ПОЛНОМОЧИЯ ПРОКУРОРА ПО РАЗРЕШЕНИЮ УГОЛОВНОГО ДЕЛА
В АВСТРИЙСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ
Е. В. ТЕРЕХОВ
Терехов Евгений Владимирович, помощник прокурора Нижегородского района г. Н. Новгорода, кандидат юридических наук.
Статья посвящена рассмотрению основных принципов диверсионного производства в уголовном процессе Австрии. Диверсионное производство охватывает все те формы окончания уголовного судопроизводства, при которых отказ от уголовного преследования поставлен в зависимость от исполнения подозреваемым тех или иных обязательств. Характерная особенность диверсионного производства по уголовно-процессуальному законодательству Австрийской Республики заключается в том, что принятие решения по делу в таких случаях осуществляется на постоянной основе не судом, а прокуратурой.
The powers of a public prosecutor for solution of a criminal case in the Republic of Austria
Ye. V. Terekhov
The article focuses on consideration of the main principles of diversionary procedure in criminal proceedings in Austria. Diversionary procedure covers all those forms of completion of criminal proceedings where an agreement not to prosecute depends on fulfillment of various obligations by a suspect. A specific feature of diversionary procedure in criminal proceedings according to the Austrian legislation lies in making a decision in a particular case, in that event, by a public prosecutor’s office and not by court on a regular basis.
Key words: diversionary procedure, discretion, public prosecutor, Austria; termination of a criminal case.
Реализация прокурором дискреционных полномочий в австрийском уголовном процессе происходит в рамках диверсионного производства — диверсии.
Диверсия (diversion) — альтернативная уголовному преследованию реакция государства на преступление. При диверсии не предъявляется обвинение, не выносится приговор, не наступает судимость. Вместо этого прокурор делает подозреваемому предложение о диверсии, которое тот принимает, отказываясь тем самым от формального уголовного судопроизводства, либо отклоняет, рискуя быть осужденным.
Отдельные элементы диверсионного производства в Австрии были введены еще в 1985 г. в рамках реформы механизма уголовного преследования несовершеннолетних. Однако предложенная в то время модель ювенальной юстиции в общем и целом укладывалась в уже существовавшую систему условного осуждения.
Современная диверсионная процедура была введена в действие 1 января 2000 г. Законом Австрийской Республики от 9 апреля 1999 г. о внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс.
Согласно положениям введенной в действие Законом от 9 апреля 1999 г. главы XI УПК Австрии понятие «диверсия» охватывает все те формы окончания уголовного судопроизводства, при которых отказ от уголовного преследования поставлен в зависимость от исполнения подозреваемым тех или иных обязательств.
Прекращение уголовного дела без элементов посредничества, форма которого предусмотрена § 6 Закона о судах по делам несовершеннолетних (Jugendgerichtgesetz) и распространение которого на взрослых было предложено в законопроекте 1998 г. о внесении изменений в абз. 1 § 34а УПК, является по отношению к рассматриваемой процедуре простым отказом от уголовного преследования, лишенным признаков диверсии.
Как указано в бюллетене Министерства юстиции Австрии, «диверсионное производство не означает декриминализации деяния, материальный состав преступления и соответствующие уголовно-правовые нормы сохраняют свое действие. Речь идет лишь об изменении вида и формы реакции государства на преступление».
Таким образом, система диверсионных мер разрешения уголовного дела никоим образом не соотносится с декриминализацией преступных деяний. Наоборот, для действия диверсионных правил решающее значение имеет то обстоятельство, что совершенное деяние уголовно наказуемо. При наличии в материалах уголовного дела соответствующих диверсионных оснований речь может идти лишь об отказе от установления виновности лица и назначения ему уголовного наказания. Тот факт, что реализация дискреционных полномочий в рамках главы XI УПК Австрии не является декриминализацией, позволяет четко отграничить диверсионную процедуру от материально-правовых оснований освобождения от уголовной ответственности за «малозначительностью преступления» согласно § 42 УПК.
Важным структурным элементом главы XI УПК Австрии, регламентирующей диверсионное производство, является ее всеобщность. Диверсионная концепция, предполагающая выбор стратегии разрешения конфликта в зависимости от специфики того или иного деликта, как это предусмотрено, к примеру, в § 35 ff Закона о наркотиках (Suchtmittelgesetz), сюда не относится. Это в известной степени противоречит отдельным направлениям реформ начала 90-х гг. прошлого века, когда была предпринята попытка распространить диверсионную концепцию на отдельные группы преступлений. За всеобщность применения действующих диверсионных правил говорит, прежде всего, то, что это решение в наиболее полной мере отвечает цели равного и справедливого применения диверсионной процедуры.
Указанный Закон Австрийской Республики от 9 апреля 1999 г. специалисты называют нормативной основой наиболее существенной реформы процессуального законодательства с 1975 г. Система уголовно-процессуальных мер воздействия на преступность была коренным образом изменена. Тем самым определены новые приоритеты в уголовной политике немецкоязычных стран. Диверсия пришла на смену действовавшему до сих пор мандатному судопроизводству, когда при отсутствии спора о доказательствах уголовное наказание до 90 дней тюремного заключения назначалось без производства судебного разбирательства — подобная система функционирует и по сей день в австрийском административном праве.
Сфера применения диверсионной процедуры значительным образом отличается от мандатного судопроизводства. Обязательное условие здесь — не возможность уплаты денежного штрафа, а констатация нетяжкой вины подозреваемого и соответствующей подсудности дела (деликты, относящиеся к компетенции судов шеффенов либо присяжных, недоступны для диверсионной процедуры).
Определение соответствующей подсудности уголовного дела в качестве обязательного условия диверсионного производства вызывает среди австрийских ученых-процессуалистов немало справедливых нареканий. Так, уголовное дело об унижении государственных символов (абз. 2 § 248 УК Австрии) не подлежит разрешению в рамках диверсионного производства. В то же время при умышленном причинении тяжкого телесного повреждения (§ 87 УК Австрии) допускается принципиальная возможность диверсионной процедуры. В подобном решении австрийского законодателя с трудом прослеживается какая бы то ни было логика.
В этой связи положение российского процессуального закона, предусматривающего в качестве обязательного основания прекращения уголовного преследования по нереабилитирующим основаниям совершение преступления лишь небольшой или средней тяжести, представляется более оправданным.
Между тем согласно австрийскому уголовно-процессуальному законодательству обязательная предпосылка диверсии, помимо соответствующей подсудности уголовного дела, — констатация того обстоятельства, что вина подозреваемого не является тяжкой и в его преследовании нет необходимости для предотвращения совершения им либо иными лицами дальнейших преступлений. При совершении деяний, повлекших смерть потерпевшего, а также в случае иных тяжких преступлений возможность диверсии исключена (§ 198 УПК).
Уместно будет отметить, что российский уголовно-процессуальный закон не содержит такого препятствия для применения дискреционного производства, как смерть потерпевшего. На наш взгляд, учитывая исключительную важность такого объекта правоохраны, как жизнь человека, следует и в отечественном уголовном судопроизводстве ограничить сферу реализации дискреционных полномочий преступлениями, не повлекшими столь тяжких последствий.
Таким образом, обязательная предпосылка диверсионного производства согласно абз. 2 § 198 УПК Австрии — нетяжкая вина подозреваемого лица. При этом речь идет не столько о вине как об элементе субъективной стороны состава преступления, сколько о вине как основании уголовной ответственности (абз. 1 § 32 УК Австрии). Правила абз. 2 § 198 УПК Австрии препятствуют тому, чтобы решение о той или иной форме уголовно-правовой реакции на преступное деяние принималось без учета степени виновности лица. Для деяний с тяжкой виной диверсия полностью исключена, эти дела остаются исключительной прерогативой традиционного уголовного процесса.
Характерная особенность диверсионного производства в рамках гл. XI УПК Австрийской Республики заключается в том, что принятие решения по делу в таких случаях осуществляется на постоянной основе не судом, а прокуратурой. В отличие, к примеру, от Германии, возможность диверсионного производства в Австрии констатируется прокурором самостоятельно, т. е. без предварительного согласования с судебными органами. Это приводит к тому, что прокуратура при реализации дискреционных полномочий в рамках диверсионной процедуры берет на себя функцию разрешения уголовного дела.
Учитывая то, что в рамках определения прокурором конкретных предложений о диверсии возможны различные условия осуществления этого производства (денежное взыскание, исправительные работы, испытательный срок и др.), подозреваемые не должны терять в своем процессуальном положении из-за изменения статуса и роли органов прокуратуры. Так, в случае, если подозреваемый не согласен с условиями диверсии либо выступает в принципе против ее осуществления, он имеет право обжаловать действия прокурора в суд (§ 207 УПК Австрии), и с момента подачи соответствующей жалобы суд в рамках диверсионной процедуры наделяется определенными субсидиарными полномочиями (§ 199 УПК): при констатации судом невозможности применения диверсионной процедуры и отсутствии оснований для обжалования подобного решения (абз. 1 Z 10а § 281 и абз. 1 Z 12а § 345 УПК) соответствующие должностные лица должны его исполнить.
Подобная законодательная конструкция обусловлена в том числе стандартами Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г., п. 1 ст. 6 которой предусматривает обязательность доступа к судебному обжалованию решений должностных лиц, затрагивающих права и свободы человека.
При получении согласия подозреваемого на предложение прокурора о диверсии дальнейшее производство по делу контролю не подлежит. Потерпевший в рамках диверсионной процедуры лишен полномочий по обжалованию принимаемых решений (абз. 2 § 48 УПК).
В литературе в этой связи обращается внимание на недостаточный уровень правовой защищенности участников диверсионного производства: ни подозреваемый, возражающий против несправедливого предложения о диверсии, ни потерпевший, не согласный с условиями диверсии, не могут каким-либо образом повлиять на принимаемое прокуратурой решение по существу. Хуберт Хинтерхофер подвергает критике возможность внесудебного разрешения уголовного дела вопреки воле потерпевшего, когда последний не дает своего согласия по основаниям, «не учитываемым в ходе уголовного судопроизводства» (абз. 2 § 206 УПК Австрии). Подобная формулировка, по мнению ученого, лишена конкретики, непонятна и в некоторой степени неудачна.
Право прокурора отказаться от уголовного преследования при наличии соответствующих условий, содержащихся в гл. XI УПК Австрии, содержит в себе определенную модификацию уже упомянутого нами уголовно-процессуального принципа законности. Дискреционные полномочия, безусловно, ограничивают возложенную на органы уголовного преследования принципиальную обязанность осуществлять преследование лиц, совершивших уголовно наказуемые деяния, вплоть до вынесения обвинительного приговора. В этой связи возникает вопрос, отвечают ли анализируемые нами новеллы австрийского уголовного судопроизводства 1999 г. требованию о разделении процессуальных функций между прокуратурой и судом.
Предметом острой дискуссии в кругу австрийских теоретиков конституционного права стал вопрос о том, как далеко обычный законодатель может отходить от категорично понимаемого с конституционно-правовой точки зрения уголовно-процессуального принципа законности. В этой связи принципу законности часто противопоставляют принцип целесообразности, понимаемый, в свою очередь, различными учеными неодинаково.
Узкое понимание рассматриваемого принципа предполагает признание целесообразными лишь тех форм отказа от права на уголовное преследование, когда принятие подобного решения находится в исключительной компетенции органов прокуратуры, а суд лишен каких-либо субсидиарных возможностей влиять на его содержание. При этом реализация прокурором дискреционных полномочий не должна интерпретироваться так, что принимаемое решение каким-либо образом предвосхищает судебное постановление. Отсутствие у суда возможности вторгаться в исключительную компетенцию прокурора позволяет, по мнению большинства австрийских ученых-процессуалистов, рассматривать деятельность прокуратуры в анализируемой сфере как эффективную.
В то же время некоторые австрийские процессуалисты придерживаются той точки зрения, что анализируемые ограничения принципа законности, содержащиеся в гл. XI УПК и ст. 6 Закона о судах по делам несовершеннолетних, не носят столь кардинального характера. По их мнению, реализация дискреционных полномочий при отсутствии полной процессуальной самостоятельности прокурора не предполагает вынесения исключительно целесообразных решений. При этом дискреционные полномочия прокурора, по мнению этих ученых, в конечном итоге представляют собой предугадывание решения судебных органов, так как судьи действуют в рамках аналогичной диверсионной процедуры и принимают соответствующие решения при наличии тех же самых условий и оснований.
Таким образом, суть разногласий сводится к вопросу о том, принимает ли прокуратура решение об отказе от дальнейшего уголовного преследования исключительно на основании собственного внутреннего убеждения либо ориентируется при этом на судебную практику.
Вопрос также состоит в том, возможно ли в рамках конкретного уголовного дела лишь одно-единственное «правильное» диверсионное решение, либо процедурой предусмотрена в известной степени неконтролируемая свобода правоприменителя при выборе того или иного варианта поведения. Очевидно, что эти юридические аспекты непосредственно связаны с тем, насколько широка свобода усмотрения прокурора при реализации дискреционных полномочий в рамках диверсионной процедуры, заменяющей, по сути, производство судебного разбирательства по уголовному делу. Решающее здесь то обстоятельство, хотел ли австрийский законодатель вообще предоставить суду или прокуратуре свободу усмотрения при принятии соответствующего диверсионного решения. В связи с этим некоторые австрийские ученые, как и отдельные их российские коллеги, высказывают мнение о том, что используемый законодателем в рамках регламентации диверсионной процедуры термин «может» предполагает обязанность правоприменительного органа принять соответствующее решение.
На наш взгляд, было бы опрометчиво на основании различия формулировок абз. 1 § 198 («прокурор отказывается…») и абз. 1 § 200 УПК Австрии («при наличии условий, предусмотренных абз. 1 § 198 УПК, прокурор может…») делать вывод о том, что при решении вопроса о возможности применения диверсионной процедуры прокурор лишен права действовать по своему усмотрению.
Подводя итог анализу общих механизмов реализации прокурором дискреционных полномочий в рамках австрийского уголовного процесса, отметим, что с точки зрения специальной превенции от диверсии как элемента уголовной политики Австрии можно ожидать позитивного результата, с одной стороны, по причине социально конструктивного характера диверсионных мероприятий, с другой стороны, ввиду предотвращения типичного антисоциального воздействия уголовной ответственности. С позиций общей превенции австрийские процессуалисты признают необходимость диверсионных мер разрешения уголовного дела. Как отмечает профессор С. Бургшталлер, накопленный опыт реализации дискреционных полномочий по делам несовершеннолетних, а также результаты внедрения внесудебного порядка урегулирования уголовно-правовых конфликтов с участием взрослых наглядно показали, что специальные возможности неформального прекращения уголовного судопроизводства нашли широкую поддержку среди австрийских граждан. Предусмотренное новеллами уголовно-процессуального законодательства 1999 г. повышение в рамках диверсионной процедуры роли потерпевшего (в особенности его законного представителя) должно еще более усилить такую поддержку населения.
Вместе с тем Х. Хинтерхофер справедливо отмечает, что судьи и прокуроры не должны опрометчиво часто прибегать к этому «быстрому» судопроизводству, необходимо использовать имеющиеся в распоряжении диверсионные мероприятия так, чтобы в каждом конкретном случае задачи превенции были реализованы наилучшим образом (принцип «зеркальной» реакции). В этой связи диверсионное производство и таит в себе ту опасность, что будут устанавливаться не все обстоятельства совершенного преступления. В таких ситуациях неизбежно возникнут дела, по которым невиновные могут быть вынуждены «откупиться» от клеймения уголовным судопроизводством и возможным приговором суда.
Практическое значение рассматриваемой реформы наилучшим образом характеризуют эмпирические данные о количестве уголовных дел, разрешенных в Австрии посредством диверсионной процедуры. В 2008 г. австрийские прокуроры диверсионную процедуру предложили 44787 лицам, при этом было получено согласие и диверсия осуществлена в отношении 35225 лиц. Сопоставляя количество лиц, привлекаемых ежегодно в качестве подозреваемых (в 2009 г. их было менее 188000), и количество разрешенных посредством диверсии уголовных дел, приходим к выводу, что в Австрийской Республике каждое пятое возбужденное уголовное дело прекращается посредством диверсионной процедуры. В то же время практически такое же число уголовных дел разрешается приговорами судов.
Учитывая факт передачи дискреционных полномочий прокуратуре, нельзя не отметить то бесспорное обстоятельство, что различные диверсионные возможности разрешения уголовного дела позволяют значительно разгрузить всю систему австрийского уголовного судопроизводства.
Между тем в Российской Федерации складывается иная ситуация. Федеральный закон от 5 июня 2007 г. «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» и Федеральный закон «О прокуратуре Российской Федерации» существенно ограничил дискреционные полномочия прокурора, сведя их к процессуальному контролю за принятием соответствующего решения органами дознания. Таким образом, отечественный законодатель, проведя кардинальную реформу всей правоохранительной системы государства, вновь, на наш взгляд, пошел вразрез с тенденциями развития уголовного процесса в других странах, неоправданно пренебрег исключительно положительным опытом европейского сообщества в сфере внесудебного разрешения уголовных дел.
