Мазуренко Максим Александрович, соискатель кафедры теории и истории права и государства Кубанского государственного аграрного университета.
В статье рассматриваются сущностные положения речи П. А. Александрова по делу В. И. Засулич, опубликованной в ряде изданий и отражающей изменение общественного правосознания российского общества второй половины XIX в.
In article intrinsic positions of speech of P. A. Aleksandrov on V. I. Zasulich’s published in a number of editions and reflecting change of public sense of justice of the Russian society of second half XIX century business are considered.
Известное дело Веры Засулич имело место в конце 1870-х гг., т. е. в период активизации революционного движения в России. Вера Ивановна Засулич обвинялась в покушении на убийство Петербургского градоначальника генерала-адъютанта Ф. Ф. Трепова, совершенном ею путем выстрела из пистолета 24 января 1878 г. в служебном помещении Трепова, к которому она пришла под видом заявительницы, записавшейся на личный прием. Председательствующим на этом суде был выдающийся российский юрист А. Ф. Кони, а защитником Засулич — адвокат П. А. Александров, судебная речь которого существенно повлияла на вердикт суда присяжных заседателей.
Мотив совершенного деяния был обусловлен поведением самого Трепова и тюремных начальников. 13 июля 1877 г. градоначальник инспектировал петербургский дом предварительного заключения. Войдя во двор, повстречался с группой заключенных, среди которых находился и Боголюбов. Все они были в тюремных одеждах и, поравнявшись с Треповым, сняли шапки и поклонились. Трепов, видимо, не обратил на них внимания, поскольку при повторной встрече Боголюбов не стал здороваться, чем вызвал раздражение Трепова, который закричал: «В карцер! Шапку долой!» — и сделал движение, намереваясь сбить с головы Боголюбова фуражку. Боголюбов машинально отшатнулся, и от быстрого движения фуражка свалилась с его головы. Большинство смотревших на это решили, что Трепов ударил Боголюбова. Начались крики, стук в окна. Трепов, потрясая кулаками, что-то кричал. О событиях 13 июля появились сообщения в газетах [1]. Указанные детали имеют важное значение.
Дело в том, что по приказу Трепова Боголюбову было назначено дисциплинарное наказание в виде 25 ударов розгами. Однако, хотя Боголюбов по приговору суда был лишен всех прав состояния, приговор еще не успел вступить в законную силу [2] и, соответственно, приказание Трепова было незаконным. Между тем по городу поползли слухи, что Боголюбову дали не 25 розг, а секли до потери сознания. Это вызывало возмущение общественности и настроения об отомщении среди части населения молодого возраста [3]. Этим настроениям поддалась дочь дворянина, двадцатидевятилетняя Вера Засулич, участница народнического движения. По картотеке описаний в департаменте полиции она значилась как несколько лет назад привлекавшаяся по делу Нечаева [4]. На приеме у градоначальника она стреляла в него, но лишь ранила. Следствие по делу Засулич велось быстро и к концу февраля 1878 г. было окончено. Обвинением деяние Засулич квалифицировалось как умышленное, с заранее обдуманным намерением, что соответствовало ст. ст. 9 и 1454 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных («предумышленное убийство»). Данный состав преступления предусматривал лишение всех прав состояния и ссылку на каторжные работы на срок от 15 до 20 лет.
Здесь важно отметить, что при решении вопроса о квалификации интенсивно и болезненно, на разных уровнях обсуждался вопрос о том, не следует ли квалифицировать деяние Засулич как террористический акт и придать ему тем самым статус уголовно-политического дела со всеми вытекающими из этого последствиями. В итоге было решено не делать процесс политическим. Здесь решающее слово было за министром юстиции К. И. Паленом, который отдал необходимые распоряжения, в т. ч. направить дело вместо Особого присутствия в Петербургский окружной суд — в соответствии с Уставом уголовного судопроизводства и Законом 1872 г. Кроме того, при рассмотрении дела Засулич государственная юстиция предложила обвинителям не давать в речи оценки действий Трепова. Такое условие, однако, не было принято С. А. Андреевским и В. А. Жуковским, которые выступать обвинителями в этом процессе отказались. Согласие дал К. И. Кессель.
Председатель Петербургского окружного суда А. Ф. Кони через прокурора судебной палаты А. А. Лопухина получил распоряжение министра юстиции назначить дело к рассмотрению на 31 марта с участием присяжных заседателей. Засулич заявила, что избирает своим защитником присяжного поверенного П. А. Александрова. Ровно в 11 часов утра 31 марта 1878 г. открылось заседание Петербургского окружного суда под председательством А. Ф. Кони при участии судей Сербиновича и Дена. Пресса отмечала, что зал окружного суда был переполнен [5]. Председательствующий сделал вначале необходимые объявления, затем был оглашен обвинительный акт, в котором указывалось, что поскольку деяние В. Засулич было квалифицировано по ст. 1454 Уложения о наказаниях, то, согласно ст. 201 Устава уголовного судопроизводства, дело подлежит рассмотрению С.-Петербургского окружного суда с участием присяжных заседателей.
На вопрос, признает ли она себя виновной, Засулич ответила: «Я признаю, что стреляла в генерала Ф. Ф. Трепова, причем могла ли последовать от этого рана или смерть, для меня было безразлично». Свой поступок объяснила так: «Я по собственному опыту знаю, до какого страшного нервного напряжения доводит долгое одиночное заключение… Я могла живо вообразить, какое адское впечатление должна была произвести экзекуция на всех политических арестантов, не говоря уже о тех, кто сам подвергся сечению, побоям, карцеру, и какую жестокость надо было иметь для того, чтобы заставить их все это вынести по поводу не снятой при вторичной встрече шапки… Мне казалось, что такое дело не может, не должно пройти бесследно. Я ждала, не отзовется ли оно хоть чем-нибудь, но все молчало, и в печати не появлялось больше ни слова. Тогда, не видя никаких других средств к этому делу, я решилась, хотя ценою собственной гибели, доказать, что нельзя быть уверенным в безнаказанности, так ругаясь над человеческой личностью» [6]. Далее началось судебное следствие.
После опроса Засулич и свидетелей согласно Уставу уголовного судопроизводства и сложившемуся порядку первым выступил государственный обвинитель Г. И. Кессель. Это выступление [7] было строго формализовано и лишено каких-либо обобщений, выходивших за чисто юридическую сторону дела, в связи с чем в исторической литературе оно оценивается большей частью как «бесцветное». Однако если иметь в виду эту «чисто юридическую сторону дела», основанную на действующих в тот момент государственных законах, то прокурор был достаточно убедителен.
Следует отметить, что речь адвоката Александрова была построена на анализе не столько юридических аспектов, сколько нравственных и общественно-политических, что легко обнаруживается при ознакомлении с содержанием выступления Александрова. Так, присяжный поверенный говорил: «(С прокурором) мы расходимся лишь в весьма немногом но тем не менее задача моя после речи господина прокурора не оказалась облегченной. Не в фактах настоящего дела, не в сложности их лежит его трудность; дело это просто по своим обстоятельствам, до того просто, что если ограничиться одним только событием 24 января, тогда почти и рассуждать не придется. Кто станет отрицать, что самоуправное убийство есть преступление; кто будет отрицать то, что утверждает подсудимая, что тяжело поднимать руку для самоуправной расправы? Все это истины, против которых нельзя спорить, но дело в том, что событие 24 января не может быть рассматриваемо отдельно от другого случая: оно так связуется, так переплетается с фактом совершившегося в доме предварительного заключения 13 июля, что если непонятным будет смысл покушения, произведенного Засулич на жизнь генерал-адъютанта Трепова, то его можно уяснить, только сопоставляя это покушение с теми мотивами, начало которым положено было происшествием в доме предварительного заключения» [8]. И далее адвокат очень подробно разбирает действия Трепова, которые, собственно, и послужили поводом для всех последующих событий, и отношение к ним подсудимой, а также детально описывает ее прошлую жизнь, показывая неслучайность ее поступка.
И опять же речь не идет о правовой стороне дела, более того, Александров не делает ни одной ссылки на конкретные нормы права. А там, где он все же касается юридического аспекта, делает это максимально выигрышно для своей подзащитной, и в этом, собственно, проявилось его мастерство как защитника. Во многом именно усилия адвоката дали повод М. Н. Каткову не без иронии назвать процесс Засулич как «дело петербургского градоначальника Трепова, судившегося по обвинению в наказании арестанта Боголюбова» [9]. Так, защитник обращал внимание на то, что смерти не наступило, а умысел выстрела именно на смерть отнюдь не доказан. Выстрел все-таки был, это факт, но результатом его стала только рана, как оказалось, неопасная для жизни. Значит, покушения на убийство нет, и вести речь об ответственности нужно только в пределах этого последствия. А каково оно, это последствие, в сравнении с тем благородным мотивом, которым руководствовалась эта девушка, на своем тюремном прошлом опыте познавшая все ужасы унижения человеческого достоинства и положившая для защиты угнетаемых свою свободу и даже, возможно, жизнь?
Присяжных заседателей это впечатлило. О том, как повлияла речь адвоката Александрова, свидетельствует решение суда присяжных.
На первый же вопрос председателя суда, виновна ли Засулич в том, что она сделала, присяжные ответили — нет, не виновна; все остальные вопросы автоматически отпали. Вердикт присяжных по делу Веры Засулич вызвал открытое ликование больших толп молодежи, собравшихся на улицах вблизи здания суда, по свидетельству очевидцев, было 1,5 — 2 тысячи людей [10]. Между тем в тот же день была предпринята попытка арестовать Засулич и содержать ее в доме предварительного заключения впредь до особого высочайшего распоряжения. Но этого сделать не удалось — она скрылась, уехала за границу, где явилась одной из основательниц «группы освобождения труда» — нового тогда в России социал-демократического направления.
Мы полагаем, что необходимо оценивать итоги данного процесса по меньшей мере с двух позиций: с точки зрения чисто юридической и с точки зрения общественно-политической.
Первая позиция в историко-правовых исследованиях обычно не рассматривается, точнее, на этом вопросе не акцентируется внимание, что представляется неправильным. Как показывает анализ материалов процесса, событие преступления в виде покушения на убийство и виновность в его совершении Засулич не вызывают никаких сомнений. Юридическая сторона дела имела свое логическое завершение — приговор был Сенатом отменен как незаконный. Но есть и другая позиция — общественно-политическая. Именно с этой позиции оценивался процесс по делу Засулич в советской исторической литературе, где даже не ставился вопрос о виновности Засулич — она, безусловно, была героем. Л. Максимова справедливо замечает, что признание невиновности Засулич свидетельствовало отнюдь не о беспристрастности и праведности суда над ней, а об общественных настроениях того времени, а также о том, что авторитет государственной власти был невысок [11]. Дело в том, что в любом государстве преступление есть общественно опасное деяние, и такое деяние не может быть ненаказуемым. Если оно ненаказуемо, как это имело место в деле Засулич, и, более того, приветствуется обществом, то это есть свидетельство глубочайшего общественно-государственного кризиса. Одна общественная сила — государственная власть — пыталась разрешить его усилением репрессий (так, после процесса Засулич все покушения на должностных лиц стали расцениваться как теракты), другая общественная сила — революционные организации — путем террора и пропаганды. Самодержавие и революционное движение — две крайние позиции, не желавшие идти на компромисс. А в середине — основная часть общества, которая, наблюдая это из своей повседневной жизни, делала свой выбор. По делу Засулич общество сделало выбор не в пользу власти, согласившись, по сути, с тем, что юридические государственные законы становятся ничтожными перед преобладающим общественным настроем.
Адвокат П. А. Александров уловил этот нюанс и использовал его для защиты Засулич в полной мере. Его судебная речь, опубликованная в ряде изданий, отражала изменение общественного правосознания российского общества второй половины XIX в.; этот процесс был чрезвычайно противоречивым, и у власти не нашлось в итоге достаточных духовных, интеллектуальных и организационных усилий для сохранения целостности Российского государства, которое было разрушено в начале XX в.
Литература
1. Голос минувшего. 1918. N 7/9. С. 148.
2. Кони А. Ф. Воспоминания о деле Веры Засулич // Избранные произведения. М., 1956. С. 534.
3. Морозов Н. А. Повести моей жизни. М.: Политиздат, 1962. Т. 2. С. 196.
4. Нечаева Л. Два выстрела. Звездный час террористки // Первое сентября. 1998. N 44.
5. Русские ведомости. 1878. N 85.
6. Из письма С. А. Андреевского министру юстиции И. Г. Щегловитову от 14 сентября 1914 г. // Былое. 1923. N 21. С. 88.
7. Кессель К. И. Речь обвинителя по делу Веры Засулич // Прокурорский надзор. 2001. N 3. С. 23 — 29.
8. Судебные речи известных русских юристов / Сост. Е. М. Ворожейкин. М., 1957. С. 28.
9. Катков М. Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей» (1878 г.). М., 1897. С. 161.
10. Левин Ш. М. Две демонстрации // Исторические записки. 1955. Т. 54. С. 255.
11. Максимова Л. Опасное противостояние: российский политический сыск и революционеры // Бельские просторы. 2004. N 3. С. 27.
