(«Культура: управление, экономика, право», 2008, N 1)
ВУЛЬГАРНЫЕ ЭКЗЕРСИСЫ
(ЗАМЕТКИ О ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КРИТИКЕ НАШЕГО ВРЕМЕНИ)
И. ИСАКОВ
Оно заманчиво, можно пуститься писать
модные картинки, портретики за деньги.
Да ведь на этом губится,
а не развертывается талант.
Гоголь. «Портрет»
Вопрос о том, нужна ли в принципе художественная критика, — из разряда риторических. Несомненно, что публикации о выставках, разбор произведений искусства насущно необходимы. С их помощью художественная жизнь во всем своем многообразии получает логическое завершение: художники в широком смысле слова получают информацию о выставках, произведениях коллег, о новых тенденциях в их виде творческой деятельности, а зрители, любители искусства имеют возможность четко и уверенно ориентироваться в художественном процессе, приобретать дополнительные сведения о тех, кто уже имеет имя в искусстве или только входит в него, обращая на себя внимание новаторскими или скандальными работами во всех областях творческой деятельности.
Другое дело, что критика порой подменяется завуалированной рекламой, когда вместо качественного и серьезного разбора публикуется развернутый и прямолинейный по посылу безудержный панегирик, который читать неловко, поскольку неясно, ради чего он написан.
В связи с этим стоит вспомнить историю давнего времени, когда подобные псевдокритические рассуждения были в новинку. То есть существовали идеологические стандарты и рамки свободы творчества, им соответствующие. И все, что в них, как в прокрустово ложе, не вписывалось естественно и несомненно, в буквальном смысле слова отсекалось, вычеркивалось, в том числе и через критические статьи. Они, будучи таковыми только в смысле отрицания чего-либо новаторского или новомодно-прозападного, давали образец того, как надо создавать произведения искусства в разрешенных его границах, становились еще и уроком, предупреждением всем, кто хотел попробовать то, что не было еще официально разрешено. Прочитав статью того давнего времени в советской печати, можно было понять, что было хорошо и что плохо с точки зрения власти и линии партии. И сделать собственные выводы прямо противоположно тому, что утверждал автор той или иной статьи. Справедливости ради надо заметить, что при всей откровенной пропагандистской установке такие отклики на те или иные события художественной жизни написаны были профессионально, четко и достаточно убедительно в своей конкретике, причем не случайными людьми, а дипломированными искусствоведами. Вот на этом фоне поразил факт публикации в одном из популярных изданий статьи о творчестве недавно ушедшего из жизни художника, которую написала его жена. Это были не воспоминания, а именно критическая статья с некоторым пафосом, подписанная к тому же псевдонимом. Сейчас материал о художнике или скульпторе может написать любой, кто договорится с автором картин или иных произведений искусства, — друг, сват, брат. Не обходится тут и без искусствоведов, причем известных в своем кругу. Их статьи о чьем-либо творчестве — знак престижа, показатель творческих достижений художника, что бы мы под этим ни понимали. Это в первые годы перестройки ныне достаточно известная журналистка могла в своем отклике на выставку Фалька в популярной тогда газете в первом же абзаце признаться, что не является специалистом и пишет о художнике как вдумчивый и искренний зритель, почитатель его таланта. Теперь подобных объяснений не требуется никому — ни критикам, ни читателям. Существует так называемая фигура умолчания, когда все все понимают и принимают правила игры. Самое удивительное в таком парадоксе: невысокий уровень критики, как непредвзятого и независимого разбора произведений искусства, заметить как раз в околохудожественных изданиях. А в серьезной прессе, для которой связанное с культурой есть часть общенационального интереса, при всем следовании курсу и формату издания ангажированности, рекламного душка меньше, чем в изданиях специальных. И это искренне радует, потому что оказывается, что художественная критика пережила этап сервильности и погони за востребованностью. В конце концов, дело не в том, чтобы критическое выступление было бесстрастным и безадресным, а в том, что оно обязано быть самим собой — по возможности объективным разбором произведения искусства, судьбы творческого человека, где заметна и авторская позиция критика, его личность, его убеждения, привязанности, и то, что критик не принимает, но интерпретирует в качестве современной реалии.
Для разговора о том, что теперь стало с художественной критикой, стоит сделать маленький историко-литературный экскурс. Для этого достаточно перечитать повесть «Портрет», входящую в хрестоматийно известный со школьных лет цикл «Петербургских повестей» Гоголя. Вкратце напомним фабулу этого замечательного произведения русской классической литературы. Подававший надежды молодой художник Чартков мистическим образом становится обладателем целого состояния, и, вместо того чтобы потратить его на совершенствование своего мастерства, он делает все, чтобы стать модным художником. Его имя становится известным, от заказов нет отбоя, но, увидев на пике своей известности картину своего сверстника и товарища, прославленный живописец понял, что растратил свой талант напрасно, что привело его сначала к сумасшествию, а затем и к смерти. Конечно, Гоголь несколько преувеличивал потрясение своего героя — понятно, что за годы приобретения имени в искусстве Чартков не мог не придумать для себя нечто вроде защиты от подобных потрясений. А если говорить о современных живописцах подобного толка, то психика у них достаточно устойчива, поскольку уже в годы учебы или даже до поступления в художественные учебные заведения они прекрасно понимают, как надо двигаться по дороге к признанию и что надо сделать, чтобы стать популярным художником. И происходит это благодаря публикациям в прессе, телевизионным и радиосюжетам об искусстве. Однако на два слова буквально еще раз обратимся к судьбе Чарткова. Примечательно, что на следующий же день после получения неожиданной спонсорской помощи, как сказали бы сейчас, молодой человек направился в редакцию известной газеты. (Заметим, что Гоголь и героя повести «Нос» направляет в газетную экспедицию, чтобы там тот дал объявление о необыкновенной пропаже, у него случившейся.) В комментариях к повести можно прочитать, что намекает автор «Портрета» на одиозную «Северную пчелу» не менее одиозного Булгарина, но в данном случае важна сама ситуация. Гоголь не пишет, сколько Чартков заплатил за статью о себе. В повести есть указание на то, что в очередном номере, то есть практически сразу же после посещения им редакции, появилась разудалая по бесстыдству и нахрапистости рекламная заметка о нем, что и сделало его популярным в городе, хотя он не создал еще ничего достойного славословий, высказанных в его адрес. Чехов в рассказе «Ионыч» трижды обращается к образу главного героя рассказа, показывая, как нас учили на уроках литературы, изменение в его общественном положении, в его характере. Гоголь за полвека до Чехова использует практически тот же прием: в тексте произведения трижды указывается, что Чартков ходил в редакцию газеты. И каждый раз затем следует авторское пояснение, из которого становится ясно, как с помощью публикаций такого рода растет интерес публики к его творчеству. Собственно говоря, получается, что не талант, не упорство в поисках идеала, а выступления в печати сделали Чарткова звездой первой величины, при том, что его чисто художественные достижения были более чем сомнительны. В связи с этим вполне может быть, что причиной его творческого кризиса, перешедшего в скоротечную душевную болезнь, стало не только то, что художник понял, что другой поистине может лучше его, а то, что успеха его бывший товарищ добился именно талантом, самоотверженным служением своему призванию, а не помощью беспринципных критиков. Снова приходится повторить, что чаще всего у современных художников, скульпторов нервы крепче, так что удивить их, вывести из душевного равновесия достаточно сложно. Вполне может быть, что они не слышали монолога великого советского сатирика Райкина о том, что было бы проще, если бы в учреждениях рядом со списком и телефонами сотрудников указывалось, сколько они берут. Но то, что действенность метода, так хорошо и продуктивно освоенного Чартковым, им знакома, свидетельствует практика художественной жизни. Приведу лишь два примера из собственного опыта сотрудничества с художниками.
1. В одном из ведущих выставочных залов проходила персональная выставка трех молодых художников. Творчество одного из них показалось мне заслуживающим внимания. И когда художник предложил написать заметку о нем в известную газетку художественного толка, я ответил согласием, отказавшись из благих намерений от вознаграждения, чтобы поддержать начинающего автора. Без моего ведома часть моей статьи была опубликована в альбоме, которую та же газета выпустила в связи с выставкой, которую она же и проводила. Знакомство с альбомом оставило удручающее впечатление. И цитирование моего текста без моего ведома было здесь не главным разочарованием. Нельзя сказать, что работы художников, репродукции которых публиковались в данном альбоме, были непрофессиональны. Другое дело, что почти во всех них был заметен душок самодовольства и уверенности, что именно так и нужно рисовать, чтобы иметь коммерческий успех. Пожалуй, здесь могло быть достаточно много последователей несчастного Чарткова, которые не сомневались, что славу можно обрести любой ценой. Причем в буквальном смысле слова. В результате заметна стала вполне отлаженная система создания имени в искусстве — заказная и хвалебная статья в газете, участие в выставке в зале, который снимает газета, публикация в альбоме газеты, выступающей в роли издательства. И так далее в том же духе. Понятно, что участвовать в подобном творческом конвейере неприятно и непросто для уважающего себя таланта, но по-другому, если нет чьей-либо поддержки, добиться успеха практически невозможно. А краски, холсты, аренда мастерской, место на выставке стоят недешево. Вот и приходится идти на предлагаемые критикой в данном случае условия, чтобы не остаться незамеченным. Ясно, что и критика здесь не самое приемлемое место приложения сил: разбора никто не требует по определению, а хвалить кого-то по обязанности тоже не так уж бесследно проходит для души автора той или иной статьи.
2. Известный художник и скульптор, младший представитель легендарной творческой династии предложил написать статью о его живописи для сборника, посвященного этой семье деятелей искусства. Без четкого определения ракурса и содержания работы, но с обязательством оплатить ее по мере готовности. В неимоверно сжатые сроки статья была написана, в еще более короткое время отвергнута без каких-либо вразумительных объяснений. В результате нет никаких гарантий, что она частично или полностью не будет использована: отсутствие договора здесь не имеет никакого значения, поскольку и при наличии такового достаточно трудно доказать свою правоту. Да и тогда, когда при упорстве, настойчивости и наличии достаточных средств на суды и времени на их посещение будет все же доказано, что не факт, критик автоматически окажется вне поля художественной критики. Он станет нарушителем спокойствия, изгоем, человеком ненадежным, так и оказывается, что добиваться справедливости в подобной ситуации — себе дороже, хотя жалко затраченного труда и выстраданных, продуманных мыслей и выводов. Эта ситуация показывает отношение к критике именитых художников, что не противоречит, в общем-то, тому же и применительно к художникам молодым.
Вот и выходит поэтому, что на самом деле настоящая критика нужна только любителям и ценителям искусства, которые относятся к нему искренно и непосредственно. Но именно их-то такая имитация разговора о произведении искусства обманывает, давая вместо размышлений об особенностях творческой манеры и судьбы того или иного художника нечто вроде рекламного ролика, но сделанного в виде статьи. Художник Чартков хотел иметь много заказчиков, поэтому и обратился в газетенку за публикацией о себе. Теперешние статьи о художниках нередко пишутся для того, чтобы указать на их статус, ведь по месту публикации, по размеру ее, по именитости критика, взявшегося за представление данного творческого дарования, сведущие люди могут узнать, как развивается не только творческая деятельность бенефицианта, а то, чего он достиг в околохудожественной деятельности. Так статья становится чем-то вроде ценника, что понимают все, имеющие отношение к ее появлению. Проигрывает здесь зритель, который доверяет печатному слову и принимает восхваления кого-либо как должное, то, что по праву, по заслугам закономерно принадлежит данному корифею от изобразительного искусства, раз о нем столь похвально отзываются в печати. И нет или почти нет уже той непредвзятости, которая была в статье Батюшкова «Прогулка в Академию художеств», которая была опубликована в начале девятнадцатого века, то есть почти двести лет назад. И это при том, что Батюшков убежденно доказывал те принципы, которые казались ему принципиальными, что не помешало его статье стать не только рецензией, но и образцом художественной критики, фактом литературы.
Из сопоставления далекого прошлого с прагматичным настоящим вовсе не следует, что критики перевелись совсем и их не печатают серьезные издания. Если говорить об академических сборниках и монографиях, которые в России всегда отличала фундаментальность и компетентность, они есть и самим фактом своего появления показывают возможный уровень художественной критики, как явления общекультурного свойства. Есть и сейчас свои Стасовы и Крамские, свои Эфросы и Алпатовы, чье мнение авторитетно и значимо, как указание на вектор художественных исследований. Но эти исследования адресованы не широкой публике, а небольшой прослойке почитателей искусства, для которых подобные роскошные и дорогие издания могут быть теперь вообще недоступны. Но если возвращаться к установившейся практике, когда рецензия на выставку становится безудержным славословием самого явного толка, такая критика, схожая с рекламой, вряд ли нужна, поскольку являет пример самообмана и навязывания критериев суждения о произведениях искусства, которые далеки от истины и соответствуют больше не правде, а договорной цене за подготовку материалов. За такую критику стыдно еще и потому, что она не только своим присутствием в художественном процессе размывает представления о достойном, но и бросает тень обслуживания того или иного имени на все, что появляется рядом, даже в том случае, если авторы честно и искренно хотели передать свое впечатление о творчестве заинтересовавшего их художника. Так что с какой бы стороны ни стали мы обсуждать такие пиар-кампании от искусства, в них очевиден прежде всего вред по всем статьям, в буквальном смысле слова. Но как бы ни остро было осуждение такого рода искусствознания, оно не исчезнет в одночасье, отвечая злобе дня и насущным потребностям художественного процесса. Несомненно, каков последний, такова и массовая критика его, если брать за пример самые типичные ее образцы. И вот этот разрыв между идеалом, тем, что обязано быть непременно, и тем, что существует в реальности, с годами становится все значительнее и заметнее, напоминая непреодолимую пропасть, в которой может исчезнуть представление о норме и порядочности, задавленное коммерческой стороной арт-жизни. Остановить сползание в такую бездну, в бесовщину, наверное, сложно, но достижимо. Еще возможнее предупредить девальвацию критических высказываний через доказательство их ущербности и бесперспективности, на что и хотелось бы обратить внимание в данном случае, в этом рассказе о том, что давно стало привычным и обиходным. Может быть, данная статья, несмотря на свою нарочитую эмоциональность, нелицеприятность суждений и выводов, станет поводом для дискуссии о художественной критике. По сути говоря, речь шла и о поиске идеала, гармоничного соотношения между желаемым и действительным, которое современная художественная критика, какой она заявлена в столице России, достигла как-то болезненно и однобоко, вместо неукоснительного следования идеалу и искания его в художественной практике любого рода. А это, в свою очередь, вызывает уже не удивление, поскольку как-то все устоялось и существует в рамках творческой деятельности, а сожаление, горечь и протест, как то, чего не должно быть ни при каких условиях.
