(Честнов И. Л.) («История государства и права», 2009, N 24)
НАСЛЕДИЕ ЛЬВА ИВАНОВИЧА СПИРИДОНОВА В КОНТЕКСТЕ ПОСТКЛАССИЧЕСКОГО НАУКОВЕДЕНИЯ
И. Л. ЧЕСТНОВ
Честнов Илья Львович, профессор кафедры государственно-правовых дисциплин Санкт-Петербургского юридического института (филиала) Академии Генеральной прокуратуры РФ, доктор юридических наук, профессор.
Представленные статьи посвящены светлой памяти выдающегося отечественного мыслителя в области теории, социологии, философии и истории права, заслуженного юриста Российской Федерации, доктора юридических наук, профессора Льва Ивановича Спиридонова (9 апреля 1929 г. — 7 декабря 1999 г.).
Очевидно, что взгляды любого ученого изменяются в процессе творческой эволюции. Эти изменения особо наглядны при трансформации господствующей картины мира. Таковая произошла (точнее — происходит до сих пор) во второй половине XX в. и ознаменовала формирование постклассического науковедения. В этой связи представляется важным и интересным проследить, как отразилось становление постклассической картины мира на творчестве ученого — крупнейшего теоретика права конца XX в. Мировоззрение Льва Ивановича Спиридонова сложилось в 60-е годы XX в. и, думаю, можно так сказать, представляло собой сочетание гегелевской диалектики с системным подходом. Системный подход, выражающий содержание органицизма применительно к обществознанию, хорошо вписывается в методологию восхождения об абстрактного к конкретному — квинтэссенцию гегелевской диалектики. Однако в конце 70-х годов и вплоть до конца 90-х годов XX в. классическая научная картина мира стала вытесняться постклассической. Постклассическая научная картина мира <1> была подготовлена следующими важными научными открытиями, происшедшими в начале и середине XX в. ——————————— <1> О постклассической науке и картине мира см.: Степин В. С. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000; Степин В. С., Кузнецова Л. Ф. Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации. М., 1994 (В. С. Степин использует термин «постнеклассическая наука»); Рокмор Т. Постнеклассическая концепция науки В. С. Степина и эпистемологический конструктивизм // Человек. Наука. Цивилизация. К 70-летию академика В. С. Степина. М., 2004; Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая. Изд. 2-е. М., 2006; Микешина Л. А. Философия познания. Полемические главы. М., 2002; Микешина Л. А. Философия познания: Проблемы эпистемологии гуманитарного знания. Изд. 2-е. М., 2009.
Во-первых, следует назвать принцип неопределенности и вытекающий из него принцип дополнительности в квантовой физике <2>, имеющие междисциплинарное, фундаментальное для всей науки значение. Из принципа дополнительности вытекает принципиальная неустранимость человека и, следовательно, социальных факторов, обусловливающих процесс научного познания. Тем самым ставится под сомнение объективность как исходный принцип гносеологии. Более того, можно сказать, что этот принцип научно подтверждает (обосновывает) специфику постсовременной культуры, выраженной в знаменитом афоризме Ф. Ницше «Бог умер» <3>. Отсюда и знаменитое лиотаровское «недоверие к метанарративам» как главная особенность постмодерна <4>. ——————————— <2> Первоначально принцип дополнительности имел узкоспециальную направленность на решение проблемы, вытекающей из определения неопределенности В. Гейзенберга (точность определения координаты частицы и точность определения соответствующей компоненты ее импульса обратно пропорциональны). Н. Бор не был согласен ни с континуально-волновой позицией Э. Шредингера, ни с корпускулярной позицией В. Гейзенберга. Для него исходным пунктом анализа была парадоксальная неотделимость двух аспектов, которые в классической физике исключали друг друга (См.: Кузнецов Б. Г. Принцип дополнительности. М., 1968. С. 6 — 8). В более широком контексте (чем определение кванта как волны и частицы) этот принцип включает и онтологический и методологический аспекты: «Нельзя сколько-нибудь сложное явление микромира описать с помощью одного языка» (Моисеев Н. Н. Расставаясь с простотой. М., 1998. С. 51). Можно согласиться и с мнением В. В. Налимова о том, что «принцип дополнительности меняет наше научное видение Мира — постепенно оно становится все более и более полиморфным. Мы готовы одно и то же явление видеть в разных ракурсах — описывая его теперь не конкурирующими друг с другом моделями. Даже математическая статистика, традиционно устремленная на выбор лучшей — истинной — модели, готова теперь согласиться на существование множества равноправных моделей» (Налимов В. В., Дрогалина Ж. А. Реальность нереального. Вероятностная модель бессознательного. М., 1995. С. 355). Применительно к социальной реальности (а право — момент, сторона социальной реальности, как неоднократно подчеркивал Л. И. Спиридонов) принцип дополнительности означает контекстуальность смысла, а также доминирующее положение целого относительно частей (принцип холизма), проявляющееся, например, в теории поля К. Левина, гештальтпсихологии М. Вертгеймера или системном подходе (элементы системы не существуют вне системного — социального — контекста). В юриспруденции принцип дополнительности пока не получил долженствующего ему применения. Косвенно он используется одним из лидеров критических исследований в юриспруденции США, профессором школы права университета Колорадо П. Шлагом. См.: Schlag P. The Problem of the Subject // Tex. L. Rev. 1991. N 69; Schlag P. Normativity and the Politics of Form // U. Pa. L. Rev. 1991. N 139. В частности, американский юрист поднимает проблему субъекта права и «взгляда изнутри» на право (с точки зрения судьи). Такой взгляд, по его мнению, неизбежно является односторонним и ведет к радикальному упрощению права. См.: Schlag P. Normativity and the Politics of Form. Op. cit. P. 1115. Из одной-единственной перспективы вытекает вера в то, что существует единственно верная онтология права, которая не зависит от всех субъектов права (за исключением судей). См.: Ibid. P. 1116 — 1117. Признавая справедливость многих положений, связанных с принципом дополнительности, тем не менее отметим, что пока он несет в себе преимущественно критический заряд. Позитивный же его аспект представляется (пока по крайней мере) достаточно ограниченным, так как смена гештальтов (других описаний) не может привести к исчерпывающему представлению объекта (квант — и волна, и частица, и еще что-то третье, пятое, десятое…). <3> См. подробнее: Ясперс К. Ницше и христианство. М., 1994. С. 13 — 15, 81 — 82; Делез Ж. Ницше. СПб., 1997. С. 42 — 46. <4> Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998. С. 10 и след.
Во-вторых, принципиально важную роль в становлении постклассической науки сыграли ограничительные теоремы К. Геделя. В частности, теорема К. Геделя о неполноте, в которой доказывается, что в каждой достаточно богатой формальной системе существуют истинные, но невыводимые, недоказуемые утверждения <5>. Следовательно, не существуют непротиворечивые и одновременно завершенные, формально законченные системы. ——————————— <5> См. подробнее: Паршин А. Н. Размышления над теоремой Геделя // Вопросы философии. 2000. N 6. С. 92 — 109. «Теорема Геделя показывает не просто ограниченность логических средств, она говорит о каком-то фундаментальном, глубинном свойстве мышления и, может быть, жизни вообще». См.: Там же. С. 94.
В-третьих, становление синергетической парадигмы привело к развенчанию сциентистского мифа о прозрачности, возможности полного и всестороннего описания и объяснения внешней реальности и предсказания ее развития (еще один из мифов — линейное, прогрессивное развитие). Последняя основывается на механистической причинности, в то время как синергетика открыла диссипативность, т. е. нелинейность, неравновесность, а потому и принципиальную непредсказуемость более или менее сложных систем <6>. ——————————— <6> См.: Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Основания синергетики. Режимы с обострением, самоорганизацией, темпомиры. СПб., 2002; Синергетическая парадигма. Нелинейное мышление в науке и искусстве. М., 2002; Пригожин И. Дано ли нам будущее // Вызов познанию: Стратегии развития науки в современном мире / Отв. ред. Н. К. Удумян. М., 2004; Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 2001.
В-четвертых, нельзя не назвать и лингвистический «поворот» в науковедении, с которым корреспондирует антропологический «поворот». Неустранимость языка, лингвистических и синтаксических средств восприятия мира и их использования в дискурсе из восприятия и познания мира одновременно предполагает множественность, принципиальную неуниверсальность языковых картин мира, обусловливающих специфику культур <7>. ——————————— <7> Лингвистический «поворот» во многом связан с приданием языку социально-конструирующих свойств. Структура языка, по мнению Э. Сепира, Б. Уорфа, Л. Витгенштейна, М. Хайдеггера, определяет предметное расчленение мира, задает параметры его видения, а значит, и существования. См.: Смирнова Н. М. Социальная феноменология в изучении современного общества. М., 2009. С. 272 — 274.
Для общественных наук, в том числе и для юриспруденции, принципиально важным, в приложении к вышесказанному, представляется сконструированность социального мира активной деятельностью субъекта <8> и его знаково-символический характер, когда ментальные процессы становятся важнейшими детерминантами материальных изменений <9>. ——————————— <8> «Мы живем в мире, который полностью сконструирован рефлексивно примененным знанием, и мы никогда не можем быть уверены, что любой его элемент не будет пересмотрен», — отмечает Э. Гидденс. См.: Giddens A. The Consequences of Modernity. Stanford, 1990. P. 39. Суть социального конструктивизма как общего онтологического допущения одними из первых представили П. Бергер и Т. Лукман в 1965 г., с точки зрения которых социальный мир является сконструированным человеческими действиями, а не предзаданной естественной сущностью. См.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995. По мнению К. Джерджена, социальный конструктивизм (или конструкционизм) выражается в следующих посылках. Во-первых, понятия, которыми люди объясняют внешний им мир и самих себя, не задаются предметом объяснения, а представляют собой социальные артефакты — продукты взаимообмена между членами социальных сообществ. Во-вторых, понятия приобретают свое значение исключительно в контексте текущих социальных взаимодействий. Поэтому все научные понятия являются конвенциями соответствующих значений, включающими, в том числе, способ оперирования ими. В-третьих, степень устойчивости образа мира не зависит от объективной ценности предлагаемых объяснений, а определяется превратностями социальных процессов. Отсюда вытекает, в частности, то, что ценность метода научного познания обусловлена исключительно степенью его распространенности в локальном научном анклаве. В-четвертых, семантика производна от социальной прагматики. Это означает, что понятия обретают цельность и целостность внутри конкретного типа социальных отношений, а не являются «зеркалом природы» (термин Р. Рорти). В-пятых, оценка существующих понятий — это одновременно оценка принятых образцов жизнедеятельности (потенциал расширения существующего набора форм жизнедеятельности). В-шестых, социальный конструктивизм расширяет сферу диалога оппозиционных точек зрения, исключая тем самым, право на доминирование какой-либо из точек зрения. Задачами науки, резюмирует К. Джерджен, являются: деконструкция (отказ от безоговорочного принятия постулатов истины, рациональности и добра как абсолютных критериев оценки научной практики); демократизация, предполагающая приобщение к научному дискурсу все новых участников; реконструкция, или моделирование новых форм социальной реальности и практики. См.: Gergen K. Realities and relationships: soundings in social construction. Cambridge (Mass.); L. 1994. P. 184. Социальный конструктивизм в обобщенном виде, по мнению К. Джерджена, предполагает, во-первых, критический подход к знанию, принимаемому на веру, и представление о том, что знание — не отражение реальности, а результат ее классификации посредством категорий; во-вторых, что знание исторически и культурно обусловлено, т. е. его условность и зависимость от обстоятельств, следовательно, антифундаментализм; в-третьих, связь знания и социальных процессов, то есть утверждение, что способ понятия мира задан и поддерживается социальными процессами (знания возникают и конструируются в процессе социального взаимодействия); в-четвертых, связь знания и социального поведения, то есть, что тип мировоззрения определяет естественность или неприемлемость определенного типа поведения, что знания имеют социальные последствия. См.: Gergen K. The social constructionist movement in modern social psychology // American Psychologist. 1985. N 40 (3). P. 266 — 269. <9> Социальный конструктивизм, а также близкие ему теоретические направления (дискурс-анализ и теория социальных представлений) предлагают следующую «картину» социальной реальности: 1) любое социальное явление (процесс, институт) существует в трех модусах бытия — в виде массового поведения, знаковой формы и ментального образа, включая индивидуальные, групповые и коллективные (социальные, общественные) формы проявления, взаимодействующие друг с другом; 2) социальное явление является результатом предшествующей практики, в том числе означивания, в определенном смысле результатом произвола (по отношению к предшествующим явлениям и практикам), который, впрочем, не может быть каким угодно, выступая в то же время относительно устойчивой структурой — массово повторяющимся поведением, зафиксированным знаком и общепринятым ментальным образом; 3) оно никогда не является окончательно завершенным, а находится в состоянии постоянного переосмысления, а тем самым трансформации. См.: Fairclough N. Critical Discourse Analysis. London, 1995; Laclau E. Discourse // The Blackwell Companion to Contemporary Culture / Ed. By R. Goodin, P. Pettit. Oxford, 1993; Laclau E., Mouffe C. Hegemony and Socialist Strategy. Towards a Radical Democratic Politics. London, 1985; Moscovici S., Farr R. (eds.) Social Representations. Cambridge, 1984.
Очевидно, что мировоззрение Л. И. Спиридонова в 90-е годы под влиянием прихода постмодерна менялось, и, если бы судьба была более благосклонна к нему, он бы, возможно, более четко изложил свое видение постмодернистской онтологии и гносеологии юриспруденции. Примечательно, что в последней, оставшейся неопубликованной работе он так или иначе к этим вопросам обращался. Какие именно трансформации можно обнаружить в его взглядах, высказываемых в последний период творчества? Пожалуй, прежде всего необходимо отметить изменение возможностей метода восхождения от абстрактного к конкретному. То, что мысль должна стремиться к полному воспроизводству эволюции объекта, каких-либо возражений не вызывает. Однако надо иметь в виду, что такого соответствия никогда достичь не удастся. Более того, сегодня нельзя быть уверенным в том, что мы мысленно смогли выявить и зафиксировать существенные характеристики объекта (например, права) в силу его многогранности, изменчивости и неопределенности. Однако это не означает и отказа от данного метода полностью — иначе придется расписаться в полной капитуляции науки. Этот метод, как представляется, может служить аналогом абсолютной истины, которая, безусловно, недостижима, но которая будоражит умы ученых. К похожим выводам приходит, например, К. И. Скловский. «Истинный источник юридических трудностей», по его мнению, состоит в «невыразимости наиболее важных понятий», что затрудняет строение силлогизма, в основе которого должно лежать тождество. Это позволяет понять, что «банальная ситуация юридических разногласий — не плод недоразумений, но форма бытия юриспруденции» <10>. ——————————— <10> Скловский К. И. Собственность в гражданском праве. 4-е изд. М., 2008. С. 46.
Также нуждается в уточнении исходная посылка о социальной обусловленности права. Не вызывает сомнений его обусловленность социумом, находящимся на определенном этапе своей эволюции и характеризующимся особым типом культуры. Однако эта детерминация является не прямой, а опосредованной множеством «фильтров» (по терминологии самого Л. И. Спиридонова). Это и господствующая идеология, и контркультура (проблема соотношения официального законодательства и «неофициального» права), и язык <11>, включая дискурсивные стратегии различных социальных групп, конструирующих социальные нормы, и многое другое. В то же время нельзя не учитывать и «сопротивление формы» — существующих традиций права. ——————————— <11> Произошедший во второй половине XX в. «лингвистический поворот», ознаменовавший формирование постклассического науковедения, придал языку социально-конструирующие свойства. Структура языка, по мнению Э. Сепира, Б. Уорфа, Л. Витгенштейна, М. Хайдеггера, определяет предметное расчленение мира. См. подробнее: Смирнова Н. М. Социальная феноменология в изучении современного общества. М., 2009. С. 272 — 274.
Из проблемы социокультурной обусловленности права вытекает принципиально важная для современного социума проблема мультикультурности, порождающая множественность правовых реальностей (субкультур) и необходимость поиска компромисса между ними <12>. ——————————— <12> См.: Taylor Ch. Multikulturalism und die Politik ger Erkennung. Frankfurt am Main, 1993 и Quellen des Selbst. Die Entstehung der neuzeitlichen Identitaet. Frankfurt am Main, 1994; Macintyre A. Vrlust der Tugen. Zur moralischtn Kritse der Gegenwart. Frankfurt am Main, 1995.
Идея естественной эволюции права, отстаиваемая Л. И. Спиридоновым, хорошо гармонирует с концепцией социального конструктивизма (в его «мягкой» версии). Это вытекает из его анализа диалектики общественного и индивидуального правосознания, который может быть экстраполирован на соотношение нормы права и правоотношения. Слагается ли общественное сознание из сознаний отдельных индивидов, включенных в общество; предшествует ли сознанию индивидов сознание коллектива или, наоборот, сознание отдельных людей предшествует сознанию коллектива? — задает вопросы Л. И. Спиридонов <13>. Диалектика общественного и индивидуального сознания позволяет ему прийти к выводу, что общество состоит не из индивидов, а из социальных связей — общественных отношений, которые предшествуют отдельным людям. «Люди застают в готовом виде ту систему отношений, в которой им приходится жить. Им не дано выбирать ни социальных условий, в которых они появляются на свет, ни своего места среди них. В частности, свое социальное происхождение, а иногда и общественное положение, которые определяют их социальную судьбу, они получают по наследству и, как правило, ведут себя по сценарию, написанному обществом в соответствии с разделением общественного труда» <14>. Но общественное сознание ни в коем случае нельзя ни противопоставлять всей совокупности индивидуальных сознаний, ни сводить его к ним, так как общественное сознание в конечном счете имеет своим источником деятельность людей. «Таким образом, мы должны говорить о двух возможных видах отношений между индивидуальным и коллективным сознанием. В первом случае, когда коллектив уже сложился и осознал себя как целокупность, сформировав единое сознание, индивидуальное сознание вступает в соприкосновение с коллективным как данным. И если человек входит в коллектив, принимая его цели, систему ценностей, нормы поведения и т. д., его сознание сливается с сознанием общности. Во втором случае, когда социальный организм только еще складывается, у людей, занятых единой деятельностью, формируются одинаковые взгляды, представления, мнения по поводу одних и тех же объектов, в результате чего они в конце концов сливаются в целостное духовное образование» <15>. Это положение необходимо уточнить ролью индивидуального правосознания отдельных харизматических личностей, идеи которых, легитимируясь, становятся общественным сознанием. Анализ процессов инновации и традиционализации (опривычивания) — важная задача постклассической науки, в том числе и юридической. По сути, источник права (в социологическом смысле этого слова) как раз и представляет собой процесс внесения правовой инновации и ее «селекции правовой культурой» (термин Л. И. Спиридонова), в результате чего инновация превращается в правовую традицию. ——————————— <13> Ошеров М. С., Спиридонов Л. И. Общественное мнение и право. Л., 1985. С. 16. <14> Там же. С. 17. <15> Там же. С. 18 — 19.
Вышеизложенное, как представляется, наглядно свидетельствует об актуальности идей Л. И. Спиридонова для современной, зарождающейся постклассической теории права, о перспективности их актуализации.
