(Федоров С. М.) («Государственная власть и местное самоуправление», 2006, N 11)
ФРАНЦИЯ В ПОИСКАХ НОВОЙ СОЦИАЛЬНОЙ МОДЕЛИ ГОСУДАРСТВА
С. М. ФЕДОРОВ
Федоров С. М., научный сотрудник Института Европы РАН, кандидат политических наук.
За последние год-полтора вопрос о так называемой французской социальной модели перешел из области дискуссий в сферу социальной политики. Этому в немалой степени способствовали итоги референдума по принятию проекта Европейской конституции в конце мая 2005 г., продемонстрировавшие неприятие французами политического курса нынешнего руководства ЕС и ставшие, по сути, своеобразным плебисцитом в защиту французской социальной модели государства, вообще «социальной Европы». Победа евроскептиков стала третьим по счету «нокдауном» руководству страны с начала нового столетия после «политического землетрясения» 21 апреля 2002 г., когда одиозный Ж.-М. Ле Пен вышел во второй тур президентских выборов, затем «оглушительного провала» правых на региональных выборах в марте 2004 г. Итоги всенародных волеизъявлений свидетельствовали о высоком уровне протестного голосования как отражения социального недовольства и раздраженности значительного числа избирателей. Французское «нет» на референдуме означало одновременно и вотум недоверия политике властей, и призыв к переменам. Правительство Ж.-П. Раффарена было отправлено в отставку. Сменивший его в июне 2005 г. кабинет Д. де Вильпена предложил фактически новую социальную политику (радикальные перемены на рынке труда, обновление политики занятости в расчете на решение вопроса молодежной безработицы) и, что главное, перешел к энергичным действиям. К решительным шагам подвигли правительство и впечатлившие весь мир «восстания цветной молодежи» в пригородах Парижа и крупных французских городов в октябре — ноябре 2005 г. Кризис социальный, таким образом, проявил себя в новой ипостаси — кризиса и французской модели этнической интеграции. Д. де Вильпен, как и все его предшественники в Матиньонском дворце за последние четверть века, провозгласил «битву за занятость» основным приоритетом деятельности своего кабинета. Однако в отличие от них правительство де Вильпена сделало главную ставку в этой борьбе на либерализацию рынка труда. Введение осенью 2005 г. «контракта нового найма», рассчитанного в основном на малые предприятия и предусматривавшего возможность немотивированного увольнения нанятого работника в течение первых двух лет трудового договора, в целом прошло относительно спокойно. И если верить правительству, принесло обнадеживающие результаты в деле создания новых рабочих мест. Однако желание правительства развить успех (в феврале 2006 г. премьер объявил о начале второго этапа реализации «плана занятости») обернулось затяжным социально-политическим кризисом. Яблоком раздора послужило принятие в марте 2006 г. по горячим следам «осенних поджогов» Закона «О равенстве шансов», восьмая статья которого предусматривала введение так называемого контракта первого найма по аналогии с уже упоминавшимся «контрактом нового найма», с помощью которого власти рассчитывали поправить дела с молодежной безработицей, в частности с нестабильной занятостью. Однако молодежь, студенческие организации и профсоюзы усмотрели в новом трудовом договоре фактическое ее узаконивание и начало масштабной ревизии трудового законодательства. То, что такие планы существуют, не скрывал и сам премьер-министр, намекнувший о необходимости в будущем перейти к единому типу трудового договора одновременно с либерализацией рынка труда. Конфликт, длившийся с февраля по апрель 2006 г., сопровождался миллионными демонстрациями, забастовками работников «общественных служб», схватками полиции с манифестантами. В конце концов его удалось урегулировать. Но общая социальная и политическая ситуация не стала яснее, взрывоопасный потенциал французского общества существенно не уменьшился. Если некоторое время назад и были скептики, считавшие разговоры о кризисе французской социальной модели досужими разговорами, то на сегодняшний день их не осталось — по данным опросов общественного мнения, в его реальности убеждены более 70 процентов французов. Вместе с тем события во Франции последнего времени как нельзя лучше подтвердили мнение знаменитого французского социолога А. Турена о том, что «главная проблема современной Европы состоит в том, что большинство здравомыслящих людей понимает необходимость структурных изменений в государстве благосостояния, но не готово поступиться предоставляемыми этим государством благами. Люди чувствуют, что назрела принципиальная ревизия тех принципов, на которых базировалась Европа в последние десятилетия, но не могут принять чисто либеральных методов управления обществом, даже если эти методы и способствуют большему успеху на мировом рынке» <1>. ——————————— <1> Турен А. Если нет демократии, нет и безопасности // Свободная мысль. 2005. N 11. С. 4.
Отмеченная интрига ставит перед руководством страны непростые вопросы: как реформировать французскую социальную модель, учитывая неизменную приверженность к ней населения, боязнь перемен и пр.? Какие рамки для политического маневрирования существуют? Наконец, как сохранить разумный баланс между солидарностью в обществе и экономической эффективностью? Дополнительную остроту поставленным вопросам придает тот факт, что ограничиться на сегодняшний день какими-то полумерами в реформировании социальной сферы, как это было раньше, не удастся. Сложившаяся ситуация требует решительных шагов и политической воли со стороны руководства Франции. Вопросы реформирования французской социальной модели стали, таким образом, основной темой политической борьбы в стране в преддверии политического цикла 2007 г. и, вероятно, определят главное содержание внутренней политики Франции на ближайшую и среднесрочную перспективу. Отметим, что социальная модель любой страны по-своему уникальна. Каждая из них в настоящее время под воздействием процессов глобализации, приведших к конкуренции между национальными социальными государствами, испытывает трудности адаптации. Однако случай Франции — особый. Ее архитектура и, если так можно сказать, философско-нравственные основы были заложены сразу по окончании Второй мировой войны, в той особой обстановке, когда перед французским обществом открылись, как казалось, безграничные возможности для реализации социально-экономической программы Национального совета сопротивления, обнародованной в марте 1944 г. Эта программа ставила задачу глубокого преобразования французского общества, освобождения его от «пороков» довоенного капитализма, создания солидарного общества, чему должно было способствовать учреждение системы всеобщего обязательного социального страхования от основных жизненных рисков на базе единого для всех трудящихся режима страхования и управления им на основе принципа социальной демократии. По убеждению де Голля, на мировоззрение которого оказали значительное влияние идеи социального католицизма, Франции было необходимо выбрать некий третий, французский, путь, как казалось, «между капитализмом, который угнетает», и «коммунизмом, который все уничтожает». Реализовать этот замысел предстояло обновленной французской державе, опиравшейся на мощный государственный сектор, созданный в результате масштабной послевоенной национализации. Дирижизм в экономической области логично дополнялся и дирижизмом в сфере социальной. Не особенно доверяя рыночным механизмам, государство брало на себя регулирование основных параметров жизнедеятельности людей, благо что инфраструктурные отрасли («общественные службы», или services publics по-французски), к которым во Франции относят образование и медицину, электро-, газо — и водоснабжение, а также транспорт, телефон, почту, также были выведены из подчинения частного сектора. Неразвитость социального партнерства и исторически сложившиеся конфронтационные отношения предпринимателей с профсоюзами опять же компенсировались «предложенными» сверху институтами производственной демократии (учреждение комитета предприятий в 1945 г., делегатов от персонала, особые полномочия представителей трудящихся в производственных советах национализированных компаний), системой участий в прибылях предприятий и полным контролем за коллективно-договорным процессом. Стоит ли удивляться, что в результате 3/4 норм трудового законодательства имеют во Франции не договорную, а законодательную основу, а рынок труда чрезмерно зарегламентирован. Политические реалии послевоенной Франции, корпоративные интересы отдельных групп населения, исторические традиции и свойственный французам крайний индивидуализм быстро остудили эйфорию создателей французской социальной модели. «Движение Освобождения не стало революцией, — делает вывод французский исследователь Паскаль Гошон, — оно установило характерное для французской модели равновесие между государством и предприятиями, между традициями и современностью, между капитализмом и социализмом» <2>. Этот «эклектичный характер» послевоенной социальной модели страны, пожалуй, хорошо просматривался в особенностях французского планирования, не случайно получившего наименование индикативного. То же можно сказать и о системе социального страхования, разбившейся на десятки различных режимов по социально-профессиональным категориям, сочетающей в себе как обязательное (в понимании французов — государственное), так и дополнительное, необязательное страхование через многочисленные мютюэлистские общества. ——————————— <2> Gauchon Pascal. Le modele francais depuis 1945. PUF, 2002. P. 32.
По мнению ряда западных исследователей, послевоенная социальная модель Франции представляла некий «галльский менеджмент», сочетающий в себе равновесие между государством, корпоративными интересами и силами рынка <3>. Она показала свою жизнеспособность за время «славного тридцатилетия». Беспрецедентный в истории страны экономический рост (в среднем более 5% в год за 1950 — 1970-е гг.) сопровождался не меньшими темпами социального прогресса, что позволило сократить бедность и имущественное неравенство, создать устойчивый средний класс, распространить систему соцстраха практически на все население страны, заметно улучшить жизненный уровень пенсионеров. Франция по праву могла гордиться одной из самых совершенных в мире систем социальной защиты и здравоохранения, рассматривая свою социальную модель в качестве универсальной, достойной подражания. Даже традиционно «хромавший» социальный диалог и тот стал понемногу налаживаться после социально-политического кризиса мая 1968 г. Казалось, что эре послевоенного процветания и продвижения вперед не будет конца, однако смена парадигмы социально-экономического развития в странах «золотого миллиарда», произошедшая во второй половине 1970-х гг. и принявшая характер длительного структурного кризиса экономики, да и всего общества, заметно убавила оптимизма. Возникшие социальные проблемы (прежде всего массовая безработица и нестабильная занятость, появление «новых бедных» слоев населения, эрозия среднего класса, рост неравенства и т. п.) потребовали активизации социальной политики, особенно в области занятости. ——————————— <3> Kuisel Richard F. Le capitalisme et l’Etat en France. Gallimard, 1984.
Социальная политика во Франции последних трех десятилетий представляла попытку структурной адаптации старой социальной модели к новым экономическим реалиям. Эта попытка в целом была небезуспешной, что позволило поддерживать социальную стабильность в стране на довольно высоком уровне. Система социальной защиты была сохранена (правда, ценой фактически необъявленного банкротства соцстраха начиная с 1990-х гг.). Более того, Франция, образно говоря, возвела дополнительную линию обороны своей модели, став главным «закоперщиком» в деле строительства «социальной Европы». Этому в немалой степени способствовало пребывание на посту председателя КЕС Жака Делора, сумевшего заложить фундамент «европейской социальной модели», во многом учитывавшей французский опыт. Тем не менее Франции так и не удалось за последние тридцать лет создать оптимальную модель социально-экономического развития, способную одновременно обеспечить экономический рост и сохранить социальное сплочение общества, созвучную представлениям французов о социальной справедливости и отвечающую вызовам нового тысячелетия. Несмотря на усилия по модернизации послевоенной социальной модели, предпринятые за последнюю четверть прошлого века и начало нынешнего столетия (особенно выделим «план Жюппе» 1995 г. и «большие реформы» Раффарена 2003 — 2004 гг.), все-таки в действиях властей преобладала логика выжидания и сохранения старых форм социального регулирования, хорошо зарекомендовавших себя в прошлом. Этого оказалось явно недостаточно для решения главной социальной проблемы Франции на рубеже столетий — ликвидации массовой безработицы и растущего социального отторжения, равно как и огромного дефицита в системе социального обеспечения. Вспоминая «добрую старую модель», опорой которой служили кейнсианские методы экономического регулирования, практика дирижизма, руководство Франции надеялось, что экономический рост после структурных преобразований в экономике возобновится и обеспечит финансовую подпитку социальной сферы. Однако в этом заключался основной политический просчет. К концу XX столетия стало ясно, что для возобновления экономического роста требуются активные инновации в социальной области, коренная ее перестройка на новых теоретических основах, способная создать новые виды социальной защиты, адекватные сегодняшнему дню. Таким образом, хотя Франции почти удалось уберечь свою социальную модель от воздействия так называемой неоконсервативной волны, зародившейся во второй половине 70-х гг. прошлого столетия, укрыть ее от «цунами» неолиберальной глобализации 1990-х стало уже невозможно. Под его натиском «зашатались» основы и самой «европейской социальной модели», составляющей одну из основ европейской идентичности. И все же возникает вопрос: почему о кризисе французской социальной модели стали громче говорить только в последние годы? (Например, о кризисе социального государства на Западе спорят уже более двух десятилетий. Разница в терминах или что-то большее?) В чем состоит этот кризис? Почему во Франции он принимает столь болезненные формы? В самом деле, Франция остается одной из богатейших стран мира, входя в пятерку лидеров по показателям ВВП. Она крупнейший мировой инвестор и ведущий реципиент мировых инвестиций, что говорит о ее притягательности для мирового финансового капитала. Да и число иммигрантов, желающих «осесть» в стране с кризисной социальной моделью, не уменьшается. Неужели все так плохо? Несмотря на хорошие «валовые» макроэкономические параметры, современное социально-экономическое состояние государства не назовешь благополучным. Главным суммарным показателем переживаемых трудностей, испытываемых страной, стали низкие темпы экономического роста. Динамика ВВП не может не настораживать. Если за 1980-е и 1990-е гг. они составляли в среднем соответственно 2,5 и 2,1%, то за первое пятилетие нынешнего века — 1,4% (не говоря уже об аналогичных показателях «славного тридцатилетия»). В 1980-е гг. динамика мирового ВВП отставала от французского в соотношении 1,6 к 2,5, на рубеже веков, наоборот, темпы роста экономики Франции стали самыми низкими среди стран ОЭСР. По показателю душевого дохода за последние двадцать лет Франция спустилась с 6-го на 16-е место среди первой двадцатки стран ОЭСР. С большим трудом стране удается выполнять европейское решение о выдерживании бюджетного дефицита в 3%. К тому же, по словам нынешнего премьера, французское государство «много тратит, и тратит плохо» <4>. Собственно, такая констатация не нова. Об этом то же самое говорил в конце 1970-х гг. Р. Барр. Видимо, с тех пор мало что изменилось. За тем лишь исключением, что государственный внутренний долг Франции за последние 20 лет увеличился втрое и перевалил за 1000 млрд. евро, что превышает две трети ежегодно производимого национального продукта. ——————————— <4> Pour Villepin, «La France depense trop et trop mal» // Le Monde. 14.12.2005.
По-прежнему наиболее болезненной социальной проблемой страны остается массовая безработица (особенно среди молодежи), а также рост социально отверженных слоев населения. Увеличения бедности, если судить по статистике, не происходит, но она и не сокращается, оставаясь уже два десятилетия на уровне 6 — 7% от числа семей. Для сравнения: за период 1970 — 1984 гг. число семей, живущих за чертой бедности (определяемой во Франции как уровень меньший, чем среднедушевой доход), снизилось с 15,3 до 7,4%, а среди семей пенсионеров — с 27,3 до 3,7% <5>. ——————————— <5> Observatoire nationale de la pauvrete et de l’exclusion sociale. Rapport 2003 — 2004. P. 26.
По данным Жана-Луи Борло, министра по социальным делам в последнем кабинете Раффарена, за последние 15 лет число получателей пособия по программе «Минимальный гарантированный доход» (RMI) почти утроилось, увеличившись с 422 тыс. до 1100 тыс.; число семей, попадающих ежегодно в долговую задолженность, возросло с 90 до 165 тыс., достигнув в общей сложности 1500 тыс.; безработица среди молодежи (16 — 24 лет) в некоторых неблагополучных городских районах увеличилась с 26 до 50%; каждый год более 80 тыс. детей переходят в старшую школу «со справкой», т. е. не освоив в достаточной степени навыков чтения, письма и устного счета; количество ежегодно регистрируемых расистских выходок возросло с 189 до 817; наконец, количество жилья, не отвечающего нормам, удвоилось, а очереди на получение социального жилья выросли в четыре раза (по данным на июнь 2003 г., в очереди на получение социального жилья стояли 1,3 млн. человек, а общий дефицит квартир оценивается властями в 1 млн.) <6>. ——————————— <6> Plan de Cohesion sociale (plaquette publicitaire). Ministere de l’emploi, du travail et de la cohesion sociale. 2004. P. 3.
При этом социальные проблемы сегодня усложняются, появляются новые виды неравенства, которые в прошлом были не столь заметны. Характер развития современной экономики, жесткая экономия на рабочей силе приводит к нестабильности трудовой деятельности значительного числа французов. Наиболее яркое ее проявление — различные формы нестабильной, или так называемой хрупкой, занятости, которая возросла за последнее десятилетие втрое. Каждый третий француз боится потерять работу из-за возможности перевода производства на другое место. Относительно новым явлением стал ощутимый рост работников, получающих низкие зарплаты. Так, по данным специалистов Института социальных и экономических исследований (IRES), в 2001 г. более 3,4 млн. трудящихся во Франции (почти каждый шестой работник) получали низкую или очень низкую заработную плату <7>. Причем за период с 1983 по 2001 г. процент подобных работников заметно увеличился — с 11,4 до 16,6% (в 1995 г. этот показатель вообще достиг максимального значения за десятилетие — 18,4%!) <8>. Особенно динамично росло число наиболее плохо оплачиваемых работников. Как и ранее, основной костяк «бедных тружеников» составляют женщины, молодежь и низкоквалифицированные работники. ——————————— <7> Количественно низкая и очень низкая зарплата определяется по отношению к средней «чистой» зарплате, которая в марте 2001 г. составляла 8000 франков (примерно 1200 долл. США). Низкая зарплата составляла 2/3 средней зарплаты — 5500 фр. (800 долл.), а очень низкая 1/2 — 4125 фр. (600 долл.). <8> Concialdi Pierre. Bas salaires et «travailleures pauvres» / Les nouvelles questions de l’emploi // Cahiers francais. N 304. P. 61.
Картина социальных проблем Франции была бы неполной без упоминания вопросов безопасности, серьезных различий в доступе к получению образования, достижений культуры (проблема «равенства шансов»), «геттоизации» пригородов многих крупных городов (массовые беспорядки во многих городах Франции в ноябре 2005 г. иллюстрируют сказанное). Наконец, наступивший век не принес вразумительного ответа на вопрос о финансировании социальной политики. Несмотря на проведенные реформы пенсий и медицинского страхования в 2003 — 2004 гг., огромные дефициты системы социального страхования не уменьшились. Такое положение с общественными финансами не может длиться вечно. Таким образом, кризис французской социальной модели к концу ХХ в. стал очевидным: старые формы социальной защиты обходятся обществу слишком дорого (30% ВВП), но защитить от безработицы, социального отторжения, новых видов социального неравенства они не могут. Более того, как считает канадский исследователь Т. Смит, нынешняя система социальной защиты во Франции не только неэффективна, но и несправедлива <9>. ——————————— <9> Smith Timothy. La France injuste. Ed. Autrement, 2006.
Отмеченные выше социальные недуги, охватившие французское общество, — это видимая сторона проблемы. Но есть еще и не столь заметная на первый взгляд сторона, заключающаяся в морально-политическом кризисе французского общества, потере социального оптимизма и неверии большинства населения в возможность политической элиты предложить эффективную программу выхода их кризиса, развивающегося уже не одно десятилетие. Проводимый как правыми, так и левыми в течение последних двадцати лет политический курс, который французский журналист и политолог Франц-Оливье Гисбер окрестил «нинизмом» — ни приватизации, ни национализации (иначе говоря, ни либеральный, ни социал-демократический), трансформировался со временем фактически в политику застоя <10>. Попытки серьезных реформ неизменно наталкивались на сопротивление тех или иных слоев населения, в особенности занятых в общественном секторе экономики. В возникавших конфликтах власти, как правило, шли на уступки, все ограничивалось полумерами. «При Раффарене, как и при Жоспене, суть политики остается прежней: все время говорить о реформах и никогда к ним не приступать. Не социалисты и не либералы — французские руководители, прежде всего лгуны, — эмоционально замечает французский публицист Н. Баварез и добавляет: — В течение четверти века во Франции культивируется искусство превращения необходимого в невозможное» <11>. Это раздражение французского общества усугубляется и тем, что Франция явно начинает сдавать свои позиции по сравнению с соседними странами, которые сумели выйти на неплохие темпы роста экономики, сократить безработицу и сохранить социальное сплочение. Во Франции в последние годы много говорят об успехах Великобритании, олицетворяющей англосаксонскую модель, и о преимуществах скандинавской социальной модели (Дания, Швеция, Финляндия). Недавно опубликованное исследование бельгийского профессора экономики Андре Сапира убедительно показывает, что континентальная модель социального государства, или социальной политики, к которой он причисляет Францию, не относится к разряду устойчивых и перспективных <12>. ——————————— <10> Giesbert F.-O. La tragedie du President (Scenes de la vie politique 1986 — 2006). Flammarion, 2006. P. 24. <11> Le Point. 6 Sept. 2002. <12> Sapir A. Globalisation and the reform of European Social Models. Background document for the presentation at ECOFIN informal Meeting in Manchester. 9 Sept. 2005 (http://www. bruegel. org).
Моральный кризис французской социальной модели во многом обусловлен влиянием процессов глобализации, а также недавним резким расширением ЕС. Франция особенно трудно переживает революционные перемены в мире. Не только в силу неразвитости либеральной культуры, как это справедливо отмечают, например, авторы доклада «Примирить Францию с глобализацией» <13>. Речь идет о более сложных вопросах. Глобализация испытывает на прочность национальную идентичность государства. Политическая элита, да и рядовые французы психологически травмированы тем, что «мягкое могущество» страны, статус «великой гуманитарной державы» и «родины прав человека», лежащие в основе французской национальной идеи, в последние годы стали терять свою привлекательность в мире, в Европе, в частности. «Глобализация — это не только потеря рабочих мест, но и чувство, что мы теряем рычаги управления нашей судьбой, свободный выбор нашей модели, средства реализации наших амбиций», «Франции необходим новый экономический рост», — подчеркивается в докладе М. Комдессю <14>. Другими словами, кризис французской социальной модели в начале XXI столетия — это кризис самоидентификации Франции в условиях глобализации и масштабных перемен в Евросоюзе. ——————————— <13> Reconcilier la France et la mondialisation // Rapport de Serge Lepeltier devant le bureau de «Dialogue & Initiative». P., 2003. <14> Le Sursaut, vers une nouvelle croissance pour la France // La Documentation francaise. 2004.
Какие же в этих условиях пути реформирования социальной модели предлагают главные политические силы страны в лице ФСП и СНД? Взгляды правых по данной проблематике наиболее ярко выражает нынешний председатель партии неоголлистов Н. Саркози, отстаивающий тезис о «крушении социальной модели Франции». Пожалуй, в наиболее сконцентрированном виде позиции Саркози сформулированы в его программной статье, появившейся 12 декабря 2005 г. в газете «Ля Трибюн» <15>. В ней автор призвал французов «иметь мужество признать, что французская социальная модель, которая до 1970-х гг. очень хорошо функционировала, в течение последних 30 лет постепенно «заблокировалась» и «потерпела неудачу». Сегодня она ни справедлива, ни эффективна, полагает лидер СНД, она не находится на высоте тех амбиций, которые с ней связывались при ее рождении, — обеспечение равенства шансов, гарантирование действительной солидарности при возникновении жизненных и экономических трудностей, справедливое вознаграждение за труд. Наконец, автор статьи констатирует, пожалуй, главное: «…в условиях глобализации наша страна оказалась не способной справиться с массовой безработицей, вялым экономическим ростом, она с тревогой ожидает завтрашний день». ——————————— <15> La Tribune. 12.12.2005.
Выход из ситуации французские правые видят на путях дальнейшей либерализации рынка труда, развития частной инициативы при сохранении социального государства в разумных пределах. Квинтэссенцией их взглядов мог бы стать лозунг «Реабилитировать работу, а не налоги!». Именно так назывался один из докладов клуба французских неолибералов «Диалог и инициатива», созданного под патронажем бывшего премьер-министра Ж. П. Раффарена <16>. Неблагополучная социально-экономическая ситуация Франции, ее отставание от некоторых стран-соседей для представителей правых является следствием прежде всего политики сокращения рабочего времени, которую проводил кабинет Жоспена. Введение 35-часовой рабочей недели — главный объект их критики. Неоголлисты вполне резонно утверждают, что сложившееся трудовое законодательство не соответствует современным реалиям. Действительно, нельзя не согласиться, например, с мнением Саркози о том, что современная Франция сталкивается с парадоксальной ситуацией — никогда раньше трудовое законодательство так надежно не защищало наемного работника, но, однако, как никогда ранее он не чувствовал себя в таком состоянии нестабильности <17>. ——————————— <16> Revaloriser le travail plutot que l’impot. Rapport de Gilles Carrez // Club Dialogue & Initiative. 21 octobre 2003. <17> Discours de Nicolas Sarcozy, president de l’UMP. Congrus pour un mouvement populaire, Dimanche, 28 novembre 2004 (http://www. home. u-m-p. org).
В отличие от своих оппонентов левые силы усматривают причины нынешних бед в глобализации, принявшей формы неолиберального наступления на национальное социальное государство. По их мнению, либеральная политика правых проводится лишь в угоду интересам международного финансового капитала и не имеет ничего общего с интересами наемных работников. Главный тезис социалистов, как известно, был удачно сформулирован Л. Жоспеном — «Да — рыночной экономике, нет — рыночному обществу!». Поэтому основным вектором их деятельности остается защита французской социальной модели (в особенности сохранение неизменного статуса «общественных служб», трудового законодательства) и борьба за создание более социальной Европы как противовеса давлению неолиберальной глобализации (эта тема прозвучала с особой силой в ходе дискуссии по европейской конституции). Левые упрекают правых в том, что их курс на тотальное дерегулирование рынка труда, приватизацию общественного сектора экономики и системы социальной защиты, словом, на внедрение чуждой для Франции англосаксонской модели капитализма, чреват еще большей поляризацией французского общества и ростом социальной напряженности. На самом деле между основными «системными» политическими силами страны существует достаточно прочный консенсус относительно французской социальной модели и будущего социальной политики. Остановимся на этом чуть подробнее. Прежде всего обвинения, звучащие со стороны социалистов в адрес правых в «ультралиберализме» и стремлении демонтировать французское социальное государство, в значительной мере все же голословны. Они полностью игнорируют существование левого крыла «шираковцев», выражающих идеи «социального голлизма». Эти взгляды в последнее время наиболее последовательно отстаивал Фр. Фийон, бывший министр по социальным делам во втором правительстве Раффарена. Так, в ходе коллоквиума «Республиканский вызов, год спустя после 21 апреля», проходившего в здании Сорбонны 26 апреля 2003 г. и собравшего около 200 представителей политической элиты страны, в том числе и из числа социалистов, Фр. Фийон изложил свои взгляды на будущее социальной модели Франции. Она должна избежать «либеральной революции» и «социалистической наледи» (glaciation socialiste). Французскую социальную модель «необходимо оттачивать и модернизировать, а не кромсать. Вопрос состоит в том, чтобы не нарушить равновесия между экономической эффективностью и национальной солидарностью, характерной для нашей страны» <18>. ——————————— <18> M. Fillon expose son «modele francais» a la Sorbonne // Le Monde. 29.04.2003.
Аналогичную позицию разделяет и бывший лидер СНД, главный в прошлом теоретик французских неолибералов Ален Жюппе. В его речи, произнесенной на учредительном съезде обновленной ОПР осенью 2002 г., прозвучали, в частности, следующие идеи: о необходимости переосмысления и примирения между понятиями свободы и солидарности. Одной из задач своей обновленной партии ее теоретик считал необходимость «энергично отвергнуть этот мнимый раскол» между двумя упомянутыми понятиями. «Мы должны примирить дух предпринимательства и дух солидарности. В этом заключена амбиция «французской модели», которую мы хотим воплотить в «модели европейск ой»… мы очень привязаны к нашим системам солидарности, будь то наше здравоохранение, наши пенсии, образование наших детей, забота о наших семьях или о наиболее слабых, обездоленных… Мы также высоко ценим наши общественные социальные службы, обеспечивающие последовательность, всеобщность и равенство в предоставлении своих услуг. В течение длительного периода «французская модель», которая не принадлежала ни правым, ни левым, отвечала этим требованиям. Сегодня эта модель потеряла эффективность, а цена ее содержания становится иногда непомерной. Но это не причина для того, чтобы «с грязной водой выплескивать ребенка» <19>. ——————————— <19> http://www. u-m-p. org/reflexion_debat/discours/dis_congres_juppe. php.
Нынешний премьер-министр де Вильпен также является жестким критиком неолиберальных сценариев развития мира и радетелем французской (и европейской также) социальной модели <20>. Не следует также, на наш взгляд, переоценивать радикальность позиции по рассматриваемой проблематике Н. Саркози. Ультралиберальная тональность, просматривающаяся в его выступлениях, объясняется амбициозностью политической линии молодого лидера неоголлистов, направленной на коренную модернизацию французского общества и преодоление определенного застоя в деятельности главной партии правых сил. К тому же Саркози важно дистанцироваться от своего коллеги-конкурента Д. де Вильпена, выражающего идеологию традиционного голлизма. Опыт показывает, что жизнь существенно «отрихтовывает» радикальность политиков. Жак Ширак образца 1986 г. тоже был убежденным неолибералом, а через двадцать лет обвинил нынешних либералов в лице Тони Блэра в необольшевизме. ——————————— <20> Развернутые взгляды Д. де Вильпена по данной проблематике нашли отражение в его книге «Европейский человек», написанной совместно с испанским социалистом Ж. Семпруном (см.: Semprun J., De Villepin D. L’Homme europeen. P.: Ed. Perrin, 2006).
Далее. Значительная часть консенсуса правых и левых объясняется тем, что и те и другие фактически провалили политику занятости, проводившуюся в последние три десятилетия (если судить по результатам — уровню безработицы). Поэтому и социалисты, и неоголлисты стали возлагать в последнее время надежды в деле борьбы с безработицей на идею «социальной безопасности в течение всей трудовой карьеры» (securite sociale professionnelle), выдвинутую изначально экспертами ВКТ, а затем развитую в докладе П. Каюка и Фр. Крамарза «От неустойчивой занятости к мобильности: социальная безопасность в течение всей трудовой карьеры» <21>. Горячим сторонником этой идеи, если судить по упомянутой выше статье в газете «Ля Трибюн», стал и нынешний амбициозный лидер неоголлистов. Сближение позиций политических оппонентов видится также в одинаковом понимании глобальных проблем, с которыми сталкивается французское общество. К их числу относятся прежде всего изменения в характере и организации труда, старение населения, процессы глобализации. Это та «триада», которая во многом будет определять специфику социальной модели Франции на ближайшую историческую перспективу. ——————————— <21> См. подробнее: Cahuc Pierre, Kramarz Francis. De la Precarite a la Mobilite: Vers une Securite Sociale Professionnelle // Rapport. 2 decembre 2004 (доступно в библиотеке публичных докладов на сайте http://www. ladocumentationfrancaise. fr).
Начало третьего тысячелетия по масштабам перемен в области организации труда, модификации социально-трудовых отношений не уступит переменам последних десятилетий века минувшего, а может, и превзойдет их. Так, французский социолог Мишель Дранкур полагает, что нынешние трансформации в сфере труда «не имеют эквивалента в истории, за исключением, может быть, периода, последовавшего за открытием огня» <22>. Такие суждения, возможно, грешат некоторой категоричностью, тем не менее вполне обоснованны. В работах последнего десятилетия таких известных французских ученых, как Р. Кастель, А. Супьо, Д. Меда <23>, речь идет, по сути, о кризисе наемного труда как такового и о переходе к новой модели труда, соответствующей постиндустриальной эпохе. Ее можно было бы назвать «постнаемной моделью», как это предложил сделать американский исследователь Вильям Бридж <24>. По его мнению, современное предприятие все меньше напоминает негибкие структуры с фиксированным штатным расписанием, жесткой субординацией, контролем и другими подобными характеристиками, присущими организации труда в индустриальную эпоху, принятую именовать «фордизмом». Сегодня эмблематичной фигурой на рынке труда становится независимый работник (своеобразный ПБОЮЛ), предлагающий работодателю свои трудовые услуги или знания. В этом, видимо, заключена главная черта современных трудовых отношений. Они становятся все более индивидуализированными. Долгосрочный трудовой договор теряет свою привлекательность для работодателя, стирается граница между независимым и наемным трудом, между трудом и отдыхом. Приведенные выше соображения позволяют сделать несложный вывод о том, что современная система социальной защиты должна иметь своим объектом не статус наемного работника, не его должность, а самого работника, его интеллектуальный потенциал, она должна обеспечить поддержку мобильности в профессиональной карьере работника. С этим согласны как левые, так и правые. ——————————— <22> Drancour M. La fin du travail (Forum) // Futuribles. Janvier 1994. P. 63. <23> См. в частности: Castel R. Les metamorphoses de la question sociale. Fayard, 1995; Meda D. Le travail, une valeur en voie de disparition. Alto Aubier, 1995; Supiot A. Au-dela de l’emploi (Transformations du travail et devenir du droit du travail en Europe) // Rapport pour la Commission des Communautes europeennes avec la collab de l’universite Carlos III de Madrid. Flammarion, 1999. Обобщенно взгляды ведущих французских специалистов в области труда изложены в материалах коллоквиума «Точки зрения на труд», опубликованных на страницах Международного обзора труда. Т. 135. 1996. N 5 — 6. МБТ Женева; М., 1998. <24> См.: Bridges W. La fin du travail salarie // Partage. N 95. Fevrier 1995.
Проблемы старения населения стали чувствительными для Франции уже в последнее десятилетие XX в. и войдут в разряд острейших в XXI в. Эксперты говорят о новом «демографическом состоянии» французского общества, получившем название «пэпи-бума». Так, по прогнозам Национального института статистики и экономических исследований, население Франции к 2040 г. возрастет до 66,2 млн. человек. При этом начиная с 2006 г. начнет интенсивно увеличиваться население старше 60 лет за счет «пэпи-бумеров». Если в конце 1990-х гг. оно росло ежегодно на 1,10%, то начиная с 2006 г. — на 2,53%. И такой темп прироста сохранится, как уверяют демографы, до 2035 г. <25> В результате существенно изменится возрастная структура населения. По самому оптимистичному сценарию, доля лиц старше 65 лет возрастет за период 2000 — 2020 гг. с 16 до 21%, возрастная категория 20 — 64 лет, напротив, снизится с 58 до 56%, в то время как доля молодежи до 20 лет уменьшится с 24 до 22% <26>. Изменение возрастного состава населения и удлинение продолжительности жизни еще более обострит проблемы соотношения экономически активного и неактивного населения, изменит ситуацию на рынке рабочей силы, усугубит финансовую неустойчивость системы социального обеспечения, построенной на принципе перераспределения средств между поколениями. ——————————— <25> Une societe pour tous les bges. (Rapport du comite de pilotage de I’annee internationale des personnes bgees). P., 1999. P. 29. <26> Choc demographique et emploi a l’horison 2010 // Regards sur l’actualite. N 290. 2003.
Наконец, если говорить о восприятии правящей и интеллектуальной элитой страны проблем, порожденных глобализацией, то здесь также обнаруживается в целом схожесть позиций у представителей оппозиционных политических лагерей. Правые, так же как и левые, обеспокоены деструктивным влиянием глобализации, грозящей социальным демпингом развитым странам, растущими диспропорциями в мировом развитии. В одной из своих речей бывший премьер-министр Ж.-П. Раффарен, в частности, подчеркнул следующее: «Никто не собирается следовать логике laisser-faire, laisser-aller. Я не хочу чрезмерной «рыночности» общества. Да — всеобщей глобализации, нет — глобальной «рыночности»!» (Oui a la mondialisation globale, non a la marchandisation globale) <27>. Нельзя не отметить схожесть с известной формулой Жоспена. Отмеченные выше глобальные вызовы, с которыми сталкивается Франция в начале третьего тысячелетия, неизбежно диктуют примерно одинаковый набор решений, которые могут предложить любые политические силы в сложившейся ситуации. ——————————— <27> Речь Ж.-П. Раффарена 4 ноября 2003 г. «Faire de la mondialisation une chance pour tous» (http://www. u-m-p. org/reflexion-debat/).
Консенсус оппозиционных политических сил относительно рассматриваемой проблематики объясняется в том числе и следующими причинами. Участники дискуссии о судьбах французской социальной модели почему-то обходят стороной тот факт, что многие, так сказать, родовые признаки этой модели ушли в прошлое. Но стереотипы живучи, например, до сих пор по традиции продолжаем считать, что государство во Франции контролирует «командные высоты экономики». Однако это далеко не соответствует нынешним реалиям. Ситуация за последние 15 лет изменилась кардинально. Так, если в 1985 г. на государственных предприятиях трудилось 20% занятых и реализовывалось 25% прибавочной стоимости, то в 2000 г. эти показатели составили соответственно 8 и 11%. В промышленности удельный вес государства не превышает в настоящее время 2% указанных выше показателей. (В 1986 г. в реестре предприятий, где государство было мажоритарным акционером, насчитывалось 3500 предприятий. На них работало 2,35 млн. человек. К началу нынешнего века таких предприятий осталось 1500, а число занятых составило 1,1 млн. человек <28>.) Таким образом, Французское государство, отдав частному бизнесу фактически весь банковский сектор и немалое число национализированных предприятий, побило своеобразный рекорд, став одним из самых приватизированных государств в мире, считает французский эксперт Доминик Плион <29>. Этатистские традиции французского капитализма, судя по всему, уходят в прошлое. ——————————— <28> Vingt ans de transformations de l’economie francaise // Cahiers francais. N 311. Novembre — decembre 2002. P. 36 — 38. <29> Plion D. La grande transformation du capitalisme francais // Cahiers francais. N 317. P. 94.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что социалисты в лице правительства Л. Жоспена преуспели в вопросах приватизации не меньше своих неолиберальных оппонентов, запустив процесс открытия капиталов компаний, относящихся к разряду «общественных служб» («Электрисите де Франс», «Газ де Франс», «Эр Франс», «Франс-Телеком» и т. д.) <30> — «священной коровы» французской социальной модели. «Капитализм был промышленным — стал финансовым, капитализм был «менеджерским» — стал акционерным, капитализм был стандартизованным — стал «постфордистским», капитализм был национальным — стал глобальным», — заключил в одном из своих выступлений один из лидеров ФСП, бывший министр экономики и финансов Д. Стросс-Кан <31>. Эта констатация относится в первую очередь и к французскому капитализму на рубеже столетий. В начале XXI в. каждый четвертый работник страны трудился на экспорт, а каждый шестой — на предприятиях, принадлежащих иностранцам. Франция является четвертым мировым экспортером товаров (5 — 6% мировой торговли) и третьим экспортером услуг (20 млрд. евро в 2002 г.) <32>. Инвесторы-нерезиденты владеют примерно 40% капитала крупнейших французских акционерных компаний, котирующихся на фондовой бирже. Для сравнения: в США и Великобритании этот показатель составлял соответственно 7 и 32% <33>. ——————————— <30> Кстати, с одобрения коллег из компартии. <31> Strauss-Kann Dominique. Qu’est-ce qu’une societe juste? Pour un reformisme radical, Seminaire trilateral Policy Network / Friedrich Ebert Stiftung // A gauche, en Europe, Londres. 26 — 27 fevrier 2004. Р. 2. <32> Reconcilier la France et la mondialisation, op. cit. P. 13. <33> Le Monde. 14 juin 2001.
Что же в таком случае осталось от французской социальной модели, принадлежащей к одной из разновидностей «рейнской модели» капитализма? Можно ли согласиться с мнением Мишеля Рокара о том, что «Рейнский капитализм умер. Одержал победу англосаксонский капитализм, капитализм акционеров, в котором предприятие уже не рассматривается как сообщество индивидуумов, а сведено к сумме активов, которые продают и перемещают с целью максимизировать финансовый доход. Его могущество и неприступность, вероятно, продлится несколько десятилетий…» <34>? Если говорить о чисто экономической стороне дела, то, наверное, да. Хотя остались значительная «зарегулированность» рынка труда и «общественные службы», хотя и в усеченном виде. Однако следует учесть одно обстоятельство: сохранилось важное внеэкономическое качество французской модели общества — повышенный уровень его солидарности. Социальная модель отнюдь не сводится только к экономическим параметрам. В этой связи нельзя не согласиться с мнением директора по научной работе «Французской обсерватории экономической конъюнктуры» (OFCE) Жака Ле Каше о том, что «социальная модель — это не только институты, это также определенные традиции и менталитет, это определенный способ людей жить сообща» <35>. ——————————— <34> Le Nouvel Observateur. N 2035. 6 novembre 2003. <35> Le modele social franeais est-il economiquement viable? // Le Monde. 12.10.2005.
С учетом вышесказанного относительно «болевых точек» французского общества, а также взглядов основных политических сил по вопросам модернизации социальной модели страны можно попытаться сделать среднесрочный прогноз эволюции социальной политики во Франции. Каковы бы ни были итоги политического цикла 2007 г., очевидно, что в ближайшие годы французскую социальную модель ждут существенные реформы. Речь идет прежде всего о создании более гибкого рынка труда, пересмотре системы финансирования соцстраха, модернизации социального диалога. Эти ключевые направления социальной политики определят содержание президентского мандата на предстоящие пять лет. В той или иной степени подходы к этим «колючим досье» уже обозначены в правительственной «повестке дня» не только теоретически, но и практически тоже и находятся в высокой степени готовности к реализации. Неудачная попытка правительства де Вильпена начать реформирование трудового законодательства путем введения пресловутого «контракта первого найма» не должна вводить в заблуждение по поводу якобы его нереформируемости и неприятия реформ со стороны представителей наемных работников. Политические просчеты самого Д. де Вильпена и сложившаяся ситуация в первые месяцы 2006 г. не означают, что эта тема снята с рассмотрения вовсе. Правильность курса, выбранного правительством, не вызывает сомнений, в отличие от методов его реализации. Трезвые политические силы, в том числе и профсоюзы, понимают неизбежность перемен. Более того, настаивают на них и вносят свои конструктивные предложения <36>. В принципе компромиссное решение уже найдено — это, как мы уже говорили, идея так называемой социальной безопасности в течение всей трудовой карьеры. Она предполагает введение облегченных процедур увольнения и найма работника в обмен на усиленную социальную защищенность при временном перерыве трудовой карьеры. По сути, если разобраться, такая система — это не ноу-хау французских профсоюзов, а один из вариантов уже известной нам flex-security. Однако достижение успеха (а зарубежный опыт говорит, что это вполне возможно) связано с масштабной перестройкой всей системы, или лучше сказать — инфраструктуры, политики занятости во Франции — реформировании государственной службы занятости, систем профессиональной переподготовки и оплаты безработицы и т. д. Кое-что в этом плане уже сделано, но масштаб предстоящей работы достаточно внушительный. В этой связи вызывает недоумение, что дискуссии вокруг «социальной безопасности в течение всей трудовой карьеры» во Франции почему-то обходят стороной главную проблему: а сколько будет стоить реализация такой программы? На этот закономерный вопрос пока ответа никто не дал. ——————————— <36> Достаточно сослаться на многочисленные выступления, в том числе и в средствах массовой информации, лидера ФДКТ Франсуа Шерека о необходимости скорейшего реформирования французской социальной модели (см., например: Cheruque Fr. Reformer d’urgence notre «modele social» // Le Monde. 27.08.2005).
В ближайшие годы Франции придется вернуться к вопросам реформирования системы социального страхования. Очень важные, долгожданные и буквально «вымученные» реформы (видимо, не зря реформы пенсий и медицинского страхования во Франции окрестили «большими социальными реформами»), проведенные правительством Раффарена в 2003 — 2004 гг., сделали эту систему более адекватной сегодняшнему дню. Дело не в том, что они не решили многие проблемы, в первую очередь долгосрочного финансирования соцстраха. Имея компромиссный и половинчатый характер, они и не претендовали на то, чтобы решить эти вопросы «раз и навсегда». Главное, что удалось, — это создать условия для дальнейшего реформирования важнейших и наиболее дорогостоящих ветвей соцстраха, придать им столь необходимую гибкость. Напомним, что, например, пенсионная реформа не только заложила принцип увеличения пенсионного стажа для нахождения дополнительных средств финансирования, но и открыла возможность создания негосударственных пенсионных фондов. Новым этапом модернизации соцстраха, вероятно, станет пересмотр правил начисления взносов в страховые кассы. Предполагается перенести основной упор во взимании взносов с зарплат работников (сейчас они дают 90% доходов касс соцстраха) на добавленную стоимость предприятий. Основная задумка заключается в том, чтобы удешевить для предприятий расходы на рабочую силу. «Сегодня чем больше предприятие увольняет и переносит производство за границу, тем меньше оно платит налогов. Нужно, чтобы наша система соцвзносов работодателей давала преимущества предприятиям, увеличивающим занятость во Франции», — резонно заметил президент Ширак <37>. Хотя такая реформа имеет свои подводные камни и может усложнить существование высокотехнологичных предприятий, нельзя не отметить, что подобные предложения находятся в русле идей как социальных партнеров, так и прагматично настроенных левых. Первые отклики ВКТ и «Форс Увриер», так же как и работодателей, были позитивными. Так что предстоящая реформа начисления страховых взносов в известной мере станет одним из «завершающих аккордов», хотя и не окончательным, в затянувшейся полосе перестройки соцстраха, начатой еще в 1995 г. правительством А. Жюппе. ——————————— <37> Jacques Chirac veut alleger le coot du travail // Le Monde. 03.01.2006.
Наконец, важнейшим компонентом предстоящей модернизации французской социальной модели, составляющим их «триаду», может стать, судя по всему, серьезная реформа правил и процедур социального диалога. Эта реформа давно ожидаема. О необходимости перемен, в частности пересмотра условий признания репрезентативности профсоюзов, идет дискуссия уже не одно десятилетие. Все политические силы страны однозначно высказываются за создание четких и ясных «правил игры», разграничение между колдоговорными и законодательными нормами. Первые робкие шаги в этом направлении были сделаны в 2004 г. В Законе о «Профессиональной переподготовке в течение всей жизни и социальном диалоге» впервые были предусмотрены возможности заключения так называемых мажоритарных коллективных договоров и некоторого отклонения низовых договоров от вышестоящих. Знаковым моментом рассматриваемого Закона было и принятие своего рода торжественного обязательства со стороны государства не утверждать решений в социальной сфере без предварительных консультаций и согласований с профсоюзами (правда, как показали события весны 2006 г., соблюдать «торжественное обязательство» правительство не собиралось). Запланированная властями на конец 2006 г. подготовка проекта Закона о социальном диалоге (на основе рекомендаций доклада «За модернизацию социального диалога», подготовленного по заказу правительства в марте 2006 г. экспертами во главе с Д.-Ж. Шертье <38>), вероятно, поможет сдвинуть ситуацию с мертвой точки и вдохнуть, наконец, новую жизнь в диалог социальных партнеров. Хотя не следует и упрощать ситуацию, поскольку ее сложность связана с кризисом профсоюзов и их поиском своей новой роли в сильно изменившемся обществе и мире труда особенно. ——————————— <38> Chertier D.-J. Pour une modernisation du dialogue social. (Rapport au premier ministre) // La Documentation francaise. 2006.
События последних лет во Франции, обнажившие кризис не только французской социальной модели, но и институтов V Республики, еще раз утвердили аналитиков во мнении, что реформирование социальной сферы во Франции — крайне трудная задача. Франция подтвердила свой «буйный нрав» и статус «социальной лаборатории» Европы. Вместе с тем не следует впадать в крайности и делать вывод чуть ли не о принципиальной нереформируемости французского общества и его институтов. «Французская шизофрения», по выражению профессора Робера Рошфора <39>, вполне излечима. Французы не лишены чувства реальности и здравомыслия. Об этом говорят не только история страны, но и современные опросы общественного мнения. Так, по данным опроса IFOP, проведенного 21 сентября 2005 г., на вопрос о том, как сделать французскую модель более эффективной, 31 процент респондентов поддержали вариант «разрыва» Саркози, 26 процентов высказались за реформирование с сохранением ее принципиальных основ, а еще 21 процент согласились с вариантом соцпартии, который можно обозначить как «мягкое реформирование». Таким образом, почти 80 процентов (!) опрошенных, так или иначе, понимают неизбежность и (что важно) желают реформирования французского социального государства. Интересно, что 13 процентов респондентов выступают за революцию в социальной области, поддерживая идеи крайне левых. Цифра немалая, она может служить косвенным индикатором избирательного потенциала леворадикальных сил. ——————————— <39> Так, социолог Робер Рошфор полагает, что французы осознают, что старая модель развития страны обречена и что единственная ей альтернатива — американская модель развития, со всеми ее изъянами, которые они не хотят допустить. «Не будем забывать, — подчеркивает ученый, — что Франция является самой антилиберальной из всех стран Запада <…> Мы одновременно коллективисты и индивидуалисты. Это то, что я называю французской шизофренией» (Rochefort R. Les francais sont consients de la necessite des reformes // Capital. N 144. Septembre 2003. P. 7).
Не менее любопытная картина вырисовывается при анализе ответов на вопрос о том, какие ценности должна воплощать французская социальная модель: 35 процентов поставили на первое место «равенство шансов», затем в порядке убывания респондентами были указаны — «свобода предпринимательства» (27 процентов), «страхование жизненных рисков и солидарность» (24 процента), «обеспечение конкурентоспособности» (14 процентов). Приведенные данные, хотя и демонстрируют разброс мнений по вопросу о ценностях, тем не менее говорят, о приоритете принципа «равенство шансов» — ценности, лежащей в основе так называемого французского республиканского пакта. И еще одно замечание по поводу перспектив эволюции социальной модели Франции в начале нового столетия. Построение новой социальной модели (или коренная модернизация модели старой) представляет собой прежде всего задачу политическую, даже культурно-политическую. Не только в силу необходимости преодоления привычек населения, не желающего перемен, и сложившихся институционально-правовых форм социальной политики. Речь идет, по сути, о нахождении новых компромиссов и способов учета интересов различных слоев сильно изменившегося и усложнившегося за последние десятилетия французского общества. Опыт успешного реформирования социальных систем в ряде европейских стран показывает, что необходимым условием для этого является достижение общественного согласия и нового политического синтеза. Судя по всему, предпосылки для такого синтеза имеются и во Франции. В его основе признание безальтернативности социальной системы, базирующейся на рыночной экономике с различными формами собственности, сочетающей гибкий рынок труда и сильную адресную социальную защиту работника (так называемый flex-security), инвестициях в «человеческий капитал», образование. Выработка новых механизмов солидарности в условиях постиндустриального общества предполагает инновационную социальную политику и появление «новой социальной культуры» на базе принципа «социальной ответственности» государства и предприятий, ассоциаций и отдельных граждан. Социальная защищенность сегодня неразрывна с социальной ответственностью. Что касается форм и механизмов новой социальной модели Франции, то они возникнут в рамках и на базе развития социального диалога.
