Дела о признании материалов экстремистскими сегодня разрешаются в особом производстве. Эту процедуру критикуют многие специалисты, она далека от совершенства. Оказывается, отсутствие надлежащей процессуальной формы для данной категории дел и склонность к задействованию в этом вопросе административных рычагов и методов в России имеют исторические корни.
Научная мысль сегодня
Проблемы рассмотрения дел о признании информационных материалов экстремистскими лишь недавно стали обсуждаться научной общественностью. Одна из публикаций по этому вопросу показательна в плане формирования подхода к порядку признания материалов экстремистскими. Некоторые предложения ее автора профессора Д. Фурсова <1> вызывают положительные отзывы, а с некоторыми мы категорически не согласны. ——————————— <1> Фурсов Д. А. Порядок рассмотрения дел об установления факта экстремистской направленности распространяемой информации // Российское правосудие. 2012. N 7.
После краткого анализа недостатков рассмотрения данной категории дел в особом производстве профессор пишет, что «порядок особого производства применительно к установлению факта экстремистской направленности исследуемых материалов невозможно скорректировать еще более особым образом». Он также отмечает, что идея защиты публичных интересов с использованием особого производства не вызывала одобрения в научной доктрине и предостерегает законодателя от расширения перечня дел, рассматриваемых в особом производстве, за счет включения в этот перечень признания информационных материалов экстремистскими. Не можем не согласиться с профессором в части вышесказанных суждений. Однако следующее предложение Д. Фурсова нас несколько смутило: «Законодателю следует изменить порядок признания материалов экстремистскими таким образом, чтобы первоначально по каждому поводу высказывало свое суждение профильное ведомство в лице Министерства юстиции РФ. Данное предложение мотивировано тем, что Министерство юстиции РФ имеет возможность более оперативно, чем это возможно при обращении к судебному порядку, собрать необходимую информацию, заслушать мнения специалистов и представителей конфессий и принять властное решение о включении материалов в список экстремистской литературы…». По мнению автора, это даст двойной, властный и компетентный контроль и обеспечит состязательный процесс при обжаловании решения Министерства юстиции РФ о включении информационных материалов в список экстремистских. Нам импонирует желание профессора разрешить проблему отсутствия надлежащей процессуальной формы для этой категории дел. Данное предложение также свидетельствует о том, что органы прокуратуры не обеспечивают надлежащего исследования вопроса до судебного разбирательства и не предпринимают мер по выявлению и защите процессуальных прав возможных заинтересованных лиц. Хотя, на наш взгляд, прокуратура может и должна в досудебном порядке предпринять все меры и по выявлению всех заинтересованных лиц, и по обсуждению с данными лицами имеющихся у прокуратуры вопросов. Безусловно, до обращения в суд должна быть проведена серьезная проверка, исключающая возможность обращения в суд лишь на основе субъективного мнения того или иного специалиста/эксперта в отрыве от существующей практики. Но мы все же полагаем, что, коль скоро признание материалов экстремистскими является одновременно осуждением автора в экстремистской деятельности и ограничением его прав или прав владельца авторских прав, признание материалов экстремистскими является специфической публичной санкцией, привлечение к которой должно проходить в судебной процедуре, соответствующей принципу надлежащей правовой процедуры.
Экскурс в историю
Надо отметить, что в XIX веке в России также стоял вопрос о выборе, в какой процедуре ограничивать свободу печати — судебной или административной. С учетом проведенной судебной реформы первоначально возобладала идея о судебной процедуре, однако уже через несколько лет власти отказались от судебной процедуры цензурных запретов и перешли к административной процедуре. Каковы же были причины такого выбора? Рассмотрим в качестве примера ситуацию с запретом и конфискацией книги В. Берви-Флеровского «Азбука социальных наук» (далее — «Азбука»). Данная книга, как, впрочем, и многие его книги, в том числе «Свобода речи, терпимость и наши законы о печати» <2>, была опубликована анонимно, поскольку указание его имени в качестве автора было гарантированным основанием для цензурного запрета: с 1861 года автор находился в ссылке под негласным надзором. В своей автобиографии В. Берви-Флеровский писал, что ему было объявлено: все книги, которые он напишет, будут запрещены. ——————————— <2> Берви-Флеровский В. В. Свобода речи, терпимость и наши законы о печати. СПб., 1869. Книга приобрела огромную популярность: ее переиздали дважды в течение того же года, а затем в 1870-м и 1872-м, но все ее издания вышли без указания авторства.
По окончании печатания на основании разрешения, полученного от Санкт-Петербургского цензурного комитета, «Азбука» была распределена по складам и студенческим квартирам, и лишь небольшая часть отправлена на реализацию в магазины. Причина такого распределения: если книгу начнут конфисковывать, то потери будут небольшими. Эти опасения оправдались <3>. ——————————— <3> Добровольский Л. Запрещенные и уничтоженные книги В. В. Берви-Флеровского // Литературное наследство. М., 1933. Т. 7 — 8.
Шеф жандармов граф П. Шувалов сделал специальный доклад об этой книге Александру II, указав, что она как первое явственное осуществление программы русской ветви «Интернационального общества» приобретает особенное значение независимо от ее содержания. После наложения резолюции Александром II — «Азбуку эту не следует допустить до продажи…» — Санкт-Петербургский комитет написал представление прокурору Петербургской судебной палаты. В представлении было указано, что «хотя в своем исследовании автор заметно старается избегать таких резкостей, которые крайностью своею прямо бросались бы в глаза, и прибегает к известным литературным приемам замаскирования насколько возможно своей мысли, предоставляя проницательности читателя отгадывать ее точное значение, но это замаскирование оказывается столь поверхностным, что цель автора осуждать современный общественный порядок и проводить самые вредные учения в читающую публику является несомненной…». Судебная палата не нашла повода для запрета этой книги и привлечения издателя и автора к судебной ответственности, так как не увидела в издании «Азбуки» состава преступления. Тем не менее в скором времени Третье отделение (орган политического сыска и следствия в России) бросилось разыскивать места продажи книги и конфисковывать ее. Министр внутренних дел граф П. Валуев уже давно добивался изъятия цензурных запретов из ведения судов, указывая, что «круг действий судебной власти, при всем ее значении, ограничен или предопределен предметами ее ведомства… Суд не имеет права догадываться» <4>. ——————————— <4> Жирков Г. В. История цензуры в России XIX — XX вв. М., 2001.
Суды защищали от привлечения к ответственности на основании толкований, мнений, обобщений и порой успешно ограничивали административный произвол. Хотя мы не склонны идеализировать деятельность судов XIX века <5>, но именно неудачи в запрете неугодных книг в судебном порядке, в частности неудача с «Азбукой» <6>, привели к тому, что вскорости преследование за проступки печати было практически изъято из ведения суда и передано Комитету министров. ——————————— <5> Лемке М. К. Политические процессы М. И. Михайлова, Д. И. Писарева и Н. Г. Чернышевского. СПб., 1907. <6> Жирнов Е. Дело об оскорблении покойного Величества. Коммерсантъ-Деньги. 2012. N 37(894).
Административная цензурная практика не была связана процессуальными нормами, да и нормами материального права. Все это привело к тому, что риск привлечения к ответственности в административном порядке был у каждого, кто хотел печататься… Это был откат от цензурной реформы, система административных взысканий была еще более заражена произволом и несправедливостью, нежели предупредительная цензура, поскольку наказывала за вину, не предвиденную никаким положительным законом <7>. ——————————— <7> Энгельгард Н. Очерки истории русской цензуры в связи с развитием печати (1703 — 1903). СПб., 1904.
Таким образом, в XIX веке судебная процедура была отвергнута властями как представляющая барьеры на пути государственного произвола, из чего можно сделать вывод об успехе проведенной в 1864 году судебной реформы.
Альтернативы суду нет
Постановка в XXI веке вопроса о введении административной процедуры, на наш взгляд, говорит о неуспехе длящейся с 1990 года судебной реформы. В Концепции судебной реформы в РСФСР (1991) внимание было обращено на то, что «длительное время государство оставалось враждебной силой по отношению к гражданскому обществу. Поэтому для современной юстиции характерна преувеличенная забота об интересах государства в ущерб другим субъектам правоотношений, подмена общественных и частных начал государственными. Государство оказывается на земле тем же, что и Бог на небе: создателем заповедей, всепроникающим куратором, всеведающим вершителем судеб. Суд был и остается чисто государственным органом правосудия…». В Концепции судебной реформы было определено место суда в государстве: «На арену общественной жизни выходит независимый, свободный от корыстных интересов, политических симпатий и идеологических предубеждений суд, выступающий гарантом законности и справедливости, призванный выполнять в государстве ту же роль, что совесть у человека» (Постановление Верховного Совета РСФСР от 24.10.1991 N 1801-1). По всей видимости, предложение передать вопрос о включении информационных материалов в федеральный список экстремистских материалов свидетельствует об определенном недоверии к суду, о том, что суд еще не занял того места в обществе, которое должен занимать. По нашему мнению, поскольку включение информационных материалов в федеральный список экстремистских материалов — это всегда осуждение автора и ограничение свободы распространения мнений и в том числе права на ознакомление с мнениями, альтернативы у судебной процедуры быть не должно. Принцип должной правовой процедуры связывает государство не только предоставлением надлежащих процессуальных гарантий, в том числе на возможность ограничения прав и свобод человека только судом, но и возможностью ограничения только на основе ясного и недвусмысленного закона, который бы позволял человеку предвидеть наступление ответственности и применения санкций за нарушение четко сформулированного требования закона.
Выпуск издания осуществлен при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
