Лепешкина Ольга Викторовна, кандидат юридических наук, доцент кафедры теории и истории права и государства Кубанского государственного аграрного университета.
Проблемы ювенальной юстиции воспринимаются современной юридической наукой и практикой весьма противоречиво; затягивается в нашем государстве и становление института ювенальной юстиции, который вызывает взаимоисключающие оценки ученых, политиков, а также представителей общественных кругов. В связи с этим авторы предлагают свое видение обозначенных проблем.
The problems of juvenile justice are perceived by modern juridical science and practice quite contradictory; in our state is delayed the formation of the legal institute of the juvenile justice, which causes the conflicting assessments of scientists, politicians, and representatives of social groups. In this regard, the authors offer their vision of the mentioned problems.
Key words: juvenile justice, legal institute, constitutional law, ratification, European Social Charter.
В конце XX — начале XXI в. внимание ученых к проблемам ювенальной юстиции заметно возросло. В данный момент оно усилилось тем, что в 2009 году состоялось принятие Федеральным Собранием РФ и подписание Президентом России Федерального закона «О ратификации Европейской социальной хартии». Это событие явилось, пожалуй, главным аргументом актуализации указанной проблематики. При этом в печати наблюдаются противоречивые оценки данного документа, вплоть до взаимоисключающих. Одни воспринимают ее как благо для повышения авторитета нашей страны на международной арене. Другие расценивают как посягательство на нравственные устои и традиции российского общества, которое основано на принципах вседозволенности.
Представляется закономерным обсуждение данного документа в контексте проблем ювенальной юстиции, поскольку на его основе состоится легализация ряда институтов в ее системе. Ратифицировав хартию, Россия приняла на себя обязательства по созданию специальных органов по защите детства, которые должны быть включены в структуру ювенальной юстиции. Между тем предлагаемые защитные механизмы воспринимаются и применяются не однозначно.
Их реализация порождает противостояние, участниками которого становятся, с одной стороны, дети, с другой стороны, их родители или лица, их заменяющие, воспитатели, с третьей стороны, представители защитных организаций. При разрешении конфликтов, порождаемых во взаимоотношениях трех сторон, интересы детей не всегда объективно учитываются и обеспечиваются. Складывающаяся практика свидетельствует об углублении противостояния и не доказывает эффективности действия правозащитных институтов.
Нам представляется, что данное противопоставление имеет в своей основе ряд противоречий. Во-первых, это противоречие, возникшее между юридическими и социально-психологическими оценками ювенальной юстиции, которые различаются в зависимости от конкретно-исторических условий жизни общества, от идеологических и идейных установок, культивируемых в обществе, и других обстоятельств.
Во-вторых, следует назвать противоречие, наблюдаемое между психологическими оценками разновозрастных субъектов, участвующих в правоотношениях, составляющих предмет ювенальной юстиции. Это противоречие имеет в своей основе разные уровни сознания и правосознания указанных субъектов и демонстрирует их столкновение, по-разному оцениваемое сторонами отношений, складывающихся на пространстве ювенальной юстиции.
В-третьих, имеет место противоречие интересов и целей, преследуемых разными субъектами, прибегающими к использованию механизмов и методик ювенальной юстиции.
Поскольку в литературе сформировались противоположные подходы к пониманию ювенальной юстиции, представляется целесообразным проследить историю развития научных взглядов на обозначенную проблему с момента ее возникновения и до наших дней с тем, чтобы иметь возможность убедиться либо в постоянстве закономерностей ювенальной юстиции, либо в ее трансформации.
Известно, что родиной ювенальной юстиции считаются США, где в Чикаго в 1899 году был учрежден специальный суд для несовершеннолетних. В начале XX в. такие суды появились и в России, в частности в 1910 гг. в Санкт-Петербурге. Но с наступлением эпохи социалистического государства, идеология которого была ориентирована на приоритет методов воспитательного воздействия на несовершеннолетних правонарушителей, ювенальные суды были ликвидированы, им на смену были учреждены комиссии по делам несовершеннолетних.
Главными задачами ювенальных судов в конце XIX — начале XX в. считались: установление особого судопроизводства по делам несовершеннолетних, обеспечение применения к ним более щадящего наказания в сравнении со взрослыми, создание условий для их восстановительной реабилитации после отбывания наказания. Таким образом, главным объектом внимания в институте ювенальной юстиции оказывался несовершеннолетний правонарушитель, к которому не должны применяться методы и способы процессуального реагирования, установленные для взрослых.
В течение XX в. подходы к пониманию ювенальной юстиции качественно изменились. В ее основу была положена теория декриминализации в отношении несовершеннолетних. Впервые она была реализована в России в первые годы советской власти, когда был установлен 17-летний возраст наступления уголовной ответственности, а к несовершеннолетним применялись воздействия.
Однако такой опыт в нашей стране был весьма непродолжительным, так как уже в 1920 г. уголовная ответственность для несовершеннолетних была восстановлена, а возраст для применения уголовного наказания значительно снижен. С 1958 года в СССР в судах общей юрисдикции была учреждена специализация судей по делам несовершеннолетних, которая просуществовала до начала 90-х годов и с объявлением Судебной реформы (1991 г.) была упразднена. Но к этому времени в подходах к пониманию и определению ювенальной юстиции произошли существенные изменения, сориентированные на западные образцы.
В отличие от России в зарубежных странах теория декриминализации была воспринята только во второй половине XX в., но уже в трансформированном варианте. С учетом этого проанализируем наиболее характерные подходы к определению ювенальной юстиции и к пониманию сферы общественных отношений, складывающихся в ее пределах.
Итак, изначальное традиционалистское определение ювенальной юстиции было сориентировано только на сферу применения уголовно-процессуального законодательства, в рамках которого предлагалось учреждение специализированных институтов уголовного судопроизводства, предназначавшихся для принятия решений по делам несовершеннолетних преступников. Такое внимание к судьбе несовершеннолетних правонарушителей, к созданию благоприятных условий их реабилитации и воспитательного воздействия представляется вполне оправданным.
Учреждение комиссий по делам несовершеннолетних в советский период при исполкомах местных Советов обеспечивало достижение такой цели. Их деятельность была достаточно эффективной в решении задач предупреждения правонарушений несовершеннолетних и в реабилитационных процедурах несовершеннолетних правонарушителей. Именно поэтому в советский период понятие ювенальной юстиции в советской юридической науке и правоприменительной практике не получило распространения.
Трансформация общего сознания и в особенности правосознания населения страны, происходящая под воздействием кризисных процессов в экономике, политике, в социальной сфере, в идеологии, привела к переоценке ценностей в сфере общественных отношений с участием несовершеннолетних. Постепенно границы их были расширены, для их определения была востребована категория ювенальной юстиции, но уже не в аспекте приведенного выше ее понимания, а в трансформированном варианте. Поэтому с 1995 г., когда в России начинается процесс внедрения ювенальной юстиции, это происходит уже в том понимании данного явления, которое сложилось в мировой практике к этому времени.
В современный период в российской юридической науке сохраняется традиционалистское и трансформированное определение ювенальной юстиции.
Так, по мнению А. С. Автономова, подход, согласно которому ювенальная юстиция рассматривается как «правосудие по делам несовершеннолетних, включающее в себя особый порядок судопроизводства, отдельную систему судов для несовершеннолетних (ювенальных судов), а также совокупность идей, концепций социальной защиты и реабилитации несовершеннолетних правонарушителей», представляется слишком узким. Поэтому он предлагает, применяя метод системного анализа в исследовании ювенальной юстиции, включить в ее систему, помимо особых судов для несовершеннолетних, «такие органы, как уполномоченные по правам ребенка, комиссии по делам несовершеннолетних, органы опеки и попечительства, инспекторов по делам несовершеннолетних, социальные службы, неправительственные некоммерческие организации и т. д.» [1].
Позиция данного автора наиболее отчетливо свидетельствует о трансформации научных подходов к пониманию ювенальной юстиции, произошедшей в последние десятилетия в российской юридической литературе. От специализированных судов по делам несовершеннолетних до институционально развернутой системы органов и организаций, призванных работать не столько с правонарушителями, сколько с законопослушной категорией несовершеннолетних, оказавшихся в сложных жизненных ситуациях и потому нуждающихся в помощи субъектов, действующих за рамками семьи, — таков итог произошедших изменений. На наш взгляд, такая трансформация в понимании функционального назначения, структуры ювенальной юстиции и системы органов, включаемых в механизм ее осуществления, не может восприниматься однозначно как единственно приемлемая.
В связи с этим вполне естественными представляются возражения против такого расширительного толкования ювенальной юстиции, высказанные в литературе и в средствах массовой информации. К примеру, по мнению Рябиченко Л., «предлагаемая ныне ювенальная юстиция — система, нацеленная, с одной стороны, на максимальное смягчение отношения к малолетним правонарушителям, а с другой стороны — на внедрение технологии узаконенного изъятия из семьи любого (!) ребенка под предлогом защиты его интересов. При этом семья вовсе не обязательно должна являться асоциальной или такой, где ребенку действительно что-то угрожает. Семья может быть любой». Трудно не согласиться с таким выводом.
Основания для них дает не только анализ международных документов, но и содержание законопроектных работ российского законодателя. В подтверждение обратимся к комментариям отдельных статей Европейской социальной хартии, ратифицированной Россией в 2009 г.
Особое внимание аналитиков обращается на статьи 11 и 17, реализация которых может обернуться непоправимыми последствиями для семьи и других институтов воспитательного характера, поскольку, согласно пункту 2 статьи 11 сексуальное просвещение школьников в рамках учебного плана практически становится обязательным, а статья 17 предусматривает создание специальных органов по защите детства, которые должны быть включены в структуру ювенальной юстиции. В соответствии со статусом страны, ратифицировавшей международный документ, Российская Федерация теперь обязана создать соответствующие механизмы по реализации указанных и иных положений Европейской социальной хартии.
Поскольку ратификация Европейской социальной хартии произведена Россией без каких-либо оговорок, реализация ее статей вполне может обернуться последствиями, подобными приведенным выше. В этом вопросе мы разделяем позицию Л. Павловой в том, что «опасность заключена не в самом тексте Хартии, а в том содержании, которым наполняет ее Совет Европы. Совет Европы же рассматривает Хартию как декларативный документ. Есть Хартия, а есть еще механизмы ее реализации и методы, которые предписываются странам.
Методики, которые внедряются, губительны для института семьи, для нашего образования, для идеи нравственного воспитания наших детей, которую озвучил Президент и которая вошла в документы в области образования, реализация механизмов Совета Европы неприемлема для России». И далее автор подчеркивает: «Мы знакомились с отчетами Греции, Болгарии, Польши, так вот в этих странах в рамках Европейской социальной хартии уже начинается внедрение обязательного сексуального просвещения в школе. Конечно, нельзя сказать, что все это начнется завтра и у нас — это вряд ли, но я думаю, что это открытые ворота для изменения нашего российского законодательства. А это крайне опасно».
Для усиления высказанной позиции еще раз сошлемся на слова Л. Рябиченко о том, что «среди финансовых доноров, поддерживающих внедрение в России ювенальной юстиции в западном ее варианте, такие как ЮНИСЕФ, ЮНЕСКО, ЮВЕНТА, TACIS, фонд Сороса и др.». В настоящее время в 4 регионах страны — в Москве, Санкт-Петербурге, Ростове-на-Дону, Саратове — проводится эксперимент по внедрению так называемых пилотных проектов, в которых апробируется канадская модель ювенальной юстиции. В Таганроге создан ювенальный модельный суд, представляющий копию монреальской модели, разрабатываются программы примирения, восстановительное правосудие. Экспериментом охвачены также Волгоград, Воронеж, Ангарск, республики Саха (Якутия), Марий-Эл, Хакасия. Подготовительная работа идет по нескольким направлениям: ростовский «Ювенальный Центр» ведет переподготовку специалистов, а на базе Научно-педагогического института ювенальной юстиции РГСУ создается «кузница кадров» для всей страны.
Слабость позиции сторонников подобного рода модели ювенальной юстиции состоит, на наш взгляд, в том, что в ее содержании отчетливо просматриваются противоречия в оценках психического состояния несовершеннолетних, их способностей объективно и адекватно оценивать ситуацию и нести ответственность за принимаемые решения, заявления, действия. С одной стороны, несовершеннолетний признается недееспособным до достижения им возраста, с которым закон связывает наступление юридической ответственности. С другой, считается допустимым, что любой ребенок, независимо от возраста, состояния физического здоровья и умственного развития имеет право на участие в принятии решений, т. е. обжаловать действия своих родителей, учителей и т. д., в том числе и в суд.
В итоге получается, что оценивать адекватно свои поступки ребенок не способен, зато признается способным оценивать поступки и действия родителей, учителей и воспитателей другого статуса. Кроме того, главное острие защитников несовершеннолетних направлено, как ни странно, на защиту в первую очередь несовершеннолетних правонарушителей и преступников. Но почему при этом забываются потерпевшие, пострадавшие, которым психологическая реабилитация, на наш взгляд, нужна в первую очередь? Но для их морального и физического восстановления в предлагаемой модели ювенальной юстиции места не находится.
Доказательством тому служат предложения по Концепции совершенствования правосудия в отношении несовершеннолетних в Российской Федерации, прозвучавшие на 2-й Всероссийской конференции «Ювенальная юстиция в России», состоявшейся 10 июня 2009 года в Москве. Инициатором ее проведения выступила Общественная палата РФ в лице своей Комиссии по общественному контролю за деятельностью правоохранительных органов и реформированием судебно-правовой системы.
Напомним, что в состав этой Комиссии входят лица, правозащитная репутация которых весьма сомнительна: Олег Зыков — сторонник легализации легких наркотиков, Александр Брод — скандально известный «борец с русским фашизмом», Сергей Ряховский — глава одной сект в России, Генри Резник — адвокат, защищавший в свое время Бориса Березовского, Владимира Гусинского, Анатолия Чубайса. На этой конференции, в частности, было предложено: провести мониторинг на соответствие стандартам ООН по ювенальной юстиции внедрения ювенальных технологий (навязываемых Советом Европы) в различных регионах России, рекомендуемый Руководителем Управления Верховного комиссара ООН по правам человека Хебеккером; продумать о расширении для несовершеннолетних перечня оснований для освобождения от уголовной ответственности и наказания (как это рекомендуют Пекинские правила).
Как видим, такие предложения нацелены на защиту именно несовершеннолетних преступников, а не на выявление причин, а также социально-экономических условий, порождающих детскую преступность, и на их искоренение. Наряду с этими, на конференции имели место и вполне позитивные предложения. Все это свидетельствует о том, что противоречия в понимании ювенальной юстиции сохраняются, и свое веское слово в их разрешении должен поставить, на наш взгляд, законодатель, который, как видим, пока еще не отреагировал должным образом.
В 2002 г. проект Федерального закона «О ювенальной юстиции в Российской Федерации» был принят Государственной Думой только в первом чтении. Но уже после этого началась его активная информационная поддержка, которую оказали не только средства массовой информации. В соответствии с концепцией этого проекта сегодня внедряются школьные программы по правам ребенка. Широкую пропаганду развернули также общественные организации с западным финансированием, о которых сказано выше.
Создается система общественных приемных для детей и подростков, в рамках которых ребенок может высказать свои заявления по поводу поведения своих воспитателей. Оснований для такого рода заявлений сегодня достаточно — информационное пространство изобилует фактами насилия над детьми. Но вряд ли следует ориентироваться только на мнение детей в решении столь сложных психологических конфликтов и считать единственно правильным выбор изъятия детей из семьи, поскольку различного рода «программы участия» внушают, что «любой ребенок, независимо от его возраста, состояния физического здоровья и умственного развития имеет право на участие в принятии решений».
Решения по вопросам подобного рода должны основываться, во-первых, на законе, во-вторых, учитывать в первую очередь собственный российский опыт воспитательного воздействия на ту и другую стороны в подобных конфликтах, который представляется более приемлемым, чем все западные рекомендации. Эти же обстоятельства должны быть учтены и при формировании российской государственной политики в отношении несовершеннолетних, при создании российских законов, принимаемых в сфере детства. Последняя должна быть обособлена как самостоятельный предмет правового регулирования с соответствующим определением места совокупности норм, его регулирующих, в системе российского права и законодательства. Полагаем, что время сформировать детское право назрело.
Литература
См.: Автономов А. С. Ювенальная юстиция. М., 2009.
