Начиная с 1997 г., когда судебная практика впервые обнаружила проблему незащищенности добросовестного приобретателя имущества, мне многократно приходилось обращаться к этой теме (Закон. N 12. 1997. Более подробно вопрос рассматривался в книге «Собственность в гражданском праве» и позднейших статьях).
Вообще говоря, проблема создана, конечно, законом, избравшим из нескольких возможных вариант преимущественной защиты собственника. Этот вариант имеет право на существование и, как известно, характерен для общества с преобладающей аграрной идеологией и негативным отношением к чисто рыночным юридическим конструкциям, в т. ч. защите добросовестного незаконного владельца против собственника. Проблема усугублена, однако, тем, что, насколько можно судить, сам выбор именно этого варианта не был достаточно осмыслен и практически не дискутировался. Может быть, поэтому до сих пор в юридической литературе широко представлен, если не преобладает, взгляд, полагающий, что добросовестный приобретатель становится собственником. С этим взглядом можно согласиться при выполнении одного только условия: если с ним согласится и законодатель, введя соответствующую норму в ГК РФ. Пока такой нормы нет, приходится констатировать, что эти теоретические взгляды не столько помогают практике, сколько дезориентируют ее.
Если арбитражные суды пришли к некоторому среднему решению, закрепленному в п. 25 Постановления Пленума ВАС РФ «О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» от 25 февраля 1998 г. N 8, решению недостаточно строгому, но все же не покинувшему вполне почву закона, то суды общей юрисдикции пошли настолько далеко, что можно уже говорить об учреждении средствами правоприменения той самой юридической конструкции, которую законодатель не посчитал пока нужным ввести в ГК РФ.
Можно привести ряд казусов, связанных с приобретением автомашин, не способных к полноценному отчуждению — угнанных, не прошедших таможенную очистку, в которых Верховный Суд шаг за шагом предоставлял приобретателю защиту против иска собственника или административных органов, вплоть до последнего дела, которое и стало непосредственным поводом к данной статье.
В 1998 г. автомобиль, купленный Ж., был изъят таможенными органами в связи с тем, что автомашина не прошла таможенного оформления и была отчуждена с использованием подложного таможенного удостоверения. Ж. обратилась с иском в суд о признании ее добросовестным приобретателем и истребовании конфискованного имущества.
Суд первой инстанции иск удовлетворил. Суд второй инстанции решение отменил, в иске отказал, сославшись на то, что автомобиль не прошел таможенного оформления и потому был изъят правомерно. Судебная коллегия по гражданским делам ВС РФ, отменяя решение суда кассационной инстанции, указала, что «гражданско — правовая ответственность либо другие неблагоприятные последствия могут быть возложены на лицо, которое приобрело перемещенное через таможенную границу РФ транспортное средство при доказанности того, что в момент приобретения это лицо знало или должно было знать о незаконности ввоза» (Бюллетень ВС РФ. N 2. 2001. С. 14).
Нельзя дать оценку подходу, выраженному в этом деле, без обсуждения тех системных последствий, которые он влечет не только в сфере частного, но также и публичного права.
Очевидно, что закрепленная в Таможенном кодексе конструкция, позволяющая преследовать вещь, отчужденную вопреки прямым запретам этого Кодекса, прежде всего ст. 131 ТК РФ, оказывается парализованной.
Я сейчас не берусь обсуждать, в какой мере оправданна сама эта конструкция, но то, что норма закона попросту отброшена как недействующая, вполне очевидно.
Мне приходилось обсуждать норму сходного содержания в Федеральном законе «Об исполнительном производстве» от 21 июля 1998 г. N 119-ФЗ, позволяющую обращать взыскание на имущество должника, находящееся у третьих лиц (ст. 48). Тогда я исходил из гипотезы возможного злоупотребления собственника: не имея права на виндикацию в силу ограничений, установленных ст. 302 ГК РФ, собственник указывает на вещь, находящуюся у добросовестного владельца, своим кредиторам, и они с помощью судебного пристава забирают это имущество («Собственность в гражданском праве». С. 359 — 360).
Таким образом, собственник возвращает если не вещь, то ее ценность. Используя эту гипотезу скорее как способ доказательства, я, признаться, не ожидал, что вскоре этот вопрос станет вполне практическим. Арбитражные суды уже обсуждают, как быть, если пристав описывает имущество должника, попавшее по незаконным сделкам к третьим лицам, и, кажется, не находят решения. Точнее, приходят к выводу, что такое имущество может быть изъято у третьих лиц по долгам собственника (См.: Федоренко Н. В. Особенности разрешения споров, связанных с применением Федерального закона «Об исполнительном производстве» // Вестник. ВАС РФ. N 1. 2001. С. 114 — 115), несмотря на утрату им права на виндикацию (эта ситуация не обсуждается).
В указанной работе я предлагал добросовестному владельцу использовать защиту против изъятия по ст. 234 ГК РФ. Но эта защита, конечно, никак не может отменить права судебного пристава на изъятие имущества должника, где бы оно ни находилось.
Теперь вернемся к ст. ст. 337, 338 ТК РФ. Конечно, добросовестность приобретателя никак не может аннулировать действие этой нормы. Праву таможенного органа изъять предмет правонарушения в момент изъятия не могут быть противопоставлены никакие возражения. Но и здесь владелец, на мой взгляд, может заявить требование о возврате имущества, ссылаясь на то, что он ведет владение для давности (ст. 234 ГК РФ). Это — владельческое средство защиты и потому не требует доказывания права на вещь: достаточно обосновать состав, указанный в ст. 234 ГК РФ: добросовестное приобретение, открытое владение вещью как своей. Пока срок приобретательной давности не истек, владелец беззащитен перед собственником, но только перед ним. На стороне же таможни, как любят подчеркивать представители этого уважаемого учреждения, собственника нет.
Думаю, что именно на этом пути следует развивать защиту добросовестного приобретателя. Во всяком случае, при этом не возникает необходимости взламывать систему права, причем не только гражданского.
Нельзя не заметить, что в приведенном выше деле Ж. предъявила именно владельческий иск. Ведь, ссылаясь на свою добросовестность, она тем самым признала, что является незаконным владельцем. Как известно, законный владелец, в т. ч. собственник, не нуждается в доброй совести для обоснования своей позиции: добрая (или недобрая) совесть вообще не применима, если имеется право на вещь; ведь добрая совесть — это извинительное заблуждение относительно отсутствия права.
Но суды ушли от заявленной истцом владельческой защиты и в дальнейшем обсуждали защиту Ж. именно как обладателя права на вещь. В конечном счете защита ей была предоставлена одновременно и по ст. 302, и по ст. 304 ГК РФ, т. е. как обладателю права. Такое свободное применение негаторного иска с некоторых пор стало обычным для практики общих судов. Об этом мне уже приходилось говорить (см. «Негаторный иск: отрицание не должно быть огульным»).
Итак, суд не захотел защитить Ж. как незаконного добросовестного владельца и потому вопреки фактам и смыслу закона признал ее владельцем законным. Именно в этом я вижу неприемлемость данного решения. Здесь в очередной раз сказалась старая тенденция избегать усложнения применяемых юридических инструментов.
Другой путь, возможно, более приемлемый при наличных судебных кадрах и традициях, — это изменение закона. Например, введение нормы о мгновенном (а не по истечении срока давности) приобретении движимости в собственность от неуправомоченного отчуждателя при условии доброй совести приобретателя. Пока такой нормы, как известно, нет. Приведенная практика позволяет увидеть, что введение такого рода института повлечет серьезные изменения не только в частном праве, но и в праве публичном.
