью неопределенного множества других норм. Таким образом, с логической точки зрения норма права представляет собой определенную мысль законодателя, а с языковой точки зрения она находит свое выражение в грамматических предложениях правового текста. А это означает, что под нормой права в самом точном смысле слова следует понимать цельное, логически завершенное и формально закрепленное в тексте нормативного акта (правовой обычай не берем в расчет, как явное исключение из правил правового формализма) властное веление (предписание) нормотворческого органа. Следовательно, по своему словесно-логическому построению нормативное предписание (традиционно понимаемое как норма) представляет собой отдельное предложение или даже отдельную фразу юридического нормативного текста. Однако, как мы выяснили, такие нормативные предписания имеют двухчленную структуру (гипотеза и диспозиция — для регулятивных, диспозиция и санкция — для охранительных). Поэтому в нашей работе речь всегда идет о нормах-предписаниях, как то и подразумевает нормотворческая техника белорусского законодателя. Учение о юридической норме с трехэлементной структурой следует признать бездоказательной, умозрительной теорией, не находящей объяснения и подтверждения в реальных фактах правовой деятельности. Кстати говоря, такой подход соответствует и европейским канонам юриспруденции. Например, понятия «предписание» или «норма» в тексте германского Справочника по нормотворческой технике <12> употребляются применительно к отдельным регулированиям, т. е. к отдельным параграфам или статьям нормативного акта. ——————————— <12> Справочник по нормотворческой технике / Пер. с нем. 2-е изд., перераб. М.: Издательство БЕК, 2002. С. 9.
Думается, что такой подход к структуре нормы — адекватное отражение системообразующих связей норм системы права, их предметной и функциональной специализации. Поясним на примере. Регулятивной норме нет необходимости иметь собственную санкцию, так как ее соблюдение обеспечивается охранительными нормами, но в таком случае как раз так и получается, что именно учение о двухчленной норме исходит из того, что любая отдельная норма — это элемент системы, поскольку регулирует общественные отношения во взаимосвязи с другими нормами. С таких позиций нам и представляется правильным рассматривать особенности конституционных норм в связи с их структурой. Мы разделяем точку зрения С. А. Авакьяна, который отмечает, что если «классические подходы теории права предлагают находить в структуре правовой нормы три элемента — диспозицию, гипотезу и санкцию, то… в конституционном праве нет таких классических по структуре норм» <13>. ——————————— <13> Авакьян С. А. Конституционное право России: Учебный курс: В 2 т. Т. 1. М.: Юристъ, 2005. С. 87.
Конституционно-правовые нормы характеризуются своеобразием структуры, ведь задача законодателя в конституционно-правовой сфере во многом состоит в построении такой структуры правовой нормы, которая в наибольшей степени отвечала бы ее природе и характеру того общественного отношения, которое она призвана регулировать. Иными словами, наличие тех или иных элементов в конституционной норме обусловлено ее назначением, и соотношение элементов, выбор конкретных форм гипотезы, диспозиции, санкции определяют такие факторы, как характер регулируемых общественных отношений и выполняемых функций, содержание данной нормы, особенности законодательной политики, степень совершенства используемых приемов законодательной техники и т. д. Рассмотрим на конкретных примерах, в какой же степени конституционным нормам присущи отдельные структурные элементы. Для большинства конституционно-правовых норм характерно наличие диспозиций, в которых не содержится четких указаний на права и обязанности участников правоотношений, как то обычно принято в других отраслях права. Например, в ч. 3 ст. 116 Конституции Республики Беларусь устанавливается, что «шесть судей Конституционного Суда назначаются Президентом Республики Беларусь, шесть судей избираются Советом Республики». Здесь, как видим, сложно вычленить не только трехэлементную, но и двухэлементную структуру нормы, однако это не должно вводить в заблуждение относительно того, что указанная статья вообще не содержит правовой нормы. Из этого предписания следует со всей очевидностью, что в нем указывается на строго определенный вариант поведения соответствующих уполномоченных органов. Некоторые диспозиции нужны для того, чтобы определить правовое положение конституционных органов. Так, в ч. 1 ст. 106 Конституции Республики Беларусь указывается: «Исполнительную власть в Республике Беларусь осуществляет Правительство — Совет Министров Республики Беларусь — центральный орган государственного управления». Важно понимать, что диспозиции всегда выполняют основную нагрузку в регулирующем воздействии на общественные отношения. Своеобразие структуры конституционно-правовых норм во многом обусловлено наличием в конституционном праве так называемых нетипичных норм (принципов, дефиниций, коллизионных норм). Очевидно, что к этим видам норм неприменимы термины, обозначающие элементы регулятивных и охранительных норм (гипотеза, диспозиция, санкция). Например, в международном частном праве существует единая точка зрения на структуру коллизионных норм. Эти нормы образуются из двух частей. Как пишет М. М. Богуславский, «первая ее часть называется объемом коллизионной нормы. В этой части коллизионной нормы говорится о соответствующем правоотношении, к которому она применима. Вторая часть коллизионной нормы носит условное название коллизионной привязки. Привязка — это указание на закон (правовую систему), который подлежит применению к данному виду отношений» <14>. Если экстраполировать данную терминологию на белорусское конституционное право, то получится следующее. В коллизионной конституционной норме ч. 2 ст. 137 Конституции Республики Беларусь, где говорится о том, что «в случае расхождения закона, декрета или указа с Конституцией действует Конституция», объемом будет часть «в случае расхождения закона, декрета или указа с Конституцией», а привязкой — «действует Конституция». Следует сказать, что продемонстрированный нами метод структурирования конституционных коллизионных норм в белорусском и российском праве не применяется. Данная проблема попросту обойдена вниманием всех авторов. ——————————— —————————————————————— КонсультантПлюс: примечание. Учебник М. М. Богуславского «Международное частное право» включен в информационный банк согласно публикации — Юристъ, 2005 (5-е издание, переработанное и дополненное). —————————————————————— <14> Богуславский М. М. Международное частное право: Учебник. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Междунар. отношения, 1994. С. 83.
Ничего не ясно и со структурой дефинитивных норм. Они, как известно, не просто определяют термины и понятия, а властно предписывают, как их следует понимать. Обратим в этой связи внимание на мнение А. Ф. Черданцева, который пишет о том, что «на структуру дефинитивных норм можно распространить структуру логических определений. Тогда можно в дефинитивной норме выделить две части: определяемое (definendum) и определяющее (definiens)» <15>. Применительно к конституционному праву рассмотрим отдельные нормы Избирательного кодекса Республики Беларусь на основе ст. 155 «Основные термины, используемые в настоящем Кодексе», однако с одной существенной оговоркой. ——————————— <15> Черданцев А. Ф. Указ. соч. С. 53.
Дело в том, что легальные дефиниции (определения) в конституционном праве могут быть как номинальными, так и реальными. Различие между ними в том, что первые лишь определяют значение термина, слова, обозначающего определенное понятие, а вторые раскрывают содержание понятия путем указания на существенные признаки. В указанной ст. 155 Избирательного кодекса Республики Беларусь содержатся как номинальные, так и реальные легальные определения: — избирательная кампания — период со дня официального опубликования решения Президента Республики Беларусь или уполномоченного Конституцией Республики Беларусь, настоящим Кодексом государственного органа о назначении выборов до дня официального опубликования результатов выборов; — комиссии — избирательные комиссии, комиссии по референдуму, комиссии по проведению голосования об отзыве депутата. Очевидно, что первое определение является реальным, второе — номинальным, но оба они относятся к категории конституционных норм-дефиниций. Тире в предложениях помогает безошибочно выделить две части: определяемое и определяющее. Можно заметить, что Конституция Республики Беларусь содержит в себе как номинальные, так и реальные определения. Гипотеза конституционно-правовых нормы служит целям установления сферы действия (или недействия) диспозиции, поскольку реализация норм обусловлена наличием либо отсутствием определенных фактов, играющих роль условий применения нормы. Среди конституционных норм весьма распространены такие, в которых гипотеза отсутствует (нормы-принципы, нормы-задачи и т. п.). В тех же нормах, которые непосредственно содержат в себе гипотезу, можно обнаружить, что степень определенности этих условий не одинакова. Если действие диспозиции нормы ставится в зависимость от одного какого-либо условия, обстоятельства, то речь идет о норме с простой гипотезой: «Если согласительной комиссией не принят согласованный текст законопроекта, Президент либо по его поручению Правительство могут потребовать, чтобы Палата представителей приняла окончательное решение» — ч. 5 ст. 100 Конституции Республики Беларусь. Встречаются в конституционных нормах и сложные гипотезы, формулирующие юридический состав и ставящие действие диспозиции нормы в зависимость от совокупности условий («Палата представителей и Совет Республики законом, принятым большинством голосов от полного состава палат, по предложению Президента могут делегировать ему законодательные полномочия на издание декретов, имеющих силу закона» — ч. 1 ст. 101 Конституции Республики Беларусь). К слову, с 1996 г. такого рода законов и «делегированных» декретов не было издано (принято) ни разу. В том случае, когда руководствоваться диспозицией определенной нормы следует при наличии лишь одного из перечисленных условий, имеет место альтернативная гипотеза («В силу особой необходимости Президент по своей инициативе либо по предложению Правительства может издавать временные декреты, имеющие силу закона» — ч. 3 ст. 101 Конституции Республики Беларусь). По степени определенности гипотезы конституционных норм бывают абсолютно-определенные и относительно-определенные. К первым относятся гипотезы, непосредственно и конкретно указывающие на условия, при которых возможна реализация диспозиции данной нормы («Считается, что выборы состоялись, если в голосовании приняли участие более половины граждан Республики Беларусь, включенных в список избирателей» — ч. 1 ст. 82 Конституции Республики Беларусь). Относительно-определенные гипотезы, хотя и указывают условия применения диспозиции нормы, в то же время не раскрывают их содержания, предоставляя это ведению субъектов, реализующих данную норму («Решения местных Советов депутатов, не соответствующие законодательству, отменяются вышестоящими представительными органами» — ч. 2 ст. 122 Конституции Республики Беларусь). В некоторых нормах сложным образом сочетаются гипотезы абсолютно-определенные и относительно-определенные. В качестве примера можно привести п. 22 ст. 84 Конституции Республики Беларусь, где говорится о том, что «в случае стихийного бедствия, катастрофы, а также беспорядков, сопровождающихся насилием либо угрозой насилия со стороны группы лиц и организаций, в результате которых возникает опасность жизни и здоровью людей, территориальной целостности и существованию государства, Президент вводит на территории Республики Беларусь или в отдельных ее местностях чрезвычайное положение с внесением в трехдневный срок принятого решения на утверждение Совета Республики». К особенностям конституционно-правовых норм следует отнести и то обстоятельство, что структура нормы очень редко содержит санкцию, хотя санкция — обязательный атрибут юридической ответственности в конституционном праве. Именно санкция указывает на те неблагоприятные последствия, которые применяются к нарушителю конституционно-правовой нормы. Можно сказать, что ответственность выступает в качестве формы реализации соответствующих санкций, а сама санкция — мерой этой ответственности. В ряде случаев нормы конституционного права вообще не предусматривают возможности применения санкций, а только провозглашают существование ответственности. Это объясняется тем, что термин «ответственность» употребляется в двух значениях. В одних случаях он означает ответственность в смысле ответственного поведения, юридической компетентности и подотчетности. Именно в таком значении данное понятие используется в нормативных правовых актах, определяющих полномочия государственных органов. Например, в ч. 2 ст. 106 Конституции Республики Беларусь говорится о том, что Правительство в своей деятельности «ответственно перед Парламентом Республики Беларусь». Другое значение термина «ответственность» связано с принятием специальных мер воздействия, вытекающих из ненадлежащего поведения субъектов, и к наиболее важным из них следует отнести конституционно-правовые санкции. Важно также учитывать, что охрана и защита конституционных норм обеспечивается при помощи всей системы действующего права, а поэтому, как считает В. О. Лучин, «чтобы быть обеспеченной принудительной силой государства, каждой конституционной норме вовсе не обязательно иметь санкцию в качестве своего структурного элемента. Отсутствие санкции во многих конституционных нормах не отвергает возможности государственного принуждения в случае их нарушения. Оно говорит лишь о специфике методов, форм использования государственного принуждения посредством иных правовых норм» <16>. ——————————— <16> Лучин В. О. Конституция Российской Федерации. Проблемы реализации. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2002. С. 31.
Конституционные санкции заключаются главным образом в отрицательной государственно-правовой оценке отклоняющегося поведения и наступлении неблагоприятных последствий для соответствующих субъектов. Сюда можно отнести процедуру отрешения от должности Президента Республики Беларусь в порядке «импичмента» (ст. 88 Конституции Республики Беларусь) и роспуск палат Парламента при наличии определенных условий (ч. 3 ст. 93 Конституции Республики Беларусь), отмену актов (п. 25 ст. 84 Конституции Республики Беларусь) либо приостановление действия актов (п. 26 ст. 84 Конституции Республики Беларусь), запрещение деятельности политических партий и других общественных объединений, «имеющих целью насильственное изменение конституционного строя либо ведущих пропаганду войны, социальной, национальной, религиозной и расовой вражды» (ч. 3 ст. 5 Конституции Республики Беларусь) и др. В ряде случаев меры государственного воздействия на случай нарушения конституционных норм формулируется как вид юридической ответственности, поскольку для конституционного права характерен отсылочный (бланкетный) способ определения ответственности (санкций) за нарушение содержащихся в нем положений («Любые действия по изменению конституционного строя и достижению государственной власти насильственными методами… наказываются согласно закону» — ч. 2 ст. 3 Конституции Республики Беларусь). В данном случае конкретные меры юридической ответственности обнаруживаются в соответствующих статьях Уголовного кодекса Республики Беларусь. Санкции не играют ведущей роли в конституционном праве, поскольку реализация конституционных норм происходит главным образом не через применение права, а через его исполнение, использование и соблюдение. Проблема обнаруживается и в том, что вопрос о санкции как структурном элемен те правовых норм зачастую подменяется вопросом о средствах, способах их охраны и защиты со стороны государства. Все сказанное и приведенные примеры говорят о том, что структуру конституционно-правовых норм невозможно оценивать однозначно, однако полностью согласимся с утверждением В. О. Лучина <17> о том, что отсутствие в некоторых из них гипотезы и санкции (как составных частей) не отрицает ни в коей мере их реального правового характера. Как мы выяснили, предельно обобщенный и абстрактный характер норм конституционного права и придает им такую своеобразную, специфическую структуру и форму изложения. ——————————— <17> Там же. С. 33.
