(Павлушина А. А., Гавриленко И. В.) («Российский юридический журнал», 2011, N 3)
ОБЩИЕ ПРАВОВЫЕ ИНСТИТУТЫ ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРАВА В ИНФОРМАЦИОННОМ ОБЩЕСТВЕ: ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ
А. А. ПАВЛУШИНА, И. В. ГАВРИЛЕНКО
Павлушина Алла Александровна, доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой гражданского и арбитражного процесса, директор Института права Самарского государственного экономического университета (Самара).
Гавриленко Игорь Владимирович, кандидат юридических наук, доцент, преподаватель кафедры гражданского и арбитражного процесса Самарского государственного экономического университета (Самара).
Представлен обзор новых процессуально-информационных проблем, в частности описана проблема новых информационных способов идентификации личности в правовом обороте. Дано определение надлежащего единообразного статуса электронного документа и электронного документооборота. Предложена электронизация самой юридической процедуры любого вида.
General legal institutes of procedural law in information society: tendencies and prospects of development A. A. Pavlushina, I. V. Gavrilenko
Review of new «procedural informational problems» — problem of new «informational» methods of person’s identification in legal circulation; legal definition of appropriate uniform status for internal documents, electronic documents, electronic documents circulation; electronification of any type of judicial procedure — is presented.
В настоящее время человеческое сообщество существует в качественно новом по технолого-социальному устройству пространстве, именуемом информационным обществом. Этот термин не может претендовать на всеохватность и универсальность, однако определяемое им качество очевидно: с одной стороны, это активное вхождение в правовое поле такого правового объекта, как информация, с другой — не просто появление, но фактическое получение монополии компьютерной техникой как новым средством для хранения, использования и передачи информации. Эти два обстоятельства сейчас и в ближайшей перспективе определяют состояние и содержание законодательства, судебных прецедентов и практики, влияют на перестраивание многих (если не всех) как позитивных, так и юрисдикционных процедур. Процессы формирования информационного общества активно идут, и представляется, что этот период в развитии человеческого социума в цивилизационном измерении будет обозначен наравне с бронзовым веком, культурной революцией <1> и т. д. ——————————— <1> В. А. Копылов называет вступление в эпоху глобальных информационно-коммуникационных сетей пятой информационной революцией по аналогии с таковыми, базировавшимися на изобретении письменности, книгопечатания, электричества и радио (Копылов В. А. Информационное право: вопросы теории и практики. М., 2003. С. 17).
О взаимном влиянии информационных технологий и права говорит появление ряда отечественных и иностранных научных исследований, монографий, посвященных, например, электронному документообороту, электронной цифровой подписи и ее использованию, информации как объекту права и др. Уже сейчас в разных странах формируются институты электронного государства, электронного правительства, электронного судопроизводства и пр. Причем следует обратить внимание прежде всего на то, что концепции их создания не основаны лишь на облегчении, упрощении и удешевлении процедуры, всегда ставятся и содержательные задачи, сопряженные с идеями гражданского общества, прозрачности и доступности правосудия, борьбы с коррупцией, реализацией конституционного права на получение информации. Не последнюю роль в этих социальных и правовых трансформациях играет процессуальное право. Информационные изменения касаются существа именно процедурных правил, которые, с одной стороны, должны закрепить легитимность пользования новыми элементами процедуры как в правотворчестве, так и во всех видах правоприменения, а с другой — не перестать выступать в качестве гаранта соблюдения неотъемлемых прав личности (права на личную и семейную тайну, права на приватность и т. д.). В условиях, когда использование информационных приемов безгранично увеличивает фискальные возможности государственного аппарата, а значит, способствует появлению новых способов злоупотребления ими, тема перспектив развития процессуального права весьма актуальна. Если исходить из максимально широкого и необходимого, на наш взгляд, восприятия общего понятия процессуального права и повсеместно используемого термина «юридическая процедура» <2>, нужно помнить, что именно на этом — общепроцессуальном — уровне существует комплекс проблем, которые следует единообразно решать применительно к любому их виду. ——————————— <2> Павлушина А. А. Теория юридического процесса: итоги, проблемы, перспективы развития. М., 2009.
Юридический процесс многообразен, включает правообразовательные процессы разных уровней и правореализационный процесс. Юридический процесс, регулируемый процессуальной составляющей права, представлен как частноправовыми процедурами, упорядоченными в индивидуальных нормах договора и нормах закона, так и процедурами с участием субъектов, наделенных государственной публичной властью. Все они, очевидно, в эпоху информационного общества претерпят изменения, с тем чтобы право: 1) не утратило охранительных и регулятивных свойств по отношению к новым сферам информационного общества; 2) сохранило свою традиционную роль гаранта прав индивидуума и публичных интересов разного уровня при их балансе. Представляется, что в перечень общих процессуально-информационных проблем могут быть включены: 1) проблема новых информационных способов идентификации личности в правовом обороте, а следовательно, во всех видах юридических процессов и процедур; 2) проблема правового определения надлежащего единообразного статуса электронного документа и электронного документооборота; 3) электронизация юридической процедуры любого вида. Рассмотрим подробнее каждую из них. Проблема идентификации личности безусловно является максимально общей, т. е. касается практически всех видов юридических процессов и процедур, начиная от правотворческих (например, один из комментаторов употребил образное выражение в отношении избирательного процесса, озаглавив статью «Труп депутата не найден, но его рука продолжает голосовать» <3> (причем можно иметь в виду и правотворческий (нормотворческий) процесс частного свойства, когда идет преддоговорный процесс обмена офертами-акцептами) и заканчивая любой процедурой позитивного правоприменения или юрисдикционного процесса. ——————————— <3> Вершинин А. П. Электронный документ: правовая форма и доказательство в суде: Учеб.-практ. пособие. М., 2000. С. 20.
Интересно отметить, что локальные программы фактической внутрикорпоративной идентификации введены на многих предприятиях и учреждениях как субъектах права в отношении своих служащих: внутриохранные системы достаточно широко используют сканирование радужной оболочки глаза, отпечатки пальцев применяются для идентификации владельца транспортного средства в целях противодействия угону в системах сигнализации и т. д. Более того, даже в Российской Федерации, существенно отстающей от многих западных стран по программам информационной трансформации процессов и процедур, в соответствии с Постановлением Правительства РФ «О Федеральной целевой программе «Развитие электронной компонентной базы и радиоэлектроники» на 2008 — 2015 годы» <4> с 1 апреля 2008 г. введены биометрические паспорта — документы с элементами электронного паспорта, в котором обычный бумажный носитель дополняет (пока не заменяет) микрочип. На нем записана трехмерная фотография, подпись владельца паспорта переведена в цифровой вариант, а также содержатся текстовые файлы владельца, дублирующие бумажный носитель. Пока только планируется пополнять биометрические данные информацией о сетчатке глаз и отпечатках пальцев. Отклонение такого варианта сегодня связано, по утверждению руководителей российской миграционной службы, с недостатком материальных средств для реализации этого проекта <5>. ——————————— <4> Постановление Правительства РФ от 25 ноября 2007 г. N 809 «О Федеральной целевой программе «Развитие электронной компонентной базы и радиоэлектроники» на 2008 — 2015 годы» // СЗ РФ. 2007. N 51. Ст. 6361. <5> Ковалева Т. Дефицитный биометрический // Навигатор. 2008. N 15. С. 23.
Очевидно, что с применением любой из новых технологий, обеспечиваемых исключительно возможностями информационного общества, многократно возрастает вероятность тотального контроля и надзора. Так, сейчас фактически неразрывно обсуждаются проблемы юридической идентификации личности в правовых процедурах и отношениях и новые, в частности налоговые, возможности государства при «правильной» постановке учета. Некоторые исследователи отмечают, что дефект российского варианта учета населения состоит в «недостатке межведомственной изоляции» <6>. Подобно тому как создана и существует система государственной регистрации имущества и имущественных прав и сделок с ним, должен появиться основанный на возможностях биометрической идентификации учет населения. Иначе «государство не имеет однозначной учетной информации ни о гражданах, ни о предприятиях, ни о своем имуществе», в ведомствах образуется множество близких по содержанию ресурсов <7>. ——————————— <6> Куриленко Ю. А. Компьютерные технологии как средство повышения эффективности организации правоохранительной деятельности (применительно к деятельности ОВД по расследованию преступлений): Автореф. … дис. канд. юрид. наук. Саратов, 2008. С. 4. <7> Там же.
К тому же ни один из существующих реестров физических лиц (равно как и юридических) не является исчерпывающим. Как пишет Ю. Петрова, даже в базах данных системы медицинского страхования, считающихся самыми полными, недостает сведений чуть ли не о десяти миллионах человек <8>. Обсуждая прежде всего экономические возможности такой «ревизской сказки», автор не идет дальше. Между тем очевидно, что новая система идентификации станет революцией в юридических процессах и процедурах, да и в праве в целом, порождая существенные абсолютно новые для отечественной правовой системы проблемы. ——————————— <8> Петрова Ю. Ревизская сказка // Эксперт. 2003. N 40. С. 2 — 3.
Глобальную картину введения в юридическую процедуру новой системы идентификации личности нарисовал Л. В. Голоскоков. Он предложил глобальную систему метапаспортов, которые в системе «метаправа» (и надо понимать — «метагосударства») фактически могут содействовать общему процессу автоматизации управления, в том числе в сфере экономики, правотворчества, правоприменения и т. д. Справедливо ссылаясь на мысль Дж. Рейденберга, он отмечает, что в информационном обществе «технологии начинают определять нормы права» <9>, но задача правоведов в новых условиях — «поиск теоретических возможностей развития права, ибо оно гораздо более инертное в изменениях, чем техника, и требует гораздо больше времени для осмысления новых идей и их встраивания в действующую систему права» <10>. ——————————— <9> Голоскоков Л. В. Правовые доктрины: от древнего мира до информационной эпохи. М., 2003. С. 186. <10> Там же. С. 188.
К сожалению, по нашему мнению, этот бесспорно интересный и глубокий исследователь современных правовых проблем информационного общества чересчур увлекся информационными возможностями нового права, имея в виду управленческие, экономические и прочие показатели, фактически оставил без внимания новые информационные угрозы и опасности, которые таят опосредованные системами идентификации личности юридические процедуры. Так, в отношении процессуальной идентификации Л. В. Голоскоков пишет: «Для технической реализации новых правовых идей каждому гражданину должен быть выдан вместо паспорта прибор в виде терминала с возможностями компьютера и сотового телефона с несколькими каналами — для расширения возможностей коммуникации в различных условиях… Его функции: это одновременно паспорт, заменитель трудовой книжки, медицинского и страхового полиса, водительских прав, диплома об образовании, устройство ведения счетов данного лица в банках, заменитель банковских карточек, он же содержит ИНН, данные о личности, сведения о кредитах, долгах, имуществе, сделках, получаемых пособиях, медицинские данные и т. д. Количество функций такого инструмента может наращиваться постепенно, и логический процесс этого наращивания имеет два прошедших этапа: простые пластиковые кредитные карточки с магнитной полосой и карточки с микрочипом внутри» <11>. По мысли ученого, «метапаспорт может и не представлять собой единый прибор, его отдельными частями могут быть банковские пластиковые карточки, пополняемые до уровня среднего дневного расхода денег — для защиты от перерасхода денег. Это могут быть и стационарные, и распределенные по всему городу биометрические устройства, идентифицирующие вход субъекта в сеть и исключающие несанкционированный доступ по множеству параметров: отпечатки пальцев, радужная оболочка глаз и т. п.» <12>. ——————————— <11> Там же. С. 186 — 187. <12> Там же. С. 188 — 189.
Таким образом, в погоне за универсальностью, экономичностью и прозрачностью юридической процедуры ученый готов довести ситуацию не только до пределов надлежащей идентификации, но и до автоматизации посредством нее фактически управления субъектом. «Автоматическая регистрация личности сетью по месту пребывания необходима для ее обслуживания при перемещении по стране, а при незаконном или просроченном нахождении иностранца, мигранта — автоматической блокировки их обслуживания и указании их местонахождения соответствующим органам», — отмечает он. Читая такие рассуждения, задаешься вопросом, знаком ли автор с произведениями известного исследователя информационных возможностей применительно к проблеме тотального контроля за личностью С. Гарфинкеля и других ее исследователей, а также с судебной практикой и прецедентами по данной теме. Главное, по нашему мнению, в этой общей проблеме юридических процедур — пределы компетенции государства в них. И дело вовсе не в боязни или не только в боязни определенных кругов компьютерной регистрации населения <13>. В ситуации фактического использования новых систем идентификации в юридических процедурах необходимо не только «соблюдать права человека», но по-новому на новом этапе развития общества трактовать эти права. Следует пополнить их на уровне максимально межгосударственного акта правом на свободу выбора, а именно на «цифровое самоопределение», по меткому выражению С. Гарфинкеля <14>. ——————————— <13> См., например: Букреев И. Н. Проблема стимулирования развития информационных процессов и технологий в контексте современной концепции формирования информационного общества в России // Информационное общество. 2000. Вып. 1. С. 37; Гарфинкель С. Все под контролем: Кто и как следит за тобой. Екатеринбург, 2004. <14> Гарфинкель С. Указ. соч. С. 181.
Тотальный контроль чужд человеческой природе и может привести к возврату к рабскому обществу, что в общефилософском смысле, безусловно, не исключено и даже предначертано, но хочется верить, что может быть отодвинуто во времени действующим наравне с материальными факторами человеческим сознанием. По словам Ю. Е. Пермякова, «юридическая процедура связывает правовое суждение с типом власти и ее легитимностью» <15>. Поэтому при создании информационных систем идентификации личности не следует забывать иные общегосударственные, межгосударственные правовые принципы и доктрины: далеко не факт, что приоритет в правовом управлении обществом должен быть отдан надлежащему собиранию налогов, очевидно, что необходимо максимально полно определить человеческую свободу, право на приватность, без которой теряется смысл, а соответственно и возможность человеческой жизни, ибо, как справедливо отметил В. Головин, «животное живет просто потому, что живет, а человеку для этого нужен повод» <16>. Кроме того, известно, что рабский труд — самый неэффективный труд, а потому при формировании в правовых процедурах электронных систем идентификации личности ни в коем случае нельзя перейти эту черту. ——————————— <15> Пермяков Ю. Е. Знаковая природа правовой процедуры // Философия и право: Материалы Междунар. науч.-практ. конф. (28 февраля 2006 г. Санкт-Петербургский гуманитарный университет профсоюзов). СПб., 2006. С. 65. <16> Головин В. Жизнь в Церкви. Покажи им чудо, Господи // URL: http://www. kiev-orthodox. org/site/churchlife/322,print. php.
В контексте сказанного можно сделать следующее предположение: усилия компьютерщиков в настоящее время должны быть направлены на разрешение технических проблем создания и отработки соответствующих программ, юристам же нужно выработать в совместной межгосударственной деятельности стандарты «правовых» информационных технологий, определить гуманистические пределы публичного и частного в праве, идя скорее на экономические, нежели на социально-гуманитарные потери. Эта задача тесно переплетается с обозначенным приоритетом невозможности присвоения «информационной» власти в информационном обществе. Интересно отметить, что избранный некоторыми западными государствами путь создания специальных контролирующих агентств федерального уровня просто высмеивается активистами по защите приватности, поскольку (не без оснований отмечают они) «правительства, как правило, сами повинны в самых крупных нарушениях приватности» <17>. Между тем все исследователи вопроса единодушны во мнении: иного механизма, кроме разумного и честного определения компетенции государства, в этой сфере нет. Мы, в свою очередь, считаем важным в противовес идее Л. В. Голоскокова о «метаправе» предложить как приоритетную в связи с обсуждаемой темой концепцию «правовых» информационных технологий, поскольку, на наш взгляд, задача права в настоящий момент применительно к такому элементу процедуры, как идентификация личности, не опережающая, но «тормозящая». Цель правового регулирования — максимально ограничить применение указанной процедуры строго очерченным набором случаев, оставив остальное на свободное усмотрение личности: идентифицироваться ли ей в иных, нежели строго и в публичном интересе установленных процедурах — судебных, налоговых и др., или нет. ——————————— <17> Гарфинкель С. Указ. соч. С. 355.
Так, в соответствии с первой поправкой к Конституции США недопустим предварительный запрет на печать. В. А. Копылов пишет: «Чтобы удовлетворить свои законные претензии, не следует заранее запрещать право высказывать свое мнение; следует законным путем получить возмещение за ущерб, нанесенный в результате такого высказывания» <18>. Подобно такому последующему компенсационному механизму и в наших отечественных законах заложены традиционные процедуры возмещения причиненного вреда в случае нарушения чьих-либо прав на персональную информацию, например. Статья 17 ФЗ РФ N 149-ФЗ «Ответственность за правонарушения в сфере информации, информационных технологий и защиты информации» предлагает, по существу, традиционный механизм судебной защиты нарушенных в этой сфере прав путем предъявления исков о причинении вреда для возмещения убытков, компенсации морального вреда, защиты чести, достоинства и деловой репутации. ——————————— <18> Копылов В. А. Указ. соч. С. 352. См. также: Современное право средств массовой информации в США / Под ред. А. Г. Рихтера. М., 1997.
В отношении идентификации личности при помощи современных компьютерных средств связи и коммуникации даже при наличии предварительного запрета на ее нецелевое использование встает вопрос, сработает ли он, и приемлемы ли в данном случае принятые в праве механизмы последующего возмещения вреда. Полагаем, что нет. Более того, изучая идентификацию личности, нужно говорить в первую очередь не об ответственности за злоупотребления в этой сфере с чьей бы то ни было стороны, а прежде всего о пределах компетенции государства. Как совершенно справедливо утверждает С. Гарфинкель, «проблема кроется в самом слове «приватность», которое не передает всей полноты предмета обсуждения. Речь идет о праве на самоопределение, независимость и целостность. В компьютеризированном мире XXI века… право на приватность должно стать одним из важнейших гражданских прав» <19>. Он абсолютно прав и в следующем: «Технологии сами по себе не нарушают нашу приватность или что-то еще… нарушения появляются в результате установления неправильных процедур использования этих достижений» <20>. ——————————— <19> Гарфинкель С. Указ. соч. С. 15 — 16. <20> Там же. С. 18.
Следует отметить, что как наука, так и общественные и политические объединения многих государств намного раньше России начали обсуждать эту тему, существует и обширная судебная практика по делам о защите права на приватность (защите неприкосновенности частной жизни), имеются в виду именно информационно-компьютерные покушения на нее. Хорошо известно, что предложения, подобные идее Л. В. Голоскокова о метапаспортах, выдвигались в США еще в 1960-е гг. Так, Принстонским институтом перспективных исследований (Princeton Institute for Advanced Study) была предложена Концепция Национального информационного центра, которая, как известно, была встречена общественностью без энтузиазма, а борьба с использованием персональной информации приобрела в современной Америке небывалые масштабы. «Политическое решение не создавать централизованное хранилище информации определило курс, которым компьютерные технологии следовали дальнейшие 30 лет. Решение похоронить проект оказало глубокое влияние на обеспечение приватности личности» <21>. ——————————— <21> Там же. С. 32.
Фактически Россия вступила в полосу проблем, уже известных как современным государственным системам, так и правоприменительной практике. Однако в обсуждаемом смысле результаты этой, в частности американской, практики неутешительны. По утверждениям многих исследователей, пространная персональная информация в любых как публично-правовых, так и частноправовых процедурах фактически не защищена от возможности использования в непредусмотренных целях кем бы то ни было, поскольку применение криптографических кодов — лишь технический прием, подверженный преодолению иными техническими способами. Вместе с тем персональная информация, получаемая всякий раз при идентификации, плохо защищается при помощи традиционных правовых механизмов, так как разглашение и использование информации является безвозвратным действием. В принципе эффект несрабатывания правовых компенсационных механизмов мы наблюдаем, например, при использовании пиар-технологий в избирательных кампаниях, и очевидно, что никакие, даже самые сокращенные, последующие сроки на обращение в суд не меняют ситуации для неизбранного лица. Любопытны рекомендации общего характера для конкретного лица, высказываемые исследователями данной проблемы применительно к американскому опыту ее регулирования. Примерный их набор сводится к следующему: «1) обеспечить право на анонимность, поскольку право на приватность включает и право на анонимность»; 2) предавать нарушения гласности и обращаться в суд, «поскольку дурная слава произвола с приватностью» значительно превышает потенциальный доход, который субъект-нарушитель может получить от своих клиентов (в США такая «слава» именуется в соответствии с судебным прецедентом «вопиющее нарушение конфиденциальности потребителя и пациента» <22>; 3) осуществлять контроль за методами слежения посредством меченых имен: введение его в сеть, чтобы отследить, как имя перемещается по информационным каналам экономики; 4) использовать существующие правила и стремиться к принятию новых <23>. При всей очевидной справедливости и правовой возможности их применения в отношении второго, например, можно утверждать, что суд — это преимущественно американская тактика; в России принцип всеобъемлющего судебного разбирательства не срабатывает, он напрямую зависит от экономического уровня жизни общества: большинству российского населения нужно просто зарабатывать на жизнь. ——————————— <22> Там же. С. 240. <23> Там же. С. 238 — 241.
К сожалению, следует констатировать, что отечественный законодатель в призванных упорядочить ситуацию нормативных актах сегодня вообще не акцентирует внимания на теме приватности <24>. Предпринята попытка выдвинутый законом термин «конфиденциальность информации» расшифровать не в законе, а в сопутствующих нормативных актах, что, по нашему мнению, сделает защиту персональной информации, считываемой в том числе в процедурах идентификации личности, призрачной. ——————————— <24> См., например: Королев А. Н., Плешакова О. В. Комментарий к Федеральному закону от 27 июля 2006 года N 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и защите информации». М., 2007.
Интересно в связи с этим замечание Ю. И. Стецовского: «В Малой советской энциклопедии утверждалось (1928 г.): «Паспортная система была важнейшим орудием полицейского воздействия. Советское право не знает паспортной системы». Не было ли это ложью, демагогией? Обратимся к В. Ленину, который считал, что «демагогия есть раздувание неисполнимых обещаний». Действительность показала справедливость этих слов. Розданные обещания неисполнимы в тоталитарном государстве, которое отличается тем, что в обыденной жизни граждан, в экономике, идеологии, политике регламентируются и контролируются все пути-дорожки. Этому служат различные учеты, регистрации, трудовые книжки, паспорта и кипы других бумаг» <25>. Таким образом, в рамках становления новой процессуальной составляющей права в условиях информационного общества не следует забывать собственные исторические уроки, тем более из столь недавнего прошлого. Важно, чтобы власть ощутила ответственность на фоне очевидных процессов своего усиления, в том числе посредством процессуальных нормативно-законодательных механизмов, не допустила перехода разумных границ, являющихся обязательным условием поступательного, творческого, свободного развития человеческого сообщества как открытой системы, единственно и придающей ей способность к синергетической самоорганизации <26>. ——————————— <25> Стецовский Ю. И. Право на свободу и личную неприкосновенность: Нормы и действительность. М., 2000. С. 476. <26> См., например: Павлушина А. А. Теория юридического процесса: методологические перспективы. Самара, 2004. С. 64 — 68.
Значимым этапом в становлении общих правил и принципов работы с персональными идентификационными данными следует признать принятие Конвенции Совета Европы о защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных <27>, Федеральных законов от 19 декабря 2005 г. N 160-ФЗ «О ратификации Конвенции Совета Европы о защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных» <28> и от 27 июля 2006 г. N 152-ФЗ «О персональных данных» <29>. ——————————— <27> URL: http://conventions. coe. int/Treaty/rus/Treaties/Html/108.htm <28> СЗ РФ. 2005. N 52 (ч. I). Ст. 5573. <29> Там же. 2006. N 31 (ч. I). Ст. 3451.
В целом сейчас Российская Федерация должна при регулировании идентификации в процедурах ориентироваться на концепцию Бангемана, в которой в максимально унифицированном виде выражена информационная политика Европейского сообщества. Действуя прежде всего в рамках именно международно-правовых стандартов, важно помнить, что «природа информационных процессов отличается тем, что они изначально являются глобальными и не укладываются в рамки границ и даже пространства одной геополитической структуры государства. В одной отдельно взятой стране невозможно построить информационное общество» <30>. ——————————— <30> Бачило И. Л. Глобальная информатизация и право // URL: http://www. fact. ru/www/arhiv5s81.htm.
Упомянутые возможности криптографии представляют в этом смысле следующую по важности общую проблему процессуального права. Таковой является тема электронного документа в документообороте и электронной цифровой подписи. Очевидно, что в ближайшем будущем именно эти виды документов будут преобладать как в юрисдикционных процессах, так и в позитивных юридических процедурах. Несмотря на различие в оценках объемов электронного документооборота в общем документообороте в разных государствах мира, показателен тот факт, что у нас на глазах буквально за последние два десятилетия анахронизмом стали документарные ценные бумаги. Устаревает все процессуальное законодательство, принятое менее десятилетия тому назад, в котором законодатель побоялся еще прямо обозначить в качестве преобладающего такое доказательство, как электронный документ. Например, в ГПК РФ, принятом в 2002 г., он помещен в раздел письменных доказательств. В ст. 71 ГПК РФ сказано, что письменный документ может существовать посредством фиксации информации в цифровой и иной форме. АПК РФ и вовсе оставил перечень применимых в арбитражном процессе доказательств открытым, предложив правоприменителю в ст. 89 все, что ни произойдет в жизни в части трансформации ее технической стороны, иметь в виду и оценивать как «иные документы и материалы». Между тем многие авторы не без оснований называют электронный документ актуальным видом иных доказательств <31>. ——————————— <31> См., например: Дашян М. Судебные споры о виртуальной собственности // Бизнес-адвокат. 2002. N 17; Он же. Дело об электронной почте слушается в суде // Там же. 2003. N 5; Рогожин С. П. Электронные документы как доказательства в арбитражном процессе // Гражданское судопроизводство в изменяющейся России: Сб. материалов Междунар. науч.-практ. конф. (Саратов, 14 — 15 сентября 2007 г.). С. 228 — 233; Решетникова И. В. Унификация доказывания — процесс неизбежный // Юрист. 2003. N 47. С. 31; и др.
В науке предлагают унифицировать определение электронного документа и положить его в основу упорядочения как судебных и близких к ним процедур, так и частноправовых отношений в их процессуальной части. И. Ю. Востриков дает следующую дефиницию: «Под электронным документом следует понимать документ, созданный при помощи электронных аппаратно-технических и программных средств, фиксируемых в цифровом коде в форме идентифицируемого именованного файла (файлов) или записи в файле (файлах) базы данных, доступный для последующей обработки в электронных системах, использования, воспроизвед ения, отображения и виртуального восприятия, а также для передачи и получения по телекоммуникационным линиям связи» <32>. Нам представляется такой подход к основе всего будущего права недопустимо зауженным. Очевидно, что если бы по постоянству существования во времени и пространстве ЭД мог быть сопоставим с документом на письменном (бумажном) носителе, вообще не было бы смысла (что кажется неизбежным) выделять его отдельно в качестве вида доказательства и самостоятельно регулировать. Проблема такого вида доказательства в его легковесности. Вспомним, он лишь условно объект материального мира, в большем смысле он объект виртуальной реальности. ——————————— <32> Востриков И. Ю. Электронный документ как доказательство в гражданском процессе // Гражданское судопроизводство в изменяющейся России. С. 379 — 381.
Потому, бесспорно, нужно оценивать эту процессуальную категорию значительно шире, например как предлагает А. П. Вершинин. Он внимательно относится к теории вопроса, памятуя о том, что есть информация как содержание доказательства, а есть ее носитель как средство доказывания. Автор определяет электронный документ (следуя фактически за Законом «Об информации, информационных технологиях и о защите информации») как информацию, зафиксированную на электронных носителях и позволяющую ее идентифицировать <33>. Иногда к возможности идентификации исследователь добавляет и требование аутентификации, т. е. возможность проверки целостности и неизменности содержания ЭД <34>. ——————————— <33> Вершинин А. П. Указ. соч. С. 40. <34> Там же.
На наш взгляд, данный подход необходимо рассматривать как первое приближение к проблеме, так он порождает ряд общетеоретических вопросов. Прежде всего нужно отвергнуть утверждения, что идентификация и аутентификация этого вида доказательств есть проверка его достоверности <35>. При этом, однако, очевидно, что процессуальные критерии допустимости доказательства в ближайшее время будут пересмотрены. Так, О. В. Исаенкова и С. Ф. Афанасьев еще в 2005 г. отмечали, ссылаясь на письмо Высшего Арбитражного Суда от 19 августа 1994 г. N С1-7/ОП-587 «Об отдельных рекомендациях, принятых на совещаниях по судебно-арбитражной практике» (хотя оно и появилось до принятия Закона от 10 января 2002 г. N 1-ФЗ «Об электронной цифровой подписи»), что ВАС РФ фактически ввел в свое время два дополнительных критерия допустимости документов, имеющих электронный вид и подписанных посредством цифровой (электронной) подписи <36>. Напомним, что этот судебный акт предполагал принятие в качестве доказательств документов, заверенных ЭЦП (электронной цифровой подписью), только в случаях, если сам договор был подписан таким образом и, кроме того, стороны прямо предусмотрели в нем соответствующие процедуры рассмотрения разногласий. Конечно, нельзя согласиться с такой позицией ВАС РФ, по сути ставящего себя над законом <37>. Но следует признать, что доказательственное право как составная часть общепроцессуального права, будь то позитивные или юрисдикционные процедуры, видимо, вынуждено будет в связи с появлением качественно нового вида доказательства (а не средства доказывания) пересмотреть систему критериев общедоказательственной силы. ——————————— <35> Такое мнение высказано, например, И. Ю. Востриковым (Востриков И. Ю. Указ. соч. С. 379). <36> Исаенкова О. В., Афанасьев С. Ф. О способах правового регулирования в области средств доказывания: вопросы теории и практики // Арбитражный и гражданский процесс. 2005. N 7. С. 23. <37> Олегов М. Д. Письменные доказательства // Комментарий к Арбитражному процессуальному кодексу Российской Федерации / Под ред. М. С. Шакарян. М., 2003. С. 171.
В ФЗ «Об электронной цифровой подписи» введена совершенно новая удостоверительная система, которая, по нашему мнению, в ближайшее время не может не слиться с удостоверительной деятельностью нотариальных органов в масштабах как государственных, так и межгосударственных процессуальных систем. При этом российский законодатель фактически составил аналогию с письменной и нотариально удостоверенной формой сделки; напомним, что первая не только не отвергается в системе как международных, так и частноправовых отношений, но и, наоборот, очевидна тенденция (хотя и необоснованная, на наш взгляд) к более широкому ее применению. Следует отметить, что представители отечественной регистрационной системы активно критикуют ее принципиальную применимость к наиболее серьезным правоотношениям — купле-продаже недвижимости, кредитным договорам и т. д. С ЭД как процессуальным доказательством есть ряд проблем: ЭД может быть документом, т. е. информацией, поддающейся идентификации и аутентификации, а может быть просто информацией. «Отсюда, — утверждала О. В. Исаенкова, — и возникают все остальные проблемы, связанные со стабильностью и достоверностью ЭД, ведь в него в любой момент достаточно легко внести какие-либо дополнения и изменения, в том числе и в ходе передачи» <38>. ——————————— <38> Исаенкова О. В., Афанасьев С. Ф. Указ. соч. С. 25.
На интересное и значимое, по нашему мнению, обстоятельство обращает внимание А. П. Вершинин. Он пишет: «Примечательно, что в российской договорно-правовой, например, практике находят наличие тех же проблем, что и в странах со значительно более развитым применением электронного обмена данными: а) неопределенность юридической силы положений договора, предусматривающих неформализованную процедуру заключения сделок, в случае судебного разбирательства; б) отсутствие четких указаний или ограничений закона относительно того, какие документы могут (или не могут) быть использованы в коммерческом обороте в виде электронного сообщения, и требований к структуре и форме такого сообщения; в) неопределенность позиции законодателя и судебных органов по отношению к такой категории, как электронная подпись; неясно, какие именно средства защиты информации от несанкционированного доступа получили правовое признание: только лишь ЭЦП или вся совокупность аналогов собственноручной подписи, используемых при электронном обмене данными, как-то: шифры, коды, пароли и т. д.; г) отсутствие прямой обязанности посредников — поставщиков услуг по организации электронной связи, в частности торговых систем, — хранить, предоставлять по запросу сторон или официальных органов, а также подтверждать подлинность созданных и переданных с их помощью электронных документов» <39>. ——————————— <39> Вершинин А. П. Указ. соч. С. 27. См. также: Соловяненко Н. Совершение сделок путем электронного обмена данными (Принципы правового подхода) // Хоз-во и право. 1997. N 6. С. 57 — 58; Венгеров А. Б., Мурадьян Э. М., Фалькович М. С. ЭВМ и договорные отношения в народном хозяйстве // Сов. государство и право. 1980. N 7. С. 48 — 54; Соловяненко Н., Виноградова Е. Правовое регулирование создания и использования электронной (безбумажной) документации, в том числе заверенной электронной цифровой подписью // Хоз-во и право. 1994. N 4 — 5. С. 23; и др.
Полагаем, что такие готовящиеся к принятию акты, как ФЗ «Об электронном документе», ФЗ «Об электронной торговле», безусловно, необходимы. Как правильно отмечает И. Ю. Востриков, «придание файлам юридического статуса, эквивалентного бумажным документам, является отдельной задачей, решение которой пока еще не поставлено на надежную основу государственного регулирования. А пока, в отсутствие каких-либо правил, норм и требований, ситуация необременительного хаоса в этом вопросе порождает дополнительные риски» <40>, делающие неустойчивыми и непредсказуемыми в правовом смысле новые правоотношения. ——————————— <40> Востриков И. Ю. Указ. соч. С. 380.
Не перечисляя все межгосударственные и отечественные правовые акты, направленные на упорядочение ситуации (они известны), скажем, что эти вопросы должны прямо решаться во всех процессуальных кодексах и актах, регламентирующих позитивные процедуры, причем единообразно. Так, М. Горелов предлагает определять их в процессуальных актах как еще один вид доказательств — сведения об обстоятельствах, имеющих значение для дела, выполненные в форме цифровой, звуковой или видеозаписи, — и относить к ним зафиксированные с помощью электронно-вычислительных средств протоколы судебных заседаний, совершения отдельных процессуальных действий <41>. Очевидно, что назрела потребность в принятии таких нормативов исключительно на основе мировых стандартов. ——————————— <41> Горелов М. Соотношение понятий «современные источники информации», «современные носители информации» и «современные средства информации» в гражданском процессе // Арбитражный и гражданский процесс. 2007. N 4. С. 13; Исаенкова О. В., Демичев А. А. Право на судебную защиту и практические аспекты его реализации. По итогам Междунар. науч.-практ. конф. (Вильнюс, 14 — 15 сентября 2006 г.) // Там же. 2006. N 12. С. 43; Халиков Р. Вопросы развития российской арбитражной практики в сфере электронного документооборота // Там же. 2007. N 10. С. 33 — 36; и др.
Российский законодатель уже вполне отдает себе отчет в невозможности самостоятельно и автономно «определять правила игры». Потому реалией отечественной правовой системы вслед за общим провозглашением приоритета принципа и правила международного договора стало правило ч. 2 ст. 15 ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации», в соответствии с которым, например, регулирование использования информационно-коммуникационных сетей, доступ к которым не ограничен определенным кругом лиц, осуществляется в Российской Федерации с учетом общепринятой международной практики деятельности саморегулируемых организаций в этой области. Представляется, что в ближайшее время одной из перспектив развития процессуального права на всех его уровнях будет приобретение и усиление нового качества удостоверительными процессуальными механизмами, в частности в отмеченном направлении. Известно, что ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» предусмотрено создание удостоверяющих центров, выдающих сертификаты ключей ЭЦП их владельцам, подтверждающих их подлинность и ведущих реестр ЭЦП и их владельцев. Фактически эта деятельность — аналог нотариального действия по удостоверению подлинности подписи лица, а также удостоверению сделки. Очевидно, что ЭЦП — лишь один из способов придания электронному документу статуса именно документа, а не просто информации. Субъекты юридического процесса заинтересованы не только в их идентификации, но и часто в анонимности участия в отношениях, одной из востребованных функций как в публичном, так и частном праве будет деятельность по кодированию информации, которая сегодня развивается по направлению преимущественно криптографического кодирования. Существо такой деятельности с правовой точки зрения заключается в предоставлении услуг по анонимному доступу к информационно-коммуникационным сетям и выражается в итоге в постадийном, с участием нескольких посредников, движении и передаче информации. Деятельность по кодированию информации, бесспорно, представляет собой одну из перспектив развития процедуры. И насколько источник информации сейчас может пожелать оставаться анонимным, когда участвует в информационном обмене (например, СМИ, несущие ответственность за раскрытие источника, или свидетель, пользующийся правом на анонимность, в рамках уголовного процесса), настолько и любое физическое или юридическое лицо должно обладать правом анонимного доступа к сетям. Напомним, что согласно Федеральному закону «О порядке рассмотрения обращений граждан» <42> анонимные обращения рассматриваются государственными и муниципальными органами наравне с идентифицируемыми, за тем исключением, что они не требуют ответа. При всей сомнительности подобной нормы, по нашему мнению, должен быть в нормативном порядке установлен предел возможной анонимности. Сделать это можно по принципу «разрешено все, что не запрещено». Граница необходимой идентификации лица в любой процедуре может быть обозначена посредством четкого перечня пределов анонимности. В частности, недопустимо, на наш взгляд, положение, при котором медицинская помощь по государственным программам по борьбе с некоторыми болезнями оказывается исключительно при персонификации лица: этим нарушается конституционное право на тайну частной жизни. ——————————— <42> Федеральный закон от 2 мая 2006 г. N 59-ФЗ «О порядке рассмотрения обращений граждан» // СЗ РФ. 2006. N 19. Ст. 2060.
Пока же нотариальные органы противятся брать на себя ответственность в отношении новых видов доказательств. В связи с этим заслуживает внимания позиция законодательно-методического отдела Федеральной нотариальной палаты: «Рассматривая вопрос о возможности участия нотариуса в процедуре защиты неимущественных прав, нарушенных с использованием компьютерной сети Интернет, аргументируется вывод о том, что размещенная на интернет-сайте информация не может быть отнесена ни к письменным, ни к вещественным доказательствам. Исходя из этого, если речь будет идти о доказательстве существования сведений (информации), размещенных в определенное время на интернет-сайте, такое процессуальное действие, как осмотр доказательств, в рамках совершения вышеназванного нотариального действия (по обеспечению доказательств) нотариусом не может быть совершено» <43>. ——————————— <43> О некоторых вопросах, связанных с применением норм части третьей ГК РФ и других норм права, применяемых в нотариальной деятельности // Нотариальный вестн. 2005. N 5. С. 41. См. также: Горелов М. Некоторые проблемы обеспечения доказательств до возбуждения гражданского дела // Арбитражный и гражданский процесс. 2007. N 5. С. 34.
Такой подход, как представляется, не основан на законе и свидетельствует исключительно о статичности человеческого мышления. Безусловно, уже сейчас все возможности как нотариальной удостоверительной системы, так и новых удостоверительных центров должны быть скоординированы с учетом новых потребностей документооборота. Следует согласиться со следующим утверждением В. Б. Наумова: «Если информация находится на материальном носителе — сервере в сети Интернет, и ее можно однозначно идентифицировать посредством действующей системы адресации, то ее нужно относить к категории документированной и считать информационные ресурсы в сети Интернет (страницы, сайты, сервера) таковыми с точки зрения закона» <44>. В целом проблема электронного документооборота и электронного документа продолжает обсуждаться, находится в центре внимания как отечественных, так и иностранных исследователей. Во всяком случае, эта сфера как основное направление и тенденция развития процессуального права требует единообразного регулирования <45>. ——————————— <44> Наумов В. Б. Право и Интернет: Очерки теории и практики. М., 2002. С. 227. <45> См., например: Электронный документ и документооборот: правовые аспекты: Сб. науч. тр. / Под ред. Е. В. Алферова, И. Л. Бачило. М., 2003.
В связи с обсуждением общих проблем — тенденций развития процессуального права — нельзя обойти вниманием необходимость единства «электронно-коммуникационных» стандартов в силу наднационального характера самого явления. В судопроизводстве, как и в частноправовых процедурах, но отягченных иностранным элементом, рано или поздно придется расширить процедуру признания и приведения в исполнение иностранных судебных актов признанием соответствующих видов доказательств, каковым является ЭД. Так, понимая это обстоятельство, отечественный законодатель включил в состав ФЗ «Об электронной цифровой подписи» ст. 18, прямо предусматривающую признание иностранного сертификата ключа электронной подписи, согласно которой последний, удостоверенный в соответствии с законодательством иностранного государства, где этот сертификат ключа подписи зарегистрирован, признается на территории Российской Федерации в случае выполнения установленных законодательством РФ процедур признания юридического значения иностранных документов. При имеющемся в международном гражданском процессе общем подходе к признанию решения иностранного суда путем его проверки не по существу, а по ряду процессуальных признаков, таких как подсудность, юрисдикция и т. п. <46>, этот подход безусловно знаменует собой новую ступень в развитии правил процесса — проверку допустимости доказательств, положенных в основу решения иностранного суда, что также не выходит за пределы действия названного принципа, т. е. оставляет предпризнательную проверку в пределах процессуальных проблем. ——————————— <46> См., например: Дробязкина И. В. Международный гражданский процесс: проблемы и перспективы. СПб., 2005; Нешатаева Т. Н. Международный гражданский процесс. М., 2001; Международный коммерческий арбитраж: современные проблемы и решения: Сб. ст. к 75-летию МКАС при ТПП РФ / Под ред. А. С. Комарова. М., 2007; Светланов А. Г. Международный гражданский процесс. М., 2002; Корабельников Б. Р. Признание и приведение в исполнение иностранных арбитражных решений: Науч.-практ. коммент. к Нью-Йоркской конвенции 1958 г. М., 2001; Муранов А. И. Исполнение иностранных судебных и арбитражных решений: компетенция российских судов. М., 2002; Шак Х. Международное гражданское процессуальное право. М., 2001; и др.
Последняя из общих проблем процессуального права, которая, видимо, и определит ближайшие перспективы его развития, — электронизация как судебных, так и позитивно-правоприменительных процедур, в том числе в рамках частного права, в частности с международным элементом, о чем упоминалось. Известно, например, что даже в России, которая далеко не является лидером в освоении новой информационной среды, хотя, по некоторым оценкам, представляет в смысле динамики развития информационного пространства самый потенциалоемкий объект для мировой экономики, а также мирового социума в целом, уже внедрены и применяются несколько государственных автоматизированных систем, обслуживающих самые разные юридические процессы и процедуры, а значит, и области отношений. Так, в силу указов Президента РФ и федеральных законов действуют ГАС «Выборы», ГАС «Правосудие», ГАС «Управление» и ЕГАС «Законотворчество» <47>. Первая из названных уже применялась на выборах последней волны, в том числе президентских. Применение таких технологий в судах по признанию многих специалистов и по фактическому ходу дел имеет пока чисто статистический характер, не затрагивающий основные процедуры. ——————————— <47> Федеральная автоматизированная система «Правосудие» // Федеральный журн. судейского сообщества России «Судья». 2005. N 2; Федеральная целевая программа «Электронная Россия» (2002 — 2010) (в новой редакции 2007 г.); Концепция региональной информатизации до 2010 года: одобр. распоряжением Правительства РФ от 17 июля 2006 г. N 1024-р; План мероприятия по реализации Концепции региональной информатизации до 2010 года: утв. распоряжением Правительства РФ от 1 февраля 2007 г. N 118-р; Концепция ГАС «Управление»: одобр. распоряжением Правительства РФ от 24 апреля 2007 г. N 516-р; Федеральный закон от 10 января 2003 г. N 20-ФЗ «О государственной автоматизированной системе Российской Федерации «Выборы».
Онлайн-процедура, позволяющая соблюсти все принципы процесса, в том числе доступ к правосудию, — будущее юридического процесса в целом. Это, безусловно, основная тенденция развития процессуального права. Однако надо отметить, что ее реализация повлечет необходимость приспособления ее возможностей к основам юрисдикционного и позитивного процесса, которые весьма разнятся. Это уже вопрос не общих, но отраслевых и видовых особенностей электронизированных процессов.
Bibliography
Bachilo I. L. Global’naya informatizaciya i pravo // URL: http://www. fact. ru/www/arhiv5s81.htm. Bukreev I. N. Problema stimulirovaniya razvitiya informacionnyx processov i texnologij v kontekste sovremennoj koncepcii formirovaniya informacionnogo obshhestva v Rossii // Informacionnoe obshhestvo. 2000. Vyp. 1. Dashyan M. Delo ob ehlektronnoj pochte slushaetsya v sude // Biznes-advokat. 2003. N 5. Dashyan M. Sudebnye spory o virtual’noj sobstvennosti // Biznes-advokat. 2002. N 17. Drobyazkina I. V. Mezhdunarodnyj grazhdanskij process: problemy i perspektivy. SPb., 2005. Ehlektronnyj dokument i dokumentooborot: pravovye aspekty: Sb. nauch. tr. / Pod red. E. V. Alferova, I. L. Bachilo. M., 2003. Garfinkel’ S. Vse pod kontrolem: Kto i kak sledit za toboj. Ekaterinburg, 2004. Goloskokov L. V. Pravovye doktriny: ot drevnego mira do informacionnoj ehpoxi. M., 2003. Golovin V. Zhizn’ v Cerkvi. Pokazhi im chudo, Gospodi // URL: http://www. kiev-orthodox. org/site/churchlife/322,print. php. Gorelov M. Nekotorye problemy obespecheniya dokazatel’stv do vozbuzhdeniya grazhdanskogo dela // Arbitrazhnyj i grazhdanskij process. 2007. N 5. Gorelov M. Sootnoshenie ponyatij «sovremennye istochniki informacii», «sovremennye nositeli informacii» i «sovremennye sredstva informacii» v grazhdanskom processe // Arbitrazhnyj i grazhdanskij process. 2007. N 4. Isaenkova O. V., Demichev A. A. Pravo na sudebnuyu zashhitu i prakticheskie aspekty ego realizacii. Po itogam Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. (Vil’nyus, 14 — 15 sentyabrya 2006 g.) // Arbitrazhnyj i grazhdanskij process. 2006. N 12. Isaenkova O. V., Afanas’ev S. F. O sposobax pravovogo regulirovaniya v oblasti sredstv dokazyvaniya: Voprosy teorii i praktiki // Arbitrazhnyj i grazhdanskij process. 2005. N 7. Kopylov V. A. Informacionnoe pravo: voprosy teorii i praktiki. M., 2003. Korabel’nikov B. R. Priznanie i privedenie v ispolnenie inostrannyx arbitrazhnyx reshenij: Nauch.-prakt. komment. k N’yu-Jorkskoj konvencii 1958 g. M., 2001. Korolev A. N., Pleshakova O. V. Kommentarij k Federal’nomu zakonu ot 27 iyulya 2006 goda N 149-FZ «Ob informacii, informacionnyx texnologiyax i zashhite informacii». M., 2007. Kovaleva T. Deficitnyj biometricheskij // Navigator. 2008. N 15. Kurilenko Yu. A. Komp’yuternye texnologii kak sredstvo povysheniya ehffektivnosti organizacii pravooxranitel’noj deyatel’nosti (primenitel’no k deyatel’nosti OVD po rassledovaniyu prestuplenij): Avtoref. … dis. kand. yurid. nauk. Saratov, 2008. Mezhdunarodnyj kommercheskij arbitrazh: sovremennye problemy i resheniya: Sb. st. k 75-letiyu MKAS pri TPP RF / Pod red A. S. Komarova. M., 2007. Muranov A. I. Ispolnenie inostrannyx sudebnyx i arbitrazhnyx reshenij: kompetenciya rossijskix sudov. M., 2002. Naumov V. B. Pravo i Internet: ocherki teorii i praktiki. M., 2002. Neshataeva T. N. Mezhdunarodnyj grazhdanskij process. M., 2001. O nekotoryx voprosax, svyazannyx s primeneniem norm chasti tret’ej GK RF i drugix norm prava, primenyaemyx v notarial’noj deyatel’nosti // Notarial’nyj vestn. 2005. N 5. Olegov M. D. Pis’mennye dokazatel’stva // Kommentarij k Arbitrazhnomu processual’nomu kodeksu Rossijskoj Federacii / Pod red. M. S. Shakaryan. M., 2003. Pavlushina A. A. Teoriya yuridicheskogo processa: itogi, problemy, perspektivy razvitiya. M., 2009. Pavlushina A. A. Teoriya yuridicheskogo processa: metodologicheskie perspektivy. Samara, 2004. Permyakov Yu. E. Znakovaya priroda pravovoj procedury // Filosofiya i pravo: Materialy Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. (28 fevralya 2006 g. Sankt-Peterburgskij gumanitarnyj universitet profsoyuzov). SPb., 2006. Petrova Yu. Revizskaya skazka // Ehkspert. 2003. N 40. Reshetnikova I. V. Unifikaciya dokazyvaniya — process neizbezhnyj // Yurist. 2003. N 47. Rogozhin S. P. Ehlektronnye dokumenty kak dokazatel’stva v arbitrazhnom processe // Grazhdanskoe sudoproizvodstvo v izmenyayushhejsya Rossii: Sb. materialov Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. (Saratov, 14 — 15 sentyabrya 2007 g.). Shak X. Mezhdunarodnoe grazhdanskoe processual’noe pravo. M., 2001. Solovyanenko N. Sovershenie sdelok putem ehlektronnogo obmena dannymi (Principy pravovogo podxoda) // Xoz-vo i pravo. 1997. N 6. Solovyanenko N., Vinogradova E. Pravovoe regulirovanie sozdaniya i ispol’zovaniya ehlektronnoj (bezbumazhnoj) dokumentacii, v tom chisle zaverennoj ehlektronnoj cifrovoj podpis’yu // Xoz-vo i pravo. 1994. N 4 — 5. Sovremennoe pravo sredstv massovoj informacii v SShA / Pod red. A. G. Rixtera. M., 1997. Stecovskij Yu. I. Pravo na svobodu i lichnuyu neprikosnovennost’: Normy i dejstvitel’nost’. M., 2000. Svetlanov A. G. Mezhdunarodnyj grazhdanskij process. M., 2002. Vengerov A. B., Murad’yan Eh. M., Fal’kovich M. S. EhVM i dogovornye otnosheniya v narodnom xozyajstve // Sov. gosudarstvo i pravo. 1980. N 7. Vershinin A. P. Ehlektronnyj dokument: pravovaya forma i dokazatel’stvo v sude: Ucheb.-prakt. posobie. M., 2000. Vostrikov I. Yu. Ehlektronnyj dokument kak dokazatel’stvo v grazhdanskom processe // Grazhdanskoe sudoproizvodstvo v izmenyayushhejsya Rossii. Xalikov R. Voprosy razvitiya rossijskoj arbitrazhnoj praktiki v sfere ehlektronnogo dokumentooborota // Arbitrazhnyj i grazhdanskij process. 2007. N 10.
