Жученко Сергей Петрович. Родился 13 августа 1976 г. в г. Грозном. Окончил филологический факультет Пятигорского государственного лингвистического института; юридический факультет Ставропольского института им. В. Д. Чурсина. Работал переводчиком в Датском совете по беженцам (Danish Counsil of refugees). В настоящее время — главный юрисконсульт ОАО «Электросеть-сервис ЕНЭС» (филиал «Южная СПБ» (г. Пятигорск)). Автор ряда работ.
1. Под сущностью права всегда понималась воля. Установление содержания этой воли признается одной из главных задач в правоприменении. Эта задача решается с помощью толкования, но поскольку определить содержание воли можно лишь через ее внешнее проявление (т. е. волеизъявление), объектом толкования становится текст, в котором отражено волеизъявление <1>. ——————————— <1> Здесь необходимо оговориться. Объектом толкования является не собственно текст, а волеизъявление, одной из форм выражения которого является текст. Традиционно в доктрине выделяют три способа волеизъявления — прямое (устное или письменное), конклюдентные действия и молчание, которое по общему правилу юридически значимую волю не образует (п. 2 ст. 438 ГК РФ). Но так как в подавляющем большинстве случаев объектом толкования является прямое письменное волеизъявление, т. е. текст, то именно он и называется в качестве объекта толкования.
Подобная задача нередко встает перед судом — для правильного разрешения дела зачастую необходимо установить содержание воли сторон конкретного договора. Но здесь речь не идет исключительно о тексте договора, поскольку, как известно, договор не обязательно заключается путем составления одного документа, подписанного сторонами (закон допускает также устную форму, конклюдентные действия в ответ на оферту и т. д.). Вследствие этого при толковании договора суд не может ограничиваться бумажным текстом, а должен пытаться отыскать эту волю везде, где она только может себя обнаружить. Возникает вопрос: допустимо ли использовать одни и те же методы в одинаковой мере к толкованию и законов, и договоров? На данный вопрос даются различные ответы. Но на первый взгляд представляется, что и отыскание пресловутой «воли законодателя» <1>, и установление согласованной воли сторон могут производиться одним и тем же инструментарием. ——————————— <1> Весьма выразительно высказался, например, Кипп: «…законом следует считать то, что разумные и справедливо мыслящие люди, пользуясь всеми доступными средствами познания, должны находить выраженным в качестве воли законодателя» (цит. по: Васьковский Е. В. Цивилистическая методология. Учение о толкование и применении гражданских законов. М.: Центр ЮрИнфоР, 2002. С. 154).
Между тем поиск воли законодателя, если и может быть при определенных условиях использован в процессе толкования нормы, то с известными оговорками <1>, и уж конечно не может играть ту роль, какую играет установление воли сторон при толковании договора. ——————————— <1> Между тем Тибо подчеркивал, что вовлечение в процесс интерпретации всех исторических предпосылок подрывает такое качество права, как его определенность; в этом отношении использование любого исторического материала всегда случайно, и даже если мнения двух интерпретаторов совпадают, то не иначе как по воле случая (Tibaut A. F.J. Theorie der logischen Auslegung des Romischen Rechts. 1806. S. 30). В свою очередь, Е. В. Васьковский заметил, что, требуя от граждан соблюдения закона и устанавливая неизвинительность его незнания, власть не может расширять границы этого закона за счет огромного сопутствующего законодательному процессу материала, который к тому же далеко не всегда является и доступным для простых граждан (Васьковский Е. В. Указ. соч. С. 158).
Способ толкования, широко используемый при раскрытии смысла нормы закона, — систематический, оказывается вовсе не пригоден при толковании договора, что обусловлено следующим. Систематический способ толкования основан на посыле, что любой закон, как собственно и правопорядок в целом, является единым целым, все части которого взаимообусловлены, и что отдельная норма не может быть правильно понята без обращения к другим нормам <1>. Договор же как акт индивидуального регулирования не находится в системной связи с другими договорами, заключаемыми этими же сторонами (заключая договор, стороны нацеливаются на удовлетворение конкретной потребности; после реализации этой потребности договор прекращается). Совокупность договоров между сторонами сложно признать системой по причине постоянного (и обычно беспорядочного) возникновения и уничтожения «составляющих» такой совокупности. ——————————— <1> Looschelders D., Roth W. Juristische Methodik im Prozess der Rechtsanwendung. Berlin, 1996. S. 149.
Вместе с тем возникает два вопроса: следует ли признавать системой сам договор (как совокупность его условий) и могут ли рассматриваться в качестве системы договоры, заключаемые по схеме «рамочный договор — разовые сделки» или «основной договор — дополнительное соглашение»? При рассмотрении первого вопроса обращает на себя внимание то, что сам законодатель, указав в ст. 431 ГК РФ на необходимость сопоставления неясного условия с другими условиями договора, тем самым как бы признал систематическое толкование применимым и к договорам. Но проблема состоит в том, что основная масса договоров формулируется как последовательность условий, но не как их единство: так, традиционно указываются «предмет», «права и обязанности», «расчеты», «ответственность», «реквизиты сторон» и т. п. Составление же договора, содержащего общую и особенную части, общие и специальные правила <1>, иные правовые средства, свойственные нормативным актам, будет восприниматься скорее как экзотика. ——————————— <1> Понятно, что системность заключается не только в делении правил на общие и специальные (ведь между правилами могут существовать связи и иного порядка), но данная особенность является наиболее наглядной.
Приведем следующий пример. Стороны в разделе «Порядок оплаты товара» указали, что оплата производится не позже семи календарных дней с момента передачи товара, а в разделе «Предмет» условие сформулировали следующим образом: «Сторона А обязуется передать стороне Б товар, а сторона Б обязуется оплатить его на условиях предоплаты». Какое положение следует применить? Можно предположить, что в связи с тем, что раздел «Порядок оплаты товара» предназначен непосредственно для регулирования расчетов, следует принять условие, находящееся в этом разделе, т. е. как специальное правило. Но является ли условие о предмете правилом общим по отношению к разделу о расчетах? Думается, что сама постановка такого вопроса будет некорректной: в отличие от законодателя, который формирует сначала общие правила, стараясь охватить как можно большее число случаев, дабы избежать пробелов, а уж потом с учетом специфики отдельных отношений формулирует особые правила, стороны согласовывают равнозначные условия. То есть особенностью системы права является то, что она изначально задумывается как система, и именно поэтому правоприменитель, толкуя закон системно, действует сообразно сознательно заложенной в нем системности. Согласовывая условия договора, стороны выражают свою волю последовательно по ряду вопросов, и если в результате этого возникают противоречия, то систематическое толкование непригодно, поскольку существующей для закона презумпции (нормы права расположены в системном единстве) для договоров не существует. Исключение из данного правила составляют случаи, когда из самих договоров усматривается воля сторон на придание договорам системного качества: например, распространенная практика включения в договор раздела «Понятия и термины». Таким образом, при попытке применить к условиям договора метод системного толкования необходимо определить, построен ли данный договор как система или (что чаще всего и наблюдается) как простая совокупность последовательных правил <1>. ——————————— <1> Систематическое толкование следует также отличать от понимания того или иного условия договора в свете договора, взятого как целое. Необходимость подчеркнуть эту границу заставит нас еще вернуться к систематическому толкованию.
Ответ на второй из поставленных вопросов более однозначен. Заключение дополнительного соглашения к договору создает новую редакцию договора, но не систему договоров, равно как и заключение разовых сделок во исполнение рамочного договора лишь конкретизирует предмет договора и (или) другие его условия, но не создает новые договоры. Это особенно очевидно, если вспомнить, что договор как полисемическое понятие может пониматься либо как правоотношение, либо как сделка (юридический факт), либо как документ. Как известно, п. 1 ст. 420 ГК РФ определяет договор как соглашение двух или нескольких лиц об установлении, изменении или прекращении гражданских прав и обязанностей, т. е. рассматривает договор сквозь призму юридического факта-сделки. Однако такие понятия ГК РФ, как «исполнение договора», «расторжение договора», «изменение договора» и т. д., указывают на то, что речь идет об обязательственном правоотношении. Наряду с этим п. 2 ст. 434 ГК РФ говорит, например, о том, что договор в письменной форме может быть заключен путем составления одного документа, подписанного сторонами. Такой документ, в свою очередь, также называется договором. Таким образом, многоаспектность понятия «договор» легко выявляется уже на уровне норм закона. Данное обстоятельство также хорошо отрефлексировано и юридической наукой. Например, О. С. Иоффе писал: «Нужно также учитывать, что термин «договор» не всегда употребляется в одном и том же значении слова. Помимо того что так именуется соглашение сторон, иногда под договором понимают само обязательство, возникающее из такого соглашения, а в некоторых случаях этот термин обозначает документ, фиксирующий факт возникновения обязательства по воле его участников» <1>. ——————————— <1> Иоффе О. С. Избранные труды: В 4 т. СПб.: Юрид. центр Пресс, 2004. Т. III. Обязательственное право. С. 75.
Вследствие этого дополнительное соглашение к договору, а также все его приложения являются самостоятельными элементами лишь как документы и в то же время образуют неразрывное единство с договором-правоотношением, являясь его органической частью. Иногда суды, применяя систематическое толкование к договору, в качестве элементов «системы» указывают широкий круг обстоятельств, не имеющих непосредственного отношения к договору, но проливающих свет на волю сторон. Например, окружной арбитражный суд указал: «…из системного толкования договоров, счетов-фактур и отражения соответствующих операций в бухгалтерском учете следует, что квартиры покупались с налогом на добавленную стоимость» <1>. Понятно, что «системы» договоров здесь нет, а толкование, данное судом, имело целью установить волю сторон с привлечением иных источников <2>. При систематическом же толковании интерпретатор остается «внутри» системы, не прибегая к источникам посторонним. В данном случае такими внешними источниками являются, например, регистры бухгалтерского учета, которые выступают формой выражения экономических показателей деятельности предприятия и, следовательно, никакого отношения к условиям договора (системе договорных условий) не имеют. Совокупность же договорных условий, информации, содержащейся в первичных документах и в учетных регистрах, также не может рассматриваться как некая система, поскольку для системы характерны внутренние взаимосвязи ее элементов, образующих в совокупности целое. Здесь же каждый элемент на самом деле принадлежит другим системам (бухгалтерского учета, налогового учета и т. д.) и используется лишь как источник информации, позволяющий пролить некоторый свет на содержание договорного условия. Иными словами, все эти элементы, образующие материал для интерпретации, могут быть рассмотрены как единство лишь сквозь призму понятия «доказательственная база». ——————————— <1> Постановление ФАС Восточно-Сибирского округа от 16 сентября 2008 г. по делу N А33-13309/07-Ф02-4484/08. <2> Аналогично внешними источниками при толковании закона будут, например, материалы по его подготовке, пояснительные записки и т. п.
В то же время, если система, позиционируемая как внутренне непротиворечивое явление, предполагает и способы устранения выявленных противоречий, обнаружившееся противоречие в условиях договора должно приводить к выводу о том, что стороны попросту не договорились. Так, окружной арбитражный суд высказался в следующем ключе: «Учитывая наличие двух разных условий договора по порядку и срокам оплаты продукции и ответственности за их неисполнение, в силу ст. ст. 420, 421 ГК РФ договор в этой части не заключен, а потому срок исполнения обязательства по оплате продукции должен определяться в порядке, предусмотренном ст. 314 ГК РФ, т. е. с момента требования, а ответственность за просрочку его исполнения — по ст. 395 ГК РФ» <1>. ——————————— <1> Постановление ФАС Дальневосточного округа от 31 мая 2005 г. по делу N Ф03-А73/05-1/886.
Резюмируя сказанное, можно заключить, что метод систематического толкования в отношении договоров не обладает тем значением, которое он имеет при толковании закона. При толковании закона и толковании договора объекты толкования принципиально разнятся, что и обусловливает дифференцированные подходы к ним. 2. Необходимо подчеркнуть, что договор является не единственной формой, опосредующей волеизъявление участников гражданского оборота. С учетом этого возникает вопрос в отношении допустимости применения ст. 431 ГК РФ, например, к односторонним сделкам. Этот вопрос прямо разрешен законодателем только в отношении завещаний (ст. 1132 ГК РФ), тогда как целый ряд иных односторонних сделок и фактических действий — доверенность, публичное обещание награды, действие по осуществлению секундарных прав и т. д. — формально не подпадает под действие ст. 431 ГК РФ. Несмотря на вроде бы существующий пробел в законодательстве, суды признают возможным применять правила ст. 431 ГК РФ к односторонним сделкам. Причем если в одних случаях в судебных актах используется весьма обтекаемая мотивировка без прямых ссылок на ст. 431 ГК РФ, то в других случаях суды высказывают свою позицию более однозначно. Например, окружной арбитражный суд указал: «Правомерно оценивая доверенность как одностороннюю сделку, апелляционная инстанция, руководствуясь ст. 431 Гражданского кодекса Российской Федерации, исходила из буквального значения содержащихся в доверенности слов и выражений…» <1>. ——————————— <1> Постановление ФАС Московского округа от 11 августа 2003 г. по делу N КГ-А40/5454-03.
Сомнения в допустимости применения ст. 431 ГК РФ к иным, кроме договоров, правовым явлениям проистекают, на наш взгляд, из неверного понимания объекта толкования: при толковании договора исследованию подлежит волеизъявление, а не договор как частный случай его проявления. Если бы волеизъявление сторон договора обладало по сравнению с волеизъявлением в односторонних сделках спецификой настолько заметной, что это предопределяло бы и применяемые методы, законодатель специально оговорился бы об этом. Определив в качестве объекта толкования именно волеизъявление, необходимо подчеркнуть, что нет оснований подразделять его на одностороннее и многостороннее (что, впрочем, не исключает возможности делить волеизъявления по другому критерию <1>). Изъявление воли одной стороной, как указывалось выше, может выражаться различным образом, в том числе, например, молчанием, но задача суда — установить общее волеизъявление, «заложенное» в договоре. ——————————— <1> Такой критерий был выработан германской цивилистикой и заключается в делении волеизъявлений на «требующие получения» (empfangsbedurftige Willenserklarung) и «не требующие получения» (nicht empfangsbedurftige Willenserklarung). Например, не требует получения волеизъявление, имеющее силу независимо от того, достигло ли оно чьего-либо восприятия или нет (завещание или сделка по учреждению юридического лица). И напротив, реализация секундарных прав либо договор требуют восприятия волеизъявления. Практический смысл такого деления состоит в том, что требующие получения волеизъявления толкуются исходя не из одной только лежащей в их основании воли, но с учетом того, как это волеизъявление могло быть понято контрагентом исходя из принятых обыкновений. При толковании же волеизъявлений, не требующих получения, анализу подлежит воля с учетом ее объективного отражения в волеизъявлении.
С учетом сказанного некорректным является следующее указание суда: «…апелляционная инстанция в соответствии со ст. 431 ГК РФ путем толкования содержания данного договора, с учетом волеизъявления сторон…» <1>. Задача суда не в том, чтобы при толковании содержания договора учесть волеизъявление сторон, а, напротив, исходя из волеизъявления сторон дать толкование условий (содержания) договора. ——————————— <1> Постановление ФАС Восточно-Сибирского округа от 5 декабря 1995 г. по делу N 4/16.
3. При рассмотрении волеизъявления как объекта интерпретации неизбежно возникает вопрос о роли и месте деятельности по устранению пробелов в договорах, которая как раз тем и характерна, что потребность в ней возникает при отсутствии какого бы то ни было волеизъявления. Несмотря на то что данный вид познавательной деятельности имеет существенные отличия от толкования, он также зачастую отождествляется с толкованием. Например, Н. В. Степанюк рассматривает деятельность по устранению пробелов как одно из направлений толкования <1>. ——————————— <1> Степанюк Н. В. Толкование гражданско-правового договора: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2008. С. 8.
По нашему мнению, такой подход не учитывает особенностей соответствующих видов деятельности. Более верной представляется позиция А. Барака, который, определяя границы толкования, отнес восполнение пробелов к деятельности, не связанной с толкованием (non-interpretive activity) <1>. ——————————— <1> Barak A. Purposive Interpretation in Law. Princeton University Press, 2005. P. 17.
Действительно, потребность в восполнении пробелов возникает в том случае, когда по тому или иному вопросу волеизъявление сторон в самом договоре отсутствует <1>. Несмотря на то что в немецкой доктрине и судебной практике восполнение пробелов называется хотя и дополняющим, но все же толкованием (erganzende Auslegung), данный термин подвергается заслуженной критике, как содержащий в себе противоречие <2>. Такое «дополняющее толкование» имеет целью не установление содержания волеизъявления, а дополнение содержания договора гипотетической волей сторон (der «hypothetische» Parteiwille). ——————————— <1> Rummel. Vertragsauslegung nach der Verkehrsitte. S. 70. <2> Reiter C. Vertrag und Geschaftsgrundlage im deutschen und italienischen Recht: eine rechtsvergleichende Untersuchung zum Wandel des Vertragsbegriffs und seinen Auswirkungen auf die Regeln uber den Wegfall der Geschaftsgrundlage in der neueren Rechtsgeschichte und im modernen Recht. Mohr Siebeck, 2002. S. 161.
«Дополняющее толкование» используется как немецкими, так и австрийскими судами. Так, Верховный суд Германии под регулированием на основании гипотетической воли сторон понимает такое регулирование их отношений, которое осуществляется при принятии во внимание цели договора и оценки обоюдных интересов сторон, на основе учета принципа доброй совести и обычаев оборота <1>. Исходя из преследуемой сторонами при заключении договора цели австрийские суды ставят вопрос следующим образом: что стороны, заключая договор добросовестно и разумно, решили бы, если бы они при заключении данного договора обнаружили пробел? <2> ——————————— <1> BGH WM 1990, 1202. <2> Reiter C. Op. cit. P. 11.
Из сказанного становится очевидным, что «дополняющее толкование» — это результат не установления существующей воли, а моделирования предполагаемой — такой, какой она могла бы быть при принятии во внимание разумно понимаемых интересов сторон, которые, в свою очередь, устанавливаются на основе господствующих в обороте воззрений. Необходимо подчеркнуть, что при таком моделировании в качестве критериев используются не интересы конкретных сторон и не цель данного определенного договора, а цель и интересы объективные, порожденные правовой политикой и духом соответствующей исторической эпохи. Обращение суда к таким весьма абстрактным (общим) критериям позволяет говорить о том, что деятельность по восполнению пробелов обладает признаком нормативности. Указанный признак особенно проявляется тогда, когда, например, договорный пробел возникает в результате ничтожности того или иного условия договора <1>. В этом случае действительная воля сторон вообще не учитывается, а образовавшийся пробел должен быть восполнен с учетом соответствующих правил (разумеется, при отсутствии подлежащей применению диспозитивной нормы). Учитывая это, M. Henssler подчеркивал, что при восполнении пробелов решающим является не то, чего предположительно желали стороны, а то, что является желаемым с точки зрения закона <2>. Другими словами, деятельность по восполнению пробелов конкурирует с диспозитивным регулированием. ——————————— <1> Если, конечно, отсутствие ничтожного условия не приведет к ничтожности всего договора (ст. 180 ГК РФ). <2> Henssler M. Risiko als Vertragsgegenstand. Tubingen: Mohr Siebeck, 1994. S. 100.
Таким образом, мы видим, что деятельность по толкованию имеет принципиальные отличия от деятельности по восполнению пробелов. Практическое разделение познавательного процесса на относящийся и не относящийся к толкованию заключается в том, что полномочиями на толкование судья наделен, в то время как при восполнении пробелов судье необходима некая внешняя легитимация, которая автоматически не вытекает из полномочий по толкованию <1>. ——————————— <1> Barak A. Op. cit. P. 17.
3. Л. Эннекцерус подчеркивал: «Установлению подлежит решающий смысл или содержание волеизъявления, значение волеизъявления» и далее задавал вопрос: «Но будет ли это тот смысл, который имело в виду лицо, делавшее волеизъявление, или тот, который можно вывести из волеизъявления с точки зрения общих воззрений разумных граждан, или тот, в котором волеизъявление понято было или должно было быть понято другой стороной?» <1>. Таким образом, продвижение к цели толкования договора требует определенности в отношении того, что следует понимать под волеизъявлением — буквальный смысл, истинную волю или некое должное, принятое в обороте понимание этого волеизъявления. ——————————— <1> Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Введение и общая часть. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1950. Т. 1. Полутом 2. С. 331.
Обозначенная определенность может быть достигнута посредством рассмотрения правил толкования волеизъявлений. Это обусловлено тем, что сам вопрос относится не столько к объекту толкования (т. е. волеизъявлению), сколько к методу толкования. То обстоятельство, что волеизъявление обнаруживает свой эффект независимо от того, воспринято ли оно другим субъектом или нет, дает возможность не учитывать особенности восприятия такого волеизъявления получающей стороной, что, в свою очередь, свидетельствует о том, что изыскивается «чистая воля» <1>. ——————————— <1> Вместе с тем в тех случаях, когда правовые последствия волеизъявления могут нарушать заслуживающие защиты интересы третьих лиц, действительность такое волеизъявления необходимо поставить в зависимость от того, осведомлены ли такие лица о данном волеизъявлении или нет. При этом и само содержание волеизъявления должно определяться не действительной волей, лежащей в его основе, а фикцией такой воли, какую мог бы ожидать в каждом конкретном случае средний наблюдатель с учетом принятых в обороте обыкновений. Такое требование обусловлено тем, что при получении волеизъявления было бы несправедливо обременять воспринимающую сторону таким смыслом, который бы вытекал из не известных ей обстоятельств. Положим, наниматель предлагает мне как наймодателю сдать ему квартиру со всеми удобствами на таких условиях. Я акцептую его предложение. Впоследствии выясняется, наниматель в понятие «со всеми удобствами» включает еще и гараж. Очевидно, что такое расширительное толкование понятия не найдет в сознании среднего обывателя поддержки. Поэтому даже если наниматель, привыкнув пользоваться гаражом, искренне полагал, что его наличие — неотъемлемый элемент любого жилища, то данное обстоятельство не может все-таки связать меня, потому как лежит за пределами моего житейского опыта (так называемого горизонта воспринимающего — der Horizont des Empfangers). Наиболее ярким нормативным выражением данного принципа является § 157 ГГУ, предписывающий толковать договоры в соответствии, принимая во внимание обычаи гражданского оборота. Понимание с точки зрения обычаев оборота как ориентир для толкования делает верным и обратное утверждение: не только воля изъявляющего ее лица сообразуется с обычаями, но и понимание лица, воспринимающего эту волю, не может отклоняться от обычного понимания в сторону интересов этого лица, даже если такое отклонение никак не вредит этим интересам изъявляющего волю (DGH, Urteil des IV. Zivilsenats vom 21.05.2008 — IV ZR 238/06).
Что касается буквального толкования (о котором речь пойдет далее), то оно обычно воспринимается как некая отправная точка для толкования, в случае если правильность буквального прочтения колеблется иными имеющими значение для интерпретации элементами. Поэтому в вопросах толкования буквальный смысл не только нельзя переоценивать, но, более того, даже предельно ясному тексту нужно доверять с осторожностью. В связи с этим весьма любопытно замечание Р. Иеринга, согласно которому принятие во внимание только буквального текста характерно для неразвитых правопорядков <1>. ——————————— <1> Jhering R. Geist des romischen Rechts auf den verschiedenen Stufen seiner Entwicklung, Zweiter Teil. Breitkopf und Hartel, 1838. S. 467.
Проблема соотношения воли и волеизъявления является атрибутом всей классической юриспруденции, однако наиболее рельефно она проявилась в известном римском казусе — Causa Curiana. Наследодатель оставил завещание следующего содержания: «Если у меня родится сын и он умрет, не достигнув совершеннолетия, то я желаю, чтобы Курий был моим наследником». Сын не родился, и возник вопрос о правомерности притязаний Курия на наследство. Позиция Квинта Муция Сцеволы была выражена словами: «…было бы ловушкой для народа, оставив в пренебрежении написанный текст, заниматься розыском воображаемой воли завещателя» <1>. Его оппонент Красс возразил: «Справедливость требует, чтобы мысли и воля соблюдались» <2>. Далее, указанная оппозиция verba — voluntas проявляется как в архаических источниках, так и в позднейших законодательствах, приводя к появлению различных подходов в тех или иных правопорядках. ——————————— —————————————————————— КонсультантПлюс: примечание. Учебник «Римское частное право» (под ред. И. Б. Новицкого, И. С. Перетерского) включен в информационный банк согласно публикации — Юристъ, 2004. —————————————————————— <1> Римское частное право: Учебник / Под ред. И. Б. Новицкого и И. С. Перетерского. М.: Юриспруденция, 1999. С. 298. —————————————————————— КонсультантПлюс: примечание. Учебник «Римское частное право» (под ред. И. Б. Новицкого, И. С. Перетерского) включен в информационный банк согласно публикации — Юристъ, 2004. —————————————————————— <2> Там же.
Французский гражданский кодекс твердо стоит на почве voluntas: «При рассмотрении соглашений нужно исследовать в первую очередь, каково было общее намерение договаривающихся сторон, а не останавливаться на буквальном смысле выражений» (ст. 1156 ФГК). «В этом отношении, — говорит Е. Годемэ, — принцип таков, все договоры bonae fidei» <1>. Правда, в отличие, скажем, от германского учения о толковании французская традиция являет собой перечень приемов толкования, избегая каких-либо догматических обобщений или переработок аксиом, выработанных римскими юристами. ——————————— <1> Годемэ Е. Общая теория обязательств / Пер. с фр. И. Б. Новицкого. М.: Юрид. изд-во МЮ СССР, 1948. С. 216.
Еще строже формулировка ст. 18 Обязательственного закона Швейцарии: «Для оценки формы и условий контракта необходимо отыскивать действительную и общую волю сторон, не останавливаясь на выражениях или неточных наименованиях, которые были использованы, будь то по ошибке или в целях изменения характера соглашения». Исключение составляет случай запрета должнику ссылаться на свою истинную скрытую волю, если кредитор положился на письменное признание обязательства. Гражданский кодекс Австрии в § 914 устанавливает, что «при толковании договоров не следует держаться буквального смысла, а необходимо исследовать намерения (Absicht) сторон и понимать договор так, как того требуют деловые обычаи». Особенностью австрийской традиции толкования договоров является дифференциация толкования в зависимости от того, являются ли договоры односторонне — или двухсторонне обязывающими. В первом случае при толковании волеизъявления необходимо выбрать тот смысл, который обязывает должника в наименьшей степени. Например, в случае сомнения следует признать, что должник изъявил желание вещь не подарить, а передать внаем. Такой подход соответствует римскому правилу donatio non praesumitur (дарение не предполагается). Во втором случае закон требует, чтобы неясное условие толковалось против того, чьей выгоде оно служит (§ 915). 4. Приступая к рассмотрению правил толкования договора в отечественном гражданском праве, необходимо указать на два направления развития этого вопроса. Первое — системное, которое затрагивает общую структуру норм о толковании. Второе — содержательное, имеющее дело с критикой конкретных правил и методов толкования. Ядром регулирования в области толкования является ст. 431 ГК РФ, в п. 1 устанавливающая приоритет буквального толкования. И здесь нельзя не согласиться с рядом авторов, совершенно справедливо указывающих, что буквальное толкование не является толкованием в строгом смысле. Как пишет И. П. Малинова, буквальный смысл потому и называется буквальным, чт о он постигается непосредственно и не требует интерпретации <1>. Немецкий цивилист Т. Коренке определяет буквальный смысл как «исходный пункт и границы толкования» <2>. ——————————— <1> Малинова И. П. Герменевтический круг в толковании договора // Российский юридический журнал. 2006. N 1. С. 119. <2> Korenke T. Burgerliches Recht: Eine systematische Darstellung der Grundlagen mit Fallen und Fragen. Oldenbourg Wissenschaftsverlag, 2006. S. 94.
Указание на то, что буквальное значение условия договора в случае его неясности устанавливается путем сопоставления с другими условиями и смыслом договора в целом, не может быть признано удачным, поскольку данный метод используется как раз в случае, когда буквальный смысл не отражает действительную волю сторон. Иными словами, нельзя искать буквальный смысл, используя реальное толкование. В силу сказанного можно согласиться с позицией Н. В. Степанюк, заключившей, что в данном указании заложено противоречие <1>. Буквальный смысл, поскольку он буквальный, не нуждается в толковании. Это подтверждается и судебной практикой ВАС РФ, указавшего: «Довод завода о толковании пункта 7.8 спорного договора с нарушением правил пункта 1 статьи 431 Гражданского кодекса Российской Федерации несостоятелен, поскольку условие данного пункта сформулировано с достаточной определенностью и не подлежит расширительному толкованию» <2>. ——————————— <1> Степанюк Н. В. Указ. соч. С. 29. <2> Определение ВАС РФ от 11 января 2007 г. N 15913/06.
Таким образом, необходимость в толковании возникает лишь при неясности текста договора, что позволяет говорить о весьма невысокой регулятивной ценности ч. 1 ст. 431 ГК РФ. Более того, поскольку буквальный смысл основан на общепринятом понимании слова (т. е. это словарный смысл), то приоритет буквального понимания может привести к коллизии со специальным юридическим смыслом. Недаром германская цивилистика исключает всякую буквальность в прочтении юридической терминологии (keine «Buchstabeninterpretation» juristische Fachausdrucke <1>). Поэтому при использовании в договоре терминологии, чей юридический смысл отличается от общепринятого, необходимо исходить из того, что стороны имели в виду специальный смысл. Данная презумпция может быть опровергнута лишь собственно толкованием: например, путем сопоставления термина с другими условиями договора. ——————————— <1> Там же. С. 96.
Не исключается также ситуация, когда субъект волеизъявления вкладывает в то или иное слово какой-то свой, самобытный смысл, причем этот смысл известен также и его окружению. Так, Р. Борк приводит такой пример: E. составляет завещание в пользу своего собутыльника (Stammtischbruder) R, в котором завещает последнему «библиотеку». R. после смерти E. получает из наследственной массы три детективных романа (других книг обнаружено не было). Однако R. не соглашается с таким распределением наследства и требует передать ему богатый винный погреб, который, как оказалось, Е. и называл своей «библиотекой». Другие завсегдатаи заведения, где Е. выпивал, подтвердили это. При таких обстоятельствах R. должен получить в качестве наследства именно винный погреб <1>. ——————————— <1> Bork R. Allgemeiner Teil des Burgerlichen Gesetzbuchs: Lehrbuch des Privatrechts. Mohr Siebeck, 2006. S. 195. Надо все же отметить, что данное решение справедливо для волеизъявлений, не требующих получения (каковым завещание и является), поэтому здесь подлежит выявлению «чистая воля», без оглядки на горизонт знаний адресата. Однако вывод, сделанный в данном случае, будет справедлив и для договоров при условии, что адресат осведомлен о специфическом значении слова. В конце концов важно, чтобы воля сторон совпала в отношении искомого значения термина (см. далее пример с falsa demonstratio).
Применение буквального смысла исключается и тогда, когда из содержания договора вытекает использование соответствующих слов и выражений не в их буквальном значении в силу обоюдного заблуждения. Наверное, самым хрестоматийным примером здесь будет приводимое во всех немецких учебниках решение имперского верховного суда Германии от 8 июня 1920 г., так называемый Haakjoringskod-Fall. Ответчик приобрел у истца 214 бочек Haakjoringskod. Обе стороны, не задумываясь, исходили из того, что предметом договора является мясо кита. Между тем на норвежском языке Haakjoringskod — это мясо акулы. Суд решил, что, несмотря на совершенно определенный буквальный смысл, необходимо исходить из того, что стороны договорились именно о мясе кита, поскольку на это была обращена их действительная воля. В обоснование своего решения судьи сослались на римский принцип — falsa demonstratio non nocet (ошибочное определение не вредит) <1>. ——————————— <1> Gschnitzer F., Faistenberger C., Enge S. Allgemeiner Teil des burgerlichen Rechts. Springer, 1992. S. 659.
Другим случаем, когда содержащийся в договоре буквальный смысл исключается, является существующее во многих правопорядках правило, в соответствии с которым договор подлежит истолкованию в том смысле, в каком он способен произвести какой-либо юридический эффект, а не в том, в котором он не влечет никакого (ст. 1157 ФГК; ст. 1428 ГК Квебека, 5:106 Принципов европейского договорного права). Отсутствие подобного правила в арсенале наших судов приводит к тому, что буквальное прочтение, делающее договор бессмысленным, дает суду основания признать его незаключенным или недействительным, тогда как реальное волеизъявление сторон давало мотивы к иному пониманию, допускающему за договором определенный юридический эффект. Например, арбитражный суд, отказывая в признании недействительным соглашения о цессии, по которому к цессионарию переходило право требования по реституционному обязательству, рассуждал следующим образом: «…исходя из буквального содержания спорного договора, следует, что истцу передавалось не само право требования по недействительной сделке, а передано лишь право требования признания сделки таковой. То есть спорный договор по своей сути предоставляет истцу только возможность (право) заявлять требование (обращаться с требованием) об установлении определенного факта, в частности факта недействительности сделки. Спорный договор не регулирует и не опосредует уступку права требования, о которой заявляет истец. Никаких обязательств у должника в связи с заключением спорного договора не возникает, и он также не может быть признан договором перехода прав кредитора к другому лицу, то есть перемены лиц в обязательстве в смысле ст. 430 ГК РФ» <1>. ——————————— <1> Постановление Девятого ААС от 31 августа 2009 г. по делу N 09АП-14725/2009-ГК.
Очевидно, что договор об уступке права на предъявление иска о признании сделки недействительной лишен какого-либо экономического смысла, однако увлечение буквальным прочтением не позволило суду принять в расчет данное обстоятельство. Фактически же в договоре шла речь об уступке способа защиты права, который лишен смысла без уступки самого права. Таким образом, правило о применении буквального смысла условий договора мы можем допустить лишь в тех случаях, когда заключенные в его содержании слова не возбуждают никаких сомнений. Это означает, что допустимо переходить к следующей ступени толкования не только тогда, когда буквальный смысл неясен и потому не может быть установлен, но и тогда, когда имеются сомнения в том, что стороны имели в виду именно этот буквальный смысл. В силу сказанного нельзя согласиться с М. В. Жижиной, утверждающей, что при установлении воли лица необходимо опираться на волеизъявление, т. е. на слова, а не на мысли, и это якобы находит отражение в праве Германии, Нидерландов и Скандинавских стран <1>. Нет сомнений, что последовательное проведение такого правила угрожает сделать стороны заложниками простых технических ошибок. ——————————— <1> Жижина М. В. Толкование условий гражданско-правового договора и судебно-лингвистическая экспертиза: от теории к практике // Право и экономика. 2010. N 1. С. 15.
5. Следующая стадия толкования — это толкование путем сопоставления толкуемого положения с другими условиями и смыслом договора в целом <1>. Данную стадию толкования и в доктрине, и в практике принято называть систематическим толкованием <2>. ——————————— <1> Надо сказать, что, несмотря на неразвитость у нас юридической герменевтики, суды имеют представление о существовании некой строгой последовательности применения правил толкования, которой нужно неуклонно придерживаться. То есть правила толкования применяются не сумбурно, а каждое последующее обусловлено исчерпанием возможностей по предыдущему. Указания на такую иерархичность (трехстадийность) можно все чаще и чаще встретить в судебных актах (см., например, Постановления ФАС Уральского округа от 12 мая 2005 г. по делу N Ф09-433/04-С5, ФАС Северо-Кавказского округа от 28 февраля 2008 г. по делу N Ф08-795/08, ФАС Волго-Вятского округа от 21 ноября 2008 г. по делу N А43-4309/2007-41-103 и т. д.). <2> См., например: Постановления ФАС Северо-Западного округа от 19 мая 2006 г. по делу N А05-11780/2005-2, ФАС Северо-Кавказского округа от 20 февраля 2009 г. по делу N А32-14100/2007-52/380.
Как уже отмечалось ранее, систематическое толкование как прием толкования родился в недрах учения о толковании правовых норм, которое имеет существенные отличия от толкования воли сторон. Систематическое толкование при более внимательном рассмотрении является скорее не методом, а принципом построения нормативного материала <1>. Одним из следствий такого принципа, например, является правило о недопустимости расширительного толкования исключений. Напомним также, что систематическое толкование закона основывается в качестве своей главной предпосылки на цельности и непротиворечивости правовой системы <2>; с точки зрения такого толкования презюмируется, что законодатель не ошибается. Подобная презумпция в отношении договора отсутствует, ведь, толкуя норму, мы толкуем право, тогда как толкуя волю сторон договора, — только изыскиваем факт <3>. ——————————— <1> http://lexikon. freenet. de/Auslegung_(Recht) <2> Ehrlich E., Kantorowicz G. F., Stampe H., Fuchs E. Die Gemeinschadlichkeit der konstruktiven Jurisprudenz. 1909. <3> Lewison K. The Interpretation of Contracts. London: Sweet & Maxwell, 2004. P. 95.
Бесспорно, что толкование договора с точки зрения прочих его условий и смысла в целом имеет несколько иной предмет и задачи и, следовательно, свою специфику. Так, если при толковании закона выясняется место нормы в том или ином блоке норм, с учетом природы которых и определяется значение исходной нормы, то при толковании условий договора задачей является выяснение действительной общей воли сторон из любого условия договора, который бы только помог пролить свет на эту волю. Данное обстоятельство, однако, не исключает возможности в ряде случаев установить смысл слов и выражений с учетом их места в структуре договора. Но такая возможность не дает основания отождествлять систематическое толкование с толкованием на основании прочих условий и смысла договора в целом. Более того, безусловное «доверие» данному правилу является ненадежным в условиях отечественных договорных реалий: огромное число договоров заключается по примерным так называемым типовым формам. Например, компания, заключая множество однотипных контрактов и имея стандартный текст оферты, при согласовании условий с какими-либо особыми клиентами и внеся изменения в специальный раздел, часто забывает привести в соответствие с ним остальные условия договора (нередко, «вытянув» форму договора из справочной правовой системы, стороны ее вообще не читают, внеся лишь свои реквизиты и экономически значимую для них информацию). Можно ли использовать такие условия для уяснения толкуемого положения? Конечно нет. Правило, содержащееся во втором предложении ч. 1 ст. 431 ГК РФ, предполагает необходимость сбора как можно большей информации, способствующей раскрытию смысла исследуемого положения на основании прочих условий договора. В этом отношении деятельность суда методологически можно сравнить с его деятельностью по оценке доказательств. Думается, указанный в ст. 431 ГК РФ способ правильнее было бы именовать не систематическим <1>, а контекстуальным способом толкования. Данный способ в полной мере реализуется при исследовании смысла договора в целом (собрав воедино все имеющие отношение к толкуемому положению слова и выражения, мы должны их оценить во взаимосвязи, т. е. в свете всего договора). Таким образом, принятие во внимание других условий договора и исследование смысла договора в целом являются неразрывными познавательными актами, и в этом смысле увязывание их в одном предложении оправданно. ——————————— <1> Систематическое толкование норм предполагает установление толкуемого положения в структуре акта и в этом смысле может использоваться как один из приемов реализации правила ст. 431 ГК РФ.
Исследование смысла договора в целом в своей основе имеет метод герменевтического круга. Определяя данный метод, Ф. Шлейермахер писал: «…как целое понимается из отдельного, но и отдельное может быть понято только из целого, имеет такую важность для данного искусства и столь неоспоримо, что уже первые же операции невозможно проделать без применения его, да и огромное число герменевтических правил в большей или в меньшей степени основывается на нем…» <1>. Иными словами, не сумев определить смысл выражения с учетом прочих условий договора, толкователь движется к уяснению смысла договора в целом, а затем на основании целого выясняет смысл части (выражения) <2>. ——————————— <1> Цит. по: Зверева Я. В. Реализация модели герменевтического круга в интерпретации текстов // Вестник Челябинского гос. ун-та. 2009. N 17 (155). Филология. Искусствоведение. Вып. 32. С. 38. <2> Е. В. Васьковский использовал фразу «от частей агрегата к агрегату» (Васьковский Е. В. Указ. соч. С. 301).
Говоря о смысле договора в целом, хотелось бы обратить внимание на соотношение этого правила с правилом, содержащимся в ч. 2 ст. 431 ГК РФ, о необходимости при толковании договора принимать во внимание предшествующие договору переговоры и переписку, практику, установившуюся во взаимных отношениях сторон, последующее поведение сторон и т. п. Несомненно, что некоторые из этих критериев (последующее поведение, практика взаимоотношений) являются формой проявления воли сторон, их волеизъявления. А это означает, что они должны исследоваться не впоследствии, а наряду с изучением других условий договора при установлении смысла договора в целом. Например, в Принципах УНИДРУА указано, что практика взаимоотношений сторон, их поведение и т. п. учитываются при выявлении общей воли сторон (ст. 4.3). При этом толкование выражений с точки зрения смысла договора в целом является следующей стадией (ст. 4.4) <1>. Такая же последовательность установлена Принципами европейского контрактного права <2>. ——————————— <1> Принципы международных коммерческих договоров (Принципы УНИДРУА) // http://www. unidroit. info/program. cfm? menu=convention&file;=convention⟨=en&msid;=14. <2> Radley-Gardner O., Beale H., Zimmermann R., Schulze R. Fundamental Texts on European Private Law (Hart Publishing 2003). P. 378, 379. Любопытно, что п. 4.5 Принципов в русском переводе, содержащемся в СПС «Гарант», озаглавлен как «Систематическое толкование». Между тем в английском варианте содержится заголовок All terms to be given effect, что является более верным, так как речь идет здесь о правиле о том, что контракты должны толковаться так, чтобы все выражения имели значение, а не так, чтобы его некоторые лишались. Это еще раз подтверждает отсутствие в отечественной доктрине понятия «систематическое толкование».
В начале статьи мы уже говорили, что юридически значимая воля лица (за редкими исключениями) не может быть ограничена письменным текстом под названием «договор», а должна выискиваться всюду, на чем она могла оставить свой след. Поэтому условие письменного договора и, скажем, какое-либо фактическое действие его стороны, молчаливо одобренное другой стороной, должны рассматриваться как явления однопорядковые (частное), от которых можно отталкиваться при движении к смыслу в целом (общему) и затем двигаться обратно. Возвращаясь к положениям ст. 1132 ГК РФ, устанавливающей правила толкования завещаний, следует отметить, что за исключением последнего предложения (где речь идет о необходимости наиболее полного осуществления воли завещателя) предшествующие правила «под кальку» дублируют положения ст. 431 Кодекса <1>. Возникает резонный вопрос: была ли необходимость во введении отдельных правил для толкования завещаний, если они тождественны правилам о толковании договоров? Ответ, казалось бы, очевиден: завещание как одностороннюю сделку недопустимо смешивать с договорами (двух — и многосторонними сделками). Но почему законодатель отказался от идеи вынести данные правила «за скобки» отдельных видов сделок, придав им общий характер, ведь это не только соответствует практике развитых правопорядков, но и диктуется элементарными принципами юридической техники. ——————————— <1> Правда, опущена необходимость принимать во внимание предшествующее поведение сторон, их переписку, практику взаимоотношений и т. д. Да, это было бы по меньшей мере странным: о каких сторонах можно вести речь в односторонней сделке?!
Такой подход законодателя, безусловно, далек от совершенства, поскольку, с одной стороны, допускает дублирование, а с другой — оставляет неурегулированным вопрос о правилах толкования иных, нежели завещание, односторонних сделок. Думается, устранение такого дефекта должно стать одной из приоритетных задач при совершенствовании регулирования правил толкования (системный аспект). Исследуя возможности внесения в Кодекс тех или иных конкретных правил толкования либо изменения существующих формулировок (содержательный аспект), мы, пожалуй, устоим перед соблазном их перечислить, позволив себе лишь одно замечание методологического характера, которое состоит в следующем. Все правила толкования, которые можно встретить в различных правовых системах, можно разделить на две группы. Первую группу образуют правила, которые вытекают из закономерностей человеческого познания, т. е. выступают в качестве гносеологических максим. К ним можно отнести такие правила, как приоритет действительной воли перед написанным текстом (in conventionibus contrahentium voluntatem potius quam verbas pectariplacuit), ошибочное выражение не вредит (falsa demonstratio non nocet), толкование условия в контексте всего договора в целом и т. п. Все эти правила нацелены на выявление действительной воли сторон и не могут привносить в процесс интерпретации законодательного произвола. Для второй группы, наоборот, характерно игнорирование воли, а сами правила, которые могут быть отнесены к этой группе, либо отражают цели правовой политики, либо имеют в своей основе иные мотивы, которые так или иначе не обусловлены объективными закономерностями познания. Сюда можно отнести такие правила, как contra proferentum (неясные условия толкуются против предложившего), принцип наименьшего обременения для обязавшегося в односторонних договорах (§ 915 ABGB) или правило, которое приводится Потье: фраза или определение, стоящие в конце предложения, содержащего перечисление, относятся ко всем перечисляемым элементам, а не только к предшествующему <1>. ——————————— <1> Например, если в контракте написано, что продается пшеница, мелкое зерно, фрукты и вино урожая этого года, то фраза «урожая этого года» относится не только к вину, но и к фруктам, мелкому зерну и пшенице (Pothier R. J. Traitd des obligations, selon les regles tant du for de la conscience, que du for extdrieur. Debure l’aind, 1764. P. 122, 123).
На наш взгляд, правила первой группы не нуждаются в детальном законодательном регулировании, поскольку и так представляют собой закон познания, который существует независимо от того, закреплен он правом или нет. Недаром эти правила во многих странах формулируются самым общим образом — как указатель ситуаций, когда необходимо принимать в расчет действительную волю (§ 133 ГГУ, ст. 156 ФГК), тогда как само содержание этих правил раскрывается в судебной практике. Объектом пристального внимания законодателя должны быть именно правила второй группы, которые сами по себе, не являясь очевидными для применения, должны фиксироваться в тексте закона (разумеется, при признании их благотворности для оборота). Иными словами, в тех случаях, когда необходимо исследовать действительную волю, достаточно простого указания на это, а конкретный процесс исследования должен задаваться не нормативно, а гносеологически. Если же необходимо отступление от действительной воли, то правила толкования должны быть более определенны в своем содержании и создавать четкий ориентир для судьи. Логика познания в последнем случае подменяется законодательным алгоритмом.
