От Верховного Суда до Конституционного меньше пяти минут ходьбы прогулочным шагом. Свежим апрельским утром так хорошо пройтись пешком по тихой Ильинке и все-таки не опоздать принять посильное участие в проверке конституционности важнейших законодательных актов, от которых стонут и плачут как граждане, так и юридические лица. Если два подряд заседания Конституционного Суда в апреле прошли в отсутствие авторитетных представителей высшего звена судов общей юрисдикции, то на это были самые веские причины — чести Верховному Суду это едва ли могло бы прибавить. При всем уважении, которым представители Верховного Суда неизменно пользуются в Конституционном — им даже прощаются ошибочные ссылки на законы, что для обычного заявителя обернулось бы возвратом жалобы, — в этих случаях предстать перед коллегами в качестве приглашенных лиц судьям Верховного Суда явно не хотелось. Разбирались законы, в толковании и применении которых особо отличился именно Верховный Суд РФ.
Первого апреля Конституционный Суд рассматривал жалобы ряда граждан по поводу применения в их запутанных квартирных делах п. 2 ст. 167 ГК РФ. Как известно, реституция, специфический инструмент преторского права, который использовался в основном для защиты прав несовершеннолетних, причинявших себе ущерб по недостатку жизненного опыта, в современной России применяется направо и налево, причем права участников последующих сделок с предметом недействительного договора в глазах большинства судей не стоят ломаного гроша. Ограничения, предусмотренные ст. 302 ГК РФ, по их мнению, могут учитываться только в том случае, если предъявлен виндикационный иск, тогда как иск о применении последствий ничтожной сделки истребованием имущества не является. Таким образом, добросовестный приобретатель квартиры, когда-то проданной кому-то с нарушениями, которые умышленно допустил жуликоватый продавец, может выселяться на мороз и согреваться ожиданием возврата ее стоимости в течение всей своей жизни.
Если Пленум ВАС РФ в Постановлении от 25 февраля 1998 г. N 8 дал понять, что права добросовестного приобретателя должны защищаться, независимо от того, какой именно иск предъявлен, то Верховный Суд от разъяснений судам общей юрисдикции воздержался. Между тем именно последним подсудно большинство сотрясающих общество споров о купле-продаже жилья, именно они разрешают их вкривь и вкось: порой в качестве сделки рассматривается ордер на получение жилья (что позволяет удлинить до 10 лет срок исковой давности для признания его недействительным: дело Юсупова), иногда стороны возвращаются в первоначальное положение в том порядке, какой понравится судье, — одна сторона полностью, а другая частично (дело Бацаниной). Но самое неприятное, что учитывать правила виндикации при рассмотрении споров о недействительности сделок судьи общей юрисдикции упорно не хотят: в тех редких случаях, когда вопрос о добросовестности приобретателя все же исследуется (нашумевшее дело Багдасарян), его стараются решить не в пользу покупателя, доказывая, что он купил квартиру подозрительно дешево и т. п.
Несколько иная ситуация сложилась с применением п. 2 ст. 14 Федерального закона «О судебных приставах» от 21 июля 1997 г. N 118-ФЗ, неожиданно вызвавшим непонятные затруднения у отдельных коммерческих банков, которых эта статья обязывает предоставлять приставам информацию и документы, необходимые им для осуществления своих функций. Казалось бы, какие сомнения может вызвать простая и ясная норма — ведь в ее отсутствие представители банковского сообщества не исполнили бы ни одного решения; под предлогом сохранения банковской тайны они, естественно, отдадут предпочтение выгоде своих клиентов перед интересами правопорядка. Несмотря на наложенный на нее штраф, не стала спешить предоставлять информацию приставам и деятельница ханты-мансийского филиала банка «Петрокоммерц» Главацкая, а обратилась в суд города Лангепас с жалобой на произвол судебного пристава.
Местной судье Блиновской не составило бы особого труда отказать заявительнице в удовлетворении жалобы — не имея информации, пристав никаких решений исполнить не сможет. Норма ст. 14 является как раз тем федеральным законом, возможности принятия которого не исключает и Закон РФ «О банках и банковской деятельности» от 2 декабря 1990 г., не включивший приставов в число лиц, имеющих право требовать раскрытия пресловутой банковской тайны — просто потому, что в момент его принятия службы судебных приставов еще не существовало. Судебные исполнители состояли при судах, перед которыми Закон о банках банковскую тайну раскрывать разрешал. Эту несложную загадку вполне могла бы разрешить судья Блиновская, которой правильное толкование закона вменяется в обязанность, если бы незадолго до этого скромное информационное письмо от 19 ноября 2001 г. N 110-5/общ не распространил Верховный Суд РФ в лице заместителя председателя Н. Ю. Сергеевой.
В письме подтверждалось, что ст. 26 Закона о банках содержит исчерпывающий перечень субъектов, имеющих право на получение информации об операциях и счетах юридических лиц, граждан, осуществляющих предпринимательскую деятельность без образования юридического лица, и справок по счетам и вкладам физических лиц; судебный пристав — исполнитель в этот перечень не включен. Учитывая это положение Закона, заместитель председателя поделилась выводом, что, в случае отсутствия у судебного пристава — исполнителя информации о должнике, он вправе получить такую информацию через судью, вынесшего решение. Учитывалось ли при подготовке этого разъяснения, что даже очень добросовестный судебный пристав, который не прекратит своей деятельности по исполнению решения, а вступит в обстоятельную переписку с судьей, вынесшим решение, и добьется необходимых сведений, в конце концов получит из банка сообщение о том, что счет давно закрыт, читатели письма могут только догадываться. Сама судья Блиновская поступила проще и обратилась с запросом в Конституционный Суд РФ по поводу п. 2 ст. 14 Закона N 118-ФЗ, намекнув на ее несоответствие праву на частную жизнь.
Выступая перед Судом 10 апреля, представитель Госдумы А. А. Игнатенко напомнил, что защита прав человека составляет обязанность государства; на это указывал сам Конституционный Суд в Постановлении от 30 июля 2001 г. Если судебный акт своевременно не исполняется, право на судебную защиту становится иллюзорным. Такую же позицию занял и Европейский Суд в решении от 19 марта 1997 г. (как известно, она была повторена и в решении по делу «Бурдов против России»). Представитель бегло перечислил основные нормы о принудительном исполнении решений, напомнил, что акты правосудия обладают свойствами обязательности и исполнимости. Закон предусмотрел для должника 5-дневный тайм — аут, когда пристав не принимает никаких мер; по истечении этого срока отказ банка можно рассматривать как нарушение конституционных прав взыскателя. Представитель отмел также довод (видимо, содержащийся в запросе Блиновской) о том, что пристав не обязан хранить тайну, и напомнил, что пристав является государственным служащим.
Несколько странную и, несомненно, навеянную разъяснениями Н. Ю. Сергеевой позицию занял представитель Совета Федерации Ю. А. Шарандин, который с пренебрежением отозвался о высказываниях на тему того, что приставам нужна информация; посланец сената предложил приставам не искать информацию, а исполнять решения судов. В отсутствие информации можно обратиться к судье «за разъяснением решения»; видимо, по мнению Юрия Афанасьевича, в рамках разъяснения решения судья и раскрывает приставу номера счетов и другие банковские тайны. Без какого-либо перехода представитель разрешил приставам запрашивать информацию в пределах суммы исполнительного листа. Действия, не обозначенные в исполнительном листе, должны происходить через суд.
Представитель президента М. А. Митюков напомнил, что представление о банковской тайне как личной тайне разделяется не всеми правоведами; многие считают, что личная тайна затрагивает скорее неимущественные блага. Сам он высказал мнение о том, что оспариваемый пункт не противоречит ст. 23 Конституции РФ, поскольку является необходимой мерой и сочетается со ст. 46.
Характер вопросов, которые судьи задавали представителям сторон, показал, что они отнеслись к ханты-мансийской инициативе довольно серьезно. Но и представители неплохо подготовились: так, на вопрос о пределах автономии приставов А. А. Игнатенко разъяснил, что ограничения есть в любой деятельности, и в свою очередь задал риторический вопрос: «Возьмем Закон о банках. А что прокурор — любые сведения может запросить, встал утром и давай запрашивать? Он тоже ограничен пределами поставленной перед ним задачи. Есть определенный контроль. Но так, как говорит Шарандин — пойти в суд, и суд даст сведения, — ни одного решения не исполнишь».
А. А. Игнатенко напомнил также, что пристав исполняет и административные решения: «Должен ли он обращаться в суд? Думаю, что это безнадежно перегрузит суды».
В отличие от М. А. Митюкова представитель правительства М. Ю. Барщевский высказал мнение о том, что «банковская тайна и личная тайна неразрывно связаны». Однако, по его образному выражению, «тайна не святая корова в Индии». Пристав вправе запрашивать наличие средств, достаточных для взыскания, тогда ни один из элементов тайны не будет затронут. Если бегать в суд по всякому поводу, заключил представитель, то зачем нужен пристав?
Представитель Центрального банка, пугнувший собравшихся примерами злоупотреблений полномочиями со стороны приставов, и представитель Ассоциации российских банков, как и следовало ожидать, поддержали сомнения ханты-мансийской судьи и высказались за их разрешение законодательным путем. До той поры исполнять законные требования приставов банкиры, по-видимому, не собираются.
Дело о полномочиях судебных приставов привлекло внимание прессы; например, «Независимая газета» (11.04.2003) даже восприняла его как попытку вернуть службу приставов в подчинение судов. Между тем предоставлять информацию судебным исполнителям банки не любили и до создания специализированной службы при Минюсте; в свое время автор этих строк неоднократно наблюдал сопротивление различных банков требованию сообщить остаток на счетах должника, которое судебные исполнители, а затем приставы умели преодолеть с помощью штрафов. Положение изменилось, когда на защиту недобросовестных должников и их банкиров вольно или невольно встал Верховный Суд. Помочь добросовестным участникам гражданского оборота вполне по силам Конституционному Суду, тем более что в деле о проверке ст. 14 проблема в значительной степени преувеличена — запросить номера счетов должника пристав может в налоговой инспекции, а знать остаток на счете для наложения ареста совсем не обязательно. Статья 167 ГК также едва ли препятствует защите доброй совести; препятствия, по-видимому, кроются в правоприменительной практике, и Конституционный Суд, несомненно, подвергнет ее авторитетному и беспристрастному анализу.
