(Ягельницкий А. А.) («Вестник гражданского права», 2013, N 2)
К ВОПРОСУ О НЕРАЗРЫВНОЙ СВЯЗИ ПРАВА С ЛИЧНОСТЬЮ: ПРЕЕМСТВО В ПРАВЕ ТРЕБОВАТЬ КОМПЕНСАЦИИ МОРАЛЬНОГО ВРЕДА И ВРЕДА, ПРИЧИНЕННОГО ЖИЗНИ ИЛИ ЗДОРОВЬЮ
А. А. ЯГЕЛЬНИЦКИЙ
Ягельницкий А. А., ассистент кафедры гражданского права юридического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, кандидат юридических наук, магистр юриспруденции (РШЧП).
Статья посвящена правам, неразрывно связанным с личностью кредитора. Рассматриваются два вида требований: право требовать компенсации морального вреда и право требовать возмещения вреда, причиненного жизни и здоровью. Автор поддерживает решения судов общей юрисдикции, в которых признается принципиальная способность к наследственному преемству права требовать компенсации морального вреда. Доказывается, что необоснованное ограничение способности права требовать компенсации морального вреда к наследственному переходу, состоящее в необходимости для первоначального потерпевшего дожить до разрешения спора судом, должно быть отменено. Далее утверждается, что рассматриваемые права способны не только к наследственному переходу, но и к уступке.
Ключевые слова: моральный вред, вред жизни и здоровью, права, тесно связанные с личностью, наследство, уступка права.
The article is devoted to the rights personal to creditor. Two kinds of claims are in the focus of analysis, namely right to be compensated for moral damage and a right to be compensated for damage to life and health. The author supports Russian regular courts in their decisions that right to be compensated for moral damage is in principle inheritable. It is submitted that groundless restriction of inheritability, according to which the claim should be finally decided before a court while a victim is alive should be abolished. It is further submitted that the listed rights are not only inheritable but assignable as well.
Key words: moral damage, harm to life and health, rights personal to creditor, succession, assignment of claim.
1. Введение
В настоящей статье предпринимается попытка дать ответ на четыре вопроса: 1) переходит ли по наследству право требовать компенсации морального вреда; 2) может ли быть уступлено право требовать компенсации морального вреда; 3) может ли быть унаследовано право требовать возмещения вреда, причиненного жизни или здоровью; 4) может ли право требовать возмещения вреда, причиненного жизни и здоровью, быть предметом уступки. Решения некоторых из этих вопросов, отстаиваемые в настоящей статье, не являются господствующими в отечественной литературе. Однако, как представляется, понимание негативных последствий, к которым приводят ограничения на изменение кредитора в обязательственном правоотношении, с одной стороны <1>, и признание важной роли гражданско-правового регулирования в вопросах защиты человеческой личности от посягательств <2> — с другой, дают возможность несколько по-иному посмотреть на поставленные выше вопросы. ——————————— <1> На наш взгляд, ярким следствием осознания экономической неэффективности необоснованных ограничений на уступку прав требования явилось принятие информационного письма Президиума ВАС РФ от 30 октября 2007 г. N 120 «Обзор практики применения арбитражными судами положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации». <2> Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М., 2009. С. 131.
2. Универсальное преемство в праве требовать компенсацию морального вреда
2.1. Вводное замечание. В качестве вводного замечания необходимо разделить два принципиально различных вопроса: вопрос о наследственном преемстве в праве на компенсацию морального вреда и вопрос о компенсации страданий, которые перенесли родственники жертвы в связи со смертью близкого человека. Вопрос о правах родственников или — шире — близких людей пострадавшего на получение компенсации в связи с его гибелью, о круге лиц, имеющих право на компенсацию (должны ли это быть родственники, какая требуется степень родства, может ли быть присуждена компенсация также и фактическим иждивенцам, близким друзьям и т. д.), и о размерах компенсации в таких случаях требует отдельного рассмотрения. Моральные страдания родственников и близких людей (нравственные переживания в связи со смертью близкого человека) и моральные страдания потерпевшего, испытанные им до смерти, — это два различных юридических факта, каждый из которых может повлечь отдельное правовое последствие в виде компенсации <1>. Здесь не рассматривается вопрос о компенсации вреда близким людям жертвы — затрагивается именно вопрос о переходе права на компенсацию именно за те страдания, которые понес потерпевший до того, как умер. ——————————— <1> Rogers W. V.H. Death and Non-pecuniary loss // European Tort Law 2006 / Ed. by H. Koziol, B. Steininger. Wien, 2008. P. 52 — 53.
2.2. Содержание нормы российского права. В действующем российском законе нет прямых указаний на возможность правопреемства в обязательстве по компенсации причиненного морального вреда: ст. 383 ГК РФ не называет право на компенсацию морального вреда в списке прав, не подлежащих переходу к другому лицу. В отсутствие прямых указаний законодательства вопрос этот был разрешен судебной практикой. В 2000 г. ВС РФ в Обзоре судебной практики <1> построил следующее рассуждение. Сначала Суд сослался на ст. 151 ГК РФ, согласно которой компенсация морального вреда производится в случае причинения гражданину морального вреда действиями, нарушающими его личные неимущественные права либо посягающими на принадлежащие гражданину другие нематериальные блага, а также в других случаях, предусмотренных законом. Далее Суд сделал уже самостоятельное суждение: правоприменитель указал, что право требовать взыскания компенсации морального вреда связано с личностью потерпевшего и носит личный характер, поэтому данное право не входит в состав наследственного имущества и не может переходить по наследству. Суд отметил, что если гражданин, предъявивший требование о взыскании компенсации морального вреда, умер до вынесения судом решения, то производство по делу подлежит прекращению на основании п. 8 ст. 219 ГПК РСФСР 1964 г. (по этому основанию дело должно было быть прекращено производством, если после смерти гражданина, являвшегося одной из сторон по делу, спорное правоотношение не допускало правопреемства). ——————————— <1> Обзор судебной практики Верховного Суда Российской Федерации за первый квартал 2000 года // Бюллетень ВС РФ. 2000. N 9 (ответ на вопрос N 2 по гражданским делам).
Но далее ВС РФ сделал следующую важную оговорку: в том случае, когда истцу присуждена компенсация морального вреда, но истец умер, не успев получить присужденное, взысканная сумма компенсации входит в состав наследства и может быть получена его наследниками. Аналогичные выводы изложены ВС РФ в Определении 2001 г. <1> и повторены в Обзоре практики, опубликованном в 2003 г. <2>. Эту позицию ВС РФ expressis verbis подтвердил применительно к одной из ситуаций взыскания компенсации морального вреда, а именно к компенсации в случае незаконного привлечения к уголовной ответственности <3>. Подход ВС РФ с одобрением изложен КС РФ <4>. Указанная позиция нашла свое подтверждение в практике нижестоящих судов <5>, в одном из обзоров нотариальной практики <6>. ——————————— <1> Определение ВС РФ от 28 декабря 2001 г. N 8-В01-9. <2> Некоторые вопросы судебной практики Верховного Суда Российской Федерации по гражданским делам // Бюллетень ВС РФ. 2003. N 6 (вопросы гражданского права, вопрос N 2). <3> Пункт 24 Постановления Пленума ВС РФ от 29 ноября 2011 г. N 17 «О практике применения судами норм главы 18 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регламентирующих реабилитацию в уголовном судопроизводстве». <4> Определение КС РФ от 18 октября 2012 г. N 1947-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Кулешовой Марии Пантелеевны на нарушение ее конституционных прав положениями части 2 статьи 6 Федерального закона «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок», статей 151 и 208 Гражданского кодекса Российской Федерации». <5> Апелляционное определение Судебной коллегии по гражданским делам Кемеровского областного суда от 5 сентября 2012 г. по делу N 33-8437 (СПС «Гарант»); Кассационное определение Судебной коллегии по гражданским делам Московского городского суда от 24 июня 2010 г. по делу N 33-16219 (СПС «Гарант»); Постановление Президиума Приморского краевого суда от 12 февраля 2008 г. N 44г-56 (СПС «КонсультантПлюс»); п. 20 Бюллетеня судебной практики по уголовным делам Свердловского областного суда (четвертый квартал 2008 г. (19)) (утв. Постановлением Президиума Свердловского областного суда от 18 февраля 2009 г.) (СПС «КонсультантПлюс»); п. 4 Обзора судебной практики по уголовным делам Президиума Нижегородского областного суда за третий квартал 2008 г. (СПС «Гарант»). <6> Обзор судебной и нотариальной практики Московской области по применению законодательства при рассмотрении вопросов, возникающих из наследственного права, а также отдельных видов договоров по передаче имущества в собственность от 8 октября 2002 г. (СПС «КонсультантПлюс»).
В основном эти же положения воспроизводятся в современной российской доктрине <1>. К высокоперсонифицированным требование о компенсации морального вреда относят, в частности, Е. А. Крашенинников <2> и Л. А. Новоселова <3>. Исключение составляет взгляд А. М. Эрделевского, полагающего с некоторыми оговорками, что право на компенсацию морального вреда может подвергаться и сингулярному, и универсальному правопреемству <4>. ——————————— <1> См., например: Зайцева Т. И., Крашенинников П. В. Наследственное право. Комментарий законодательства и практика его применения. М., 2009. Гл. 14, § 3 (СПС «КонсультантПлюс»); Кузнецова О. В. Возмещение морального вреда: Практическое пособие. М., 2009 (СПС «КонсультантПлюс»). <2> Крашенинников Е. А. Допустимость уступки требования // Хозяйство и право. 2000. N 8. <3> Новоселова Л. А. Сделки уступки права (требования) в коммерческой практике. Факторинг. М., 2003. П. 5.2 (СПС «КонсультантПлюс»). <4> Эрделевский А. М. Компенсация морального вреда. Комментарий. М., 2000. Гл. 5, § 2 (СПС «КонсультантПлюс»); Он же. Компенсация морального вреда третьим лицам. Переход и зачет права на компенсацию // Законность. 1998. N 2. Указанный автор, однако, выдвигает особые требования для перехода этого права. Уступку права требовать компенсации морального вреда А. М. Эрделевский допускает только при наличии судебного решения и исполнительного листа; для наследственного преемства выдвигается требование необходимости обращения наследодателя в суд с соответствующим иском до смерти.
Следовательно, как представляется, в российском правопорядке существует следующее правило: право на компенсацию морального вреда, во-первых, в момент своего возникновения не способно к универсальному правопреемству, хотя и, во-вторых, может получить способность к наследственному переходу, но только в том случае, если суд уже вынес решение о взыскании. Господствующее в отечественной доктрине мнение поддерживает это нормативное решение, акцентируя внимание на недопустимости по общему правилу преемства в праве на компенсацию морального вреда и рассматривая возможность преемства в этом праве при наличии судебного акта как исключение. Отсутствие изменений в интересующей нас части в ст. 151, 383, 1112 ГК РФ в проекте изменений ГК РФ <1> позволяет предположить, что сформулированные ВС РФ тезисы не утратят силу и после реформы. ——————————— <1> Изменений в интересующей части нет ни в ранней версии проекта (http://arbitr. ru/press-centr/news/31202.html), ни в принятом в первом чтении проекте N 47538-6 «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации», ни в частях, на которые по состоянию на 22 марта 2013 г. этот законопроект был разбит (http://asozd2.duma. gov. ru/main. nsf/(Spravka)?OpenAgent&RN;=47538-6) (далее — проект).
По сути своей это нормативное решение исключает переход права на взыскание морального вреда применительно к большинству ситуаций, кроме тех весьма редких случаев, когда у умирающего кредитора имеется судебный акт о присуждении компенсации. Необходимо отметить, что некоторые суды подходят к вопросу еще более строго и полагают, что право на получение компенсации морального вреда способно к наследственному переходу только в том случае, если соответствующее решение вступило в силу при жизни первоначального истца; если же решение было вынесено, но в течение срока его обжалования либо до рассмотрения дела судом вышестоящей инстанции истец умер, решение суда о взыскании компенсации за моральный вред подлежит отмене, а производство по делу — прекращению <1>. ——————————— <1> См.: Определение Московского областного суда от 15 июля 2010 г. по делу N 33-13697/2010; такая же логика применения ст. 1112 ГК РФ прослеживается в судебных актах, описанных в Определении КС РФ от 2 июля 2009 г. N 756-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Мешалкиной Любови Сергеевны на нарушение ее конституционных прав частями второй и третьей статьи 1112 Гражданского кодекса Российской Федерации».
Далее необходимо выяснить, насколько обоснованы, во-первых, отнесение права на компенсацию морального вреда к правам, неразрывно связанным с личностью, и, во-вторых, следующее из такого отнесения серьезнейшее ограничение перехода этого права. 2.3. Обоснование имеющегося правила, его критика. Анализ литературы показывает, что в обоснование невозможности наследственного преемства на активной стороне обязательства по компенсации морального вреда приводятся или по крайней мере подразумеваются три аргумента. Во-первых, сторонники невозможности наследственного перехода права требовать компенсации морального вреда поддерживают аргумент догматического порядка, на который сослался и ВС РФ: право на компенсацию морального вреда неразрывно связано с личностью, а потому переход по наследству такого права не допускается. В обоснование тесной связи с личностью можно указать, что право на взыскание морального вреда направлено на предоставление потерпевшему возможности приобрести некие материальные блага, которые помогут облегчить перенесенные нравственные страдания; смерть лица, которому причинен моральный вред, делает компенсацию морального вреда бесполезной <1>. Во-вторых, сомнительно, насколько оправдано с этической точки зрения предоставление наследникам права на получение компенсации за моральный вред, который претерпел наследодатель. В-третьих, поскольку правопорядок относится к праву на компенсацию морального вреда с некоторой осторожностью, ограничение наследования этого права, являясь следствием такого опасливого взгляда, уменьшит количество подобных исков, что с учетом отмеченной настороженности должно рассматриваться как положительный эффект. ——————————— <1> Как основу своей позиции этот довод выдвигает Л. А. Новоселова.
Представляется, что ни каждый из представленных выше аргументов в отдельности, ни их совокупность не могут служить бесспорным обоснованием вывода о невозможности перехода по наследству права на взыскание морального вреда. Тесная связь с личностью. Во-первых, догматический аргумент, относящий право на взыскание морального вреда к правам, тесно связанным с личностью, вызывает некоторые сомнения. Бесспорно, что обязательство по компенсации морального вреда возникает в обстоятельствах, в которых личность обеих сторон играет важную роль. При определении размера подлежащего компенсации морального вреда принимаются во внимание обстоятельства причинения морального вреда, боль и нравственные страдания, нанесенные потерпевшему, субъективное состояние делинквента, а также имущественное положение причинителя вреда и потерпевшего <1>. В возникновении обязательства по компенсации морального вреда факты, относящиеся к личности участников отношений, имеют более существенное значение, чем в возникновении многих других обязательств, например обязательств по возмещению имущественного ущерба. Это может породить иллюзию, будто правоотношение по возмещению морального вреда является личным, что спорно. В действительности личный либо обезличенный характер обязательства правильнее определить исходя из содержания обязательства, из тех действий, которые должны быть совершены обязанным или управомоченным лицом, но не из оснований его возникновения; существенная роль личных элементов в юридическом составе, порождающем правоотношение, отнюдь не означает, что правоотношение «намертво» прикрепляется к тем лицам, к которым первоначально относился правопорождающий фактический состав. ——————————— <1> Пункт 8 Постановления Пленума ВС РФ от 20 декабря 1994 г. N 10 (в ред. от 6 февраля 2007 г.) «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда».
Если обратиться к обязательству по компенсации морального вреда и попытаться выяснить, имеются ли какие-то личные элементы в содержании этого обязательства, ответ неизбежно будет отрицательным. Обязательство компенсировать моральный вред состоит в обязанности должника уплатить кредитору денежную сумму, т. е. является обыкновенным денежным обязательством, а потому его содержание от личных характеристик сторон не зависит <1>. ——————————— <1> Этой логики как минимум единожды твердо придерживался один российский суд (см. Определение Судебной коллегии Пензенского областного суда от 8 июня 1999 г. N 33-1117 (СПС «Гарант»)). Это Определение было вынесено до того, как ВС РФ сформулировал противоположную позицию.
Таким образом, обязательство, возникающее из факта причинения морального вреда, зависит от личности сторон по основаниям возникновения, но с точки зрения содержания является исключительно имущественным отношением. В российской литературе нередко указывается на то, что обязательство по компенсации морального вреда направлено на предоставление потерпевшему возможности приобрести некоторые материальные блага, которые облегчат перенесенные или переносимые боль и страдания. Показательно в этом смысле рассуждение В. Т. Смирнова и А. А. Собчака, которые приводят следующий пример: большой любитель музыки, театра и кино в результате полученного увечья оказался прикованным к постели и был лишен возможности посещать театр и кино. Следовательно, кроме имущественного ущерба, выразившегося в утрате заработка, потерпевший понес и определенный моральный вред в виде лишения возможности посещать зрелищные мероприятия, концерты и т. п. В подобных случаях, по мнению указанных авторов, было бы целесообразным возложить на причинителя вреда обязанность купить для потерпевшего приемник или проигрыватель и набор пластинок с записью соответствующей музыки, телевизор, т. е. только те расходы (или обязанность совершить соответствующие действия), которые могут если не устранить, то хотя бы уменьшить эффективность проявления вреда <1>. ——————————— <1> Смирнов В. Т., Собчак А. А. Общее учение о деликтных обязательствах в советском гражданском праве: Учебное пособие. Л., 1983. С. 60 — 61.
При таком подходе к цели, ради которой присуждается моральный вред, действительно получается, что смерть потерпевшего является обстоятельством, делающим компенсацию морального вреда бессмысленной; из этого можно сделать вывод, что по наследству право на компенсацию не переходит. Некоторые сомнения при решении этого вопроса может вызвать сравнение рассматриваемой ситуации с требованием о возмещении ущерба, причиненного повреждением имущества. Справедливо ли освобождать причинителя от ответственности, если поврежденная им вещь впоследствии случайно погибла? Едва ли. Логика, согласно которой случайная гибель предмета, в связи с которым существует обязательство, может повлечь прекращение такого обязательства, в ряде случаев применяется в сфере неосновательного обогащения. Однако в отношении кондикции такой подход имеет вполне ясное политико-правовое обоснование <1>, едва ли применимое к компенсации морального вреда. ——————————— <1> См.: Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: В 2 т. Т. 2. М., 1998. С. 343 — 344.
Вывод о прекращении права на компенсацию смертью потерпевшего детерминирован строгим следованием функциональному подходу, суть которого в следующем: моральный вред возмещается исключительно для того, чтобы предоставить потерпевшему возможность приобрести некие материальные блага, которые смогут положительно повлиять на его эмоциональное состояние <1>. ——————————— <1> Из функционального подхода к моральному вреду исходит Верховный суд Канады; впрочем, есть данные, что иные канадские суды, помимо Верховного, фактически не применяют функциональный подход (см.: Effron J. A comparative study of nonpecuniary damages in common law countries // Houston Journal of International Law. 1987 — 1988. Vol. 10. P. 217 — 218).
Однако функциональный подход влечет некоторое практическое неудобство, состоящее в том, что на потерпевшего возлагается обязанность не только раскрыть, каким образом он планирует расходовать средства, которые могут быть присуждены в качестве компенсации за моральный вред, но и доказать примерный размер таких расходов. Едва ли это можно считать верным. Критикуемый подход имплицитно отвергается и российской судебной практикой: отсутствие в мотивировочных частях судебных актов даже описания того, каким образом могут использоваться присужденные суммы, подтверждает то обстоятельство, что размер компенсации не находится в зависимости от возможных способов его использования <1>. ——————————— <1> См., например: Определения Московского областного суда от 22 июня 2010 г. по делу N 33-12077, от 20 апреля 2010 г. по делу N 33-7481/2010.
Далее, в зарубежном юридическом дискурсе функциональный подход подвергается сомнению в связи со следующей категорией дел: случается, что на рассмотрение суда попадают иски людей, которые в результате причинения серьезнейших телесных повреждений оказались в так называемом вегетативном состоянии, т. е. в состоянии, в котором, по данным медицинской науки, человек не в состоянии реагировать на внешние раздражители <1>. Применительно к этому случаю также возможно следующее рассуждение: коль скоро потерпевший находится в вегетативном состоянии, он не в состоянии получить удовольствие от использования тех имущественных благ, которые для достижения якобы основной цели морального вреда будут приобретены на испрашиваемую у суда компенсацию <2>. Функциональный подход приводит к тому, что в случае причинения боли детям в возрасте одного-двух лет нематериальный вред не подлежит взысканию, поскольку дети не способны испытывать положительные эмоции от употребления материальных благ, приобретенных на компенсацию, и осознавать причинно-следственную связь между понесенным вредоносным фактом и последующими имущественными благами <3>. ——————————— <1> Параллель между иском о компенсации неимущественного вреда, заявленным управляющим (администратором) наследства от имени наследственной массы, и иском, заявляемым от имени истца, находящегося в вегетативном состоянии, проводится, к примеру, в статье: McGregor H. Compensation versus punishment in damages awards // Modern Law Review. 1965. Vol. 28. No. 6. P. 652 — 653. <2> Неубедительно замечание, что уплаченная компенсация за моральный вред может быть использована для того, чтобы вывести потерпевшего из вегетативного состояния: все медицинские расходы должны покрываться причинителем в рамках возмещения вреда, причиненного жизни и здоровью. <3> Stolker C. The unconscious plaintiff: Consciousness as a prerequisite for compensation for non-pecuniary loss // International and Comparative Law Quarterly. 1990. Vol. 39. P. 84, 99 — 100.
Применительно к функциональному подходу можно привести следующую аналогию: принято считать, что целью возмещения имущественного вреда является восстановление положения, существовавшего до причинения вреда. Если рассмотреть случай повреждения вещи, то размер имущественного вреда будет определен как уменьшение стоимости этой вещи либо расходы, необходимые для восстановления вещи до первоначального состояния. Однако это не означает, что лицо, право собственности которого нарушено, обязано направлять полученные от причинителя средства именно на восстановление поврежденного имущества. Совсем наоборот: приобретенные в качестве возмещения вреда средства могут использоваться каким угодно образом и не вызывает сомнения тот факт, что неиспользование полученного в счет возмещения вреда имущества для восстановления поврежденной вещи не влечет никаких правовых последствий <1>. Применительно к моральному вреду этот вопрос почему-то поднимается. Что будет, если в примере В. Т. Смирнова и А. А. Собчака большой любитель музыки вместо покупки магнитофона и телевизора за счет денег, полученных в качестве компенсации, приобретет акции какого-нибудь акционерного общества, или внесет полученные средства во вклад, или исполнит какое-либо свое обязательство, не получив от этого ни малейшего морального удовлетворения? Видимо, и здесь, подобно случаю причинения имущественного вреда, неиспользование полученных денежных средств именно таким образом, каким они могли бы быть употреблены с точки зрения функционального подхода, не порождает проблемы. Тогда, коль скоро потерпевший от морального вреда вправе попытаться приобрести те материальные блага, которые улучшат его эмоциональное состояние и потому смягчат страдания, но вовсе не обязан это делать, становится неясно, почему невозможность изначально задуманного применения компенсации за боль и страдание должна повлечь прекращение всего обязательства по компенсации за моральный вред. ——————————— <1> Это положение даже явно закреплено в работе, явившейся результатом деятельности Комиссии по подготовке проекта Европейского гражданского кодекса: Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full edition / Ed. by C. von Bar, E. Clive. Vol. 4. Munchen, 2009. P. 3780 — 3782.
Поскольку в некоторых ситуациях строгое следование функциональному подходу приводит к неудовлетворительному решению, в ряде случаев наблюдается отход от жесткой зависимости возможности взыскания нематериального вреда от претерпевания потерпевшим положительных эмоций в связи с присужденной компенсацией. Суды ряда европейских государств исходят из того, что причиненный моральный вред подлежит возмещению вне зависимости от того, в состоянии ли потерпевший осознать объективно причиненный ему моральный вред и, соответственно, ощутить чувство удовлетворения в связи с самой по себе присужденной компенсацией, а затем — в связи с приобретенными на нее благами <1>. С этим связан и пересмотр политико-философского обоснования компенсации морального вреда: функциональный подход в некоторых случаях уступает место соображениям о том, что всякий объективно причиненный <2> нематериальный ущерб должен возмещаться, что выводится, в частности, из необходимости предупреждения экономически неэффективного поведения <3> и наказания причинителя вреда <4>, <5>. Еще И. А. Покровский обращал внимание на «огромное воспитательное и предупредительное значение» гражданско-правовой защиты нематериальных интересов, имея в виду в том числе компенсацию морального вреда <6>. Г. Коциоль указывает, что превентивная функция запрета причинять вред является наиболее сильным аргументом при обосновании правила о допустимости преемства в требовании о взыскании неимущественных убытков <7>. ——————————— <1> Markesinis B. Compensation for personal injury in English, German and Italian law: A comparative outline. Cambridge, 2005. P. 73; Benedek D. Non-pecuniary damages: defined, assessed and capped // Revue Juridique Themis. 1998. Vol. 32. P. 635 (fn. 89). <2> Markesinis B., Unberath H. The German Law of Tort. 4th ed. Oxford, 2002. P. 920 — 921. <3> Необходимо отметить, что предотвращение экономически неэффективного поведения рассматривается сторонниками экономического анализа права как основная цель деликтного права вообще (см., например: Познер Р. Экономический анализ права. Т. 1. СПб., 2004. С. 261; Shwartz G. Mixed Theories of Tort Law: Affirming Both Deterrence and Corrective Justice // Texas Law Review. 1997. Vol. 75. P. 1801). К институту морального вреда эти соображения применимы даже в большей степени, чем к имущественному вреду (см., например, слова Р. Познера в одном из судебных решений: «Никто не любит боль и страдание, и большинство людей готовы заплатить большие деньги, чтобы не испытывать боль и страдание. Если бы не было компенсации, то цена небрежности была бы ниже для причинителя, стало бы больше небрежности, больше несчастных случаев, больше боли и страдания, были бы выше социальные издержки» (цит. по: Rabin R. Pain and Suffering and Beyond: Some Thoughts on Recovery for Intangible Loss // Depaul Law Review. 2005 — 2006. Vol. 55. P. 366)). —————————————————————— КонсультантПлюс: примечание. Учебник «Гражданское право: В 4 т. Вещное право. Наследственное право. Исключительные права. Личные неимущественные права» (том 2) (под ред. Е. А. Суханова) включен в информационный банк согласно публикации — Волтерс Клувер, 2008 (3-е издание, переработанное и дополненное). —————————————————————— <4> Даже в российской доктрине господствующая позиция признает превенцию и наказание как функции гражданско-правовой ответственности (см.: Гражданское право: Учебник: В 2 т. / Под ред. Е. А. Суханова. 2-е изд., перераб. и доп. Т. 1. М., 2004. С. 591 — 592 (автор главы — Е. А. Суханов)). То обстоятельство, что превенция является целью (а не побочным эффектом) деликтного права, признается и в немецкой цивилистике: в частности, Верховный суд ФРГ по одному из дел признал, что компенсация неимущественного вреда выполняет функцию компенсации, предоставления чувства морального удовлетворения для потерпевшего, а также превентивную функцию (Martens S., Zimmermann R. General Overview: Germany // Digest of European Tort Law. Vol. 2: Essential Cases on Damage / Ed. by B. Winiger et al. Berlin, 2011. P. 18 — 19; Spindler G., Rieckers O. Tort Law in Germany. Alphen aan den Rijn, 2011. P. 133; Jansen N., Rademache L. Punitive Damages in Germany // Tort and Insurance Law. Vol. 25. Punitive Damages: Common Law and Civil Law Perspectives / Ed. by H. Koziol, V. Wilcox. Wien, 2009. P. 79 — 80). <5> Интересно, что зарубежная наука права испытывает некоторые затруднения при выяснении вопроса о том, какая функция — компенсационная или карательная — имеет большее значение в институте компенсации морального вреда (см.: Sebok A. Punitive Damages in the United States // Tort and Insurance Law. Vol. 25. Punitive Damages: Common Law and Civil Law Perspectives / Ed. by H. Koziol, V. Wilcox. P. 161 — 162 (автор указывает, что в различных американских штатах вред чувствам и эмоциям относится то к обыкновенным убыткам, то к штрафным (punitive damage) и выражает сомнение в жестком противопоставлении этих двух институтов)). <6> Покровский И. А. Указ. соч. С. 143. <7> Koziol H. Wrongful Death — Basic Questions // European Tort Law 2006 / Ed. by H. Koziol, B. Steininger. Wien, 2008. P. 30.
Отсутствие этического обоснования обогащения наследников. Второе из возможных возражений против перехода права на компенсацию морального вреда состоит в том, что предоставление каких-либо сумм наследникам лица, потерпевшего от посягательства на личные неимущественные права, не обосновано с этической точки зрения. Аргумент сам по себе представляется достаточно интересным: не вполне ясно, какое зло, за которое могла бы быть присуждена компенсация, претерпели наследники. Не лишено оснований суждение, что возможность наследования права на получение компенсации морального вреда может привести к крайне неуместной коммерциализации прав умершего <1>. ——————————— <1> Bar C. von. The Common European Law of Torts. Vol. 2. Oxford, 2000. P. 68.
Если последовательно провести логику, согласно которой наследники не вправе претендовать на получение имущественных выплат за неимущественные потери, понесенные наследодателем, то можно прийти к выводу, будто некоторые виды прав (например, право требовать не выплаченную наследодателю заработную плату, или плату по договору оказания услуг, или плату по авторскому договору <1>) не могут переходить по наследству, так как те неудобства, которые понес наследодатель, вынужденный работать, оказывать услуги либо создавать творческое произведение вместо использования соответствующего периода жизни по своему усмотрению, для иного рода самореализации, не повлияли на наследников. Это едва ли верно. Представляется, что сама по себе «материальность» либо «моральность» того, что утрачено наследодателем (неважно, по его воле или без таковой) в обмен на приобретение имущественного права, не может быть препятствием к переходу этого имущественного права к наследникам <2>. Заслуживает поддержки замечание авторов комментария к Принципам европейского деликтного права: в данном случае умирающий должен по крайней мере знать, что право не закроет глаза на боль, которую ему пришлось пережить <3>. ——————————— <1> Последний случай наиболее показателен, так как создание творческого произведения в основе своей представляет собой действие неимущественного, личного характера. <2> Отвержение функционального подхода к компенсации морального вреда позволяет поднять вопрос о том, почему же не допускается наследование алиментных прав: их неспособность к переходу обосновывается тем же «функциональным аргументом», а именно тем, что смерть получателя алиментов делает их выплату бесполезной, так как становится недостижимой цель — содержание получателя. Причина различия, видимо, состоит в двух аспектах: во-первых, было бы странно, если бы плательщик алиментов после смерти получателя оказывался в худшем положении, чем лицо, которое в аналогичной ситуации добровольно исполняло обязательство по содержанию зависимого лица; во-вторых, алиментному правоотношению не присущи превентивная и карательная функции. <3> Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full edition / Ed. by C. von Bar, E. Clive. Vol. 4. P. 3775.
Запрет наследственного перехода как проявление тенденции ограничения морального вреда. В-третьих, может быть высказано следующее соображение: если допустить, что правопорядок относится к искам о компенсации морального вреда с определенной долей настороженности, то запрет наследственного перехода права на взыскание морального вреда можно рассматривать в качестве некоего проявления такой опасливости, как способ ограничения количества исков о взыскании морального вреда <1>. В отечественной доктрине отмечается, что иски о взыскании компенсации морального вреда в ряде случаев могут являться по существу безнравственными <2>. Подобная настороженность проявляется не только в России: так, в Канаде Верховный суд высказал опасение, что неограниченный размер морального вреда повлечет за собой серьезные издержки для общества, увеличит размер выплат по страхованию, поэтому, как отметил Суд, только богатые люди будут иметь возможность позволить себе сесть за руль. Поэтому Верховный суд ограничил размер компенсации за моральный вред в связи с причинением телесных повреждений твердой суммой <3>. ——————————— <1> В настоящее время вновь выдвигаются серьезные возражения против компенсации морального вреда вообще, поскольку она подрывает основания деликтного права даже при допущении превенции как функции морального вреда: ввиду принципиальной неопределенности размера присуждения, вытекающей из отсутствия рынка нематериальных благ, потенциальный причинитель не может определить, какие издержки целесообразно нести во избежание причинения морального вреда (см., например: King J. Pain and Suffering, Non-Economic Damages, and the Goals of Tort Law // South Methodist University Law Review. 2004. Vol. 57. P. 180 — 193). —————————————————————— КонсультантПлюс: примечание. Учебник «Гражданское право: В 4 т. Обязательственное право» (том 4) (под ред. Е. А. Суханова) включен в информационный банк согласно публикации — Волтерс Клувер, 2008 (3-е издание, переработанное и дополненное). —————————————————————— <2> Гражданское право. Учебник: В 2 т. / Под ред. Е. А. Суханова. 2-е изд., перераб. и доп. Т. 1. М., 2004. С. 627 — 628 (автор главы — С. М. Корнеев). <3> Benedek D. Op. cit. P. 635.
Представляется, что в России отсутствует проблема, с которой связаны опасения канадских судей: как правило, взыскиваемые суммы морального вреда редко превышают, по приблизительным оценкам, 1,5 млн. руб.; сообщения о присуждении значительных сумм морального вреда являются единичными <1>. Другое соображение, высказанное канадскими судьями, состоит в том, что, к примеру, в случае причинения увечий потерпевший получает значительное возмещение причиненного здоровью вреда, вследствие чего необходимость взыскания существенных сумм в качестве компенсации морального вреда может быть поставлена под сомнение <2>. Как известно, российская судебная практика установила достаточно высокую планку доказывания убытков для лица, заявляющего иск о взыскании компенсации имущественного вреда <3>, поэтому и данное опасение в нашей правовой системе не может сыграть серьезной роли при доказывании принципиальной обоснованности компенсации морального вреда. Таким образом, в условиях российской действительности этот довод не имеет решающего значения. ——————————— <1> Жуйков В. М. Комментарий к Постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. N 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда» // Комментарий к постановлениям Пленума Верховного Суда Российской Федерации по гражданским делам / Под ред. В. М. Жуйкова. 2-е изд. М., 2008 (СПС «КонсультантПлюс»). <2> Benedek D. Op. cit. P. 635. <3> Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации / Вступ. ст. А. Л. Маковского. М., 2009. С. 115. Интересно, что проекты изменений ГК РФ, направленные на снижение бремени доказывания по искам о возмещении убытков и устанавливающие критерий «разумной степени достоверности», делают это только применительно к ответственности за нарушение обязательств (см. ст. 393 проекта). Отсутствие намерения авторов проекта изменить ст. 15 или гл. 59 ГК РФ может привести к тому, что строгий подход судов к доказыванию сохранится для случаев деликтной ответственности.
Итак, три предложенных выше аргумента, выдвинутых в обоснование правила о невозможности перехода права на компенсацию морального вреда, не выдерживают критической проверки. С точки зрения распределения рисков правило о невозможности перехода по наследству права на взыскание морального вреда порождает как минимум два негативных следствия. Во-первых, причинитель вреда освобождается от уплаты того, что ему подлежало бы уплатить, в результате случайного в отношении его обстоятельства — смерти потерпевшего. Случайное перераспределение рисков не может считаться положительной чертой правового регулирования. Во-вторых, сомнительно, чтобы правопорядок предусматривал следующее правило: с точки зрения компенсации морального вреда жертву, к примеру, нападения дешевле убить, чем оставить в живых. Это особенно важно в институте морального вреда, который нередко применяется к ситуациям, когда во власти причинителя находится принятие решения о жизни или смерти потерпевшего. Поэтому правило о недопустимости перехода права на взыскание морального вреда подрывает превентивную функцию правила о запрете причинять моральный вред. Возможно, то обстоятельство, что превентивная функция компенсации морального вреда затмевает компенсаторную, с которой связывается возникновение всего института компенсации, может быть объяснено общей тенденцией усиления гражданско-правовой защиты личности от посягательств: «превентивный» подход делает уплату компенсации морального вреда практически неизбежной, что с количественной точки зрения делает для причинителя более невыгодным причинение вреда. В отличие от «превентивного», функциональный подход обусловливает обязанность по компенсации случайным обстоятельством — продолжительностью жизни потерпевшего, а значит, приводит к чуть меньшей убыточности действий по причинению морального вреда для причинителя. 2.4. Решение вопроса в иностранных правопорядках. Если обратиться к зарубежному опыту регулирования сходных отношений <1>, то выяснится следующее. В европейских правопорядках вопрос о наследовании права требовать компенсации морального вреда решается по-разному. В DCFR на основе анализа правил европейских национальных правопорядков предлагается установить норму о допустимости уступки права требовать компенсации морального вреда, желательным выводом из которой является вывод о наследуемости права на компенсацию <2>. В литературе указывается, что переход права требовать компенсации неимущественного вреда допускается, в частности, во Франции, Германии, Дании <3>. В Бельгии и Италии наследование права требовать компенсации нематериального вреда допускается с той оговоркой, что если человек в результате телесных повреждений скончался, не приходя в сознание, то моральный вред, причиненный этими повреждениями, не наследуется <4>. Но здесь речь идет не о том, что исключается правопреемство, но о том, что законодатель определяет момент возникновения морального вреда как момент прихода потерпевшего в сознание. В Англии, суды которой изначально довольно строго придерживались правила «actio personalis moritur cum persona», в настоящее время право требовать компенсации неимущественного вреда переходит к наследникам, за исключением случаев диффамации <5>. Иное решение вопроса в Греции, Польше, Венгрии: в этих правопорядках право на взыскание морального вреда наследуется только в случаях, если причинитель признал требования либо если потерпевший успел заявить свое требование перед судом <6>, <7>. В Голландии это требование смягчено: достаточно, чтобы жертва проинформировала причинителя о намерении требовать компенсации морального вреда <8>. Аналогично вопрос решался в Японии <9>. ——————————— <1> Российское понятие «моральный вред», разумеется, не тождественно английским «pain and suffering» или «loss of amenities» или немецкому «Schmerzengeld», однако, по мнению авторитетных компаративистов, для целей общего анализа соотнесение норм, связанных с каждым из названных институтов, в принципе допустимо (подробнее см.: Rogers W. V.H. Op. cit. P. 53). <2> Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full edition / Ed. by C. von Bar, E. Clive. Vol. 4. P. 3778. <3> Rogers W. V.H. Op. cit. P. 55. <4> Principles of European Law. Non-contractual Liability Arising out of Damage Caused to Another / Prepared by C. von Bar. Oxford, 2009. P. 403. <5> Rogers W. V.H. England // Tort and Insurance Law. Vol. 2: Damages for non-pecuniary loss in a comparative perspective / Ed. by W. V.H. Rogers. Wien; N. Y., 2001. P. 61 — 62; Principles of European Law. Non-contractual Liability Arising out of Damage Caused to Another / Prepared by C. von Bar. P. 405. <6> Principles of European Law. Non-contractual Liability Arising out of Damage Caused to Another / Prepared by C. von Bar. P. 405. <7> Не вполне понятно, требуется ли заявление потерпевшего перед смертью в Австрии (ср.: Koziol H. Op. cit. P. 29 (fn. 7); Principles of European Law. Non-contractual Liability Arising out of Damage Caused to Another / Prepared by С. von Bar. P. 403; Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full edition / Ed. by C. von Bar, E. Clive. Vol. 4. P. 3778). В предложенном созданной по решению Министерства юстиции Австрии рабочей группой проекте предлагается прямо закрепить правило о способности права требовать компенсации неимущественного вреда и к наследованию, и к уступке (Basic Questions of Tort Law from a Germanic Perspective / Ed. by H. Koziol. Wien, 2012. P. 335). Также неясно, требуется ли заявление потерпевшего в Испании (Principles of European Law. Non-contractual Liability Arising out of Damage Caused to Another / Prepared by C. von Bar. P. 403 — 404). <8> Wissink M. N., Boom W. H. van. The Netherlands // Tort and Insurance Law. Vol. 2: Damages for non-pecuniary loss in a comparative perspective / Ed. by W. V.H. Rogers. Wien; N. Y., 2001. P. 161. <9> McGregor H. Personal Injury and Death // International encyclopedia of comparative law. Vol. XI. Torts. Tubingen, 1986. Para. 9-200.
Таким образом, российское нормативное решение, согласно которому право на взыскание морального вреда переходит к наследнику не в любом случае, а только при соблюдении определенных условий, не является уникальным. Однако отечественный закон предъявляет наиболее строгие требования к таким условиям: если в одних правопорядках для допустимости перехода этого права достаточно только внесудебного заявления потерпевшего (Голландия, Япония), в других необходимо предъявление им иска (Греция, Польша), то в России требуется получить судебное решение о компенсации, а по мнению некоторых судей, еще и акт суда второй инстанции, если решение было обжаловано. Поэтому необходимо решить, насколько правильно установление таких ограничений на наследование права требовать уплаты морального вреда. В этом смысле интересен опыт Японии и Голландии — прежде всего тем, что, подобно нашему правопорядку, в этих странах наследование права на получение морального вреда сопряжено с выполнением определенного условия, впрочем, намного более легковыполнимого, чем предложенное в российском праве. Как указывается в литературе, в Японии требование о том, чтобы непосредственная жертва заявила причинителю о намерении получить суммы морального вреда, в значительной мере было смягчено судебной практикой. В известном деле суд признал, что предсмертный крик жертвы «Ужасно, ужасно» образует достаточное изъявление намерения заявить иск <1>. Существующее в Голландии правило также подвергается критике с позиции элементарного здравого смысла, поскольку сложно помыслить, что даже юридически грамотный пассажир, к примеру, падающего самолета обратится к капитану воздушного судна с сообщением о намерении взыскать с авиакомпании (перевозчика) моральный вред; еще сложнее представить, что наследники пассажира смогут доказать факт состоявшегося в самолете разговора в процессе рассмотрения иска <2>. ——————————— <1> McGregor H. Op. cit. Para 9-200. <2> Wissink M. N., Boom W. H. van. Op. cit. P. 160.
Представляется, что само по себе незаявление каких-либо требований лицом, потерпевшим моральный вред, не влечет прекращения обязательства по компенсации моральных страданий. Для того чтобы пресечь удовлетворение иска о компенсации, существуют традиционные институты: во-первых, отказ от права (либо последующее согласие на причинение вреда) и, во-вторых, исковая давность. Институт исковой давности предоставляет потерпевшему определенное время на раздумье, и едва ли верно, чтобы случайная смерть в течение этого периода прекращала саму обязанность по возмещению. Процессуальные соображения, высказанные применительно к правилу голландского правопорядка, также заслуживают поддержки: в большинстве случаев неразумно возлагать на наследников бремя доказывания изъявления намерения потерпевшего взыскать компенсацию вреда. В этом случае необходимость доказывания этого обстоятельства усложняет реализацию права для наследников по сравнению с тем, как если бы это право реализовывал сам потерпевший, что, соответственно, влечет увеличение шанса причинителя освободиться от компенсации. При обсуждении правила, которое парализует наследственное преемство в случаях, если жертва не успела при жизни выразить свое намерение на предъявление требований о компенсации морального вреда, выдвигается и следующий аргумент. Встречаются случаи, когда находящийся при смерти человек не знает, что его страдания вызваны тем или иным заболеванием, которое, в свою очередь, возникло вследствие вредных или опасных условий труда или жизни: нередки ситуации, в которых диагноз может быть поставлен только post mortem или незадолго до смерти, когда состояние потерпевшего исключает встречу с юристом с целью обсуждения тактики судебного процесса по иску о компенсации за вред. В таких ситуациях требование об обязательном изъявлении воли жертвы на получение компенсации явно неразумно <1>. ——————————— <1> Кстати сказать, увеличение количества таких ситуаций и резонанс в среде юристов, вызванный применением существовавшего ранее правила о невозможности перехода иска к наследникам, стали одним из толчков к изменению законодательства в Шотландии. В результате этого изменения право на иск о компенсации морального вреда получило способность к наследственному переходу (Scottish Law Commission. Report on The Effect of Death on Damages / C. Davidson, E. Clive et al. Edinburgh, 1992. P. 2 — 3).
Таким образом, даже самое легкое из возможных ограничений перехода права на взыскание морального вреда, при котором переход такого требования допускается при условии заявления жертвы, не может быть принято как общее правило. Не исключено, что установление такого ограничения более справедливо при рассмотрении вопроса о наследственном преемстве в праве требовать компенсации морального вреда, причиненного клеветой либо оскорблением. Во-первых, применительно к компенсации неимущественного вреда за клевету либо оскорбление исключены случаи, когда смерть потерпевшего наступит в связи с указанными правонарушениями. Смерть, даже если она наступит, может быть вызвана лишь случайным обстоятельством. Следовательно, несообщение потерпевшим о намерении получить компенсацию морального вреда не может быть вызвано действиями причинителя. Во-вторых, незаявление требования о компенсации морального вреда может быть вызвано тем, что потерпевший не считал себя оклеветанным или оскорбленным. В-третьих, нельзя исключить, что в ходе рассмотрения дела по иску наследников об оскорблении либо клевете могут выясниться факты, которые еще сильнее подорвут доброе имя умершего <1>. Поэтому применительно к случаям причинения морального вреда в связи с клеветой либо оскорблением представляется верным (при допущении способности к переходу права на получение компенсации морального вреда) в целях охраны интересов умершего обусловить возможность поддержания такого требования наследниками либо иском, поданным наследодателем, либо явным изъявлением его намерения на подачу такого иска. ——————————— <1> Подробнее см., например: Scottish Law Commission. Report on The Effect of Death on Damages. P. 29 — 30.
Соответственно, еще более серьезное ограничение перехода права на получение компенсации — установление необходимости для потерпевшего предъявить иск в суд (как это сделано в Греции, Польше и Венгрии) — порождает еще большие негативные последствия по сравнению с описанными: во-первых, вероятность того, что находящийся при смерти потерпевший будет заниматься поиском юристов и обращением в суд, еще ниже, чем вероятность простого изъявления им воли на получение компенсации; во-вторых, такое регулирование будет препятствовать досудебным примирительным процедурам: истец, боящийся смерти, предпочтет как можно скорее заявить иск, чем поставит под угрозу мирное досудебное разрешение спора <1>. Если допустить, что по наследству переходят также признанные делинквентом требования, то потерпевшие, в зависимости от вероятности наступления смерти, проявят большую сговорчивость с целью скорее получить хотя бы что-то, чем требовать много и не получить ничего, что также сложно признать справедливым. ——————————— <1> Именно этим объясняют изменение § 847 ГГУ в 1990 г. (см.: Markesinis B., Unberath H. Op. cit. P. 924). После этого изменения право на компенсацию морального вреда стало переходить по наследству вне зависимости от того, предъявил первоначальный потерпевший требование об этом или нет.
Наконец, наиболее жесткое требование для перехода по наследству права на компенсацию морального вреда, которое выдвигается практикой ВС РФ, — необходимость получения судебного решения — имеет, очевидно, все те недостатки, которые присущи двум более мягким подходам, но выражены эти недостатки существенно ярче. Во-первых, сделанный российским Судом вывод непросто обосновать с догматической точки зрения; высказанное в российской литературе суждение, согласно которому судебное решение является правоизменяющим фактом <1>, представляется нам сомнительным. При всей важности судебного акта для внесения определенности в отношения сторон, причинившей и потерпевшей моральный вред, видимо, было бы неверно утверждать, что судебный акт меняет само основание возникновения права. Ни у кого нет сомнений, что судебный акт, вынесенный в защиту личного (неимущественного) права, не превращает личное право в имущественное. Так, если по иску об определении порядка общения с ребенком вынесено судебное решение, едва ли кому-то придет в голову утверждать, что наследники истца-родителя вправе требовать, чтобы судебный акт исполнялся в отношении наследников; судебное решение не может качественно изменить право, превратив его из личного (неимущественного) в имущественное. Во-вторых, вряд ли у истца, находящегося при смерти, не найдется более важных и срочных дел, чем участие в судебном процессе, вероятно, достаточно длительном и ресурсоемком. В-третьих, установление такого регулирования приведет к тому, что ответчики по искам о взыскании будут стремиться к затягиванию рассмотрения дела, что с учетом сложности дел о компенсации морального вреда, необходимости проведения экспертиз не составит для них большого труда. Едва ли правильно давать лицам, причинившим моральный вред, такой шанс легко освободиться от выплаты компенсации. В-четвертых, знакомые с такой практикой потерпевшие моральный вред, которые предвидят свою скорую смерть, скорее всего, откажутся от подачи иска, чем улучшат материальное положение причинителя вреда. ——————————— <1> См., например: Соломеина Е. А. К вопросу о правопреемстве по делам о компенсации морального вреда // Российский ежегодник гражданского и арбитражного процесса. 2004. N 3. С. 149. Видимо, такой же смысл имеет Постановление Президиума Липецкого областного суда от 24 февраля 2012 г. N 44-г-3/2012г. (СПС «Гарант»): «Коль скоро Родионова Т. Т. признана процессуальным правопреемником Родионова П. М. на получение денежной суммы 2000 рублей, присужденной супругу приговором суда в отношении Свиридовой З. И., то правовое основание взыскания данных сумм утратило самостоятельное значение и появилось процессуальное право требовать индексации присужденной суммы в случае несвоевременного исполнения приговора в части удовлетворения гражданского иска» (впрочем, выбивающееся из необъяснимой господствующей практики итоговое решение — о том, что наследники вправе требовать индексации, — конечно, правильное).
Еще менее обоснованным выглядит встречающееся мнение, согласно которому право на получение компенсации за моральный вред переходит к наследнику только в том случае, если решение о взыскании вступило в законную силу. Предоставление ответчику права отодвинуть момент, с которого право на компенсацию становится наследуемым, еще далее, ко дню завершения рассмотрения дела судом апелляционной (ранее — также кассационной) инстанции, влечет за собой возможность для ответчика злоупотреблять процессуальными правами в целях продления процесса: подача жалобы в последний день срока либо за пределами срока с ходатайствами о его восстановлении, затягивание процесса в инстанции, пересматривающей дело, и др. Ввиду изложенного выше мы считаем, что правило о недопустимости наследственного перехода права на компенсацию морального вреда до получения истцом соответствующего судебного решения либо до вступления его в законную силу подлежит корректировке. Способность к правопреемству права на получение морального вреда не должна быть обусловлена получением истцом положительного судебного акта. Применительно к некоторым видам морального вреда предпочтительнее считать, что предъявление наследниками требования о взыскании компенсации может быть обусловлено неформальным волеизъявлением непосредственного потерпевшего, однако общее правило, как представляется, должно быть иным: праву на получение компенсации морального вреда надлежит предполагаться переходящим по наследству. В отсутствие проистекающих из закона оснований господствующего толкования корректировка имеющегося правила может быть достигнута изменением судебной практики. Необходимо отметить, что следующим усложнением при решении вопроса о преемстве в праве требовать компенсации морального вреда, является рассмотрение отдельных рубрик морального вреда. Отчасти этот вопрос был затронут выше в связи с распространением порочащих сведений. Общее родовое понятие «моральный вред» можно разделить на несколько рубрик, среди которых: вред, причиненный болью; вред, причиненный страданием помимо боли; переживание страха смерти; переживание, связанное с осознанием сокращения продолжительности жизни, и др. Не исключено, что применительно к некоторым из этих рубрик правильнее исключить правопреемство; однако рассматривать данное усложнение можно лишь после того, как в качестве общего правила будет признана способность к переходу права на компенсацию морального вреда. 2.5. Пассивное правопреемство. Не касается напрямую темы настоящей статьи, но представляет определенный интерес вопрос о наследственном преемстве на пассивной стороне обязательства по компенсации морального вреда. В уже приведенном Обзоре практики ВС РФ высказано следующее суждение. Суд отметил, что согласно действующему гражданскому законодательству в порядке наследования переходят как права, так и обязанности наследодателя, поэтому если причинитель морального вреда, обязанный компенсировать упомянутый вред в денежной форме, умер, то его обязанность по выплате денежной компенсации за причиненный моральный вред как имущественная обязанность переходит к его наследникам. Наследники должны выплатить данную компенсацию в пределах действительной стоимости перешедшего к ним наследственного имущества <1>. Пассивное преемство наличием судебного акта в тексте Обзора не обусловлено. ——————————— <1> Обзор судебной практики Верховного Суда Российской Федерации за первый квартал 2000 года (ответ на вопрос N 1 по гражданским делам).
Эту идею проводили и нижестоящие суды <1>. ——————————— <1> Пункт 3 Обзора судебной практики Челябинского областного суда за первый квартал 2011 года (утв. Постановлением Президиума Челябинского областного суда от 15 июня 2011 г.) (СПС «Гарант»); Кассационное определение Судебной коллегии Пензенского областного суда от 20 февраля 2007 г. N 33-342 (СПС «Гарант»).
Однако в 2012 г. Судебная коллегия по гражданским делам ВС РФ вынесла Определение, выбивающееся из ранее приведенной практики <1>. В рассмотренном деле истице был причинен вред здоровью и моральный вред в результате дорожно-транспортного происшествия — столкновения двух автомашин. Водитель одной из автомашин погиб в этом дорожно-транспортном происшествии, вследствие чего истица предъявила требование о компенсации морального вреда к наследникам этого водителя. ——————————— <1> Определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 3 февраля 2012 г. N 53-В11-19 (СПС «Гарант»).
Суды нижестоящих инстанций, руководствуясь приведенными соображениями о включении обязанности по компенсации морального вреда в круг переходящих по наследству обязанностей, иск удовлетворили. Судебная коллегия ВС РФ акты нижестоящих судов отменила в связи с неправильным применением норм материального права. Судьи ВС РФ указали на следующее: «Согласно ч. 1 ст. 1100 ГК Российской Федерации компенсация морального вреда осуществляется независимо от вины причинителя вреда в случае, когда вред причинен жизни или здоровью гражданина в результате действия источника повышенной опасности, из чего следует, что субъектом ответственности в данном случае является сам причинитель вреда» (выделено мной. — А. Я.). Выделено то, что судьи добавили к содержащейся в ст. 1100 ГК РФ правовой норме. Это, конечно, неправильное толкование закона. С тем же успехом из нормы п. 1 ст. 454 ГК РФ, согласно которой по договору купли-продажи одна сторона (продавец) обязуется передать вещь (товар) в собственность другой стороне (покупателю), а покупатель обязуется принять этот товар и уплатить за него определенную денежную сумму (цену), можно сделать вывод, что права из договора купли-продажи не переходят по наследству, так как обязанными по данному договору являются сами покупатель и продавец. Очевидно, что формулировка закона о субъекте права или долга не предрешает решения вопроса о правопреемстве. Далее, процитировав п. 1 ст. 418 ГК РФ, судьи отметили: «Исполнение обязательства по компенсации причиненного морального вреда может быть исполнено лично должником, т. к. неразрывно связано именно с его личностью. Правопреемство в данном случае действующим законодательством не предусмотрено». Смысл первого предложения понять решительно невозможно: даже оставив за скобками грамматическую конструкцию «исполнение обязательства… может быть исполнено», нельзя определить, во-первых, откуда взялась неразрывная связь (а именно в этом состоит главный вопрос, на который следовало бы ответить ВС РФ) и, во-вторых, почему следствием этой неразрывной связи является то, что обязательство «может быть исполнено лично должником» (ведь «лично должником» может быть исполнено любое обязательство). Быть может, пропущено слово «только», но тогда надлежит вернуться к первому вопросу — о том, откуда взялась неразрывная связь, которую с 2000 г. ВС РФ не видел. Также суд отметил, что «владелец источника повышенной опасности, управлявший автомобилем <…>, Беляков В. И. погиб в момент ДТП… У самого Белякова В. И. при жизни обязанность по выплате истцу денежной компенсации морального вреда не была установлена». Видимо, судьи ориентируются на применение к переходу обязанности компенсировать моральный вред того подхода, который принят к переходу права: вероятно, обязанность могла бы переходить, если она «установлена», т. е., видимо, признана судебным актом. В требовании о компенсации морального вреда за счет наследников было отказано. Сложно понять, означает ли это Определение полный отход от ранее провозглашенной позиции о способности к пассивному наследственному преемству в обязательстве по компенсации морального вреда во всех случаях или речь идет только о специальном правиле для ситуаций, когда лицо, ответственное за вред, погибло в момент его причинения. В пользу первого решения можно привести такое соображение: непонятно, продолжительность периода жизни причинителя вреда после его причинения имеет ли правовое значение для определения способности либо неспособности права к переходу. Далее, непонятно, сколько именно должен прожить причинитель, чтобы обязанность по компенсации морального вреда стала способной к наследственному преемству. Как минимум в одном деле подход, избранный в приведенном Определении, был распространен на случай, когда причинитель вреда погиб после повлекшего вред обстоятельства <1>. ——————————— <1> Определение Ленинградского областного суда от 13 июня 2012 г. N 33а-2774/2012 (СПС «Гарант»).
Если признать, что этим Определением ВС РФ ограничил способность к наследственному переходу обязанности компенсировать моральный вред, то приходится сказать, что вымышленная судом неразрывная связь обязанности по компенсации с личностью причинителя подрывает не только весьма спорную превентивную функцию <1> правила о запрете причинять моральный вред, но и повсеместно признаваемую компенсаторную <2>. После такого разъяснения остается только признать, что обязанность по компенсации вреда, причиненного жизни и здоровью, тоже не переходит по наследству (почему здесь связь с личностью причинителя менее неразрывная, чем в обязательстве по компенсации морального вреда?), а затем прийти к выводу, что наследники не обязаны компенсировать и имущественный вред, причиненный наследодателем. Некоторый оптимизм внушает то обстоятельство, что как минимум в одном случае суд и после критикуемого Определения ВС РФ признал способность обязанности компенсировать моральный вред к переходу <3>. ——————————— <1> Превентивная функция здесь выражается в том, что, по гипотезе, разумно действующие физические лица желают, чтобы их наследникам досталось как можно большее количество имущества; это желание должно останавливать их от причинения морального вреда даже перед смертью. <2> McGregor H. Op. cit. Para. 9-194. Позиция, согласно которой обязанность по возмещению компенсаторных убытков переходит по наследству, характеризуется как совершенно бесспорная; отмечается, что нет никакой причины, по которой объем возмещения мог бы уменьшаться в связи со смертью причинителя вреда, и указывается, что нет такой тенденции в практике. В качестве единственного исключения приводится Закон Ньюфаундленда 1962 г., согласно которому не переходит по наследству обязанность по компенсации неденежного вреда, возникшего в результате причинения увечья. Обязанность по компенсации морального вреда, как она сконструирована в России, относилась бы к компенсаторным, а не к штрафным убыткам. <3> Определение Московского городского суда от 20 апреля 2012 г. N 33-10085/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).
Вопрос о пассивном наследственном преемстве в обязательстве по компенсации морального вреда требует отдельного рассмотрения; вместе с тем, как представляется prima facie, занятая Судебной коллегией ВС РФ позиция глубоко ошибочна.
3. Сингулярное преемство в праве требовать компенсацию морального вреда
3.1. Общие положения. Более сложным с этической точки зрения является вопрос о допустимости частного преемства в праве требовать компенсации морального вреда. Сомнения в допустимости перехода права взыскивать моральный вред вызываются тем, что если допустить возможность сингулярного преемства в праве на получение компенсации морального вреда, то это будет означать, что третьи лица, которые не терпели боли и страданий, смогут получить от причинителя какие-то средства. В пользу вывода о недопустимости частного преемства отмечается, что разрешение такого преемства в праве требовать компенсации морального вреда повлечет за собой «безнравственную спекуляцию требованиями о компенсации морального вреда» <1>. ——————————— <1> Богатырев Ф. О. Проблемы залога прав // Хозяйство и право. 2000. N 7. С. 87.
Однако, как нам кажется, в этих случаях нет никакой несправедливости или безнравственности. Основной экономической идеей, которая опосредуется правовой концепцией оборотоспособности гражданских прав, и в частности правилом о допустимости сингулярного преемства в праве, является идея коммерческого оборота блага. Если законодатель устанавливает, что гражданское право необоротоспособно, это влечет следующее перераспределение благ. Во-первых, необоротоспособность блага лишает его обладателя возможности полной либо частичной передачи блага новому лицу законным образом; это, помимо прочего, означает, что даже если благо будет передано фактически, то приобретатель не сможет получить защиту этого фактического состояния ни от недобросовестного отчуждателя, ни от третьих лиц. По гипотезе, все или по крайней мере большая часть свободных инициативных актов передачи благ влекут уменьшение издержек по их использованию и (или) увеличение полезности этих благ. Следовательно, если объективное право ограничивает способность права, опосредующего некое благо, к преемству, это влечет увеличение издержек по реализации такого права. Во-вторых, необоротоспособность блага влечет невозможность для кредиторов обратить взыскание на такое благо, что ухудшает обеспеченность должника и препятствует развитию кредита. Изложенное легко пояснить, рассмотрев вопрос о преемстве в праве на компенсацию морального вреда. Лицо, претерпевшее боль и страдание, может по-разному оценивать вероятность успешного получения компенсации от причинителя. Кроме того, в зависимости от субъективных характеристик кредитора по деликтному обязательству совершение действий, направленных на получение компенсации, в том числе в судебном порядке, будет влечь для него определенные издержки, в частности финансовые, временные, организационные. Потерпевшим может оказаться безработный юрист, искушенный в делах о компенсации морального вреда, — тогда издержки по взысканию будут минимальными. Однако в подавляющем большинстве случаев издержки окажутся существенно выше. Совокупность приведенных выше факторов (оценка вероятности положительного исхода и оценка издержек, необходимых для получения положительного результата) может привести потерпевшего к выводу о том, что попытка получить моральный вред бесперспективна. Если допустить, что отказавшийся от попыток получить возмещение потерпевший мог получить компенсацию, окажется, что лицо, причинившее моральный вред, сэкономит определенное количество средств. Институт частного преемства позволяет участникам гражданского оборота перераспределять блага и риски максимально эффективным образом: лицо, приобретающее гражданское право, в силу своих субъективных характеристик понесет меньше издержек при реализации права либо полученная польза от использования блага превысит пользу, которую получил бы правопредшественник. Правило о недопустимости сингулярного перехода права на компенсацию морального вреда блокирует возможность уменьшения издержек при реализации права на компенсацию. Следовательно, правило о строго личном прикреплении права требовать компенсации за нравственные страдания увеличивает издержки по получению компенсации на стороне кредитора. Соответствующее увеличение издержек идет на пользу причинителю морального вреда, шансы которого не выплатить компенсацию увеличиваются. Получается, что, ограничивая способность к переходу права на компенсацию морального вреда, правопорядок, который установил возможность взыскания денег за боль и страдание, создает дополнительные издержки реализации этого права. Следовательно, регулирование, исключающее переход права требования компенсации неимущественного вреда, является противоречивым, что по крайней мере сомнительно. Кроме того, возможность сингулярного преемства в праве на взыскание компенсации за моральный вред открывает возможность для кредиторов потерпевшего обратить взыскание на эти права по его обязательствам. Возможно, это выглядит аморально, однако в действительности данные последствия вызваны не необоснованностью правила о допустимости перехода права на компенсацию морального вреда, а тем обстоятельством, что право не может предоставить потерпевшему иной компенсации за боль и страдание, кроме имущественной. Так, и на телевизор с пластинками, который был приобретен в примере В. Т. Смирнова и А. А. Собчака, вполне могло бы быть обращено взыскание по иску кредиторов <1>. Возможность для кредиторов обратить взыскание на право требовать компенсации морального вреда является следствием того, что право не может предложить потерпевшему ничего, кроме имущественного возмещения; поэтому соответствующий аргумент противников перехода права на компенсацию морального вреда не может приниматься во внимание. ——————————— <1> См.: ст. 446 ГПК РФ (разве что телевизор, проигрыватель и пластинки будут признаны предметами обычной домашней обстановки).
Традиционно приводятся два негативных последствия допущения оборотоспособности указанных прав: во-первых, это откроет возможность для приобретения прав требования с целью ухудшить репутацию либо добиться необоснованно серьезного возмещения по мировой сделке; во-вторых, отстаиваемое решение делает возможной скупку исков у неопытных жертв по заниженной цене. Первое из них является проблемой гражданского процессуального права, состоящей в желательности такого балансирования процессуального механизма, который бы делал невыгодной подачу необоснованных исков вне зависимости от того, подаются они первоначальной жертвой либо ее преемником. Второе связано с общим вопросом соотношения договорной свободы и патернализма. Однако в данном случае проявление патернализма неуместно, так как у института морального вреда отсутствует функция обеспечения гражданина средствами к существованию, что уже было подмечено в российской литературе <1>. ——————————— <1> Эрделевский А. М. Компенсация морального вреда. Гл. 5, § 2.
3.2. Решение вопроса в иностранных правопорядках. В Европе вопрос о возможности уступки права на компенсацию неимущественного вреда решается по-разному. Допустимость уступить компенсацию за боль и страдание была принята как модельное регулирование в DCFR; эта возможность уступки рассматриваемого права признается в Германии, Австрии, Шотландии <1>. Некоторые правопорядки обусловливают уступаемость права признанием обязанности причинителем вреда или наличием судебного решения <2>. Однако, по всей видимости, такое решение вопроса о допустимости частного преемства в праве требовать компенсации неимущественного вреда нельзя считать господствующим. Так, в Англии и Ирландии уступка права на взыскание неимущественного вреда не допускается <3>. В качестве обоснования такого подхода приводится древнее правило о запрете для одного лица поощрять иск другого («champerty and maintenance»). Эта доктрина всячески ограничивала возможность поддержания иска третьим по отношению к первоначально возникшему обязательству лицом; долгое время поддержание такого иска даже признавалось уголовно наказуемым деянием <4>. В настоящее время доктрина о невозможности для третьего лица поддерживать в суде требование, которое ему изначально не принадлежало, теряет позиции, а поэтому нельзя исключить, что применительно к английскому правопорядку возникнут сомнения в недопустимости уступки таких прав. ——————————— <1> Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full edition / Ed. by C. von Bar, E. Clive. Vol. 4. P. 3776 — 3780. <2> См., например: ст. 449 ГК Польши (приводится по: European Tort Law: Basic Texts / Ed. by K. Oliphant, B. Steininger. Vienna, 2011. P. 199). <3> Burrows A. in: Chitty on Contracts. 30th ed. Vol. 1. L., 2008. P. 1351; Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full edition / Ed. by C. von Bar, E. Clive. Vol. 4. P. 3780. <4> Russel W. O. A treatise on crimes and indictable misdemeanors. Vol. 1. 2nd ed. L., 1826. P. 176 — 177, 179 — 182.
Представляется, что описанные выше достаточно серьезные негативные последствия недопустимости преемства в праве на компенсацию морального вреда ставят под сомнение обоснованность решения, принятого в российском правопорядке. Думается, что установление нормы о допустимости и универсального, и частного преемства более соответствует назначению института морального вреда, чем существующее сейчас правило.
4. Распространение подхода на преемство в требовании о возмещении вреда, причиненного жизни и здоровью
4.1. Варианты толкования норм российского законодательства. В связи с предшествующими рассуждениями о невозможности преемства в праве требовать компенсации морального вреда считаем необходимым затронуть вопрос о возможности наследственного перехода, а также частного преемства в праве требовать возмещения вреда, причиненного жизни и здоровью. Статья 383 ГК РФ устанавливает, что требования о возмещении вреда, причиненного жизни и здоровью, не переходят к другим лицам <1>. Согласно абз. 2 ст. 1112 ГК РФ не входят в состав наследства права и обязанности, неразрывно связанные с личностью наследодателя, в частности право на алименты, право на возмещение вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина, а также права и обязанности, переход которых в порядке наследования не допускается ГК РФ или другими законами. Вывод о недопустимости наследственного перехода права требовать компенсации вреда, причиненного жизни и здоровью, делался ВС РФ и применительно к ГК 1964 г. <2>. ——————————— <1> Положение ст. 383 ГК РФ воспроизводится комментаторами или без углубления в причины такого регулирования, или с предельно лаконичным объяснением, например: «Неразрывно связанными с личностью кредитора являются обязательства о возмещении вреда жизни и здоровью кредитора; его смерть делает такие обязательства должника беспредметными, и они прекращаются» (Гражданское право: Учебник: В 2 т. / Под ред. О. Н. Садикова. Т. 1. М., 2006. Гл. 27, § 4 (автор главы — О. Н. Садиков) (СПС «КонсультантПлюс»)). В комментарии под ред. П. В. Крашенинникова указывается, что «эта норма не нова» со ссылкой на ГК 1922 и 1964 гг. (Постатейный комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части первой / Под ред. П. В. Крашенинникова. М., 2011 (автор комментария к ст. 383 — О. А. Рузакова)); между тем ГК 1964 г. устанавливал в ст. 211 следующее: «Не допускается уступка требования о возмещении вреда, вызванного повреждением здоровья или причинением смерти». Таким образом, ГК 1964 г. явно ограничивал только уступку права требовать возмещения вреда, причиненного жизни или здоровью, в то время как ст. 383 ныне действующего ГК РФ распространила запрет и на универсальное правопреемство. <2> Судебная практика развивается аналогично (см., например, Определение ВС РФ от 29 сентября 1998 г. N 67-Впр98-5).
Вместе с тем п. 1 ст. 1183 ГК РФ устанавливает следующее правило: «Право на получение подлежавших выплате наследодателю, но не полученных им при жизни по какой-либо причине сумм заработной платы и приравненных к ней платежей, пенсий, стипендий, пособий по социальному страхованию, возмещения вреда, причиненного жизни или здоровью, алиментов и иных денежных сумм, предоставленных гражданину в качестве средств к существованию, принадлежит проживавшим совместно с умершим членам его семьи, а также его нетрудоспособным иждивенцам независимо от того, проживали они совместно с умершим или не проживали». Пункт 3 этой же статьи устанавливает, что в случае отсутствия лиц, имеющих право претендовать на описанные в п. 1 суммы, а равно при пропуске такими лицами срока соответствующие суммы включаются в состав наследства и наследуются на общих основаниях. Создается впечатление, что между ст. 383, 1112 и 1183 имеется коллизия, поэтому необходимо понять, идет ли речь в ст. 383 и 1112, с одной стороны, и в ст. 1183, с другой стороны, об одних и тех же явлениях. Статьи 383 и 1112 ГК РФ говорят соответственно о «требованиях… о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью» и о «праве на возмещение вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина». Создается впечатление, что эти статьи охватывают все рубрики вреда, причиненного жизни и здоровью, вне зависимости от времени их возникновения. Не так просто понять, о чем идет речь в ст. 1183 ГК РФ. Ясно, что говорится о «подлежавших выплате наследодателю, но не полученных им при жизни по какой-либо причине суммах… возмещения вреда, причиненного жизни или здоровью», однако неясно, относятся ли слова «иных денежных сумм, предоставленных гражданину в качестве средств к существованию» только к алиментам или они также относятся и к возмещению вреда, причиненного жизни или здоровью, и, таким образом, выступают в качестве критерия, по которому сумма возмещения вреда жизни или здоровью может перейти к совместно проживавшим с умершим лицам в порядке сингулярного преемства или к наследникам — в порядке универсального. Если допустить, что предоставление денежных сумм в качестве средств к существованию является также признаком, по которому определяется наследуемая часть требований о возмещении вреда, причиненного жизни и здоровью, то, видимо, было бы верно указать на следующее. Законодательство выделяет следующие виды вреда, причиненного жизни и здоровью: во-первых, это заработок либо доход, который потерпевший имел либо определенно мог иметь; во-вторых, это дополнительно понесенные расходы, вызванные повреждением здоровья, в том числе расходы на лечение, дополнительное питание, приобретение лекарств, протезирование, посторонний уход, санаторно-курортное лечение, приобретение специальных транспортных средств, подготовку к другой профессии (ст. 1085 ГК РФ). Тогда получается, что по наследству может переходить право на получение начисленных заработка или иного дохода потерпевшего; право на получение так называемых дополнительных расходов не переходит ни по наследству, ни в порядке частного преемства <1>. ——————————— <1> Видимо, таков подход КС РФ в Определении от 2 июля 2009 г. N 756-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Мешалкиной Любови Сергеевны на нарушение ее конституционных прав частями второй и третьей статьи 1112 Гражданского кодекса Российской Федерации».
Если же считать, что слова о средствах к существованию не относятся к денежным средствам, причитающимся в качестве компенсации вреда жизни и здоровью, то получится, что ст. 1183 ГК РФ прямо противоречит ст. 1112. Следовательно, при толковании ст. 1183 возможны следующие варианты: 1) к другим лицам переходят не все права требования возмещения причиненного жизни и здоровью вреда, а только отдельные его части, отвечающие критерию предназначения в качестве средств к существованию; 2) к другим лицам переходит право требовать возмещения причиненного жизни или здоровью вреда в полном объеме. При втором подходе затруднительно обосновать смысл ст. 383 ГК РФ. 4.2. Предпочтительное толкование. По мотивам, изложенным выше применительно к переходу права на получение компенсации за моральный вред, мы полагаем верным толкование, которое расширяет сферу действия ст. 1183 (насколько это возможно) и, соответственно, максимально ограничивает применение ст. 383 и 1112 в части исключения перехода права требовать возмещения вреда, причиненного жизни и здоровью. Личный элемент в правоотношении по взысканию вреда, причиненного жизни и здоровью, не должен выходить на первый план без достаточных к тому оснований. В отличие от компенсации морального вреда, которая в действительности в некотором смысле парадоксальна (нельзя деньгами компенсировать боль и страдание), возмещение вреда, причиненного жизни и здоровью, не содержит в себе никакого противоречия между личным (персональным) и имущественным. Так, убытки, возникающие вследствие причинения вреда жизни и здоровью, в классификации, принятой Комиссией по унификации европейского частного права, отнесены к денежным (pecuniary damage) <1>, что представляется единственно верным. Утраченный заработок представляет собой недополученный доход, выраженный в деньгах, в то время как дополнительные затраты на лечение, протезирование, обучение другой профессии представляют собой расходы, которые лицо должно понести для восстановления нарушенного права, выраженные в денежной форме. Совершенно непонятно, почему в случае смерти лица, которое понесло определенные расходы на лечение в связи с причинением увечья, причинитель вреда освобождается от возмещения расходов на лечение: получается, что издержки на такое лечение возлагаются на наследников, которые в повреждении здоровья никак не повинны. ——————————— <1> Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full edition. Vol. 4 / Ed. by C. von Bar, E. Clive. P. 3149 — 3150.
Г. Коциоль, проанализировав европейские правопорядки, указывает, что согласно всем им право на возмещение имущественного вреда, причиненного повреждением здоровья, может взыскиваться наследниками вне зависимости от того, изъявил потерпевший перед смертью намерение требовать возмещения или нет <1>. Г. Вендехорст отмечает, что она не знает ни одной правовой системы, в которой было бы принято иное решение <2>. ——————————— <1> Koziol H. Op. cit. P. 29. <2> Wendehorst C. Wrongful Death and Compensation for Pecuniary Loss // European Tort Law 2006 / Ed. by H. Koziol, B. Steininger. P. 36.
Несколько сложнее вопрос о возмещении вреда личности, который был причинен, но расходы на лечение еще не были понесены, поскольку жертва погибла. Возникает вопрос: должны ли возлагаться негативные последствия поведения причинителя вреда на его имущество или то обстоятельство, что причиненный вред так и остался в «неимущественной» сфере потерпевшего, не успев перерасти в конкретные имущественные потери, освобождает причинителя от возмещения? Представляется, что к этому вопросу в полной мере применимы приведенные выше аргументы, касающиеся наследования права на компенсацию морального вреда; в частности, существенное значение должно иметь соображение, хотя и проистекающее из наличия у гражданского права превентивной функции (что спорно), но тем не менее уместное: право не может содержать регулирование, при котором убить потерпевшего дешевле, чем оставить в живых <1>. ——————————— <1> Koziol H. Op. cit. P. 30.
Изложенные выше применительно к сингулярному переходу права на компенсацию морального вреда выводы, как представляется, могут быть применены и к частному преемству в праве искать компенсации за вред, причиненный жизни и здоровью. Обеспечение свободного оборота прав требования о компенсации морального вреда и вреда, причиненного жизни и здоровью, может привести к положительным последствиям: возможность для потерпевшего уступить свои права и таким образом получить возмещение из иного источника; увеличение шансов на получение компенсации потерпевшими, а также рост размеров получаемых ими сумм; увеличение вероятности того, что с причинителя вреда будут взысканы справедливые суммы; усиление переговорной позиции потерпевшего при попытках достигнуть мирового соглашения. При разграничении сфер действия ст. 383, 1112 и 1183 ГК РФ применительно к возмещению вреда, причиненного здоровью, ВС РФ разъяснил следующее: «Учитывая, что в силу части второй статьи 1112 Гражданского кодекса Российской Федерации… право на возмещение вреда, причиненного жизни или здоровью потерпевшего, не входит в состав наследства, его наследники вправе обращаться с самостоятельными исками в суд либо вступать в процесс в порядке процессуального правопреемства (статья 44 ГПК РФ) лишь по требованиям о взыскании фактически начисленных потерпевшему в счет возмещения вреда, но не выплаченных ему при жизни сумм» <1>. Таким образом, ВС РФ в качестве критерия наследуемости права на возмещение вреда жизни или здоровью ввел критерий «фактического начисления». Как представляется, денежные суммы, причитающиеся наследодателю на дату смерти, могут переходить по наследству, однако наследники не вправе требовать пересчета этих сумм. ——————————— <1> Пункт 5 Постановления Пленума ВС РФ от 26 января 2010 г. N 1 «О применении судами гражданского законодательства, регулирующего отношения по обязательствам вследствие причинения вреда жизни или здоровью гражданина».
Заслуживает поддержки вынесенное Московским городским судом Определение, в котором суд оставил в силе решение о взыскании в пользу наследников расходов, понесенных на лечение; довод о противоречии решения ст. 1112 ГК РФ был отклонен Судебной коллегией <1>. В другом деле тот же суд отменил решение районного суда, которым было отказано в иске о взыскании в пользу наследника расходов на лечение погибшего гражданина со ссылкой на ст. 1112 ГК РФ, мотивировав Определение тем, что расходы на лечение будущий наследник понес еще до смерти, следовательно, речь идет не о правопреемстве, а о требовании, первоначально возникшем в лице истца <2>. ——————————— <1> Определение Московского городского суда от 14 марта 2011 г. по делу N 33-6521 (СПС «КонсультантПлюс»). <2> Определение Московского городского суда от 28 октября 2011 г. по делу N 33-35010 (СПС «КонсультантПлюс»).
Положение п. 1 ст. 1183 ГК РФ позволяет лучше понять идею ст. 383 в части уплаты алиментов: необходимо различать алименты за период, который прожил получатель, и право требовать уплаты алиментов на будущее время. Алиментные права в той части, в которой они относятся к прожитому получателем периоду, подлежат сингулярному либо универсальному переходу по правилам соответственно п. 1 и 3 ст. 1183 ГК РФ. Правило о запрете перехода права требовать уплаты алиментов нужно понимать двояким образом: во-первых, нельзя передать право требовать уплаты алиментов, с тем чтобы продолжительность их выплаты была привязана к длительности жизни (либо периода нетрудоспособности) другого лица (и в этом смысле правило о запрете перехода можно рассматривать как элемент определения суммы, размера алиментного обязательства); во-вторых, не допускается уступка права требовать уплаты алиментов за период, прожитый получателем, что объясняется патернализмом, т. е. заботой правопорядка о гражданах, которые могли бы неразумно распорядиться правом на взыскание алиментов и тем самым лишить себя средств к существованию <1>. ——————————— <1> По всей видимости, если по правилам п. 3 ст. 1183 ГК РФ к наследникам перешло право требовать уплаты алиментов за время жизни умершего, которое ранее возникло в лице наследодателя, то это требование будет способно и к сингулярному преемству, поскольку причина ограничения его способности к переходу — патернализм — отпала со смертью наследодателя.
В связи с изложенным полагаем, что содержащееся в ст. 383 и 1112 ГК РФ исключение преемства в праве требовать компенсации вреда, причиненного жизни и здоровью, требует ограничительного толкования, а ст. 1183 — расширительного. Так, правило ст. 383 ГК РФ в части ограничения перехода по наследству права на компенсацию личного вреда должно истолковываться в том смысле, что не подлежат начислению и взысканию денежные средства, присужденные в качестве компенсации за вред жизни и здоровью в форме периодических выплат, за период после смерти потерпевшего. Обосновать такое ограничение можно функциональным единством с запретом перехода обязанности по уплате алиментов: продолжительность жизни (или применительно к алиментам — нетрудоспособности) получателя и в обязательстве по уплате алиментов, и в обязательстве по возмещению вреда, причиненного здоровью, выступает как элемент определения размера обязательства; допущение замены продолжительности жизни получателя продолжительностью жизни другого лица могло бы превратить и обязательство по уплате алиментов, и обязательство по компенсации причиненного здоровью вреда в бесконечное с точки зрения размера. Думается, что право требовать компенсации вреда, причиненного жизни и здоровью, предоставляемое в виде периодических выплат, обладает сходством с алиментным правом: это требование также дается в качестве средств к существованию. Таким образом, систематическое толкование ст. 383 ГК РФ должно привести к выводу о том, что право на взыскание причиненного жизни и здоровью вреда не может переходить по наследству лишь в том смысле, что периодические выплаты не подлежат начислению после смерти наследодателя; при этом право требовать компенсации личного вреда за период до смерти потерпевшего, а равно дополнительные расходы на лечение и т. д. не охватывается нормой ст. 383 ГК РФ: оно переходит к иным лицам в силу ст. 1183 ГК РФ. Аналогично должна толковаться ст. 1112 ГК РФ.
