Основы учения о толковании гражданско-правового договора

12.12.2017 admin Статьи

(Байрамкулов А. К.) («Вестник гражданского права», 2013, N 6)

ОСНОВЫ УЧЕНИЯ О ТОЛКОВАНИИ ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОГО ДОГОВОРА

А. К. БАЙРАМКУЛОВ

Байрамкулов А. К., аспирант Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ.

Данная работа содержит теоретический и сравнительный анализ вопросов, связанных с толкованием договора. Основная цель настоящей работы состоит в описании предпосылок к возникновению спора о толковании, теорий и принципов толкования, а также применения правил толкования на практике.

Ключевые слова: толкование договора, принципы толкования, субъективная и объективная теории толкования.

This paper presents theoretical and comparative analysis of contract interpretation issues. The main objective of this work is to describe preconditions for interpretation dispute, the theories and principles of contract interpretation, and applying rules of interpretation in practice.

Key words: contract interpretation, principles of interpretation, subjective and objective theories of interpretation.

1. Предварительные замечания

В современных публикациях по теме толкования гражданско-правового договора уже обращалось внимание на то, что данный институт незаслуженно оставлен без внимания отечественной доктриной <1>. Отсутствие специальных исследований по этой теме является одной из причин отставания российской судебной практики применения ст. 431 ГК РФ от современных тенденций развития данного института в западных правовых системах. Об этом, в частности, может свидетельствовать общая направленность российских судов на применение буквального значения условий договора — без исследования важных для разрешения спора о толковании договора обстоятельств, свидетельствующих о содержании воли сторон. ——————————— <1> Карапетов А. Г. Contra proferentem как метод толкования договора // Вестник ВАС РФ. 2013. N 7. При этом имеющиеся диссертационные исследования по теме не учитывают богатый иностранный опыт (Степанюк Н. В. Толкование гражданско-правового договора: Дис. … канд. юрид. наук. М., 2008).

Для восполнения данного пробела в российской доктрине представляются важными исследование и критический анализ иностранного опыта. При этом разработка учения о толковании договора имеет важное значение для развития договорного права в целом. Так, сфера практики, в которой данный институт может применяться, достаточно широка, поскольку разногласия относительно значения договорного условия могут возникнуть при разрешении различных видов договорных споров. Как правило, вопросы толкования условий договора возникают при рассмотрении споров о заключенности и действительности договора, об ответственности за нарушение его условий, а также во многих других случаях. При всем многообразии споров о содержании условий договора можно предложить универсальные способы их разрешения на практике. При этом основной проблемой для унификации методологии толкования условий договора является то, что разногласия сторон зачастую носят неюридический характер и тесно связаны с общегуманитарными проблемами языка, восприятия и понимания. Вместе с тем не стоит преувеличивать роль «неюридических» знаний при разработке соответствующего учения, поскольку толкование договора не может быть сведено до уровня теоретического упражнения в поисках того или иного смысла, который может открыться при прочтении текста договора. По мысли К. Митчелл (C. Mitchell), «стороны стремятся к разрешению спора о толковании не потому, что им необходимо знать, что договор значит, а потому, что толкование является инструментом возложения правовой ответственности» <1>. По этой причине толкование договора — это прежде всего функция суда, предполагающая разрешение спора по существу. ——————————— <1> Mitchell C. Interpretation of Contracts (Current Controversies in Law). L.; N. Y., 2007. P. 28.

С учетом это практическая цель толкования договора состоит в установлении содержания прав и обязанностей сторон договора для разрешения судом возникшего между сторонами спора о праве. Иными словами, толкование договора не является самоцелью <1>, а служит средством для разрешения конкретного правового вопроса: кто является стороной спорного договора; может ли договор быть признан незаключенным либо недействительным; могут ли к стороне быть применены меры; подлежит ли спор, возникший из договора, передаче в третейский суд и т. д. ——————————— <1> В этой связи не может получить поддержки идея о самостоятельном способе защиты — иске о толковании договора, которая высказывается в отечественной доктрине (см.: Степанюк Н. В. Указ. соч. С. 8).

Очевидно, что для достижения указанной цели суду необходим разработанный правовой инструментарий, который позволял бы разрешать споры о толковании, основываясь на единообразных подходах. В настоящей статье предлагается обзор основных тенденций развития учения о толковании договора в западных правопорядках, а также представлены выводы, которые могут быть использованы в российской доктрине и практике для формулирования общих подходов к толкованию договора. Следует отметить, что в настоящей статье не рассматривается проблема восполнительного толкования (erganzende Vertragsauslegung), направленного на устранение пробелов в договоре. Данная проблема рассматривалась нами в рамках отдельной публикации <1> и ввиду специального характера затрагиваемых вопросов требует самостоятельного исследования. ——————————— <1> Байрамкулов А. К. Восполнительное толкование договора на примере мирового соглашения // Закон. 2013. N 2. С. 94.

2. Предпосылки к возникновению спора о толковании договора

Прежде чем перейти непосредственно к тому, как суды толкуют условия спорных договоров, следует остановиться на вопросе о том, когда между сторонами возникает спор о толковании. Это важно для понимания существа интерпретационных техник, которые могут быть применены судом при толковании условий договора. Как правило, различия в понимании договорного условия связывают с неопределенностью его содержания, «когда известно, что сторонами было сказано, написано или выражено каким-то другим образом, но остается неясным смысл их волеизъявления» <1>. Необходимость толкования возникает тогда, когда форма выражения воли непонятна и неясен ее смысл или он вызывает существенные сомнения <2>. ——————————— <1> Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: В 2 т. Т. 2. Договор. Неосновательное обогащение. Деликт. М., 1998. С. 106. <2> Сарбаш С. В. Некоторые тенденции развития института толкования договора // Государство и право. 1997. N 2. С. 39.

В практике судов стран общего права (common law) было сформировано понятие неопределенности договорного условия (ambiguity of contract term), которое охватывает случаи, требующие обращения суда к толкованию договора. Под неопределенностью условий в английском праве понимаются все случаи, когда спорное условие «имеет два и более исходных значения, каждое из которых может быть принято без искажения языка» <1> (выделено мной. — А. Б.). ——————————— <1> Lewison K. The Interpretation of Contracts. L., 2011. P. 419.

Многозначность слов и их сочетаний обусловлена самой природой языка как системы знаков, используемой для целей коммуникации и познания <1>. Слова, являясь наиболее распространенными видами знаков, зачастую имеют более одного значения, а статья любого толкового словаря является лучшим тому подтверждением. ——————————— <1> Зотов А. Ф. Современная западная философия. М., 2001. С. 209.

Важно то, что «устное и письменное слово, все другие знаковые символы, с помощью которых люди вступают в юридически значимые отношения, могут далеко не в полной мере выразить все то, что кажется им важным на данный момент» <1>. Поскольку при заключении договоров стороны используют язык, многозначность слов и их сочетаний, имеющих разные предметные и смысловые значения, является объективной предпосылкой для возникновения вопросов толкования не только в праве, но и во всех других областях гуманитарного знания <2>. ——————————— <1> Цвайгерт К., Кетц Х. Указ. соч. С. 106. <2> Учитывая это, неопределенность договора, обусловленную наличием двух и более значений одного условия, можно рассматривать как частный случай общеязыковой неопределенности, возникающей в процессе коммуникации между людьми (подробнее см.: Mitchell C. Op. cit. P. 5).

При бронировании гостиницы заказчик просит зарезервировать «два номера с тремя кроватями». Заказчик рассчитывает занять два номера, в каждом из которых будет по три кровати, в то время как хозяин гостиницы забронировал два номера: односпальный и двуспальный соответственно <1>. ——————————— <1> Larenz K., Wolf M. Allgemeiner Teil des Burgerlichen Rechts. 9, neubearb. und erweit. Aufl. Munchen, 2004. S. 391.

Беглого взгляда достаточно, чтобы сделать вывод о том, что сама языковая формулировка заказа является неопределенной, позволяющей допустить два в равной мере возможных значения: заказ двух номеров с шестью кроватями (в каждом номере) и заказ двух номеров с тремя кроватями. Вместе с тем следует согласиться с проф. Е. А. Фарнсуортом (E. A. Farnsworth) в том, что хотя соблазн использовать выводы семантики о теории значения слов и выражений при толковании договора велик, не все выводы философии языка целесообразно механически переносить в область права для конструирования новых правовых дефиниций. Это объясняется тем, что лингвисты и философы исследуют описательную функцию языка, тогда как основная задача использования языка в договорах иная, а именно контроль за поведением сторон <1>. По этой причине рассмотрение неопределенности договора как ситуации множественности значений правильно с точки зрения семантики, но для юридической практики имеет ограниченный характер, поскольку «возможно допустить неограниченное количество значений спорного условия, но в судебном споре стороны предлагают, как правило, два возможных значения, которые соответствуют их интересам» <2>. ——————————— <1> Farnsworth E. A. «Meaning» in the Law of Contracts // The Yale Law Journal. 1967. Vol. 76. No. 5. P. 942. <2> Burton S. J. Elements of Contract Interpretation. N. Y., 2009. P. 106.

Учитывая это, неопределенность договора как объективную предпосылку для возникновения спора о толковании правильнее было бы рассматривать как ситуацию, когда условие договора в равной мере допускает возможность существования двух и более значений, являющихся предметом доказывания сторон процесса. Это дополнение важно для понимания того, когда языковая неопределенность приобретает собственно юридический характер. При этом в основе разногласий сторон по вопросу о содержании договора стоит не только вопрос объективной многозначности языка спорного условия, но и проблема распознаваемости волеизъявлений сторон. Этот аспект проблемы наиболее глубоко исследован в немецкой доктрине, где неопределенность условия договора традиционно связывают с различием в понимании, возникающим между автором волеизъявления и его адресатом <1>. Как в случае с заказом «двух номеров с тремя кроватями», приведенном выше, между заявителем и получателем, которому адресована оферта, в последующем может возникнуть спор по вопросу о содержании волеизъявления <2>. ——————————— <1> Larenz K., Wolf M. Op. cit. S. 390 ff. <2> Такая постановка вопроса о толковании договора основана на немецкой философской традиции, в рамках которой феномен понимания становится основной герменевтической проблемой (подробнее см.: Luderitz A. Auslegung von Rechtsgeschaften. Koln, 1966. S. 8).

Особенности индивидуального словоупотребления, коммерческий опыт, объем владения сведениями о конкретных обстоятельствах сделки и другие обстоятельства формируют то, что в немецкой доктрине принято обозначать как горизонт понимания (Empfangerhorizonf) спорного условия каждой из сторон. Далеко не всегда горизонт понимания адресата, который формируется из названных элементов, может включать то значение, которое придавал своему волеизъявлению автор, в особенности тогда, когда такое значение тесно связано с обстоятельствами, окружающими личность автора. В качестве примера можно привести судебное дело, согласно обстоятельствам которого датчанин (продавец) и чех (покупатель) договорились в Берлине о продаже лошади за 1 тыс. крон; при этом каждая из сторон при заключении договора имела в виду валюту своей страны. Очевидно, что спор между сторонами возник в связи с тем, что горизонт понимания адресата оферты — покупателя не охватывал то значение, которое придавал собственной оферте ее автор (продавец) <1>. ——————————— <1> Эннекцерус Л., Кипп Т., Вольф М. Курс германского гражданского права. Т. 1. М., 1949. С. 340.

В данном примере спор о толковании договора обусловлен не столько собственно языковыми проблемами, сколько несовпадением горизонтов понимания сторонами спорного условия. Можно утверждать о наличии как объективных, так и субъективных предпосылок: первые связаны с многозначностью используемого в договоре языка, в то время как вторые обусловлены несовпадением горизонтов понимания условия каждой из сторон. При этом не следует упускать из виду, что язык и понимание тесно связаны друг с другом, поскольку язык является условием понимания <1>. ——————————— <1> Данную мысль Х.-Г. Гадамер формулирует следующим образом: «Понять то, что нам говорит другой, означает, как мы видели, прийти к взаимопониманию в том, что касается сути дела, а вовсе не означает поставить себя на его место и воспроизвести его переживания. <…> Теперь мы обращаем внимание на то, что весь этот процесс есть процесс языковый. Недаром собственная проблематика понимания, попытка овладеть пониманием как искусством — а это и есть тема герменевтики — традиционно принадлежит сфере грамматики и риторики. Язык есть та среда, в которой происходит процесс взаимного договаривания собеседников и обретается взаимопонимание по поводу самого дела» (выделено мной. — А. Б.) (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988. С. 446 — 447).

Логическим следствием утверждения о наличии объективных предпосылок возникновения неопределенности содержания договора является предположение о возможности разграничения случаев, когда договор нуждается в толковании и когда такая необходимость отсутствует. В свою очередь учет субъективных различий в понимании договорного условия допускает мысль о том, что спор о толковании может не только быть обусловлен наличием неопределенности, но и являться следствием сознательно занятой в судебном процессе позиции одной из сторон, которая, к примеру, стремится избежать применения к ней мер договорной ответственности, ссылаясь на несовпадение в понимании условия <1>. ——————————— <1> Burton S. J. Op. cit. P. 9 ff.

В этой связи закономерен вопрос: можно ли выделить случаи, когда договор объективно не требует истолкования, а его содержание является ясным? Верна ли в принципе такая постановка вопроса с методологической точки зрения? Для ответа на него следует обратиться к соотношению толкования и установления буквального значения договора.

3. Толкование и установление буквального значения условий договора

Во многих случаях смысл условий, о которых спорят стороны, ясен суду уже после первого прочтения текста договора. Однако обе либо одна из сторон могут настаивать на ином, отличном от буквального значении спорного условия. Такая процессуальная позиция далеко не всегда говорит о злоупотреблении, поскольку значение, отклоняющееся от буквального, может основываться на таких обстоятельствах взаимоотношений сторон, которые не могут быть установлены только путем исследования текста договора. Такие ситуации требуют решения ряда взаимосвязанных вопросов, имеющих непосредственное значение для рассматриваемой нами темы. Во-первых, каким образом соотносятся установление буквального смысла слов и выражений, содержащихся в договоре (условно назовем этот акт «чтением» договора), и собственно процесс его толкования, который предполагает применение специальных правил? Во-вторых, является ли толкование договора избыточным, когда после установления буквального значения спорное условие является для суда ясным? Данным вопросам уделено внимание в судебной практике и доктрине западных правовых систем — актуальны они и для российской практики применения ст. 431 ГК РФ. Как отметил проф. А. Людериц (A. Luderitz), история толкования договора исполнена стремлением избежать толкования <1>. Уже в римских источниках упоминается об избыточности толкования в случае наличия ясного буквального значения <2>. При этом дальнейшее развитие права показало, что ограничение толкования договора в разных формах оказалось востребованным и современными правовыми системами. ——————————— <1> Luderitz A. Op. cit. S. 65. <2> Так, согласно классической римской максиме, «когда слова не возбуждают никаких разногласий, не следует допускать (постановки) вопроса о воле» («cum in verbis nulla ambiguitas est, non debet admitti voluntatis quaestio») (Римское частное право: Учебник / Под ред. И. Б. Новицкого и И. С. Перетерского. М., 2004. С. 26 (автор разд. I — В. А. Краснокутский)).

Так, в практике английских судов сложилось «золотое правило» толкования (golden rule), согласно которому «слова договора должны быть истолкованы в их буквальном и обычном смысле, исключая случаи, когда отклонение необходимо для того, чтобы избежать абсурда, противоречия либо непоследовательности» <1>. ——————————— <1> Lewison K. Op. cit. P. 202.

В 1835 г. Эдвард и Джеймс Маллан согласились консультировать Леона Мэйя по вопросам организации врачебного бизнеса с условием о том, что Мэй не будет без их согласия практиковать в качестве дантиста в пределах Лондона. После истечения срока договора Мэй начал работать зубным врачом по адресу Грейт Рассел Стрит (во время заключения договора данный район находился в миле от исторического центра Лондона, являясь его ближайшими окрестностями). Разрешая дела по иску о взыскании убытков к Мэйю, суд, применяя рассматриваемое правило, в частности, указал на то, что слово «Лондон» надо понимать в буквальном смысле, т. е. как исторический центр города (the City of London), а не в широком смысле, который включает также его окрестности <1>. ——————————— <1> Cases, Materials and Text on Contract Law: Ius Commune Casebooks for the Common Law of Europe. Oxford, 2010. P. 678.

Приведенный пример показывает, что применение «золотого правила» не лишено недостатков, поскольку, полагаясь на буквальное значение, суд в данном деле не учел, что по адресу Грейт Рассел Стрит располагались сами истцы. Очевидно, что включение такой оговорки в договор было направлено на то, чтобы избежать конкуренции в том месте, где истцы уже ведут аналогичный бизнес, поэтому имеются обоснованные сомнения в том, что буквальное значение слова «Лондон» отражало волю сторон. В американских судах аналогичное значение имеет правило очевидного значения (plain meaning rule) <1>. Данное правило выполняет ограничительную функцию в процессе доказывания смыслового содержания договора, представляя собой по существу запрет сторонам ссылаться на обстоятельства в подтверждение значения, отклоняющегося от буквального, которое прямо не следует из текста договора (extrinsic evidences). ——————————— <1> В английской практике термин «plain meaning rule» также используется как синоним «golden rule».

С учетом той роли, которая была отведена данным правилам в общем праве, в английской доктрине сложилось целое научное направление — литерализм (от англ. literal — «буквальный»). Как иронично отмечают американские юристы, приверженцы литерализма при толковании договора, словно мантру, повторяют один и тот же тезис: «Когда язык договора является однозначным и ясным, суд должен придерживаться буквального значения, несмотря на утверждения стороны о том, что она понимала договор как-то иначе» <1>. ——————————— <1> Burton S. J. Op. cit. P. 123.

В качестве противопоставления литерализму в Англии и США сложилась доктрина приоритета контекстуального значения (contextual meaning), основной задачей которой стал отказ (полный либо частичный) от ограничения толкования буквальным значением. Как итог, необходимость применения рассматриваемых правил при разрешении договорных споров была пересмотрена: в США — после утверждения Второй кодификации договорного права (Restatement (Second) of the Law of Contracts); в Англии — после рассмотрения палатой лордов в 1997 г. ключевого для договорного права дела Investors Compensation Scheme. В отличие от традиций английского и американского права, по замыслу разработчиков гражданских кодексов Германии и Франции, при толковании договора суды должны были полностью отказаться от приоритета буквального значения. Согласно ст. 1156 ФГК при рассмотрении соглашений нужно в первую очередь исследовать то, каково было обоюдное намерение договаривающихся сторон, а не останавливаться на буквальном смысле выражений. В соответствии с § 133 ГГУ при толковании волеизъявлений необходимо следовать действительной воле, не придерживаясь буквального смысла выражений. Тем не менее в судебной практике были сформулированы подходы, которые отклоняются от буквы закона. В особенности это касается французского права, где Кассационным судом Франции (Cour de Cassation) было разработано правило «ясных и точных условий» (clauses claires et precises), смысл которого состоит в том, что «ясные и точные» условия договора не нуждаются в истолковании, поскольку если их смысл очевиден, то необходимость в установлении общей воли сторон в соответствии со ст. 1156 ФГК отсутствует. Несмотря на ряд обоснованных возражений со стороны французской доктрины, связанных прежде всего с тем, что вывод о «ясности» условий также является результатом толкования, данное правило применяется до настоящего момента <1>. ——————————— <1> Цвайгерт К., Кетц Х. Указ. соч. С. 110.

По обстоятельствам дела, рассмотренного Кассационным судом Франции, истец (покупатель) с ответчиком (продавец) заключили договор на продажу трески, согласовав условие о том, что продавец может в одностороннем порядке уменьшить количество поставляемого товара в случае принятия решения об уменьшении поставок ассоциацией рыботорговцев. Указанное решение было принято, вместе с тем объективные показатели улова в спорный период не уменьшались. Поскольку продавец поставил только половину согласованного количества товара, покупатель обратился с иском о расторжении договора и взыскании убытков, ссылаясь на наличие у продавца необходимого для исполнения договора количества товара на складе и объективного увеличения улова в том году, когда должна была быть произведена поставка. Нижестоящие суды удовлетворили иск, основываясь на том, что при включении спорного условия стороны исходили из того, что решение о снижении поставок будет принято названной ассоциацией только в случае объективного снижения улова. Отменяя указанное решение, Кассационный суд Франции указал, что спорное условие является ясным и не требует толкования, а суды нижестоящих инстанций были не вправе устанавливать обоснование решения названной ассоциации, ограничивая право продавца на снижение количества поставляемого товара. Как видно, основная цель правила — не допустить искажения смысла договора (denaturations) при «ясных и точных» условиях, когда суд может «переписать» договор при его толковании, нарушив автономию воли сторон: «Французские юристы, таким образом, рассматривают доктрину «ясных и точных условий» преимущественно как способ сдерживания избыточного толкования нижестоящими судами путем ограничения суверенного права juges du fond на оценку, которое… следует из рассмотрения французским правом вопросов толкования договора как выводов о факте» <1>. ——————————— <1> Vogenauer S. Interpretation of Contracts: Concluding Comparative Observations. P. 10 (http://ssrn. com/abstract=984074).

Между тем, хотя решение Кассационного суда Франции полностью соответствует буквальному смыслу спорного условия, которое не содержало никаких дополнительных указаний на основания принятия ассоциацией рыботорговцев соответствующего решения, его нельзя признать в полной мере соответствующим воле сторон договора. Так, разрешая дело в пользу продавца, Кассационный суд Франции не принял во внимание в качестве доказательства письмо продавца торговому представителю, из которого следовало, что решение ассоциации могло быть принято только в случае объективного дефицита рыбы. Очевидно, что покупатель рассчитывал на то, что право на одностороннее уменьшение поставки обусловлено реальным снижением показателей улова, а не произвольным принятием ассоциацией соответствующего решения, хотя договор не содержал таких уточнений. При решении проблемы избыточности толкования также видно, что при применении рассматриваемого правила французские суды исходят из «неопровергаемой презумпции того, что ясное условие является правильным и полным выражением намерений сторон» <1>. Тем не менее действие данной презумпции в настоящее время значительно «смягчено»: как отмечает проф. Ш. Вогенауэр (St. Vogenauer), отклонение от буквального значения допустимо в случае, когда такое значение является малообоснованным <2>. Можно говорить о частичном отказе от правила «ясных и точных условий» во французском праве в пользу более широкого рассмотрения всех обстоятельств, влияющих на контекст спорного условия. ——————————— <1> Grigoleit H. C., Canaris C.-W. Interpretation of Contracts. P. 11 (http://ssrn. com/abstract=1537169). <2> Vogenauer S. Op. cit. P. 9.

Заметно отличается от указанных подходов решение проблемы соотношения толкования и установления буквального значения условий, предложенное немецкими юристами. Немецким судам также знакомо правило однозначности (Eindeutigkeitsregel), которое было сформулировано Верховным судом Германии для того, чтобы при толковании договора не допустить искажения его смысла путем исключения не относящихся к разрешению спора интерпретаций. Однако данное правило, в отличие от англо-американского и французского подходов, не ограничивает толкование в случае вывода об определенности и ясности условий, а, наоборот, ставит его необходимым условием для формулирования судом такого вывода <1>. ——————————— <1> Luderitz A. Op. cit. S. 66.

В отличие от французского и англо-американского подходов, где соответствующие правила ограничивают круг доказательств текстом договора, в немецком праве данное правило служит цели распределения между сторонами бремени доказывания значения спорного условия. Согласно позиции Верховного суда Германии, тот, кто утверждает о значении, отклоняющемся от буквального, несет бремя доказывания. Стороне договора, опирающейся на однозначный смысл слов, достаточно сослаться на текст, в то время как от стороны, настаивающей на особом значении, требуется доказывание дополнительных фактов, которые его обусловливают <1>. ——————————— <1> Ibid. S. 329.

В свою очередь в российской судебной практике явно прослеживается тенденция к ограничению толкования спорных условий в пользу установления буквального значения слов и выражений, содержащихся в договоре, чему в немалой степени способствует редакция ст. 431 ГК РФ. Согласно абз. 1 указанной статьи при толковании условий договора судом принимается во внимание буквальное значение содержащихся в нем слов и выражений. Буквальное значение условия договора в случае его неясности устанавливается путем сопоставления с другими условиями и смыслом договора в целом. В соответствии со абз. 2, если правила, содержащиеся в ч. 1 настоящей статьи, не позволяют определить содержание договора, должна быть выяснена действительная общая воля сторон с учетом цели договора и всех иных обстоятельств. Такая структура ст. 431 ГК РФ явилась поводом для того, чтобы в российской доктрине укрепилось мнение о наличии «двухступенчатой системы толкования, где приоритет отдается буквальному толкованию, а действительная воля выясняется лишь при невозможности буквального и систематического толкования» <1>. ——————————— <1> Сарбаш С. В. Указ. соч. С. 42.

Данное мнение возобладало и в судебной практике применения ст. 431 ГК РФ, согласно выводам которой действительная общая воля сторон выясняется судом только в случае неясности буквального значения текста договора <1>. Как было специально указано в одном из судебных актов ВАС РФ, «ссылка заявителя на необходимость применения судами общего, а не буквального толкования содержания письма несостоятельна. Согласно ст. 431 ГК РФ суд выясняет действительную общую волю сторон, только если буквальное толкование слов и выражений не позволяет определить содержание» (выделено мной. — А. Б.) <2>. ——————————— <1> Постановление ФАС Московского округа от 6 июня 2011 г. N КГ-А40/5105-11 по делу N А40-33815/10-124-140Б; Постановление ФАС Восточно-Сибирского округа от 30 июля 2008 г. N А19-10827/07-6-Ф02-3606/08 по делу N А19-10827/07-6; Постановления ФАС Волго-Вятского округа от 21 ноября 2008 г. по делу N А43-4309/2007-41-103, от 2 сентября 2002 г. N А29-553/02-2э, от 2 ноября 1999 г. N А28-2260/99-129/8. <2> Определение ВАС РФ от 24 августа 2009 г. N ВАС-10997/09 по делу N А56-32461/2008.

Можно ли признать такой подход правильным? Для ответа следует прежде всего понять, почему суды ограничиваются буквальным значением в ущерб исследованию воли сторон. Как мы видим, главная цель рассмотренных выше правил — не допустить искажения смысла договора, который является очевидным и ясным. На примерах английского и французского права нетрудно заметить, что для достижения данной цели суд ограничивает доказательства, которые могут быть представлены сторонами для подтверждения спорного значения, ссылкой лишь на текст договора (буквальное значение условия). К данным подходам тяготеет и российская судебная практика. На наш взгляд, ограничение права сторон представлять доказательства в процессе толкования для подтверждения обосновываемого ими значения спорного условия должно быть подвергнуто критике, исходя из следующих тезисов. Во-первых, во всех рассматриваемых правопорядках, исключая немецкое право, предпосылкой для применения указанных правил является вывод суда о том, что язык договора является ясным, не вызывает сомнений и поэтому не требует толкования, поскольку спорное условие может иметь лишь одно допустимое значение, которое является буквальным. Между тем в юридической литературе уже не раз обращалось внимание на то, что вывод суда об определенности и ясности условий договора также является результатом толкования. Как отмечают К.-В. Канарис (C.-W. Canaris) и Г. К. Григолейт (H. C. Grigoleit), «в сущности, каждый акт понимания договора предполагает и — хотя об этом часто не говорится — основывается на толковании. Фактически само утверждение, что договор не требует или не допускает толкования, представляет собой акт толкования и результат такого толкования» <1>. ——————————— <1> Grigoleit H. C., Canaris C.-W. Op. cit. P. 1.

При ограничении возможности сторон ссылаться на внешние по отношению к тексту договора обстоятельства велика вероятность того, что значение спорного условия, которое отражает действительную волю сторон, будет отклонено судом без исследования всех необходимых фактов, составляющих контекст данного значения (переговоры, переписка, практика, установившаяся во взаимоотношениях сторон, и т. д.). В этой связи основная претензия к применению рассматриваемых правил сводится даже не к тому, что за основу судом принимается буквальное значение условия, а к тому, что при установлении в процессе толкования данного значения суд не принимает во внимание все обстоятельства спора, которые важны для его правильного разрешения. Во-вторых, представление о ясности договора как о возможности установления буквального значения его условий в результате «простого прочтения» также нельзя признать полезным для практики, что связано с объективной многозначностью слов и их сочетаний, о чем уже было сказано выше. При этом для постановки вопроса о том, что следует понимать под буквальным значением слова, необходимо исходить из зависимости значения слов в языке от контекста их употребления <1>. ——————————— <1> В своей работе «Философские исследования» Л. Витгенштейн представил развернутую критику картины языка, в которой «каждое слово имеет какое-то значение» и «это значение соотнесено с данным словом». Называя такую картину языка примитивной, автор обращает пристальное внимание на способы употребления слов в обыденном языке. Для него значение слова есть «конвенционально или стихийно сообща установленная способность обозначать определенные объекты». Отсюда следует основной тезис его работы, который сам автор формулирует так: «Для большого класса случаев, хотя и не для всех, где употребляется слово «значение», можно дать следующее его определение: значение слова — это его употребление в языке» (выделено мной. — А. Б.) (Зотов А. Ф. Указ. соч. С. 276).

Как справедливо было указано в английском судебном решении Charter Reinsurance Co. Ltd. v. Fagan (1996 г.), «представление о том, что слова имеют обычное значение, является малополезным. Поскольку значение слов зависит от синтаксиса и контекста, обычное значение слов в одном предложении может быть совершенно необычным в другом. Вследствие этого утверждение о том, что слова имеют определенное обычное значение, может означать лишь то, что во многих контекстах они могут иметь это значение. В других контекстах их значение будет иным, не менее обычным» (выделено мной. — А. Б.) <1>. ——————————— <1> Mitchell C. Op. cit. P. 42.

Хотя, как образно пишет проф. А. Людериц (A. Luderitz), юридическая практика, «тоскует по раю, в котором каждое слово имеет четкое значение» <1>, как мы видим, сама природа языка как инструмента коммуникации сторон договора не может обеспечить данной потребности права. ——————————— <1> Luderitz A. Op. cit. S. 65.

Учитывая высокую степень чувствительности слов как языковых знаков к контексту их употребления, а также конвенциональную природу их значений, «буквальное значение» едва ли может служить границей (условием) для перехода суда к собственному процессу толкования договора после оценки текста договора на предмет ясности его содержания. Помимо этого, при учете субъективных предпосылок (различие в понимании условия сторонами), на что ориентирует нас немецкая доктрина, грань между ясностью и неясностью условий договора провести с практической точки зрения не представляется возможным в силу различий горизонтов понимания языка сторонами договора. В качестве примера таких различий может быть приведено дело Raffles v. Wichelhaus, анализ которого представлен во многих учебниках по английскому договорному праву. Стороны договорились о продаже партии хлопка, которая должна была быть поставлена из Бомбея на судне «Peerless» («Несравненный»). На первый взгляд данное условие договора поставки являлось ясным и не требующим толкования. Однако впоследствии при исполнении договора выяснилось, что порт Бомбея в разное время покинули два судна с одинаковым названием «Peerless». Покупатель при заключении договора имел в виду судно, которое вышло в море в октябре, в то время как продавец рассчитывал на судно, которое отправилось к месту назначения только в декабре <1>. ——————————— <1> Lewison K. Op. cit. P. 417.

В данном случае буквальное значение договора может быть без каких-либо сложностей установлено, т. е. договор является «ясным», однако спор о толковании возник в связи с несовпадением горизонтов понимания условия каждой из сторон. Ограничение толкования буквальным значением в таких случаях явно неоправданно. Коль скоро «ясность» договорного условия, с одной стороны, является выводом суда, сделанным по итогам толкования договора, а с другой — такой вывод основывается лишь на тексте договора без учета всех значимых для толкования обстоятельств, справедливо утверждать, что установление буквального значения представляет собой «усеченный», ограниченный вариант толкования договора. Применение правил, ограничивающих толкование буквальным значением договора, не учитывает «то, что на первый взгляд документ представляется имеющим очевидное значение, не препятствует и, конечно, не освобождает суд от необходимости исследовать факты» <1>. Учитывая это, а также полный или частичный отказ от применения правил о приоритете буквального значения договора в западных правопорядках, тенденцию российских судов к ограничению толкования при применении ст. 431 ГК РФ нельзя признать соответствующей тем целям, которые ставятся перед указанным гражданско-правовым институтом, — прежде всего это касается установления воли сторон, на что направлено большинство правил толкования договора. ——————————— <1> Mitchell C. Op. cit. P. 42.

В этом отношении наиболее сбалансированным представляется подход немецких судов, в котором отсутствуют ограничения доказывания значения, отклоняющегося от буквального, в связи с чем основной упрек, предъявляемый к англо-американскому и французскому подходам, перестает быть актуальным. В немецком праве, где правило однозначности (Eindeutigkeitsregel) служит основанием для распределения бремени доказывания между сторонами, можно говорить о презумпции буквального значения спорного условия, которая — что необходимо особо отметить — может быть опровергнута всеми допустимыми доказательствами.

4. Субъективный подход к толкованию договора

В западной доктрине сложились два противоположных представления о том, что может служить основным ориентиром при толковании договора, которые, как правило, обозначаются в доктрине как объективный и субъективный подходы. Согласно первому подходу, толкуя договор, необходимо устанавливать подлинную волю сторон, даже если она находится в противоречии с тем, как она выражена (субъективный критерий); согласно второму, при толковании договора приоритет должен быть отдан тому, как выражена воля сторон, т. е. волеизъявлению посредством слов, знаков и т. д. (объективный критерий). При этом исторические корни противостояния субъективных и объективных начал толкования могут быть найдены в римском частном праве в контексте дискуссии по вопросу о приоритете verba (слова) либо voluntas (воли) <1>. ——————————— <1> Подробнее см.: Zimmerman R. The Law of Obligations: Roman Foundations of the Civilian Tradition. N. Y., 1996. P. 622.

В юриспруденции Нового времени под влиянием идей индивидуализма и принципа автономии воли в гражданском праве континентальных стран субъективный подход к толкованию договора являлся доминирующим: «Для пандектистов это становится логическим продолжением частной автономии и «волевой теории» договора. Если договорные обязательства по определению устанавливаются по собственному усмотрению, то единственной целью судов является раскрытие того, о чем стороны договорились, и признание их подлинных намерений» <1>. ——————————— <1> Zimmerman R. Op. cit. P. 636.

В рамках субъективного подхода действительная воля устанавливается на основе непосредственного наблюдения и соотнесения опыта интерпретатора (суда) и сторон. Речь идет в этом случае о той воле, которая была сформирована ее носителем во внешних знаках (условия договора, переписка, последующее поведение). В этой связи представляется удачным определение действительной воли как воли эмпирической <1>. ——————————— <1> Larenz K., Wolf M. Op. cit. S. 392.

В национальных кодексах, принятых в XIX в., нормы о толковании договора ориентированы на применение субъективного критерия, о чем свидетельствуют ст. 1156 ФГК и § 133 ГГУ, которые цитировались нами ранее. Однако современный французский и немецкий подходы к толкованию договора едва ли можно назвать в чистом виде субъективными, т. е. ориентированными на поиск действительной воли сторон, поскольку при толковании договора широко используются техники интерпретации договорных условий, которые основаны на объективных элементах, о чем будет сказано ниже. Следует указать, что субъективный подход нашел непосредственное отражение в ряде международных документов, представляющих собой различные формы унификации договорного права. Так, гл. IV Принципов УНИДРУА (2004) <1>, посвященная толкованию договоров, открывается положением, согласно которому договор следует толковать согласно общему намерению сторон (п. 1 ст. 4.1). Аналогичное требование содержится в п. 1 ст. 5:101 Принципов европейского договорного права (The Principles of European Contract Law (далее — PECL)) <2>, согласно которым договор толкуется в соответствии с общим намерением сторон, даже если оно отличается от буквального смысла слов. От приоритета общего намерения не отказались также разработчики проекта общей модели будущего Европейского гражданского кодекса (The Draft Common Frame of Reference (далее — DCFR)) <3> (ст. 8:101). ——————————— <1> Принципы международных коммерческих договоров (http://www. unidroit. org/russian/principles/contracts/principles2004/blackletter2004.pdf). <2> На русском языке были опубликованы в: Журнал международного частного права. 1999. N 1(23). С. 40 — 70. <3> Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR) (http://ec. europa. eu/justice/contract/files/european-private-law_en. pdf).

На практике основная проблема применения субъективного критерия при толковании связана со сложностью исследования действительной воли сторон. Не вызывает сомнений то, что воля как внутренний процесс не может быть объектом толкования, поскольку при толковании всегда используются какие-либо формы ее внешнего проявления, т. е. толкованию подлежит волеизъявление — ее эмпирическая форма. Вместе с тем при рассмотрении структуры гражданско-правового договора, в котором участвуют как минимум две стороны, возникает вопрос, о воле какой из сторон говорится в приведенных выше нормах об «обоюдном намерении договаривающихся сторон» (ФГК) и «общем намерении сторон» (Принципы УНИДРУА, DCFR). В большинстве случаев обе стороны не могут быть одновременно авторами спорного условия: неопределенная формулировка, как правило, исходит от одной из сторон, которая предложила данное условие либо проект договора, поэтому применительно к договору можно говорить об авторстве спорного условия. Однако следование воле лишь той из сторон, которая является автором спорного условия, сопряжено с риском ущемления интересов другой стороны, которой было адресовано спорное условие. По этим причинам при толковании договора суд не может ограничиться лишь исследованием внутренней воли одной из сторон (сторона-заявитель) в ущерб интересам другой стороны (сторона-адресат). В этой связи в западной доктрине права пристальное внимание уделено пониманию волеизъявления стороной-адресатом договора. Теоретические основы для этого были заложены немецкой доктриной и практикой, для которых в вопросах толкования исходным понятием является не договор (Vertrag), а волеизъявление (Willenserklarung), подтверждением чему может служить § 133 ГГУ. При этом договор, понимаемый как встречные волеизъявления двух сторон, толкуется с учетом волеизъявления каждой из сторон. При применении субъективного критерия определяющую роль играет то, что другая сторона (адресат заявления) знала или не могла не знать о намерении заявителя. Сообразно этому в немецкой литературе постулируется тезис о том, что решающее значение должно быть придано распознаваемости волеизъявления для другой стороны. Как отмечают К.-В. Канарис (C.-W. Canaris) и Г. К. Григолейт (H. C. Grigoleit), «по общему правилу заявления делаются не для их получения и понимания каким-либо «посторонним лицом», а для конкретного адресата. По этой причине логично принять позицию адресата в качестве релевантной точки зрения, поскольку договор является актом коммуникации лишь с конкретной стороной и касается только ее интересов» <1>. ——————————— <1> Grigoleit H. C., Canaris C.-W. Op. cit. P. 5.

При установлении «общей воли» сторон в рамках субъективного подхода к толкованию исследованию подлежит волеизъявление стороны-заявителя с позиций стороны-адресата. Иными словами, под действительной волей сторон договора понимается эмпирическая воля стороны-заявителя, ограниченная теми значениями, которые были доступны для понимания стороной-адресатом. Если в немецком праве такое понимание субъективного критерия было сформулировано на уровне позиции Верховного суда Германии при толковании соответствующих норм ГГУ <1>, то в ряде международных документов, в том числе в тексте проекта DCFR, который рассматривается в качестве основы для будущей европейской кодификации, оно нашло непосредственное отражение в тексте. При этом именно немецкий подход при формулировании субъективного критерия стал доминирующим. ——————————— <1> Vogenauer S. Op. cit. P. 17.

Так, согласно п. 1 ст. 8 Конвенции ООН о международной купле-продаже товаров (далее — Венская конвенция) для целей настоящей Конвенции заявления и иное поведение стороны толкуются в соответствии с ее намерением, если другая сторона знала или не могла не знать, каково было это намерение. В соответствии с п. 2 ст. 5:101 PECL, если установлено, что одна сторона имела намерение придать договору определенное значение и в момент заключения договора другая сторона не могла не знать о таком намерении первой стороны, договор толкуется в соответствии с намерением первой стороны. Аналогичное правило содержится в п. 2 ст. II-8:101 DCFR. В Принципах УНИДРУА также содержится указанное правило применительно к толкованию заявлений и иного поведения стороны. В то же время не следует абсолютизировать позицию стороны-адресата в ущерб интересам стороны-заявителя, которая могла не проявить должной степени заботливости и осмотрительности для понимания волеизъявления, исходящего от стороны-заявителя. В немецкой литературе при установлении того, кто несет риски расхождения пониманий спорного условия, исходной посылкой служит такой аспект автономии воли, как «свобода выражения заявления» («Formulierungsherrschaft»). Если сторона-заявитель выбирает способы и формы выражения собственной воли, то принципиально оправданно возложить на нее ответственность за объективное значение заявления, как оно могло быть понято третьими лицами. В этой связи судебной практикой и доктриной к заявителю предъявляются требования заботы и осмотрительности за выбор способа выражения. В рассмотренном нами ранее примере с заказом номеров в гостинице при применении субъективного критерия заказчик должен был бы нести ответственность за неопределенность формулировки своего заказа, которая допускала два равно возможных значения. В то же время сторона-адресат должна придерживаться того значения условий, которое, с ее точки зрения, очевидно следует из договора. На нее возлагается обязанность действовать осмотрительно, учитывая все известные ей на момент включения условия в договор обстоятельства, связанные с формированием волеизъявления стороны-автора. Так, от хозяина гостиницы следовало бы ожидать принятия мер по уточнению того, какие именно номера намеревается заказать гость (два номера, в каждом из которых по три кровати, либо два номера с одной и с двумя кроватями соответственно). Иными словами, адресат волеизъявления должен прилагать усилия к надлежащему пониманию. В этом смысле от него требуется соблюдать тщательность и осмотрительность при толковании волеизъявления, исходя из его собственного горизонта понимания. Справедливо утверждать, что как от стороны-заявителя, так и от стороны-адресата возможно требовать принятия мер по доступному изложению своей воли и по уточнению смысла волеизъявления соответственно. Такое решение отвечает развиваемой в немецкой доктрине идее двусторонней ответственности сторон договора при толковании. При этом различия в степени проявляемых сторонами заботы и осмотрительности, которые требуются от сторон по условиям оборота, зависят от вида сделки, от статуса каждой из сторон, доступной информации и иных обстоятельств. Приведенные выше замечания позволяют сделать вывод о том, что при применении субъективного критерия в процессе толкования договора основной задачей суда становятся определение авторства спорного условия и распределение бремени доказывания его смысла между заявителем и адресатом с учетом должной степени заботы и осмотрительности, проявленной каждой из сторон. Вместе с тем применение субъективного критерия толкования условий договора сталкивается с рядом практических сложностей. Во-первых, представить доказательства того, что другая сторона знала или должна была знать о значении предложенного спорного условия, равно как и обосновать обратное, зачастую сложно. Во-вторых, применение субъективного критерия может быть значительно затруднено, когда невозможно установить, какая из сторон готовила проект договора либо участвовала в разработке спорного условия. Учитывая это, во многих практических ситуациях при толковании договора ограничиться применением субъективного критерия не представляется возможным. В таких случаях дальнейший поиск действительной (эмпирической) воли неоправдан и суду следует обратиться к объективному критерию толкования договора.

5. Объективный подход к толкованию договора

В рамках объективного подхода к толкованию договора исходной посылкой понятия договора служит не соглашение сторон, основанное на принципе автономии воли, как в классической модели, а концепция договора как акта коммуникации индивидов. Как отмечает проф. Р. Циммерман (R. Zimmerman), волеизъявление как эманация индивидуальной автономии не существует в социальном вакууме — оно вызывает обоснованные ожидания (reasonable expectations) со стороны других лиц, которые должны быть оправданы. Учитывая это, если субъективный критерий ориентирует суды при толковании договора на установление понимания действительной воли стороны-заявителя с позиций непосредственного адресата, т. е. контрагента по договору, то при применении объективного критерия следует исходить из того понимания спорного условия, которым обладало бы разумное лицо. В немецкой доктрине при описании объективного критерия также принято говорить об установлении разумной (нормативной) воли стороны, которая, в отличие от эмпирической воли, охватывает наиболее вероятное значение условия договора исходя из того, как разумное лицо (среднестатистический контрагент) поняло бы его смысл <1>. ——————————— <1> Luderitz A. Op. cit. S. 342 ff.

Хотя в основу европейских кодификаций (ГГУ и ФГК) была положена классическая модель договора (соглашение сторон), необходимость защиты интересов как адресата волеизъявления, так и оборота в целом не могла остаться без внимания доктрины и в особенности практики. Так, суды во Франции в силу сложившейся традиции по-прежнему ссылаются на ст. 1156 ФГК, однако данная ссылка носит скорее церемониальный характер, поскольку на практике для установления «субъективной» воли сторон исследуются сугубо объективные факторы. Как заключает проф. Ш. Вогенауэр (St. Vogenauer), французский подход является субъективным скорее с точки зрения идеологии и риторики, чем с точки зрения существа <1>. ——————————— <1> Vogenauer S. Op. cit. P. 4.

В Германии еще на этапе разработки ГГУ субъективный критерий толкования волеизъявления (§ 133 ГГУ) был дополнен требованием, закрепленным в § 157 ГГУ, согласно которому договоры следует толковать добросовестно, принимая во внимание обычаи гражданского оборота (Treu und Glauben). Профессор Ш. Вогенауэр (St. Vogenauer) указывает, что «сегодня суды и ученые при толковании договоров неизменно ссылаются на § 133 и 157 ГГУ вместе, а исходной посылкой является то, что договоры следует толковать согласно тому значению, которое разделяло бы разумное лицо на месте сторон. <…> Как результат, ни одна из сторон не может ссылаться на то, что поняла договор в каком-либо определенном смысле, если этот смысл расходится с пониманием разумного лица, которое устанавливается при анализе договора и контекста» <1>. ——————————— <1> Ibid. P. 5.

Использование конструкции разумного лица (reasonable man) сближает немецкий подход с доктриной стран общего права, где объективный критерий толкования договора получил наибольшее развитие. Английские суды широко используют конструкцию разумного лица (reasonable man) при установлении того, каковы могли быть намерения лиц, заключивших договор: как было указано в судебном решении по делу Reardon-Smith Line Ltd. v. Hansen-Tange (1976 г.), «когда говорят о намерениях сторон договора, говорят объективно: стороны сами не могут представить прямых доказательств того, каковы были их намерения, и установлению подлежат намерения разумных лиц, если бы они оказались на месте сторон» <1>. ——————————— <1> Lewison K. Op. cit. P. 25.

Ключевые положения объективного подхода к толкованию договора были обоснованы в рамках дела Investors Compensation Scheme, которое было рассмотрено палатой лордов в 1997 г. Согласно выводу, сделанному в данном деле, «толкование представляет собой установление значения, которое документ сообщает разумному лицу, располагающему всеми исходными знаниями, которые были разумно доступны сторонам в той ситуации, когда они заключали договор» <1>. ——————————— <1> Cases, Materials and Text on Contract Law: Ius Commune Casebooks for the Common Law of Europe. P. 683.

Объективный критерий толкования договора широко применяется в международном коммерческом обороте. Так, согласно п. 2 ст. 8 Венской конвенции, если предыдущий пункт (субъективный критерий) неприменим, то заявления и иное поведение стороны толкуются в соответствии с тем пониманием, которое имело бы разумное лицо, действующее в том же качестве, что и другая сторона при аналогичных обстоятельствах. В соответствии с п. 2 ст. 4.1 Принципов УНИДРУА, если общее намерение сторон не может быть выявлено, договор должен толковаться в соответствии со значением, которое аналогичные сторонам разумные лица придавали бы договору в таких же обстоятельствах. Аналогичные положения содержатся в п. 3 ст. 5:101 PECL и в п. 3 ст. II-8:101 DCFR. Как видно, при описании объективного критерия толкования договора делается отсылка к разумному лицу. Строго говоря, в западной доктрине разумное лицо — это правовая фикция, которая помогает суду при оценке обстоятельств спора о толковании обосновывать правовую позицию деперсонализированным (объективным) стандартом поведения и понимания. Для целей толкования перспектива разумного лица — это оценка спорного условия с точки зрения обычного участника оборота, любого третьего лица, не заинтересованного в исходе спора, но имеющего достаточный опыт и знания для того, чтобы истолковать условие наиболее вероятным образом. Можно сказать, что данное применение фикции разумного лица — это судебная оценка фактов с учетом принципа разумности, который хорошо известен всем правопорядкам, в том числе и отечественному. Перспектива понимания спорного условия разумным лицом в английском праве в значительной степени совпадает с требованием учета объективного горизонта адресата волеизъявления в немецком праве (objektiver Empfangerhorizont). Со ссылкой на § 157 ГГУ в практике немецких судов сложилось требование, согласно которому волеизъявление должно пониматься так, «как его бы понял адресат волеизъявления с учетом требования добросовестности и принимая во внимание обычаи гражданского оборота» <1>. Согласно мнению проф. А. Людерица (A. Luderitz), объективный горизонт понимания — это масштаб сознательного, добросовестного и правомерно думающего разумного лица. Именно способности понять значения спорного условия и сделать соответствующий вывод определяют объективный горизонт понимания <2>. ——————————— <1> Vogenauer S. Op. cit. P. 5. <2> Luderitz A. Op. cit. S. 345.

Соотнесение значения неясного волеизъявления с пониманием разумного лица прежде всего основывается на том, как могли быть истолкованы очевидные факты обычным (среднестатистическим) контрагентом. Посетитель ресторана делает заказ согласно ценам в старом меню, которое было оставлено другим посетителем на столе. Можно ли истолковать оставленное меню как оферту, содержащую старые цены? Следует ли учитывать в таких обстоятельствах волю хозяина ресторана, который мог истолковать заказ как сделанный по действующим на момент заключения договора ценам? <1> ——————————— <1> Larenz K., Wolf M. Op. cit. S. 58.

Если не вдаваться в исследование вопроса о том, мог ли предотвратить хозяин ресторана оставление меню со старыми ценами (предполагаем, что мог), то среднестатистический посетитель ресторана (разумное лицо) мог полагаться на то, что цены, указанные в меню, обнаруженном им на столе, являются действительными на момент заказа. В перспективу понимания разумного лица не может быть включена возможность обнаружения меню с недействительными ценами, исходя из тех обстоятельств, которые были очевидны для него в момент совершения заказа. Что касается понимания хозяином ресторана заказа, совершенного посетителем, то следует — опять же согласно обстоятельствам совершения сделки — исходить из того, что для хозяина также было очевидно, что забытое на столе меню будет воспринято любым посетителем как оферта, содержащая действительные цены. Если мы обратимся к уже приведенным выше нормативным формулировкам объективного критерия толкования договора, то несложно заметить, что разумное лицо, объективный горизонт понимания которого следует установить суду, помещается на место стороны, в перспективу его понимания включаются те обстоятельства и те сведения, которые относились к конкретной стороне спора. Такое уточнение конструкции разумного лица имеет важные практические последствия. Так, при применении объективного критерия следует устанавливать ту перспективу понимания стороной спорного условия, которую имело бы не любое абстрактное третье лицо, а разумное лицо на месте стороны-адресата волеизъявления. Иными словами, в перспективу понимания спорного условия разумным лицом входят все те знания, которыми обладала другая сторона при заключении договора, например: знания того языка, на котором составлен договор; технические знания, которые касаются исполнения договора, а также все те обстоятельства, о которых должна была знать другая сторона, в том числе содержание предшествующих заключению договора переговоров, тенденции мировой торговли, которые не могли быть неизвестны контрагенту, и др. Такое понимание конструкции разумного лица во многом совпадает с современными тенденциями в немецком и английском праве. В свою очередь проф. Ш. Вогенауэр (St. Vogenauer) подчеркивает, что, анализируя объективный подход к толкованию, «с одной стороны, принятие во внимание понимания разумного лица направлено на то, чтобы исключить ситуации, когда лица, вступающие в договорные отношения, используют слова необдуманно: они должны отвечать за те заявления, которые они делают, и «обоснованный расчет» либо правомерные ожидания тех, кто полагается на объективное значение условий, должны быть защищены. С другой стороны, помещение разумного лица на место сторон сделки ограничивает суд, не позволяя «переписывать» договор на основании абстрактных понятий добросовестности и справедливости» <1>. ——————————— <1> Vogenauer S. Op. cit. P. 5.

Включение индивидуальных обстоятельств и качеств стороны-адресата в объективный горизонт понимания при толковании договора способствует тому, что критерий разумного лица из сферы абстрактных правовых построений переходит в область практики разрешения договорных споров. С практической точки зрения важно то, какие обстоятельства из сферы стороны-заявителя и стороны-адресата подлежат включению в объективный горизонт понимания. Иными словами, какие субъективные элементы должны учитываться при применении стандарта разумного лица? Прежде всего следует отметить, что разумное лицо на месте стороны-адресата может полагаться на очевидное значение не раздумывая; в свою очередь индивидуальные особенности языка стороны-заявителя имеют значение только тогда, когда о них должно было знать разумное лицо на месте стороны-адресата. Это обстоятельство играет важную роль с точки зрения стабильности оборота. Наглядный пример может быть взят из практики английских судов. Согласно обстоятельствам дела, истец, профессионально занимавшийся поставкой кормов для животных, заключил договоры купли-продажи с ответчиками, которые в свою очередь занимались разведением норки. Предметом договора являлся корм для животных, известный под наименованием «King Size». Согласно условию договора о качестве, корм поставлялся «наивысшего среднего качества для соответствующего сезона». При этом договор содержал описание количества содержащихся в корме ингредиентов. Поставленный корм явился причиной гибели тысяч норок ввиду наличия токсичного ингредиента, который тем не менее являлся подходящим для других животных, за исключением норок. Палата лордов пришла к выводу об ответственности поставщика за качество корма, защитив при этом разумный расчет покупателя, полагавшегося на знания и навыки поставщика. В данном деле суд указал на то, что ключевым вопросом является толкование того, что было обещано продавцом покупателю. По мысли суда, заявление покупателя должно устанавливаться исходя из тех слов и того поведения, которые побудили продавца разумным образом полагаться на данное заявление. Как было указано в решении палаты лордов применительно к пониманию разумного лица, «данный тест является деперсонализированным. Он не зависит от того, что сам поставщик понимал, когда делал соответствующее заявление, если слова и поведение, посредством которых его намерение изъявлялось покупателю, могли бы побудить разумное лицо, находящееся на месте покупателя, к иному пониманию заявления; он также не зависит от действительного понимания заявления покупателем, если такое понимание не могло быть поддержано разумным лицом, находящимся на месте покупателя» <1>. ——————————— <1> Cases, Materials and Text on Contract Law: Ius Commune Casebooks for the Common Law of Europe. P. 669.

В рассматриваемом деле суд пришел к выводу о том, что разумное лицо могло положиться на условие договора о качестве, исходя из того, что от поставщика, осведомленного о конечной цели договора (продажа корма для разведения норок), следовало ожидать принятия мер к поставке товара, соответствующего данной цели договора. При установлении горизонта понимания спорного условия разумным лицом не следует ограничиваться, к примеру, наличием либо отсутствием у стороны соответствующих технических познаний в той области, в которой заключается договор. Обстоятельства, которые могут привлекаться для установления такого горизонта, могут быть различными и зависят прежде всего от конкретных обстоятельств рассматриваемого судом спора о толковании. В качестве примера таких обстоятельств может быть приведено дело Investors Compensation Scheme, которое было рассмотрено палатой лордов в 1997 г. Как уже ранее отмечалось, в данном деле были пересмотрены принципы толкования договоров в английском договорном праве, а значение данного прецедента выходит за рамки разрешения конкретного спора. Вместе с тем в контексте обстоятельств, учитываемых при установлении понимания разумного лица, интерес представляет обоснование, которое было приведено палатой лордов применительно к конкретным обстоятельствам данного спора. Согласно обстоятельствам данного дела, в результате ненадлежащего совета финансовых консультантов, строительных обществ и солиситоров частные инвесторы получили требования о возмещении убытков к обществу West Bromwich Building Society (WBBS). В рамках схемы компенсаций, организованной управлением по ценным бумагам и инвестициям, инвесторы уступили свои права в пользу компании Investors Compensation Scheme Ltd. (ICS). Спор о толковании возник в отношении договорного условия, в соответствии с которым инвесторы уступают ICS требования, за исключением «любых требований (имеющих отношение к расторжению в связи со злоупотреблением влиянием либо нет) против WBBS». Представитель ICS настаивал на том, что оговорка исключает уступку требований, связанных с расторжением договора. В свою очередь представители инвесторов и WBBS опирались на буквальное значение, настаивая на том, что указанное условие охватывает любые требования — как связанные, так и не связанные с расторжением договора. Палата лордов (как высшая судебная инстанция) разрешила дела в пользу ICS, основываясь на том, что буквальное значение спорного условия противоречит пониманию разумного лица в контексте совершенной уступки прав требований. При обосновании решения, помимо прочего, лорд Хоффманн (Lord Hoffmann) указал на то, что спорная формулировка является странной, поскольку если бы стороны действительно намеревались исключить любые требования, то необходимость в том, чтобы специально оговаривать «требование о расторжении в связи со злоупотреблением влиянием», отсутствовала бы. При этом, если признать, что инвесторы, получив компенсации от ICS, не уступили требования к WBBS о возмещение убытков, т. е. сохранили такие права за собой, на стороне инвесторов могло бы возникнуть неосновательное обогащение, которое выразилось бы в том, что инвесторы могли бы получить двойную компенсацию: от ICS и от WBBS <1>. ——————————— <1> Cases, Materials and Text on Contract Law: Ius Commune Casebooks for the Common Law of Europe. P. 678.

В данном деле важен контекст, в рамках которого заключался договор уступки прав требований. В чем был смысл специального выделения «требования о расторжении в связи со злоупотреблением влиянием», если любые денежные требования исключались из объема уступаемых прав? Более того, с экономической точки зрения буквальное толкование спорного условия является явно неразумным, поскольку, выплачивая инвесторам компенсации, сложно предположить, что компания ICS не рассчитывала получить встречное предоставление; иными словами, компания ICS намеревалась «подарить» соответствующие суммы компенсаций инвесторам. Включение в горизонт понимания разумного лица некоторых индивидуальных (субъективных) обстоятельств сторон договора не влечет превращения объективного критерия толкования в субъективный. Суд, толкуя договор объективно, может принять во внимание те обстоятельства, которые могли быть неизвестны одной из сторон, но тем не менее должны были быть известны разумному лицу <1>. ——————————— <1> Mitchell C. Op. cit. P. 48.

6. Обзор правил толкования договора

Рассмотренные нами субъективный и объективный подходы в западном праве существуют в различной форме: норм закона, выводов судебной практики, доктринальных положений. Важное значение имеет то, что они дополняются специальными правилами, которые помогают суду применять их на практике. Такие правила можно назвать непосредственно юридическими правилами толкования, под которыми следует понимать стандарты оценки судом неясных условий договора, применяемых исходя из конкретных обстоятельств дела. Следует признать, что эти правила носят гетерономный характер; иными словами, они различны по своей правовой природе. Данные правила не носят универсальный характер и применяются от случая к случаю, поскольку в одних делах имеются условия их применения, в других — такие условия могут отсутствовать. По критерию функциональной направленности можно выделить следующие правила толкования договора: 1) правила учета обстоятельств, принимаемых во внимание при толковании договора; 2) правила, устанавливающие предпочтение различных версий толкования договора; 3) правила, ограничивающие (запрещающие) толкование договора. Рассмотрим примеры применения некоторых из указанных правил, в том числе из практики российских судов.

6.1. Правила учета обстоятельств, принимаемых во внимание при толковании договора

При применении как субъективного, так и объективного подходов к толкованию, помимо собственно текста договора, при установлении как эмпирической, так и разумной воли сторон соответственно учитываются различные обстоятельства, которые могут свидетельствовать о содержании данной воли. Сформулировать исчерпывающий перечень таких обстоятельств объективно невозможно, что обусловлено самой природой толкования договора как процесса, в который могут быть вовлечены самые разные обстоятельства дела, на которые могут ссылаться стороны спора в поддержку обосновываемых в процессе версий толкования неясного условия. В ст. 431 ГК РФ содержится перечень обстоятельств, которые учитываются при толковании договора. К ним относятся: предшествующие договору переговоры и переписка; практика, установившаяся во взаимных отношениях сторон; обычаи делового оборота; последующее поведение сторон. Данный перечень в целом совпадает с тем, что представлен в западных правопорядках, а также в п. 3 ст. 8 Венской конвенции, в ст. 4.3 Принципов УНИДРУА, ст. 5:102 PECL, в ст. II-8:102 DCFR. Переговоры и переписка сторон по вопросам заключения и исполнения договора могут являться доказательством того, какова была воля сторон в момент заключения договора либо как могло разумное лицо понять неясное условие с учетом содержания данных переговоров (переписки). В деле, рассмотренном ВАС РФ, из содержания третейской оговорки следовало, что все споры, возникающие из договора или в связи с ним, подлежат разрешению в третейском суде Воронежской области в соответствии с его регламентом. Поскольку точное наименование третейского суда сторонами согласовано не было, между контрагентами возник спор в отношении согласованности условий третейского соглашения. В претензии, направленной истцом, содержалось указание на то, что в случае неоплаты ответчиком задолженности истец будет вынужден обратиться в третейский суд Воронежской области. В ответе на претензию ответчик попросил направить в его адрес точные реквизиты названного в договоре третейского суда. Представители ответчика принимали активное участие в третейском разбирательстве, однако возражений относительно компетенции упомянутого третейского суда сторонами процесса заявлено не было. Как было указано Президиумом ВАС РФ, претензионная переписка сторон уже после возникновения спора и их дальнейшие действия в процедуре третейского разбирательства подтверждают наличие воли на рассмотрение спора в третейском суде Воронежской области <1>. ——————————— <1> Постановление Президиума ВАС РФ от 1 ноября 2011 г. N 7605/11 по делу N А14-9469/2010-317/31.

В указанном деле из переписки сторон следовало, что у сторон третейского соглашения было общее понимание того, в каком именно третейском суде будет рассмотрен их спор. Наряду с перепиской суд учел также и последующее поведение сторон в рамках третейского разбирательства. Под практикой, которую стороны установили в своих взаимных отношениях, следует понимать заведенный порядок, т. е. правила поведения, которые сложились между сторонами конкретного договора в предшествующих взаимоотношениях. Такое правило может не быть прямо закреплено сторонами, но может подразумеваться в силу отсутствия каких-либо возражений по этому поводу <1>. ——————————— —————————————————————— КонсультантПлюс: примечание. Учебник «Гражданское право: В 4 т. Общая часть» (том 1) (под ред. Е. А. Суханова) включен в информационный банк согласно публикации — Волтерс Клувер, 2008 (3-е издание, переработанное и дополненное). —————————————————————— <1> Гражданское право: Учебник: В 4 т. / Отв. ред. Е. А. Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. Т. 1: Общая часть. М., 2006. С. 94 (автор гл. 4 — Е. А. Суханов).

Заведенный порядок, установившийся во взаимоотношениях сторон договора, может служить доказательством того, какова была воля сторон в отношении содержания спорного договора, исходя из презумпции того, что в большинстве случаев стороны при формулировании условий договора могут ожидать друг от друга того понимания, которое соответствует уже сложившимся между ними отношениям. В споре об условиях договора аренды арендатор требовал от арендодателя (авиасалон) возмещения убытков в связи с неисполнением обязательства по предоставлению на время проведения авиационного салона альтернативных площадей. Отказывая в удовлетворении данного требования, нижестоящие суды истолковали спорный договор аренды как не содержащий обязанности арендодателя предоставить собственные альтернативные арендные площади. При этом нижестоящие суды пришли к выводу о том, что действия арендодателя по договору ограничивались оказанием арендатору помощи в поиске альтернативных арендных площадей у третьих лиц. Суд кассационной инстанции не согласился с данным выводом, указав, что спорное условие договора обязывает арендодателя именно предоставить арендатору альтернативные площади, а не просто оказать содействие в поиске таких площадей у третьих лиц. При этом суд кассационной инстанции учел, что предшествующие настоящему спору отношения сторон по аренде помещений на территории аэродрома сводились к тому, что на период проведения массовых мероприятий непосредственно арендодатель предоставлял арендатору альтернативные помещения (площади) <1>. ——————————— <1> Постановление ФАС Московского округа от 2 февраля 2011 г. N КГ-А41/16933-10 по делу N А41-28669/09.

В данном деле суд пришел к выводу о том, что по условиям договоров аренды, которые заключались между сторонами ранее, а также согласно обстоятельствам их исполнения арендодатель предоставлял арендатору собственные альтернативные площади. Таким образом, при учете прежних отношений сторон суд сделал правильный вывод о содержании воли арендодателя при заключении договора. Для установления факта того, что другая сторона знала и не могла не знать о содержании действительной воли, во внимание может быть принято последующее поведение сторон, т. е. фактические действия по исполнению либо неисполнению договора, которые могут свидетельствовать о том, как спорное условие было понято сторонами. Последующее поведение стороны также может сформировать у разумного лица на месте другой стороны определенное понимание спорного условия. Согласно обстоятельствам дела, немецкий поставщик товаров для офиса привлек агента для распространения своей продукции на севере Франции. Договор был заключен на шесть лет, при этом в нем предусматривалась возможность его расторжения без уведомления агента в случае существенного нарушения им своих обязательств. Одним из таких обязательств являлось ежемесячное посещение агентом 20 университетов, расположенных на обозначенной договором территории. Агент посещал каждый университет 11 раз в год, исходя из того, что его обязательства должны выполняться только в те месяцы, когда университеты открыты. Фабрикант знал о таком понимании агентом спорного условия договора и в течение четырех лет оплачивал счета, согласно которым агент не посещал университеты во время каникул. Суд разрешил спор в пользу агента, признав, что у фабриканта отсутствовали основания для расторжения договора, поскольку последующее поведение сторон договора свидетельствовало о том, что спорное условие понималось ими в одинаковом значении <1>. ——————————— <1> Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full Edition / Chr. von Bar, E. Clive. Vol. I. Munich, 2009. P. 561 (доступно в Интернете по адресу: http://ec. europa. eu/justice/contract/files/european-private-law_vols1_2_en. pdf).

Еще одним достаточно часто встречающимся на практике обстоятельством, учитываемым при толковании договора, является ссылка на цель либо общий смысл договора (ст. 4.3 Принципов УНИДРУА, ст. 5:102 PECL). В российской судебной практике также могут быть обнаружены примеры учета указанного обстоятельства. Между сторонами спора был заключен договор аренды сети справочных киосков. В последующем арендодатель обратился с иском о взыскании штрафа в связи с нарушением арендатором спорного условия договора, согласно которому по требованию арендодателя арендатор обязан произвести демонтаж самовольно установленного оборудования и конструкций, а также выполнить соответствующие ремонтно-восстановительные работы, обеспечивающие первоначальное техническое рабочее состояние справочного киоска. Арендодатель полагал, что, согласно буквальному значению спорного условия, арендатор обязан уплатить штраф за неисполнение своих обязательств применительно к каждому киоску, входящему в сеть. Как было указано судом, довод арендодателя противоречит смыслу договора аренды, предметом которого является передача в аренду ответчику сети справочных киосков, адресный перечень которых представлен в приложении к договору. Условие о том, что штраф за нарушение сроков демонтажа оборудования выплачивается по каждому киоску в отдельности, указанный договор не содержит <1>. ——————————— <1> Постановление ФАС Московского округа от 19 января 2010 г. N КГ-А40/14479-09 по делу N А40-31466/09-11-323.

В рассмотренном примере экономической целью договора аренды была передача всей сети киосков; в этом отношении сложно представить, что воля сторон договора аренды охватывала назначение штрафных санкций в связи с нарушением договора применительно к каждому отдельному киоску. Ссылка на обычай при толковании договора прежде всего встречается в иностранных судебных решениях при обосновании понимания разумного лица, поскольку от стороны, которая сформулировала спорное условие, при наличии обычая, влияющего на значение такого условия, следует ожидать осведомленности и соблюдения обычая. Представляется, что обратное также верно: в горизонт понимания неясного условия разумным лицом также должны включаться обычаи, которые влияют на значение такого условия. Между истцом (турагентом) и ответчиком (туроператором) был заключен договор, по условиям которого ответчик обязался продавать, а истец — покупать туристские продукты в интересах третьих лиц — туристов как непосредственных потребителей услуг. В рамках заключенного договора истец направил ответчику заявку на организацию поездки семьи С. в г. Лондон (Великобритания). Согласно спорному условию договора, ответчик передает истцу пакет документов, необходимых для осуществления туристической поездки, не позднее последнего рабочего дня, предшествующего дню начала поездки, или непосредственно туристу в месте начала путешествия, но не позднее чем за два часа до вылета. Таким образом, спорное условие устанавливало альтернативные варианты передачи документов для осуществления поездки. Суд истолковал спорный договор с учетом обычая делового оборота, указав, что в настоящее время в туристической отрасли сложилось и широко применяется правило об исполнении обязательства по передаче туристам путевок и перевозочных документов непосредственно в аэропортах незадолго до времени вылета <1>. ——————————— <1> Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 27 мая 2008 г. N 09АП-5541/2008 по делу N А40-935/08-42-12.

Выводы, положенные в основу решения по данному делу, указывают на то, что суд установил понимание спорного условия разумным лицом в том числе со ссылкой на обычай, распространенный в практике оказания туристических услуг, признав, что понимание спорного условия ответчиком не является разумным. Очевидно, что разумное лицо на месте ответчика, учитывая практику передачи туристам путевок непосредственно в аэропорту вылета, а также удаленность офиса турагента (истца), не могло понять спорное условие в ином, отличном от понимания истца значении. К иным обстоятельствам, которые могут учитываться при толковании договора, можно отнести, к примеру, место и время заключения сделок; наличие у одной из сторон необходимых для исполнения договора товаров; контекст заключения сделки; дефиниции терминов, которые содержатся в законе, а также другие обстоятельства, которые могут повлиять на то, как сторона, которой адресовано волеизъявление, либо разумное лицо на ее месте поняли значение спорного условия. При этом, как было указано выше, важно то, что данный перечень не является исчерпывающим.

6.2. Правила, устанавливающие предпочтение различных версий толкования договора

В различных правовых системах можно обнаружить ряд правил толкования, которые направлены не столько на установление воли и понимания сторон либо разумного лица, сколько на определение предпочтительной версии толкования. При этом критерий такого предпочтения может быть обусловлен различными причинами, к примеру публичными интересами либо требованием правовой определенности. Общая функция, которую данные правила призваны играть в процессе толкования, позволяет объединить их в общую группу. Наиболее известным из таких правил является правило о толковании договора против автора неясного условия (contra proferentem rule), корни которого могут быть обнаружены в римском праве <1>. Данное правило нашло отражение в ст. 1602 ФГК, § 305 ГГУ, ст. 4.6 Принципов УНИДРУА, ст. 5:103 PECL, ст. II-8:103 DCFR. ——————————— <1> Подробнее об этом правиле см.: Карапетов А. Г. Указ. соч.

Правило contra proferentem функционально можно рассматривать как санкцию за неясное формулирование условий договора, которая стимулирует стороны в будущем составлять договоры четко и ясно. В качестве иллюстрации данного утверждения можно привести следующий пример из практики российских судов. В обеспечение исполнения обязательств по кредитному договору, заключенному между банком и заемщиком (физическим лицом), между последним и страховой компанией был заключен договор личного страхования, выгодоприобретателем по которому выступил банк. Согласно страховому полису, к страховым рискам была отнесена смерть заемщика в результате заболевания. При этом, согласно сноске, содержащейся в полисе, данное основание является страховым риском только в том случае, если на момент заключения кредитного договора и с учетом срока кредита заемщик не достиг возраста 40 лет. В связи со смертью заемщика в результате заболевания банком было предъявлено требование о выплате страхового обеспечения. При установлении действительной воли сторон суд апелляционной инстанции посчитал, что включение страховой компанией в текст полиса указанной сноски вносит неопределенность в условия страхования, в том числе в отношении случая, являющегося страховым. Разрешая спор в пользу банка, суд апелляционной инстанции указал, что условия договора не должны вносить неопределенность, а при наличии таких обстоятельств должны трактоваться в пользу страхователя (выгодоприобретателя), поскольку недопустимо указание в полисе смерти застрахованного в результате заболевания в качестве страхового риска с одновременной ссылкой на указанную сноску. Как было специально указано в судебном постановлении, условия страхования четко и недвусмысленно должны быть определены и указаны в договоре. При отсутствии воли сторон на страхование смерти застрахованного лица в результате заболевания страховой компании надлежало просто не включать данное условие о страховании на случай смерти застрахованного в результате заболевания в текст полиса, при том что на момент заключения договора страхователю уже было более 40 лет <1>. ——————————— <1> Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 16 октября 2012 г. N 09АП-28492/2012 по делу N А40-46464/12-59-429.

В данном деле судом ответственность за формулировку спорного условия была возложена на сторону-заявителя (страховую компанию), исходя из статуса страховой компании, профессионально занимавшейся оформлением страховых полисов, а также доступной для страховой компании информации (на момент выдачи полиса возраст заемщика превышал 40 лет). При этом суд подчеркнул, что именно страховая компания включила неясное положение в стандартные условия полиса, т. е. фактически истолковал договор против лица, предложившего спорную формулировку. На наш взгляд, применение такого правила в отечественной судебной практике, в особенности в спорах, в которых одним из контрагентов является более слабая с экономической точки зрения сторона (например, потребитель), позволило бы судам защитить публичный интерес. В западных правопорядках также сложилось правило предпочтения значения, которое не лишает договор юридической силы либо смысла. При применении данного правила суду из предлагаемых сторонами интерпретаций спорного условия следует выбрать ту, которая подтверждает действительность договора и имеет правовой смысл (правовой эффект). Как отмечается в комментариях к DCFR, «стороны должны восприниматься как разумные лица, которые желают, чтобы их договор имел силу (magis ut res valeat quam pereat). Следовательно, если условие является неясным и может быть истолковано так, что оно будет недействительным, и так, что позволит сохранить силу, последняя интерпретация должна иметь преимущество (favor negotii)» <1>. В указанных комментариях приводится следующий пример из практики. ——————————— <1> Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full Edition / Chr. von Bar, E. Clive. Vol. I. P. 569.

Компания A предоставила компании B лицензию на производство труб запатентованным способом. Компания B обязалась уплачивать вознаграждение 500 ф. стерл. за каждые 100 м продукции, если объем годовой продукции составит менее 500 тыс. м, и 300 ф. стерл., если более 500 тыс. м. Для того чтобы высчитать суммы вознаграждения в случае годового выпуска продукции объемом 600 тыс. м, можно предположить, что стороны установили цену в 500 ф. стерл. за первые 500 тыс. м, последующий объем продукции должен рассчитываться из цены 300 ф. стерл. за метр. Другая интерпретация условия — применение цены 300 ф. стерл. в отношении всего годового объема (в отношении 600 тыс. м продукции). При разрешении спора было установлено, что последняя версия толкования не имеет силы, поскольку она ведет к абсурдному результату: вознаграждение за продукцию объемом 600 тыс. м будет меньше, чем вознаграждение за 400 тыс. м. Как мы видим, в основе данного правила — принцип разумности, одним из аспектов которого является то, что разумные лица на месте сторон, заключая сделку, понимают спорные условия в том смысле, который обеспечивает сохранение ее действительности и исполнимости. Из перспективы понимания спорного условия разумным лицом должны быть исключены любые версии интерпретации, которые ведут к абсурдному результату либо имеют своим последствием недействительность сделки. К рассматриваемым правилам также могут быть отнесены правила предпочтения различных языковых редакций договора. На практике, в особенности в международной торговле, достаточно часто встречаются ситуации, когда спор о толковании договора возникает в связи с противоречием редакций договора, составленных на разных языках. В соответствии со ст. 4.7 Принципов УНИДРУА, если договор составлен на двух или более языках и каждый из его текстов имеет одинаковую силу, то в случае расхождения между текстами предпочтение отдается толкованию в соответствии с вариантом текста договора, который был составлен первоначально. Аналогичное правило содержится в ст. 5:107 PECL и ст. II-8:107 DCFR. Таким образом, общим подходом является приоритет оригинальной (первоначальной) редакции над переводами. В основе такого подхода заложена идея о том, что первоначальная языковая редакция в большей степени отражает волю сторон. Вместе с тем данное правило, на наш взгляд, следует применять с оговоркой о том, что если в одной из языковых редакций договора условие сформулировано однозначно, а в другой — условие порождает сомнения, то следует остановиться на той редакции, где условие сформулировано однозначно, даже если она не является первоначальной либо приоритетной в соответствии с условием договора.

6.3. Правила, ограничивающие (запрещающие) толкование договора

Основное отличие таких правил от рассмотренных выше состоит в том, что они направлены на ограничение толкования договора. Наиболее распространенными в западных правопорядках являются правила об ограничении (запрещении) толкования со ссылкой на буквальное значение (ясность текста) договора, которые были рассмотрены нами, а также правила, ограничивающие состав представляемых сторонами спора о толковании доказательств. Кроме этого, ограничительная функция выполняется также процессуальными правилами о недопустимости пересмотра выводов о толковании договора вышестоящими инстанциями, которые сложились в судебной практике и доктрине анализируемых нами правовых систем. Основанием для применения таких правил служит идея о том, что результат толкования неясного условия является вопросом факта, а не вопросом права. Иными словами, при рассмотрении спора о толковании выводы суда первой инстанции являются установленными по делу фактическими обстоятельствами, которые не подлежат пересмотру при проверке законности судебных решений. При этом вопрос о том, является ли результат толкования договора судом выводом о факте либо правовым выводом, в доктрине различных правопорядков является спорным. Как указывают К.-В. Канарис (C.-W. Canaris) и Г. К. Григолейт (H. C. Grigoleit), «с одной стороны, толкование всегда основано на фактах, в особенности на субъективном намерении сторон и иных индивидуальных обстоятельствах дела», с другой — основные вопросы толкования (действительность, заключенность, возложение ответственности на одну из сторон и т. д.) требуют от судьи формулирования правовых выводов. При этом различие между установлением обстоятельств по делу и применением норм права трудно провести ввиду наличия большого количества индивидуальных особенностей вопросов, разрешаемых при толковании договора <1>. ——————————— <1> Grigoleit H. C., Canaris C.-W. Op. cit. P. 10.

Указанные исследователи выделяют две модели решения проблемы — на основе французского и немецкого опыта соответственно. Во Франции толкование рассматривается как установление фактических обстоятельств, которые могут быть пересмотрены в ограниченных случаях. В свою очередь в Германии процесс толкования представляется как решение правовых вопросов, однако выводы суда первой инстанции могут быть пересмотрены только в тех случаях, когда они очевидно противоречат правовым требованиям. Во французском праве исходной посылкой для применения указанного правила служит тезис о том, что если толкование договора — это установление воли сторон, то оно касается эмпирических фактов. При этом Кассационный суд Франции допускает возможность пересмотра выводов о толковании в тех случаях, когда может быть нарушен принцип автономии воли, т. е. тогда, когда суд настолько может отклониться от воли контрагентов, что стороны будут нести обязанности, которые при заключении договора не намеревались принять. В таком случае речь идет уже о нарушении соответствующих правовых предписаний о свободе договора, что требует вмешательства вышестоящих судебных инстанций. В свою очередь, как указывает проф. Ш. Вогенауэр (St. Vogenauer), Верховный суд Германии изначально также придерживался позиции, согласно которой вопросы толкования относятся к установлению фактических обстоятельств, однако в начале XX в. необходимость унификации толкования стандартных условий потребовала пересмотра данного подхода; в настоящий момент немецкое право рассматривает выводы о толковании в качестве правовых, которые подлежат пересмотру <1>. ——————————— <1> Vogenauer S. Op. cit. P. 7.

В российской судебной практике вопрос о процессуальном статусе выводов суда, сделанных по итогам толкования условий договора, также является неоднозначным. С одной стороны, в определениях ВАС РФ содержится вывод о том, что у надзорной инстанции отсутствуют полномочия по пересмотру результатов толкования договора судами нижестоящих инстанций. Так, по одному из дел ВАС РФ указал, что «толкование договора осуществлено судами в соответствии с процессуальными нормами о доказательствах и у суда надзорной инстанции отсутствует компетенция для его пересмотра» <1>. Аналогичные позиции также можно встретить и в иных определениях ВАС РФ <2>. С другой стороны, ВАС РФ активно участвует в толковании условий договора, в том числе по делам, которые были рассмотрены нами ранее. В этой связи следует констатировать, что практика по данному вопросу не является единообразной. ——————————— <1> Определение ВАС РФ от 8 июля 2009 г. N ВАС-8677/09 по делу N А12-9021/08-С67. <2> Определения ВАС РФ от 22 октября 2008 г. N 6781/08 по делу N А49-5178/07-244/27, от 28 августа 2009 г. N ВАС-10403/09 по делу N А19-4284/08-6.

На наш взгляд, следует исходить из того, что помимо эмпирической воли в процессе толкования также устанавливается содержание разумной воли. Понимание разумного лица опирается на ряд правовых по своему содержанию предположений, которые не всегда зависят только от установления конкретных фактических обстоятельств. С учетом этого, а также принимая во внимание наличие тесной связи между вопросами факта и права при толковании договора, предпочтительнее рассматривать выводы о толковании договора как вопросы права, которые подлежат пересмотру в случае нарушения принципов (субъективный и объективный подходы) и правил толкования при их формулировании. Это сближает процессы толкования закона и договора, особенно если рассматривать договор согласно позитивистскому учению как «индивидуально-правовую норму».

7. Выводы

В заключение настоящей статьи представляется необходимым предложить некоторые выводы, которые могут быть использованы в российской практике. Во-первых, важным для российской практики применения ст. 431 ГК РФ является определение роли буквального значения условий при толковании договора. За образец может быть взят наиболее сбалансированный подход, представленный в немецком праве. На уровне разъяснений высших судебных инстанций возможно закрепить опровержимую презумпцию в пользу буквального значения условий договора, что могло бы, с одной стороны, предоставить сторонам договора возможность ссылаться без ограничений на любые обстоятельства для подтверждения отстаиваемого ими значения спорного условия, а с другой — предотвратить искажение смысла договора в результате толкования, в том числе в случае злоупотребления сторонами своими процессуальными правами при толковании договора. Предлагаемое разъяснение судебной практики возможно сформулировать следующим образом. При толковании договора согласно ст. 431 ГК РФ судам следует учитывать, что буквальное значение содержащихся в договоре слов и выражений предполагается соответствующим действительной воле сторон, пока обратное не будет доказано заинтересованной стороной. Такое решение представляется логичным: буквальное (общеупотребительное) значение слов и выражений при толковании договора не может оставаться без внимания при разрешении спора, поскольку на него, как правило, полагается не только суд, но и стороны договора. При этом если сторона, настаивающая на ином (специальном) значении договорного условия, представит доказательства того, что другая сторона знала и не могла не знать о таком значении, то суд должен принять его. Буквальное значение договора перестает быть ограничением для толкования и рассматривается в качестве одного из обстоятельств, влияющих на распределение бремени доказывания спорного значения между сторонами спора. Во-вторых, субъективный и объективный подходы к толкованию договора, рассмотренные в настоящей статье, представляют собой исходные начала толкования, которые основаны на фундаментальных для договорного права принципах автономии воли и защиты доверия (расчета) сторон. С одной стороны, они служат для суда концептуальными ориентирами в процессе толкования договора с целью установления прав и обязанностей его сторон, а с другой — представляют собой практическое руководство для суда по вопросу о том, как следует разрешать спор о толковании. Отсутствие в российской доктрине таких концептуальных ориентиров объясняется лишь недостаточным вниманием исследователей к научному анализу института толкования гражданско-правового договора. Учитывая потребности динамично развивающегося отечественного оборота, когда между сторонами нередко заключаются многостраничные договоры, применение указанных подходов в российской практике могло бы оказать судам существенную помощь в определении исходных позиций при оценке приводимых сторонами доводов в споре о толковании. Применительно к субъективному подходу для российских судов важен вывод о том, что действительная воля, к которой отсылает ст. 432 ГК РФ, рассматривается с позиции непосредственной стороны договора, поэтому значение имеет то, что другая сторона (адресат заявления) знала или не могла не знать о намерении стороны-заявителя. Необходимым условием для применения субъективного подхода является установление авторства спорного условия — как при распределении бремени доказывания между сторонами в споре о толковании, так и при учете позиций стороны-заявителя и стороны-адресата. При этом судам следует учитывать, что как от стороны-заявителя, так и от стороны-адресата возможно требовать принятия мер по доступному изложению своей воли и по уточнению смысла волеизъявления соответственно. Ввиду практических сложностей, в том числе связанных с доказыванием того, что значение действительной воли было понятно ее адресату, при толковании договора российские суды могут обращаться к объективному подходу, а именно к пониманию спорного условия разумным лицом. Речь может идти о толковании спорного условия согласно принципам разумности и добросовестности, которые знакомы отечественной доктрине и практике. При установлении понимания разумного лица судам следует оценивать, какие разумные, т. е. требующиеся по условиям оборота, меры были приняты конкретными сторонами договора для изложения спорного условия и достижения его понимания. На уровне разъяснений высших судебных инстанций может представляться целесообразным закрепить субъективный и объективный подходы к толкованию договора. Такие разъяснения могут быть сформулированы следующим образом. При применении ст. 431 ГК РФ судам необходимо принять во внимание, что договор следует толковать согласно действительной общей воле сторон. При этом если установлено, что воля одной из сторон была направлена на то, чтобы придать договору определенное значение, и в момент заключения договора другая сторона не могла не знать об этом, договор толкуется в соответствии с таким значением. Если действительная общая воля сторон не может быть выявлена, договор должен толковаться в соответствии со значением, которое аналогичные сторонам разумные лица придавали бы договору в таких же обстоятельствах. При применении обоих названных подходов суд может руководствоваться правилами толкования, в том числе правилами учета обстоятельств, указывающих на содержание эмпирической и разумной воли, а также правилами предпочтения различных версий толкования.

——————————————————————

Основы учения о толковании гражданско-правового договора

Читайте также: