Гуров А. А., юрист, научный консультант Юридической консультации «JC» РПА МЮ РФ.
Репортаж с места задержания, особенно если положенные в его основу события разворачивались перед служителем пера, — один из наиболее интригующих жанров журналистики. Часто при освещении подобных событий характерным приемом являлось использование ссылок на «мнения оперативников» и «оперативные данные», позиционировавшиеся как источник осведомленности о совершении задерживаемым лицом правонарушений или безнравственных поступков. В текстах статей фигурировали следующие выражения: «по оперативным данным», «по мнению оперативников», «оперативникам стало известно» и т. п. Далее излагалась определенная информация, нередко носящая исключительно диффамационные свойства. Как правило, такие сведения попадали на страницы прессы одновременно с воссозданием картины задержания. Европейский суд по правам человека (далее — Европейский суд) многократно указывал, что деятельность журналистов немыслима без «преувеличений и даже провокаций» <*>, а свобода слова «применима не только к «информации» или «идеям», которые встречают благоприятный прием или рассматриваются как безобидные либо безразличные, но также и к таким, которые оскорбляют, шокируют или внушают беспокойство» <**>. Однако нельзя не заметить, что во многих публикациях основным побудительным мотивом употребления ранее приведенных шаблонизированных ссылок являлось стремление придать сведениям, носящим исключительно диффамационный характер, дополнительную достоверность. Мы рассмотрим вопрос о допустимости использования ссылок на оперативные данные и мнения оперативников как обстоятельства, укрепляющие достоверность сведений. ——————————— <*> Решение по делу Далбан, п. 49. <**> См.: решение по делу Хэндисайда от 7 декабря 1976 г. Серия А, т. 24, с. 23, п. 49; решение по делу Лингенса от 8 июля 1986 г. Серия А, т. 103, с. 26, п. 41.
В соответствии с п. 1 ст. 152 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК) гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. До недавнего времени в юридических кругах имела место дискуссия <*> относительно того, подпадают ли мнение, оценочное суждение под категорию «сведения», закрепленную п. 1 ст. 152 ГК. ——————————— <*> О различных мнениях по данному вопросу см.: Потапенко С. В. Личное мнение как привилегия от иска о диффамации в СМИ // Журнал российского права. 2002. N 5.
Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. N 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц» (далее — ППВС N 3) разрешило некоторые актуальные вопросы. Пункт 9 ППВС N 3 указывает: «Следует различать имеющие место утверждения о фактах, соответствие действительности которых можно проверить, и оценочные суждения, мнения, убеждения, которые не являются предметом судебной защиты в порядке статьи, поскольку, являясь выражением субъективного мнения и взглядов ответчика, не могут быть проверены на предмет соответствия их действительности». Однако настоящее разъяснение тем не менее не восполняет полностью существующие пробелы. Статья 47 Закона РФ от 27 декабря 1991 г. N 2124-1 «О средствах массовой информации» (далее — Закон о СМИ) и п. 9 ППВС N 3 оперируют понятием личного, субъективного мнения и взгляда журналиста. В связи с этим вопрос о наличии диффамации возникает в ситуации распространения СМИ порочащего мнения, автором которого выступает не журналист, а какое-либо третье лицо. Дополнительную неопределенность подобная ситуация приобретает в случае, когда не представляется возможным установить, было ли в действительности воспроизведено мнение третьего лица или имело место использование мнения вымышленного респондента. Привилегия от иска о защите чести и достоинства, предусмотренная ст. 47 Закона о СМИ и п. 9 ППВС N 3, действует дискретно. Наличие субъективного мнения или убеждения журналиста так или иначе выражено позитивно, другими словами, существование данного мнения может подтвердить по меньшей мере сам журналист. Однако когда распространенные мнения не содержат соответствующей ссылки на конкретного автора и журналист не в состоянии подтвердить подлинность мнения, факт его существования должен быть поставлен под сомнение. Другими словами, в суде ответчик не должен доказывать истинность оценочных суждений, однако обязан подтвердить их реальность. В конечном итоге для ответчика распространение мнений респондентов имеет те же последствия, что и опубликование собственных убеждений, с той лишь разницей, что журналисту необходимо удостоверить их действительность. В этой связи Европейский суд в деле Педерсен и Баадсгаард пояснил, что «защита прав журналистов… предполагает их обязанность действовать добросовестно и на основе точных фактов, а также обеспечивать обоснованность и достоверность сведений…» и «чем более критичным является высказывание, тем более серьезное фактическое обоснование оно должно подразумевать» (п. 73). Иной подход означает фактическое предоставление журналистам дискреционного права придавать утверждениям о фактах, обладающим диффамационными свойствами, форму мнения неизвестного лица. При таком подходе лица, пострадавшие в результате распространения не соответствующих действительности, порочащих их честь и достоинство сведений, лишаются возможности защищаться от диффамации. Большую целостность настоящее рассуждение приобретает с учетом разъяснений, содержащихся в ППВС N 3. Пленум, характеризуя природу диффамационных споров, указал: «Предусмотренное статьями 23 и 46 Конституции Российской Федерации право каждого на защиту своей чести и доброго имени, а также установленное статьей 152 Гражданского кодекса Российской Федерации право каждого на судебную защиту чести, достоинства и деловой репутации от распространенных не соответствующих действительности порочащих сведений является необходимым ограничением свободы слова и массовой информации для случаев злоупотребления этими правами». Таким образом, природа рассматриваемых споров заключается в противоречии конституционного права каждого на защиту своей чести и доброго имени, с одной стороны, и свободы слова и массовой информации — с другой. Осуществляя свои права, СМИ умышленно или неосторожно допускают нарушение определенных границ, установленных для защиты прав частных лиц. Определяя сущность диффамационных споров, Пленум акцентировал внимание на их деликтном характере, влекущем в случае злоупотребления необходимые в демократическом обществе ограничения прав и свобод СМИ. Злоупотребление следует интерпретировать, учитывая положения статьи 10 ГК РФ, предусматривающей, что «не допускаются действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах». «Злоупотребление правом есть особый тип гражданского правонарушения, совершаемого управомоченным лицом при осуществлении им принадлежащего ему права, связанный с использованием недозволенных конкретных форм в рамках дозволенного ему законом общего типа поведения» <*>. ——————————— <*> Цит. по: Емельянов В. И. Разумность, добросовестность, незлоупотребление гражданскими правами. М.: Лекс-Книга, 2002 (глава 2.2).
Статья 51 Закона о СМИ предусматривает, что «не допускается использование установленных законом прав журналиста в целях сокрытия или фальсификации общественно значимых сведений, распространения слухов под видом достоверных сообщений,.. запрещается использовать право журналиста на распространение информации с целью опорочить гражданина или отдельные категории граждан исключительно по признакам пола, возраста, расовой или национальной принадлежности, языка, отношения к религии, профессии, места жительства и работы, а также в связи с их политическими убеждениями». В связи с признанием диффамации разновидностью злоупотребления правом необходимо отметить, что порочащие сведения, исходящие от несуществующего лица, представляют собой форму завуалированного утверждения о факте и в этом отношении являются злоупотреблением правом. Если порочащее мнение позиционируется как суждение неизвестных респондентов, оно теряет необходимые признаки мнения, которое «представляет собой умственный акт, носящий оценочный характер, выражающий отношение говорящего к содержанию высказанной мысли и сопряженный обычно с психологическими состояниями сомнения, убежденности или веры» <*>. В анализируемых обстоятельствах не может идти речи о каком-либо «отношении говорящего к содержанию высказанной мысли», поскольку юридически нет говорящего, следовательно, нет оснований полагать наличие некого «психологического состояния сомнения, убежденности или веры». ——————————— <*> См.: Потапенко С. В. Указ. соч.
Первостепенным последствием злоупотребления правом является отказ в защите прав лица, допустившего злоупотребление (ст. 10 ГК). Настоящее обстоятельство позволяет считать, что применение привилегии от исков о защите чести и достоинства, закрепленной ст. 47 Закона о СМИ и п. 9 ППВС N 3, в рассматриваемых обстоятельствах невозможно. Поэтому, если в судебном процессе установлен факт распространения ответчиком порочащих сведений, облеченных в форму мнения, но таковым не являющихся, целесообразно расценивать подобное действие как злоупотребление правом, которое выражается в исключительном намерении причинить вред истцу. Заканчивая анализ допустимости использования в материале статьи суждения оперативников, целесообразно указать следующее. В процессе проведения оперативно-розыскных мероприятий сотрудники органов, осуществляющих ОРД, зачастую позволяют себе некорректные высказывания и предположения относительно свойств характера, деятельности, виновности и т. д. задерживаемого лица, используемые впоследствии журналистами как «мнения оперов». Согласно ст. 5 Федерального закона от 12 августа 1995 г. N 144-ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности» (далее — Закон об ОРД) оперативникам запрещается «разглашать сведения, которые затрагивают неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, честь и доброе имя граждан и которые стали известными в процессе проведения оперативно-розыскных мероприятий, без согласия граждан, за исключением случаев, предусмотренных федеральными законами». В аспекте наших рассуждений настоящее свидетельствует о недопустимости как самих диффамирующих высказываний оперативников, так и об использовании данных мнений СМИ. Досудебные заявления полиции о виновности в совершении преступления были предметом рассмотрения Европейского суда в деле Аллене Де Рибемон. В решении по данному делу Европейский суд пояснил, что сделанное до суда заявление полиции о виновности, «с одной стороны, побуждало общественность поверить в нее, а с другой — предваряло оценку фактов дела компетентными судьями» (п. 41), «Суд считает, что посягательство на презумпцию невиновности может исходить не только от судьи или от суда, но и от других публичных властей» (п. 36). «Это особенно актуально для современных российских СМИ: публичные власти, особенно это относится к правоохранительным органам, передают сотрудничающим с ними редакциям оперативную информацию» <*>. ——————————— <*> Певницкий С. Г. Защита чести, достоинства и деловой репутации: соотношение с правом на свободу слова и свободу выражения мнения. Правовая позиция Европейского суда по правам человека // Российский Судья. 2004. N 5. С. 30.
Во многих случаях, когда журналист, сообщая имеющее диффамационный характер сведение, ссылается на «оперативную информацию», «оперативные данные» и т. д., подобное стремление обусловлено необходимостью придать упомянутым сведениям признак соответствия действительности. Между тем оперативные сведения не являются априори достоверными, поскольку носят вероятностный характер и требуют дальнейшей проверки. А следовательно, не обладают свойствами факта, который представляет собой действительное, невымышленное происшествие, событие, явление, твердо установленное знание, данное на опыте, служащее для какого-либо заключения, вывода. Согласно ст. 1 Закона об ОРД оперативно-розыскная деятельность — «вид деятельности, осуществляемой гласно и негласно оперативными подразделениями государственных органов, уполномоченных на то настоящим Федеральным законом… в пределах их полномочий посредством проведения оперативно-розыскных мероприятий в целях защиты жизни, здоровья, прав и свобод человека и гражданина, собственности, обеспечения безопасности общества и государства от преступных посягательств». При реализации обозначенных целей органы, осуществляющие ОРД, могут создавать и использовать информационные системы, а также заводить дела оперативного учета (ст. 10 Закона об ОРД). Закон об ОРД обуславливает создание подобных информационных ресурсов целями «собирания и систематизации сведений, проверки и оценки результатов оперативно-розыскной деятельности, а также принятия на их основе соответствующих решений». Упомянутая статья оперирует понятием «результат оперативно-розыскной деятельности», которое, как представляется, является законодательно закрепленным аналогом употребляемых журналистами штампов наподобие «оперативная информация» и т. д. Пункт 36.1 статьи 5 Уголовно-процессуального кодекса РФ (далее — УПК РФ) под результатами ОРД понимает сведения, полученные в соответствии с Законом об ОРД, о признаках подготавливаемого, совершаемого или совершенного преступления, лицах, подготавливающих, совершающих или совершивших преступление и скрывшихся от органов дознания, следствия или суда. УПК РФ, определяя результаты ОРД посредством термина «сведения», не отождествляет их с фактическими данными, поэтому можно утверждать, что данные результаты не рассматриваются законодателем как априори истинные и достоверные. Существенным также является положение ст. 10 Закона об ОРД о целеобусловленности проверки и оценки результатов ОРД посредством создания информационных систем. ОРД представляет собой преимущественно негласную деятельность, связанную с применением сокрытых и специфических методов <*>, поэтому законодатель признает необходимость проведения первоначальной проверки и оценки сформированных результатов непосредственно самим органом, осуществляющим ОРД. ——————————— <*> Особое мнение судьи Конституционного Суда РФ А. Л. Кононова в связи с Определением от 14 июля 1998 N 86-О содержит следующее: «Негласный характер оперативно-розыскной деятельности, тотальное засекречивание ее результатов, отсутствие каких-либо временных ограничений препятствуют тому, что у заинтересованного лица вообще легально могут оказаться… достоверные факты о нарушении его прав…».
Дополнительным подтверждением изначальной сомнительности оперативной информации служит правовая позиция Конституционного Суда РФ, обозначенная в Определении от 4 февраля 1999 г. N 18-О <*>. Анализируя неопределенность положений Закона об ОРД, Конституционный Суд РФ отметил, что «результаты ОРД являются лишь сведениями об источниках тех фактов, которые, будучи полученными с соблюдением требований Закона об ОРД, могут стать доказательствами только после закрепления их надлежащим процессуальным путем». В Определении от 14 июля 1998 г. N 86-О <**> отмечено: «Если сведения, на основании которых заведено дело предварительной оперативной проверки и проводятся оперативно-розыскные мероприятия, не подтвердились,.. то проверка прекращается, равно как подлежит прекращению и дело оперативного учета». ——————————— <*> Определение Конституционного Суда РФ от 4 февраля 1999 г. N 18-О «По жалобе граждан М. Б. Никольской и М. И. Сапронова на нарушение их конституционных прав отдельными положениями Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности». <**> Определение Конституционного Суда РФ от 14 июля 1998 г. N 86-О «По делу о проверке конституционности отдельных положений Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» по жалобе гражданки И. Г. Черновой».
Конституционный Суд РФ подтвердил, что результаты ОРД недопустимо отождествлять с достоверными фактическими данными. Они имеют вероятностную характеристику, т. к способны отражать как факт, имеющийся в действительности, так и ошибочно воспринимаемые явления. Подобные сведения в любом случае подлежат дальнейшей проверке, и поэтому нет оснований считать их априори соответствующими действительности. Опубликование статьи, основанной на оперативных данных, не исключает ответственности даже при наличии разъяснений ППВС N 3. Пункт 7 ППВС N 3 отметил: «Не могут рассматриваться как не соответствующие действительности сведения, содержащиеся в судебных решениях и приговорах, постановлениях органов предварительного следствия и других процессуальных или иных официальных документах…». Другими словами, когда журналист пересказал содержание перечисленных официальных документов и выразил относительно сведений, в них изложенных, свое субъективное мнение, нет оснований полагать, что имела место диффамация, т. к. в отношении официальных документов действует презумпция их достоверности. Однако судебный процесс о защите чести, достоинства и деловой репутации не оспаривает сведений, изложенных в оперативно-служебных документах, а имеет самостоятельную цель — опровержение распространенных в СМИ диффамационных сведений. Упомянутые же ППВС N 3 официальные документы имеют самостоятельную доказательственную силу; результаты ОРД являются негласными и приобретают такую силу только после их закрепления в надлежащем процессуальном порядке. Это означает, что до процессуального оформления данные результаты не обладают признаком достоверности и ответчик связан необходимостью доказывать, что закрепленные в них сведения являются подтвержденными, достоверными, то есть фактами. Думается, исходя из последующих рассуждений, осуществить подобное представляется проблематичным. Допустимость использования в конкретной статье анализируемых сведений является маловероятной по причине того, что законодательство относит результаты ОРД к государственной тайне (ст. 12 Закона об ОРД). По общему правилу придание их гласности возможно только после рассекречивания. Кроме того, ст. 4 Закона о СМИ содержит прямой запрет на распространение сведений, составляющих государственную тайну, поэтому если журналист основывает статью на информации, полученной от оперативных работников, необходимо удостовериться, является ли она рассекреченной. В противном случае ответчик сталкивается со значительными процессуальными трудностями. С одной стороны, порочащие сведения, составляющие результат ОРД и исходящие от оперативников, являются государственной тайной. С другой стороны, проверка подобных сведений также представляется невозможной по причине отсутствия у ответчика доступа к государственной тайне. Ответчик оказывается в тупиковой процессуальной позиции: он не может ссылаться на сведения оперативников, а также не в состоянии подтвердить достоверность распространенных сведений. Таким образом, в делах о защите чести, достоинства и деловой репутации, нарушенных распространением не соответствующих действительности, порочащих сведений в связи с производством задержания и проведения оперативно-розыскных мероприятий, необходимо учитывать многие специфические факторы. Сжатые сроки подготовки статьи, стремительность разворачивающихся событий, неординарная ситуация, скоропалительность выводов, — в подобных условиях проблематично сохранить объективность, в особенности, когда они составляют основное направление журналистской деятельности. Средством избегания диффамационных претензий в подобных обстоятельствах может служить принцип добросовестности, выражающийся в соблюдении обязательства по проверке утверждений, обосновании источников информации, а также в проявлении элементарной бдительности.
