(Малахов В. П.) («История государства и права», 2012, N 11)
МИФ О «ЧЕЛОВЕКЕ ЮРИДИЧЕСКОМ» <*>
В. П. МАЛАХОВ
——————————— <*> Malakhov V. P. The myth of «man law».
Трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет.
Малахов Валерий Петрович, начальник кафедры теории государства и права Московского университета МВД России, заслуженный работник высшей школы РФ, доктор юридических наук, профессор.
В статье обосновывается идея, что человек в его юридическом смысле является на самом деле фантомом юридической теории, чисто идеологической величиной и мало что дает для понимания того, что такое право в юридическом смысле.
Ключевые слова: право человека, юридическая теория, свобода, произвол, человек юридический, юридическое право, правовое существо.
This article is based on the idea that people in its legal sense is actually phantom legal theory, purely ideological value and little to the understanding that such a right in a legal sense.
Key words: human right, legal theory, freedom, arbitrariness, man law, legal law, a legal being.
У отечественной общеправовой теории с реальностью сложные отношения. Теоретики привыкли жить в одной реальности и рассуждать о другой, сконструированной и долженствующей, по всем научным расчетам, единственно быть. И если что-то в настоящей реальности не соответствует реальности сконструированной, тогда причины ищутся, как правило, в самой действительности, «не дотягивающей» до своей подлинности. Так, теория, создав величественное строение под названием «права человека», освятив, как ей кажется, повсеместное их торжество в современных правовых системах, не в состоянии объяснить непрекращающееся, массовое и повсеместное же попрание прав и свобод людей, их все большее обесценение иначе, как или произволом власти, или несовершенством законодательства, или злоумышлением правоприменителей, или проржавелостью судебной системы, или экономическими обстоятельствами и тому подобным, т. е. чем-то находящимся в самой действительности. Хотя для настоящего прояснения сути дела давно напрашивается знаменитая крыловская рекомендация: «Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?». Задача данной статьи — обнаружить в самой общеправовой теории основания, в силу которых теория прав человека больше похожа на молитвенник, нежели на систему научно и идейно обоснованных утверждений, что-то существенное говорящих о действительности и предлагающих ей что-то посильное для осуществления. Как известно, в приличном обществе не принято говорить о приличиях. По аналогии, если человек — реально значимая правовая величина, тогда в юридической теории вряд ли бы так активно обсуждалась проблема человека. Неустанные и энергичные рассуждения правоведов о человеке, его ценности, роли в правовой жизни общества и т. д., помимо всего прочего, наталкивают на мысль о том, что с человеком как правовым существом сегодня что-то явно неладно. Не канул ли он на самом деле в «юридическую Лету» и если да, то способна ли теория сотворить «воскрешение из мертвых»? Если проблема человека действительно состоит в этом, тогда она носит явно экзистенциальный, а не рутинно-научный характер, т. е. вопрос не столько в том, чтобы изыскать и обосновать средства улучшения, обеспечения, гарантирования, защиты и т. д. правовой жизни человека, сколько в том, чтобы убедиться, существует ли для юридической теории этот человек, нужен ли он ей. У понимания того, что такое человек в юридическом смысле, есть логическая составляющая. С точки зрения формальной логики, человек есть субъект, предикатами которого являются присущие ему существенные и отличительные свойства. Ясно, что тем, какие свойства юридическая теория связывает с человеком, и определено юридическое понятие человека. И атрибуты «человека юридического» известны — это его права и свободы. К рассуждениям о правах и свободах, в сущности, и сводится вся правовая теория человека. Но не все так просто. Даже формальная логика исходит из утверждения, что субъект есть совокупность своих предикатов, лишь как из допущения, необходимого только для одной операции — для определения содержания понятия. В более широком (но по-прежнему в формально-логическом) смысле субъект всегда есть нечто большее, чем совокупность его предикатов, т. е. выделенных свойств, и это значит, что любое понятие является содержательно открытым. Потому и возможно вообще познание, потому оно непрерывно и неограниченно. Однако в рамках такой интерпретации то, что является субъектом сверх совокупности приписанных ему свойств, есть лишь его возможное, предположительное, а не актуализированное, выявленное содержание. Однако нас интересует здесь не то, что еще вообще можно узнать о человеке (и человеке в юридическом смысле слова — в том числе), а что такое человек в его действительности. Сущность его, как известно, есть совокупность общественных отношений, явленность его есть совокупность свойств (качеств). Но что такое человек в единстве его сущности и проявлений, т. е. в реальном, а не придуманном существовании? В философии в свое время был поставлен вопрос: что можно сказать о субъекте помимо его предикатов, возможен ли субъект без своих предикатов? Ясно, что ответ на данный вопрос может быть только философским. И ответ таков: субъект есть то, что связывает воедино все свойства, качества, признаки и т. д., относимые к нему. Философский этот ответ потому, что субъект в любом рассуждении всегда подразумевается; он присутствует в нашей мысли и вполне ясен, но ясен, однако, до тех пор, пока мы не попытаемся эту мысль выразить. Субъект — неартикулируемая очевидность, глубинная основа для понимания, культурная опора интеллектуального общения (коммуникации). К понятию человека сказанное относится в полной мере и прежде всего. Юридическая теория ставит вопрос о человеке, но только как о человеке абстрактном, вообще, а не о человеке в его конкретности, в функциональных проявлениях, правовых положениях и т. д. (для этого в теории существуют другие понятия). И в таком случае для нее проблема человека не может не стать философской. Но способна ли теория решать философские проблемы? Полагаем, нет. Тем более что она энергично пытается выталкивать за свои пределы все, что считает философией <1>; многие правоведы убеждены в том, что юридическая теория и философия права вполне жизнеспособны вне связи друг с другом. ——————————— <1> См., напр.: Мартышин О. В. Нужна ли философия права как самостоятельная юридическая дисциплина? // Государство и право. 2009. N 11.
Однако решение проблемы человека юридической теорией все-таки дается, и суть этого решения — в подмене человека тем, что хотя ему и принадлежит, но им тем не менее не является. Такое решение отнюдь не произвольно, не искусственно; оно возникает с неизбежностью в той мере, в какой юридическая теория вынуждена отражать особенности права как формы общественного сознания, его логику. Иначе она просто теряет свою надобность и превращается в чистую идеологию. Если переводить анализ в плоскость логик общественного сознания в определенных его формах, тогда получается следующее. Как известно, человек способен видеть и слышать только в ограниченном диапазоне световых и звуковых волн. Равным образом и юридическая теория понимает под человеком только то, что она способна принять за него. Эта способность определена и пониманием права, и особенностями его конструирования, и своеобразием воплощения в практике. Какова же логика решения проблемы человека в правовом аспекте, в рамках правосознания? Мысль о человеке в данном аспекте формируется посредством движения от предикатов к субъекту, в то время, например, как мысль о человеке в контексте логики морального сознания формируется посредством движения от субъекта к предикатам. Первое следствие из этого тезиса — в правовом смысле человек не может быть ничем иным, кроме совокупности его атрибутов; в моральном же смысле только из понимания того, что такое человек, можно установить его атрибуты. Как известно, свойства отражаются абстрактными понятиями, потому что свойства в них мыслятся самостоятельно от предмета — их носителя. Но если в формальной логике это свойства, нечто говорящие о субъекте, то в праве, получается, они замещают сам субъект, выступают в виде субъекта. На самом деле, конечно, ни одно свойство (предикат) человека не является человеком, равно как ничто, потребляемое им (пища, знания и пр.), и никакая сумма этих свойств не может исчерпать содержание понятия человека. Юридическая теория оперирует понятиями лица, роли, правового статуса, но ни одно из этих понятий фактически не связано с понятием человека, а только приложимо к характеристике конкретных людей (безразлично, к каким именно людям) в конкретных ситуациях, отношениях. Можно усилить высказанный тезис следующим образом: логика права вообще связана с мышлением предикатов без субъекта, поэтому для любого из атрибутов «человека юридического» конкретный человек случаен и избыточен (излишен). Логика же морали связана с мышлением субъекта без предикатов. В этом плане право и мораль — не просто противоположности, но крайности. Второе следствие из высказанного тезиса — в рамках права (логики правосознания) понятие о человеке вообще не может сформироваться; в правовом смысле его нет, а есть лишь люди в их конкретности, определенной отдельными положениями, притязаниями, правами, обязанностями, привилегиями, индивидуальными характеристиками и т. д. Человек вообще, если рассматривать его в контексте форм организации общественной жизни, — моральное понятие. Поэтому попытка ввести в юридическую теорию понятие человека приводит только к пустому морализированию. Традиция такого морализирования, воплотившаяся в идее естественного права, многовековая. И сегодня юридические рассуждения о человеке в праве могут быть оценены лишь как форма правового идеализма. У проблемы человека есть, помимо логического и философского, и историко-культурный аспект. Необходимо напомнить, что мысль о человеке (в правовом смысле) созрела и имеет реальную значимость только в европейском правосознании, это — феномен западноевропейской правовой культуры. Данный факт обусловлен тем, что культура западного общества (в том числе и правовая) «стоит» на двух столпах — на свободе и собственности, т. е. на том, что выделяет человека из общества, отделяет его от общества, позволяет противостоять обществу, делает его самостоятельным. Поэтому проблема человека для западной юриспруденции, в сущности, сводится к проблеме совладания с тем, чем общество наделяет человека; для этого право и надобно. Классическая буржуазная правовая теория (и, конечно, философия) уговаривала человека быть разумным, готовым к самоограничению, быть ответственным и т. д., пока не создала всеобъемлющую, рациональную, обстоятельно и убедительно объясненную систему обеспечения правовой зависимости человека от того, по отношению к чему ранее буржуазные идеологи эпохи европейских революций настойчиво призывали его быть свободным. Проблема «обуживания» (почти по Ф. М. Достоевскому) человека рано или поздно трансформировалась в западной юриспруденции в проблему его прав. Ни одной из указанных традиционных западных ценностей в российской культуре так и не сложилось, поэтому реальных оснований для постановки проблемы человека в отечественной юридической теории никогда не было, нет и сейчас. Актуальной всегда тем не менее оставалась проблема «обуживания». Только если в рамках западного общества решается задача «обуживания» человека правами, то в России, наоборот, традиционно решается задача «обуживания» (до возможного предела) самих прав человека, задача совсем не правовая, но решаемая средствами права. Так что же такое «человек юридический», т. е. что на самом деле представляют собой его атрибуты: а) права и б) свободы? И главное — возможен ли вообще и желателен для юридической теории человек, атрибутами которого являются право и свобода? А. В сущности, право человека как человека вообще состоит в способности (признанной обществом как реальная возможность) жить по собственному усмотрению и сопротивляться насилию, в какой бы форме оно ни представало. Естественно, ни то, ни другое условие действительности права человека для юридического права желательным быть не может: права тогда права, когда они предоставлены, разрешены; правомерность поведения человека связана исключительно с реализацией требований, а вовсе не с неповиновением. Поэтому от человека с его правом лучше всего избавиться, оставив, однако, вместо него его символ — ценность. История знает немало примеров, когда возвеличению личности или идеи предшествовало их умерщвление. Следует сказать, что право человека в его подлинном смысле всегда, рано или поздно, выводит человека из очерченного ему правового поля, по крайней мере временно, поэтому он со своим правом незаметно и верно исчез, остались только его права как то, чем можно наделить и что можно ограничить или изъять. Правами человека в юридическом смысле с течением времени стали безнаказанные, хоть и ответственные, возможности действовать в рамках дозволенного ему обществом (государством, авторитетом и т. п.). Такими правами можно манипулировать гораздо легче и проще, чем самими людьми. Это как буквы, из которых можно составить какую угодно историю. Но теория не только фактически упразднила человека, она также породила иллюзию ценности человека, тогда как на самом деле ценными в ее понимании являются лишь его права; именно они — беспроигрышный «ходовой товар», удобная рациональная форма обязывания, которая в своем предельном выражении становится формой подавления человека государством. Б. Общеправовая теория не оперирует идеей свободы, поскольку та является философской, но все следствия связывания права со свободой она принимает в полной мере. Словами Декларации прав человека и гражданина 1789 г. «свобода состоит в возможности делать все, что не вредит другому человеку» предельно ясно выражено понимание самого существа и природы права буржуазного общества. Дальше этого и до сих пор не идет ни философия права, ни юридическая теория. Однако такое понимание правовой свободы представляет собой непосильную для обычного человека модель его деятельности, поскольку, во-первых, такая свобода предполагается в качестве атрибута лишь разумного человека, во-вторых, она предстает как атрибут только самостоятельного, неподопечного человека, т. е. собственника. Иными словами, такая свобода может быть присуща далеко не всем, и далеко не всякий на нее способен. На таком идейном основании невозможно вырастить формальное право, совместить свободу с формальным равенством, хотя некоторые современные философы права и исхитряются это делать. В контексте указанного понимания свободы И. Кантом выработано ставшее «каноническим» определение права: «…право есть совокупность условий, при которых произвол одного индивида совместим с произволом другого» <2>. ——————————— <2> Кант И. Соч. Т. 4. Ч. 2. С. 140.
Здесь важно учесть два момента. Первый связан с указанием на право как на совокупность условий. Она может быть понята и как совокупность складывающихся конкретных условий (право в широком смысле, как элемент самоорганизующейся правовой жизни), и как совокупность задаваемых постоянных, нормативно выраженных условий (право в юридическом смысле, как основа предписанной государством организации правовой жизни). По нашему мнению, И. Кант подразумевал в своем определении именно первый смысл, и только с ним совместимы рассуждения о свободе человека. Второй — понятия произвола и свободы хоть и неразрывно связаны, но тем не менее не равнозначны. Понятие произвола, в отличие от свободы в ее буржуазном понимании (а иного пока теория не выработала), связано с утверждением последовательного и полного индивидуализма. Если правовая свобода есть, в сущности, самодисциплина правового существа, то произвол означает как формальную, так и действительную возможность человека жить вне права. Поэтому, если свобода может быть правовой, то произвол — нет. Произвол делает человека не только в праве, но и в морали, и в политике — во всем «пограничным» человеком, т. е. человеком, способным самостоятельно делать смысложизненный выбор. Признание правовой свободы мало что говорит о человеке, тогда как признание произвола только и сообщает человеку его реальную величину для права, но величину для юридического права негативную. Поэтому рассуждения о правовой свободе человека являются лишь провокацией юридической теории. Возвращение человека, способного на произвол, даже и на благородный, в правовое поле возможно только в нежелательном для юридического права виде — не по дозволению, а посредством нарушения, негативно, начиная с конструктивного правозначимого решения по собственному разумению, помимо предписанных норм и правил, и кончая бытовой или специализированной (профессионализированной) уголовщиной, в том числе и в форме освященной государством коррупции. Если, как убеждены практически все философы (и, конечно, правоведы), свобода имманентно присуща человеку, только и делает его, собственно говоря, человеком, то, стало быть, устранить свободу человека невозможно. Поэтому со свободным человеком можно совладать, только извратив саму суть его свободы, сделав ее абстрактной, освятив ее отвлеченность от реальности и раздробив ее на множество свобод, целиком зависящих от возможностей и установок самого юридического права, очевидно отчужденного от человека. А возможности эти велики. Такие свободы, определенные самим правом, легко отделить от человека. В конце концов реализация правовой стратегии и философии свободы делает человека полностью подопечным, зависимым перед всем, что способно выступать для него в качестве внешней силы, а его права — условностями, определяемыми вовсе не человеком. Таким образом, юридическое право и начало выделяться, и продолжало укрепляться, и теперь существует только при условии постепенного устранения человека как правового существа. Человек для юридического права — простой адресат требований; все остальное, в том числе его права и свободы, лишь формы выражения этих требований. «Изживание» человека из права происходит прежде всего посредством дробления его права и свободы на множество прав и свобод и затем посредством их постоянной и все большей формализации. Попытки реанимации человека в юридической теории — следствие еще не утраченного стыда за закономерно обесчеловеченное, в том числе и с помощью самой же теории, право. И «восстанавливается» человек теорией лишь как чисто идеологическая величина, неисчерпаемая тема для демагогии. По аналогии со знаменитой фразой юридическая теория возглашает: «Человек умер! Да здравствует человек!».
