ЦААДЖИН БИЧИГ — КОДЕКС ФЕОДАЛЬНОГО ПРАВА КАЛМЫКОВ XVII ВЕКА
Ц. А. САРАНГОВ
Сарангов Церен Александрович — соискатель кафедры теории и истории государства и права Кубанского государственного университета.
Калмыцкое право всегда привлекало к себе внимание исследователей. Вобрав в себя наиболее важные нормы монгольского права, оно стало основным правовым регулятором жизни калмыцкого народа, просуществовав, практически в неизменном виде, вплоть до середины XIX века. Исследователи калмыцкого права рассматривали его не только как законодательный памятник, но и как источник для изучения политического и социально-экономического строя калмыков. К Цааджин Бичиг (Монголо-ойратские законы 1640 г., Степное уложение, Их цааз) обращаются и современные исследователи — специалисты по монгольскому праву, праву бурят, алтайцев и других монгольских народов. История изучения калмыцко-монгольского права насчитывает более двух столетий. Первый перевод на русский язык Великого уложения 1640 г. был выполнен В. М. Бакуниным <1>. С тех пор были предприняты неоднократные публикации текстов крупнейших законодательных актов средневековой Монголии и Калмыкии, их переводов и исследований. Существуют и работы, посвященные истории изучения права Монголии в целом <2>. ——————————— <1> Бакунин В. М. Перевод с права мунгальских и калмыцких народов. М., 1776. <2> См., например: Гурлянд Я. И. Степное законодательство с древнейших времен по XVII столетие. Казань, 1904; Голстунский К. Ф. Монголо-ойратские законы 1640 года, дополнительные указы Галдан-хунтайджия и законы, составленные для волжских калмыков при калмыцком хане Дондук-Даши. СПб., 1880; Уложение китайской палаты внешних сношений / Пер. С. Липовцева. СПб., 1828; Халха Джирум. Памятник монгольского феодального права XVIII в. / Сводный текст и перевод Ц. Ж. Жамцарано. М., 1965; Цааджин Бичиг. Цинское законодательство для монголов 1627 — 1694 гг. / Перевод и комментарии С. Д. Дылыкова. М., 1998.
К наиболее крупным юридическим памятникам монголов исследователи относят Ясу Чингисхана, утвержденную на курултае в 1206 году; Великое уложение 1620 г.; Монголо-ойратские законы 1640 г.; сборник законов «Халха Джирум»; Уложение Китайской палаты внешних сношений, впервые изданное в 1789 г., и сборник «Улан хацарт» <3>. ——————————— <3> Восемнадцать степных законов. Памятник монгольского права XVI — XVII вв. / Перевод с монгольского, комментарии и исследование А. Д. Насилова. СПб., 2002. С. 9.
О существовании и применении Ясы Чингисхана исследователи узнали из Секретной миссии монголов и из Сборника летописей Рашид-ад-Дина <4>. Рашид-ад-Дин рассматривал Ясу как письменный законодательный памятник. Он сообщал, что после победы над Ван-ханом Чингисхан, созвав великий курултай для своего утверждения на престоле, издал строгие законы <5>. Сохранившиеся в летописи фрагменты Ясы содержат нормы административного, уголовного, гражданского права, положения об охоте, особенности быта монголов в период образования империи. ——————————— <4> Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. III. М.-Л.: АН СССР, 1946; Он же. Сборник летописей. Т. II. М.-Л.: АН СССР, 1960. <5> Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. III. М.-Л.: АН СССР, 1946. С. 135.
Один из исследователей калмыцкого права Я. И. Гурлянд проанализировал развитие степного законодательства начиная от его зарождения и заканчивая XVII веком у степных народов, проживающих в России. Характеризуя основные правовые институты Ясы Чингисхана, он отмечал, что основной политической целью Великой Ясы Чингисхана было урегулирование междусоюзных отношений между различными племенами, для чего она «должна была содействовать их объединению под единой властью великого хана» <6>. Кроме того, Я. И. Гурлянд, анализируя Монголо-ойратские законы 1640 года, указывал: «…у ойратов до 1640 года существовали законы, самостоятельно выработавшиеся от Ясы Чингисхана и основанные на обычном праве» <7>. С правовой точки зрения Ясу рассматривал известный монголовед профессор В. А. Рязановский <8>. Общим содержанием его работ было исследование не только Ясы Чингисхана, но и монгольского законодательства в целом. Отдельная глава работы В. А. Рязановского «Монгольское право, преимущественно обычное» посвящена Цааджин Бичиг. Анализируя сущность этого правового памятника, автор особое внимание уделяет калмыцкому праву, сравнивая его с правом собственно монголов и бурят. В. А. Рязановский указывал, что основным писаным источником калмыцкого права являлся ойратский Устав 1640 года, нашедший широкое применение у этого народа. ——————————— <6> Гурлянд Я. И. Степное законодательство с древнейших времен до XVII столетия // ИОИАЭ. Казань, 1904. Вып. XX. N 4-5. С. 32 — 33. <7> Гурлянд Я. И. Степное законодательство с древнейших времен по XVII столетие. Казань, 1904. С. 52 — 53. <8> Рязановский В. А. Монгольское право, преимущественно обычное. Харбин, 1931; Он же. Является ли монгольское право правом обычным? Харбин, 1932; Он же. Великая Яса Чингисхана. Харбин, 1933.
Подлинный текст Монголо-ойратского уложения на монгольском языке до нашего времени не дошел. В настоящее время науке известно лишь пять ойратских копий памятника, а также несколько переводов Великого уложения на русский язык, а также два издания немецкого перевода П. Палласа <9>. ——————————— <9> Паллас П. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Ч. 1 — 5. СПб., 1773. С. 88
Квалифицированное научное изучение проблемы права калмыков предпринял Ф. И. Леонтович, который в 1879 году отмечал, что калмыцкий устав представляет поучительную историческую окаменелость, навсегда застывшую в тех первичных формах, какие он принял при первом возникновении, из которых затем ни на минуту не выходил в течение всей последующей жизни <10>. В качестве примера ученый охарактеризовал правовое сознание монгольских народов следующим образом: «правовые обычаи и законы их являлись» в виде заповедей, переходивших «в народное сознание, как веления племенных вождей — родовых глав и жрецов… освящавших своим авторитетом силу и действие тех обычных норм, которые вырабатывались путем самой жизни народа… у них между обычаем и законом, собственно, не могло быть большой разницы, так как тот и другой квалифицировались одними и теми же началами… родового быта — началами, которые, по замечанию исследователей быта калмыков, лежат доселе в основе всего их общественного устройства» <11>. Все это дает основание полагать, что в основе возникновения законов Чингисхана, калмыцкого закона лежит племенное обычное право и что это «древнее кодифицированное обычное право монгольского племени, вошедшее в течение многих веков в плоть и кровь отдельных кочевых народцев и орд, рядом с правовыми обычаями, жившими в народе в виде стародавних местных верований и преданий» <12>. Таким путем исследователь пришел к мысли о том, что право калмыков связано с обычаями народа, с его семейно-религиозным и традиционным кочевым бытом, который был «строго консервативен» и последующими поколениями воспринимался «как неприкосновенная святыня» <13>. ——————————— <10> Леонтович Ф. И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий. Одесса, 1879. С. 30. <11> Леонтович Ф. И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий. Одесса, 1879. С. 16. <12> Там же. С. 17 — 18. <13> Там же. С. 18.
Мотивы издания Устава 1640 г. и характер его содержания также в целом были исследованы Ф. Бюллером, который в своем обширном исследовании о калмыках писал: «Поводом к составлению этого Уложения были, как само содержание показывает, намерение утвердить на прочном основании ослабевший тогда политический союз ойратства (и прибавим от себя — утвердить начинавшийся, но не успевший упрочиться союз целого монгольства), сознание настоятельной потребности действовать заодно как в деле нападения, так и в случае собственной обороны, необходимость оградить частные имущества, приобретенные военной добычей, водворить безопасность в улусах и постановить взыскания за всякое преступление, его нарушающее» <14>. ——————————— <14> Бюллер Ф. Калмыки // Отечественные записки. 1846. N 11. С. 7
До настоящего времени ведутся дискуссии по названным работам, которые связаны с тем, что исследователи прошлого рассматривали калмыцкое кочевое общество как основанное на патриархально-родовых началах, не знающее иной формы собственности на землю, кроме общинной, не знающее также классов, сохраняющее военно-дружинный принцип своей организации. Но несомненной заслугой этих ученых явилось то, что они положили начало изданию и изучению ойратских и калмыцких правовых памятников. В советский период выходит ряд работ, также в той или иной мере рассматривающих правовые памятники калмыцкого народа. Среди авторов, активно разрабатывающих эти вопросы, следует отметить П. С. Преображенскую <15>, М. Л. Кичикова <16>, С. М. Сагаева <17>, В. С. Сергеева <18>, Б. В. Сергеева <19>. Современный перевод Великого уложения был осуществлен С. Д. Дылыковым, который сделал попытку разрешить спор об источниках Законов 1640 года. По его мнению, ими являлись «в основном письменные законодательные памятники — монгольские уложения, принятые на съездах монгольских феодалов во второй половине XVI и начале XVII века, а также некоторые обычаи, бытовавшие в монгольском народе» <20>. ——————————— <15> Преображенская П. С. Из истории русско-калмыцких отношений 50 — 60-х гг. XVII в. // Записки Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып. 1. Элиста, 1960; Она же. Калмыки в первой половине XVII в. М., 1963; Она же. К вопросу о социально-экономических отношениях калмыков // История СССР. 1963. N 5. <16> Кичиков М. Л. К истории образования Калмыцкого ханства в составе России // Записки Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып. 2. Элиста, 1962; Он же. Исторические корни дружбы русского и калмыцкого народов. Образование калмыцкого государства в составе России. Элиста, 1966 и др. <17> Сагаев С. М. Право феодальной Калмыкии, вторая половина XVII века // Вестник Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып. 3. Элиста, 1968. <18> Сергеев В. С. Ики Цааджин Бичиг — памятник калмыцкого права // Вестник Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып. 3. Элиста, 1968; Он же. Ики Цааджин 1640 г. Основной юридический источник уголовного права Калмыкии XVII — XVIII вв. // Вестник Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып. 6. Элиста, 1972. <19> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков XVII — XIX вв. Историко-правовые очерки. Элиста, 1998. <20> Их цааз: Памятник монгольского феодального права XVII в. / Ойратский текст, транслитерация сводного ойратского текста, реконструированный монгольский текст и его транслитерация, перевод, введение и комментарии С. Д. Дылыкова. М., 1981. С. 7.
Следует отметить, что изучение памятников калмыцкого права было бы неполным, если не обращаться к монгольским памятникам права. Это — Восемнадцать степных законов, перевод которых был осуществлен А. Д. Насиловым и которые стали одним из источников исследуемых нами норм Великого уложения 1640 г. Калмыцкие и монгольские письменные источники первой половины XVII века представляют собой уникальное явление, обусловленное в первую очередь исключительностью периода ойратской истории, создавшей их. Цааджин Бичиг, содержащий нормы калмыцкого права, занимает видное место среди прочих юридических памятников. Время его составления ознаменовалось рядом крупных событий во внешней и внутриполитической жизни Калмыцкого ханства. Монголы и калмыки — родственные этнические группы. Монголы являются одним из древнейших народов Центральной Азии, имеющим богатую историю и внесшим свой вклад в развитие мировой цивилизации. Образование единого Монгольского государства и монгольской народности относится к началу XIII века. До этого монголы жили отдельными племенами и племенными объединениями. Однако уже в конце XII века кочевое скотоводческое хозяйство монголов вступило в начальную стадию развития феодальных отношений. Калмыки (самоназвание — ойраты) как этнос сформировались в верховьях Енисея и в Прибайкалье, откуда они были переселены в Западную Монголию (Алтае-Хангайское нагорье) Чингисханом. Кроме участия в войнах Чингисхана в составе авангарда монгольских войск ойраты сыграли важную роль в установлении империи Хулагуидов (по имени Хулагу, сына Толуя, младшего сына Чингисхана) в Персии в середине XIII в. В разные периоды средневековья калмыки подчинили себе огромную территорию от Монголии до Ирана, от Сибири до Тибета. Войдя добровольно в состав России, оказавшись вдали от Тибета, калмыки продолжали следовать буддизму. Буддизм, благодаря конформизму и открытости, вошел в мирное сосуществование с православием. Введение единой религии — ламаизма имело исключительное значение для дальнейшей судьбы Калмыкии. Необходимо подчеркнуть, что ламаизм в Калмыкии был явлением, «экспортированным и искусно внедренным в народ действиями монахов-миссионеров и преследующих свои интересы крупных феодалов» <21>. Материалы Цааджин Бичиг свидетельствуют о том, что первая половина XVII в. была отмечена бурным распространением желтой веры в Калмыкии. Именно в это время ламаизм стал действительно господствующей религией. ——————————— <21> Пурбуев Ц. П. Биография Нейджи-тойна — источник по истории буддизма. М., 1984. С. 47.
Цааджин Бичиг (Монгольское уложение) представляет собой свод маньчжурских законодательных актов для монголо-ойратских народов первой половины XVII века. Это был период экспансии маньчжуров в Центральную Азию, в противоборстве с которыми разрозненные, но самостоятельные монгольские княжества и ханства на территории Южной и Северной (Халха) Монголии, несмотря на упорное и длительное сопротивление, постепенно, одно за другим теряли свою независимость. Вместе с тем была предпринята попытка положить конец междоусобицам и объединить усилия халхаских и ойратских княжеств перед лицом нараставшей угрозы со стороны маньчжуров. Так, в 1640 г. в Джунгарии по инициативе западных монголов состоялся съезд халхаских и ойратских князей, ставивший целью урегулировать взаимоотношения между ними и обеспечить взаимную помощь в случае нападения извне <22>. На этом съезде было выработано и утверждено Монголо-ойратское уложение под названием Их цааз, регулировавшее правовое положение князей, буддийской церкви и духовенства и являвшееся, по существу, платформой объединения монгольских князей. Но практически никакого объединения не произошло, поскольку основной вопрос о создании централизованной власти на этом съезде не был решен. ——————————— <22> Их цааз (Великое уложение). Памятник монгольского феодального права XVII в. / Ойратск. текст. Транслитерация свода, ойрат. текста, реконстр. монг. текст и его транслитерация, пер., введ. и коммент. С. Д. Дылыкова. М., 1981.
Таким образом, к важнейшим внешнеполитическим событиям, на фоне которых составлялся Цааджин Бичиг, следует отнести маньчжурскую агрессию против Южной Монголии. Материалы законов говорят о появлении и активизации в Джунгарии деятелей, думающих о необходимости укрепления единства монголо-ойратских племен. Об этом свидетельствуют как более ранние законодательные памятники, такие, как Великое уложение 1620 г., так и Цааджин Бичиг, главная цель которого, как отмечал И. Я. Златкин, заключалась в том, «чтобы на базе объединенных Халхи и Джунгарии создать своеобразную конфедерацию ханств и княжеств, связанных общими классовыми интересами их феодальных правителей» <23>. Такой вывод был сделан исследователем на основе материалов Великого уложения явившегося итогом законодательной деятельности монголо-ойратского съезда 1640 г., участниками которого были и калмыцкие тайши Урлюк и его сын Дайчин. ——————————— <23> Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. 2-е изд. М., 1983. С. 176.
Анализируя материалы Законов, принятых на съезде князей 1640 г. в Джунгарии, можно прийти к заключению, что их основной идеей была подготовка к возможному объединению крупных князей-нойонов. Стержнем данных процессов была политика преодоления раздробленности, диктовавшаяся как внешними, так и внутренними причинами. В Джунгарии она привела к созданию в 1635 г. Джунгарского ханства, в Калмыкии — Калмыцкого ханства. Как отмечал К. Ф. Голстунский, Монголо-ойратские законы имели в свое время политическое значение. Съезд князей состоялся именно тогда, когда «монголы и ойраты после взаимной продолжительной вражды должны были признать общность своих интересов и необходимость единства действий» <24>. ——————————— <24> Голстунский К. Ф. Монголо-ойратские законы 1640 г. Дополнительные указы Галдан-хунтайджия и законы, составленные для волжских калмыков при калмыцком хане Дондук-Даши. СПб., 1880. С. 6.
Итак, одним из основных правовых регуляторов у калмыков с 1640 года стал Цааджин Бичиг — древний монголо-калмыцкий ойратский устав взысканий. Его источниками в первую очередь стали обычаи ойратов. Кроме того, источниками устава были Монгольское уложение, составленное в 1320 году, а также Восемнадцать степных законов. Еще одним источником считаются постановления калмыцких князей. Исследователи относят к источникам калмыцкого права и Ясу Чингисхана. Монгольское слово «яса» означает «поведение», «декрет». Она представляет собой собрание общепринятых монгольских правовых установлений. До нашего времени не существует сохранившейся полной копии Великой Ясы, хотя ряд восточных авторов свидетельствовали, что такие списки существовали. По описаниям монгольских летописцев <25>, монголы, до прихода к власти Чингисхана, руководствовались до начала XIII века лишь обычаями, сохранявшимися в народных преданиях. Эти племенные обычаи в эпоху образования ханства Чингисхана, сплотившего монгольские племена в одно политическое целое, появляются письменно в виде общеплеменного устава монголов, приписываемого Чингисхану. Подлинный устав не дошел до нашего времени — сохранились лишь отдельные фрагменты, в виде извлечений и отрывков, вместе с общими указаниями на историю составления самого устава. Самым значительным сборником устава являются материалы, представленные И. Березиным <26>. ——————————— <25> Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. III. М.-Л.: АН СССР, 1946; Он же. Сборник летописей. Т. II. М.-Л.: АН СССР, 1960. <26> Березин И. Очерк внутреннего устройства Джучиева улуса. СПб., 1863. С. 22 — 39.
В целом следует отметить, что Яса Чингисхана являлась сборником правовых обычаев, который, однако, содержал в себе и известное количество норм указного права. К нормам указного права, которые вносили некоторые законодательные новшества, можно отнести нормы о власти хана, военной организации, административной системе. Так, к примеру, в сохранившихся фрагментах Ясы есть статьи, рассматривающие императорский титул; статус военной службы; учреждение почтово-конных станций; сборы и налоги <27>, и другие. Как памятник феодального права Монголии Великая Яса утверждала абсолютную власть монгольского хана над своими подданными. Однако анализ ее правовых норм свидетельствует о том, что в целом закон был суровее, чем кодексы других восточных стран. Характеризуя карательную систему Ясы, В. А. Рязановский писал: «Смертная казнь применяется очень часто, но Яса знает и откуп от казни за убийство, кражу и, вероятно, за некоторые более мелкие преступления и проступки» <28>. ——————————— <27> Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь-Москва, 1997. С. 108 — 130. <28> Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л., 1934. С. 7.
В общем характере и направлении первичных уставов, нормировавших внешние междоусобные отношения между разрозненными монгольскими племенами, они явились средством сплочения этнических групп в единое целое <29>. В этом плане Великая Яса явилась не только законодательной деятельностью хана, но и одним из факторов укрепления нового монгольского государства, чьими потомками являются калмыки (ойраты). ——————————— <29> Игумнов. Обозрение Монголии // Сибирский вестник. 1819. Т. 5. С. 47 — 50.
С другой стороны, следует отметить, что Великая Яса и Цааджин Бичиг представляют собой совершенно самостоятельные уставы, на что было обращено внимание еще П. Палласом <30>. Однако Цааджин Бичиг не был партикулярным уставом какого-нибудь монгольского племени, а принадлежал к числу таких же племенных (ойратских) уставов монголов, как и Яса Чингисхана начала XIII века. ——————————— <30> Паллас П. Собрание исторических известий о монгольских народах. СПб., 1776. С. 277.
Одним из наиболее важных источников монголо-ойратского Устава 1640 года было каноническое (буддийское) право. Жесткость Великой Ясы была практически неизвестна ойратскому Уставу XVII века: он почти не знал смертной казни — наиболее распространенного наказания по Великой Ясе, — угрожающей даже за маловажные проступки. Вообще нормы Устава 1640 г. более гуманны. С другой стороны, вместо бывшего у монголов веротерпения, признанного Чингисханом, Устав XVII века значительно в этом плане противоположен. Так, к примеру, ст. 139 Цааджин Бичиг гласит: «Ежели кто из волхвов мужского или женского пола приведет кого к себе, а посторонний человек это увидит, и оной с волхва и с другого того, кем тот волхв будет признан, должен взять по одной лошади; а буде не возьмет, и за то с него самого лошадь же взять тому, кто на него о том докажет». Аналогично звучит норма ст. 140 Устава: «Кто найдет в чьей кибитке куклу, сделанную и почитаемую яко бурхана, и тому оною взять без платы, а если хозяин не отдаст, и за то взять с него лошадь» <31>. ——————————— <31> Статьи Устава 1640 года взяты из приложения к книге Ф. И. Леонтовича: Леонтович Ф. И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий. Одесса, 1879. С. 131.
Все это было результатом влияния новых религиозных воззрений монголов со времени признания ими ламайского буддизма господствующей религией с конца XVI века. Исследователями отмечается, что само издание ойратского Устава 1640 г. было вызвано в числе других причин также потребностью приспособить общественный быт монголов к догмам и требованиям новой религии. Отсюда вытекает необходимость при изучении Устава XVII века брать во внимание каноническое право буддистов вообще и последователей тибетского ламаизма в особенности. Другим источником Цааджин Бичиг являются Восемнадцать степных законов <32>. Исследователями отмечается, что этот законодательный памятник стоял по времени принятия между Великой Ясой и Великим уложением 1640 г. Восемнадцать степных законов (Великий закон 1620 г.), созданных в начале XVII века, по своему содержанию носят смешанный характер. Особое внимание было уделено борьбе с воровством. Смертной казнью карались участники групповой кражи и прежде всего зачинщик преступления. Определялись конкретные виды наказания за кражу каждого вида скота, особенно жеребца или верблюда, а также за кражу отдельных вещей. ——————————— <32> Восемнадцать степных законов. Памятник монгольского права XVI — XVII вв. / Перевод с монгольского, комментарии и исследование А. Д. Насилова. СПб., 2002.
Особо рассматривались преступления против ламаистской религии и ее представителей. Если учитывать, что в рассматриваемый период противники ламаизма были даже среди лиц ханской фамилии, законы предусматривали наказания и для них, а простолюдины, оскорбившие своим действием ламаистский храм, даже карались смертной казнью. Крупный денежный штраф полагался за нанесение оскорбления высшим духовным лицам. Штрафы производились ценными вещами, предметами вооружения и обязательно скотом. Определялись наказания также за семейное неустройство: полагался штраф человеку ханского происхождения, если он отдавал свою жену другому мужчине или если он убегал с замужней женщиной. Регулировались отношения между родственниками по имущественным вопросам <33>. ——————————— <33> Восемнадцать степных законов. Памятник монгольского права XVI — XVII вв. С. 42.
Если сделать сравнительный анализ Восемнадцати степных законов с последующими монголо-ойратскими законодательными документами, то можно прийти к выводу, что при общей преемственности в монгольском средневековом праве наблюдается закрепление господствующего положения нойонов, усиление эксплуатации непосредственных производителей, заметное укрепление позиций ламаистской церкви, что в дальнейшем наблюдалось и в Калмыкии. Еще одним источником Цааджин Бичиг стало обычное право. До 1640 года в общественной сфере монголо-язычных народов правовые отношения регулировались многочисленными правовыми обычаями и некоторыми писаными уголовными законами, совокупность которых также вошла в Цааджин Бичиг, т. е. Устав взысканий <34>. Эти выводы подтверждают и данные дореволюционных исследователей. Так, П. Паллас отмечал, что у калмыков и монголов в древние времена совместной их кочевой жизни на зюнгарских равнинах и плоскогорьях существовали не только устные народные обычаи, но и действовал особый уголовный устав, известный под титулом Цааджин Бичиг <35>. В свою очередь Я. Гурлянд писал: «…у ойратов до 1640 года существовали законы, самостоятельно выработавшиеся от Ясы Чингисхана и основанные на обычном праве» <36>. ——————————— <34> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков XVII — XIX веков. Историко-правовые очерки. Элиста, 1998. С. 15. <35> Паллас П. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Ч. 1 — 5. СПб., 1773. С. 88. <36> Гурлянд Я. И. Степное законодательство с древнейших времен по XVII столетие. Казань, 1904. С. 52 — 53.
Калмыцкое право содержало большое количество обычно-правовых норм (родовой быт и взаимные отношения, некоторые карательные и процессуальные нормы). Доказательством этого может служить и тот факт, что почти 200 лет большая часть монголо-ойратского Устава 1640 года являлась действовавшим правом среди калмыков и сохранила свою силу еще значительное время после того. Сила и действие монголо-ойратского Устава в Калмыкии основывается на том обстоятельстве, что Устав воспроизводил медленно изменяющееся обычное право монгольских племен. Приведенные выше факты достаточно четко подтверждают положение о том, что правовые памятники конца XVI — первой трети XVII в. явились непосредственными источниками для составления более поздних, в частности Великого уложения 1640 г. — Цааджин Бичиг. Подавляющее большинство статей Цааджин Бичиг посвящено уголовному праву. Преступления и проступки, караемые законодательством в уголовном порядке, можно разделить на следующие основные виды: государственные преступления; преступления против религии и ее представителей; должностные преступления; преступления против общества; преступления против личности; имущественные преступления. В самом памятнике не дается никакой квалификации преступлений. Но для удобства исследования целесообразно провести их квалификацию. Государственные преступления, преступления против общей безопасности и порядка управления. К этой категории можно отнести оскорбление человека ханского происхождения — каралось смертной казнью с конфискацией имущества; несообщение о появлении значительного неприятельского войска — также каралось смертной казнью с конфискацией имущества <37>. Как видно, эта норма имела и предупредительно-устрашительное значение, так как ее несоблюдение могло привести к негативным последствиям для всего общества. ——————————— <37> Леонтович Ф. И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий. Одесса, 1879. Приложения — Кодекс Цааджин Бичиг. С. 179.
Такое же значение имела норма Кодекса, предусматривающая ответственность за неявку на так называемый сборный пункт при получении сообщения о приближении неприятеля. В Цааджин Бичиг она звучит следующим образом: «По получении ведомостей о приближении неприятеля всем чинам собраться к своему владетелю. А буде кто не приедет — такового штрафовать» <38>. Субъекты преступления прямо указаны в тексте самой нормы, при этом наказание зависело от социального положения виновного. Для верхушки калмыцкого общества предусматривалась повышенная уголовная ответственность: 50 панцирей, 50 верблюдов, 5 кибиток людей и 500 лошадей. На зайсангов налагался уголовный штраф в размере трех ценных вещей, трех кибиток людей и 30 лошадей. Для простых калмыков-воинов имущественные платежи за неявку на сборный пункт равнялись одной кибитке, одному панцирю и 8 скотинам <39>. При разрешении вопроса об ответственности того или иного лица принимались во внимание следующие обстоятельства: дальность кочевья виновного от сборного пункта и его возможность к своевременному прибытию. ——————————— <38> Леонтович Ф. И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий. Одесса, 1879. Приложения — Кодекс Цааджин Бичиг. С. 181. <39> Владимирский-Буданов М. К истории права русских инородцев // Университетские известия. Киев, 1879. N 9. С. 198.
Следующая группа норм регламентировала ответственность за организованные нападения внутри калмыцкого общества, что, по мнению законодателя, подрывало внутреннее единство калмыцкого народа. К таким нормам относились разграбление аймаков и убийство живущих в этих аймаках людей. Субъектами данного вида преступного деяния могли быть только нойоны и наиболее богатые зайсанги, которые располагали военными отрядами и могли привлечь к набегу зависимых от них простых калмыков. Наказания за эти преступления были также достаточно тяжелыми. У виновного отбиралось все имущество, в том числе подвластные и скот. Из части имущества возмещался ущерб, причиненный потерпевшим, а другая часть переходила в собственность хана или других владельцев, выступивших в военный поход против нарушителя внутреннего мира. С лица, виновного в разграблении небольшого соседнего аймака, полагался штраф в 100 панцирей, 100 верблюдов и 1000 табуна, с обязательным возмещением убытка потерпевшим <40>. ——————————— <40> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков XVII — XIX вв. Историко-правовые очерки. Элиста, 1998. С. 132 — 133.
Цааджин Бичиг регламентировал и ответственность за самовольную откочевку части зависимого населения — албату — от одного владельца к другому. Так как переход части зависимого населения к другому владельцу был чреват для благосостояния калмыцких феодалов, то еще в 1640 году на съезде монгольской знати была достигнута договоренность об обязательной выдаче д руг другу перебежавших албату. В Цааджин Бичиг это соглашение было зафиксировано следующим образом: «К кому прибегут перебежчики и тому половину их имения взять себе, а с другой половиною возвращать их к прежним владельцам» <41>. ——————————— <41> Рязановский В. А. Обычное право монгольских племен. Ч. III // Вестник Азии. 1924. N 52. С. 136 — 137.
Следующей группой норм, относящихся к преступлениям против порядка управления, являлись преступления должностные, против отправления правосудия и института посланцев <42>. К числу должностных лиц право калмыков относило зайсангов, дарга — управляющих личным двором хана, нойона или наиболее богатого зайсанга, демчея — сборщика податей с 40 кибиток, шуленга — сборщика податей с 20 кибиток, хотонных старост, десятских и других. Все эти должности являлись наследственными <43>. ——————————— <42> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков. С. 135 — 136. <43> Там же. С. 136.
В калмыцких улусах и аймаках существовал порядок, по которому каждый должен был проживать и кочевать в строго определенной местности и только в своем феодальном подразделении. Нормы, регулирующие порядок управления в улусах и в целом в калмыцком обществе, сохраняли свое значение вплоть до конца XIX века. Их главное значение заключалось в том, что в случае откочевки определенного аймака или хотона на другое место затруднялся сбор податей, сбор ополчения, и это ставило их под угрозу захвата другими владельцами или угона в плен как военной добычи <44>. Поэтому нормами Цааджин Бичиг прямо закреплялось, что каждый улус или аймак должен был проживать и кочевать в строго определенной местности и только в своем родовом подразделении: «Вообще каждый должен жить в своей части или левой, или правой, или средней» <45>. За соблюдением этой нормы должны были следить зайсанги и демчеи, которые за небрежность или халатность, проявленные при надзоре за данными отношениями, подвергались штрафу. Наказанию эти должностные лица подвергались и в том случае, если они не смогли своевременно и полно собрать подати в пользу хана, нойона или других владельцев. ——————————— <44> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков. С. 136. <45> Леонтович Ф. И. Калмыцкое право. Ч. 1. Уложение 1822 года. Одесса, 1880. С. 157.
По свидетельству источников, калмыцкие нойоны ежегодно получали от своих албату в виде подати десятую часть от всего их скота. Кроме того, зайсанги также облагали податью рядовых кочевников своего аймака. Об этом свидетельствует И. Георги, который писал, что подать дополнительно собирается также и «во время войны, княжеской свадьбы или когда правители малых улусов хотели жить попышнее» <46>. Отсюда и вытекала ответственность должностных лиц за несвоевременный сбор податей. Ответственность носила имущественный характер и равнялась штрафу в 81 скотину, если страдал крупный нойон, а в случае недобора в отношении зайсанга — девяти скотинам <47>. ——————————— <46> Георги И. Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. Ч. IV. СПб., 1799. С. 78. <47> Законы мунгальские и калмыцкие // Северный Архив. 1828. N 2.
Еще одним характерным для кочевого общества видом преступного деяния являлось воспрепятствование лицам, называвшимися посланцами (элчи), переменять лошадей, брать продовольствие и пользоваться кровом для отдыха. Дело в том, что в калмыцком обществе существовал институт посланцев, которые передавали распоряжение ханов, нойонов, зайсангов по оперативному управлению, особенно в период военных действий. Наиболее тяжким видом такого преступления считалось непредоставление подводы посланцу по делу «о всенародной пользе» в связи с болезнью «главного владетеля или его супруги» или с извещением о приближении «великого неприятеля». За такое преступление накладывался штраф в 81 скотину <48>. Субъектом такого преступления могло быть любое лицо, независимо от социального или имущественного положения. ——————————— <48> Леонтович Ф. И. Калмыцкое право. С. 187.
Еще одна норма, охраняющая здоровье и достоинство посланца, гласила: «Ежели кто посланца побьет и за то взять 9 скотин; а буде только с лошади стаща уронит на землю и за то взять 5 скотин» <49>. Все это подчеркивало важность института посланцев в системе управления калмыцким обществом. ——————————— <49> Леонтович Ф. И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий. Одесса, 1879. Приложения — Кодекс Цааджин Бичиг. С. 199.
Преступления против религии и ее представителей. Ламаизм, как уже указывалось, был широко распространен в Калмыкии. Высшие ламаистские деятели завоевали прочные позиции среди верхушки господствующего класса. Именно поэтому за преступления по отношению к представителям религии и культовым строениям наказание было особо сурово. Так, лицо ханского происхождения, оскорбившее действием храм, привлекалось к ответственности, выражавшееся в имущественных платежах, а простолюдин за это же преступление карался смертной казнью. За оскорбление высших ламаистских деятелей полагалось заплатить крупный штраф. Должностные преступления. Интересно отметить, что нанесение кому-либо побоев нойонами или другими представителями власти в интересах выполнения распоряжений и приказов не считалось преступлением и не наказывалось. Но нанесение побоев «по высокомерию» каралось штрафом. Так, например, в статье 19 Цааджин Бичиг говорится: «Если чиновный человек ударит простолюдина ради [исполнения] законов, то вины нет. Если ударит, будучи пьяным, взять [с него] один девяток» <50>, <51>. ——————————— <50> Девяток — основная единица штрафа скотом. В состав одного девятка входили, как правило, четыре бодо и пять овец, которые в случае необходимости могли заменяться другими видами скота. Бодо — крупный скот, условная единица, употребляемая при подсчете скота разных видов в переводе на одну голову крупного рогатого скота. Например, одно бодо равно или одному коню, или одной корове, или пяти овцам; два бодо равны одному верблюду. <51> Их цааз (Великое уложение). М., 1981. С. 47.
Основная масса должностных преступлений, преследуемых законом, совершалась различными посланниками (элчи). Нередко они пользовались подводами, им не принадлежавшими, что наказывалось штрафом в пяток. Кроме того, элчи, «следующий по добровольным делам, должен иметь свою лошадь. В хошунах, встречаемых по пути, ему лошадь не меняют. В конечный хошун он прибывает на своей лошади» <52>. ——————————— <52> Их цааз. Ст. 31. С. 17.
Преступления против личности. Убийство. Прежде всего необходимо отметить, что Цааджин Бичиг не дает дифференцированных наказаний за убийство людей разных сословий. Имеется лишь определение наказания за убийство человека без указания на его сословную принадлежность: «Если кто убьет человека, взять [с того] триста тридцать андзу» <53>. Вообще вопрос о наказании за убийство в Цааджин Бичиг по сравнению с более поздними законодательными памятниками разработан достаточно слабо. Кроме уже упомянутой статьи имеется указание за убийство зависимого отрока у простолюдина — штраф в пол-андзы. И за убийство по ошибке — штраф в 150 андзу. К убийству приравнивалась кража человека и лишение человека глаз. ——————————— <53> Их цааз (Великое уложение). М., 1981. С. 14.
Причинение увечья. За выбитый глаз налагался штраф в пол-андзы. За сломанную руку полагалось такое же наказание. Более развернутое изложение эта статья получила в Их цааз: «Если кто сломает кому-либо руку и если [пострадавший] останется дееспособным, взять [с виновного] три девятка. Если станет недееспособным, взять [с виновного] андзу как за глаза». За каждый выбитый зуб брался девяток. За сломанные указательный и безымянный пальцы — штраф три девятка, за другие пальцы — один девяток. «Если кто ударит [беременную] женщину и она выкинет ребенка, то [с виновного] взять столько девятков, сколько месяцев было ребенку» <54>. Эта норма дословно повторяет аналогичную норму Восемнадцати степных законов <55>. ——————————— <54> Их цааз. С. 24. <55> Восемнадцать степных законов. Памятник монгольского права XVI — XVII вв. СПб., 2002. С. 67.
Оскорбление действием или словом. Статьи, предусматривающие наказание за оскорбление, самые многочисленные в Цааджин Бичиг, что объясняется, видимо, широким распространением указанных проступков практически среди всего населения. Подавляющее большинство статей определяет наказания представителям низших слоев населения за оскорбление представителей высших слоев. За оскорбление нойона налагался штраф в один девяток. За оскорбление гонца (элчи) — один девяток. Как и следовало, за оскорбление более знатного лица полагалось более суровое наказание. Причем за оскорбление учителя предусматривался штраф в три девятка, что явилось, видимо, следствием ламаизма с его почитанием учителя. Обращает на себя внимание хорошо разработанная в калмыцком праве зависимость меры наказания от того, чем был нанесен удар. Удар человека острием (колющим предметом) наказывался тремя девятками. Удар камнем или палкой — одним девятком. Удар кулаком или кнутом — пятком <56>. Статья Цааджин Бичиг гласит: «Если кто оскорбит действием чиновного человека, взять с того три девятка. Если кто будет его поносить, взять с того один девяток, кроме того, одного верблюда». ——————————— <56> Их цааз. С. 28.
Наказанию за оскорбление подвергались представители всех слоев населения. Так, «если хан оскорбит своего младшего, то взять с него девяток: восемь лошадей и одного верблюда. Если младший нойон оскорбит своего старшего, взять с него три девятка во главе с тремя [верблюдами]» <57>. Это лишний раз свидетельствует о сословном характере монголо-ойратских законов 1640 года. ——————————— <57> Их цааз. С. 29.
Имущественные преступления. Наиболее часто упоминаемым в памятнике и, должно быть, широко распространенным имущественным преступлением была кража. Смертной казни подвергались участники групповой кражи, в первую очередь главарь и зачинщик преступления. Основным объектом кражи являлся скот — главное богатство кочевника-скотовода. За похищение жеребца или верблюда взимался штраф в десять девятков. За кражу кормящей верблюдицы — двенадцать девятков. Тому, кто только прокрадется в стадо, надлежало выплатить штраф в шесть девятков. Наказанию подвергался и тот, кто не препятствовал, видя, как угоняют скот, причем этот человек также был обязан заплатить за угнанный скот <58>. Таким образом, он рассматривался как сообщник преступника. ——————————— <58> Их цааз. С. 19 — 21.
Несколько статей называют размер штрафа за кражу определенных вещей: капкана, силков для ловли птиц, уздечки, седла и т. п. В соответствующей статье Цааджин Бичиг, например, перечислено 82 предмета от золотых и серебряных изделий до кнута и молотка, видимо, имевших наибольшее распространение в быту калмыков. Величина штрафа за кражу того или иного предмета зависела от его распространенности и ценности в жизни человека. Самый большой штраф — девять девятков — полагался за кражу доспехов. Наименьший штраф — одна лошадь — брался за кражу иглы, волосяной веревки, ковша <59> и т. п. ——————————— <59> Их цааз. С. 28.
Характерно, что наказание за воровство могло зависеть не от занимаемого социального положения виновного, а от его пола. Женщина штрафовалась десятью девятками, мужчина — восемью. Ответственность за сокрытие вора несли представители всех без исключения слоев населения. Если таковым оказывался нойон, его полагалось задержать, если простолюдин — платил штраф. «Если человек, видевший, что идет грабитель, не объявит об этом, [взять с него] три девятка» <60>. За содействие в поимке вора назначалось вознаграждение: человек, схвативший вора, мог взять овцу <61>. ——————————— <60> Их цааз. Ст. 51. <61> Там же. Ст. 35.
Мошенничество. За обманное присвоение звания элчи, пользование подводами, довольствием полагался штраф — три девятка. «Если кто, назвавшись гонцом, обманным путем возьмет подводу и довольствие, взять [с того] три девятка» <62>. ——————————— <62> Их цааз. Ст. 33.
Поджог. Виновник пожара должен был заплатить за сгоревшее и штраф в пяток. Причем штраф брал тот, кто видел человека, поджигающего что-либо. Статья звучит следующим образом: «Кто увидит человека, поджигающего что-либо, пусть возьмет одну лошадь. Пусть поджигатель заплатит за то, что сгорело. Если [при пожаре] умрет человек, пусть заплатит андзу» <63>. ——————————— <63> Их цааз (Великое уложение). М., 1981. Ст. 72. С. 65.
Воинские преступления. Как известно, калмыки были народом с четкой военной организацией. Именно поэтому достаточно норм Цааджин Бичиг посвящено ответственности за преступления, посягавшие на систему военной организации. Древнее право калмыков рассматривало как преступление ряд деяний, которые посягали на основные начала системы военной организации калмыцкого общества. Так как крупных постоянных военных сил калмыцкий хан не имел, то особое внимание уделялось своевременному прибытию воинов к месту сбора, пресечению самовольных действий отдельных отрядов, сохранности воинского снаряжения и военной добычи. Поэтому как преступление рассматривались случаи неявки воинов по тревоге на сборный пункт. В частности, предусматривалось: «Если не выедут вовремя, то взыскивать: с князя по два девятка, с знатного человека по панцирной лошади и 4-годовалому верблюду… с людей низкого сословия по 4-х годовалой лошади» <64>. ——————————— <64> Леонтович Ф. И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий. Одесса, 1879. Приложения — Кодекс Цааджин Бичиг. С. 198.
В военной организации калмыков крайне нетерпимым являлись факты самовольства командиров и неподчинения общим для всех распоряжениям. Так, в случае, если передовой отряд калмыцкого войска вопреки общему плану вступал в бой с неприятелем, то этот отряд штрафовался тридцатью лошадьми и лишался захваченной добычи. Командир или воины, преждевременно и самовольно до окончания похода возвратившиеся домой, подвергались штрафу в двойном размере <65>. Уголовное право строго карало и дезертиров. Наказанию подвергались не только рядовые воины, но и представители знати независимо от их сословного ранга. «Если человек ханского происхождения во время сражения сбежит, взять [с него] тысячу лошадей, сто верблюдов и сто панцирей. Если сбежит нойон — наказание такое же. Если сбежит простолюдин с панцирем, взять у него панцирь и четыре лошади. Если без панциря — взять две лошади» <66>. Этим подчеркивалась степень общественной опасности этого деяния. ——————————— <65> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков. С. 142. <66> Их цааз. Ст. 14
В других источниках мы находим немного отличные меры наказания за дезертирство. Но также достаточно жесткие. У Ф. И. Леонтовича они зафиксированы в Приложении следующим образом: так, за побег с поля боя нойон наказывался штрафом в 100 панцирей, 100 верблюдов, 50 кибиток людей и 1000 табуна. Знать меньших рангов штрафовалась 10 панцирями, 10 верблюдами, 10 кибитками людей и 100 лошадьми. Лица, сбежавшие из передового отряда до столкновения с противником, подвергались также позорящим наказаниям: на них публично надевали женскую одежду или изгоняли нагими из отряда <67>. ——————————— <67> Леонтович Ф. И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий. Одесса, 1879. Приложения — Кодекс Цааджин Бичиг. С. 199.
Жестоко карались случаи оставления в бою в большой опасности рядовыми воинами своих нойонов. Это считалось самым тяжким преступлением, и виновные карались смертной казнью и разорением: «А кто владельца оставит, того разорить и умертвить» <68>. ——————————— <68> Законы мунгальские и калмыцкие // Северный Архив. 1828. N 2.
В соответствии с принципами организации вооруженных сил каждые 40 кибиток обязывались ежегодно изготовлять двое лат. Невыполнение этого требования влекло штраф в размере одной лошади и верблюда. Уголовное право калмыков специально предусматривало ответственность за кражу предметов воинского снаряжения. Так, за кражу лат и панциря виновный штрафовался 9 девятками, за кражу кирасы — 3 девятками, за кражу хорошего меча или сабли взыскивался один девяток <69>. ——————————— <69> Леонтович Ф. И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий. С. 187.
У калмыков издревле существовал особый порядок раздела военной добычи, нарушение которого признавалось преступлением. За самовольный раздел добычи виновные штрафовались одним девятком, и с них взыскивалось захваченное. Особо регламентировалась ответственность за сокрытие трофеев. За первый случай брался штраф в 5 скотин, а за повторный с виновного взыскивался штраф как за действительную кражу <70>. ——————————— <70> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков. С. 143.
В калмыцком праве, в связи со специфическими отношениями, сложившимися в полувоенном обществе, сложились и специфические меры поощрения отличившихся в бою воинов. Так, воины, выручившие представителей знати из опасности во время боевых действий, переводились в сословие дарханов, которое пользовалось рядом льгот. В частности, семья дархана освобождалась от уплаты податей. А бросившему хана грозила смертная казнь с конфискацией имущества. «Если во время сражения кто-нибудь спасет человека ханского происхождения, того объявить дарханом. Если кто-нибудь бросит хана, то убить, а движимое и недвижимое имущество конфисковать. Если [кто-нибудь] выйдет [из сражения], взять с того панцирь и четыре лошади» <71>. Исследователями отмечается, что подобная регламентация в одном своде наказаний за воинские преступления и видов поощрения за воинскую доблесть является сравнительно редким правовым явлением и объясняется казуистичностью права монгольских народов периода феодализма <72>. ——————————— <71> Их цааз. Ст. 16. <72> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков. С. 144.
Статьи Цааджин Бичиг, которые можно отнести к сфере военного права, в основном касаются административной стороны организации военного дела. Однако исследуемый памятник не содержит материалов о военной организации, о принципах мобилизации калмыцкого населения. Но имеются статьи, налагающие ответственность за несообщение о приближающемся войске неприятеля: «Если человек, видевший, что идет большое войско, не объявит об этом, его казнить. Движимое и недвижимое его имущество конфисковать» <73>. Эта статья почти дословно повторяет аналогичную норму статьи «Восемнадцати степных законов». Однако в ней имеется важное дополнение: «Потомство несообщившего должно быть изгнано» <74>. ——————————— <73> Их цааз. Ст. 17. С. 15. <74> Там же.
Из приведенных примеров ясно, что уголовное право калмыков в начале XVII века носило чисто конкретный, казуальный характер. В нем практически нет обобщений, что придает монголо-ойратским законам некоторую примитивность. Однако многие их статьи послужили основой для более поздних законодательств, в частности Токтолов хана Дондук-Даши, выработанных через столетие после принятия Устава 1640 года. Гражданское и семейное право. Семейное право. Заключение брака. В Калмыкии условия и порядок заключения брака регулировались монголо-ойратским сборником законов Цааджин Бичиг 1640 года и нормами обычного права. Условиями заключения брака были: достижение невестой брачного возраста — 14 лет и уплата брачного выкупа. Размер брачного выкупа за невесту зависел от положения жениха и невесты на иерархической лестнице калмыцкого общества. Так, выкуп между лицами, стоящими на верхней ступени калмыцкого общества, заключался в тридцати ценных вещах, ста пятидесяти головах табуна и четырехстах овцах. Выкуп между людьми среднего сословия составлял 3 верблюда, 15 голов крупного скота и двадцать овец <75>. Размер приданого также был строго определен. В него входили верблюд, лошадь, «четыре сшитых и десять несшитых вещей» <76>. ——————————— <75> Нефедьев Н. Подробные сведения о волжских калмыках. СПб., 1834. С. 256. <76> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков XVII — XIX веков. С. 173.
Браку предшествовал сговор, в случае нарушения которого наступала имущественная ответственность. Так, если родители свою сговоренную дочь отдавали за другого, то они должны были уплатить внушительный штраф: до пяти девятков (45) верблюдов. В случае если свадьба затягивалась по вине жениха, его родителей, а невесте уже исполнилось двадцать лет, то родители невесты должны были трижды предупредить об этом сторону жениха, после чего могли отдать дочь за другого соискателя ее руки. Несоблюдение указанных требований процедуры аннулирования состоявшегося сговора влекло изъятие выкупа, полученного отцом за дочь при выдаче ее замуж <77>. Если «сговоренная девица» без согласия родителей выйдет замуж за другого, то «второй жених» подвергался тройному штрафу, который взыскивался в пользу отца девушки. Кроме того, по свидетельству Н. Нефедьева, бывший жених должен был получить от счастливого соперника вознаграждение за понесенные им во время сватовства расходы <78>. ——————————— <77> Голстунский К. Ф. Монголо-ойратские законы 1640 года. СПб., 1880. С. 44. <78> Нефедьев Н. Подробные сведения о волжских калмыках. С. 198.
Важное значение имело и приданое, размер которого определялся еще во время сговора. В случае, если невеста умирала до свадьбы, то жених имел право на половину приданого, если после свадьбы, то приданое оставалось у мужа <79>. ——————————— <79> Эрдниев У. Э. Калмыки. Элиста, 1985. С. 185.
Сама свадьба проходила по нормам буддизма. Процедуру проводил ламаистский священник в присутствии свидетелей <80>. Следует отметить, что калмыки, строго придерживавшиеся норм ламаистской религии, не признавали многоженства. Особенно это касалось степных калмыков, у которых никогда не было больше одной жены. Однако источниками отмечается, что у кочующих ближе к Волге калмыков иногда наблюдалось положение, когда мужья имели по две и даже по нескольку жен <81>. Однако такое положение было крайне редко. Случаи многоженства бывали еще и тогда, когда первая жена была бесплодной. Тогда муж с ее согласия мог взять вторую жену, причем первая оставалась старшей в семье, покровительственно относясь ко второй, которая находилась в ее подчинении. ——————————— <80> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков XVII — XIX веков. С. 174 — 175. <81> Кочующие народы // Народы России. СПб., 1880. С. 479.
Расторжение брака. Памятники калмыцкого права, детализируя порядок заключения брака, вместе с тем крайне скупо освещают условия расторжения брака. В Цааджин Бичиг имеется норма, которая предоставляла право родственникам жены, покинутой мужем, выкупить ее, заплатив девяток с ценного (вещью): за (жену) человека среднего сословия — пять скотин и за жену человека низкого сословия — лошадь и верблюда <82>. Однако случаи, когда родственники «покинутой мужем жены» могли ее выкупить, нормами Цааджин Бичиг не регламентировались. Скорее всего, здесь имеется в виду вдова, не имевшая сыновей, которая, согласно правовым нормам калмыков, «отсылается по древнему калмыцкому закону к ее родственникам» <83>. Как указывают современные исследователи, подобный обычай был связан, по-видимому, с правовым регулированием вопросов наследования, согласно которому вдова исключалась из числа наследников <84>. ——————————— <82> Небольсин П. Очерки быта калмыков Хошоутовского улуса. СПб., 1852. С. 82 — 83. <83> Рязановский В. А. Монгольское право. Харбин, 1931. С. 263. <84> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков XVII — XIX веков. С. 176.
С другой стороны, согласно другой норме Цааджин Бичиг к категории «покинутой мужем жены» относилась женщина, чей муж, оставив ее, с другой замужней женщиной скрывался «туда, где ее не видно» <85>. В этих случаях муж, чья жена убежала с другим, имел право взять себе оставленную жену своего обидчика. Если он отказывался от этого права, то только тогда ее братья могли, уплатив выкуп, взять ее к себе. При отсутствии у родных братьев имущества для уплаты выкупа его могли внести «аймачные братья», то есть ближайшие родственники братьев; выкуп составлял в таком случае один девяток <86>. ——————————— <85> Голстунский К. Ф. Монголо-ойратские законы 1640 года. СПб., 1880. С. 56. <86> Там же. С. 59; Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков XVII — XIX веков. С. 176 — 177.
Исследователи того периода, в частности П. С. Паллас, Н. Нефедьев и П. Небольсин, в своих работах отмечали, что факты расторжения брака среди калмыков имели место. В соответствии с их данными право требования о расторжении брака формально предоставлялось обоим супругам. Но практические формы его реализации были неравнозначны, что было обусловлено положением женщины в семейном укладе калмыков. Так, муж мог расторгнуть брак по собственному желанию или капризу. Он не был обязан подчинять свое требование о разводе суду родственников <87>. Для расторжения брака по инициативе жены требовались более веские причины, в частности отсутствие детей от брака. В этом случае вопрос о разводе решался на совете близких родственников. При удовлетворении требования жены она с уважительными церемониями возвращалась в хотон родителей со всем имуществом, привезенным в качестве приданого. Если брак расторгался по инициативе мужа, то он наделял жену имуществом по своему усмотрению <88>. Исследователями отмечается существование и других обычаев, когда жену, провинившуюся перед мужем «в нарушении брачных своих обязанностей, везли в хотон к отцу-матери на паршивой кобыле с отрезанным хвостом» <89>. ——————————— <87> Кочующие народы // Народы России. СПб., 1880. С. 479. <88> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков XVII — XIX веков. С. 175. <89> Паллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. СПб., 1773. С. 461.
Гражданское право. Следует отметить, что правовые нормы калмыков довольно скупо говорят о гражданских правоотношениях. Существовало лишь несколько статей, регламентировавших долговые обязательства. Исследователями отмечается, что существовали нормы о порядке заключения договоров займа и возврата долгов. При этом в условиях кочевого общества они имели свою специфику, так как факты заимствования друг у друга коней, оружия для участия в военном походе, скота для выкупа невесты или восстановления утраченного личного поголовья вследствие падежа, грабежа и т. п., естественно, имели место в кочевом обществе, так как являлись важным средством разрешения материальных затруднений. Отсюда и вытекала необходимость их правового регулирования <90>. Нормами Цааджин Бичиг устанавливался общий для всех порядок передачи имущества в долг только в присутствии свидетелей. В противном случае договор займа признавался недействительным, и кредитор лишался права требовать возврата долга. ——————————— <90> Сергеев В. С., Сергеев Б. В. Уголовное и гражданское право калмыков XVII — XIX вв. Историко-правовые очерки. Элиста, 1998. С. 184.
Договоры займа нашли свое отражение не только в Уставе 1640 г., но и в дальнейшем были подтверждены нормами Токтолов Дондук-Даши, которые были приняты через столетие после монголо-ойратского съезда и практически повторяли нормы Цааджин Бичиг. Это лишний раз свидетельствует о том, что калмыцкое право XVII века оставалось достаточно консервативным образованием, не меняя своего значения и в дальнейшем. И только после окончательного вхождения Калмыкии в состав Российского государства эти нормы были несколько видоизменены, отразив изменения в социальном укладе калмыков, степень влияния российского законодательства и права на правовую систему Калмыкии. Однако в XVII — XVIII вв. законы, вошедшие в сборник Цааджин Бичиг, продолжали сохранять свое значение.
