(Можгинский Ю. Б., Андрианова Т. А.) («Юридическая психология», 2010, N 1)
НЕМОТИВИРОВАННЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ НАШЕГО ВРЕМЕНИ <*>
Ю. Б. МОЖГИНСКИЙ, Т. А. АНДРИАНОВА
——————————— <*> Mozhginskij Yu. B., Andrianova T. A. Non-Motivated crimes of our time.
Если он болен, то чем? Если разъярился до последней крайности, то из-за чего?
(Из блога)
Можгинский Ю. Б., психиатр, доктор медицинских наук.
Андрианова Т. А., психиатр.
В статье рассматриваются проблемы агрессии, приводящие к совершению так называемых немотивированных преступлений. Анализируются резонансные «немотивированные преступления» последних лет. Формулируются предложения по совершенствованию системы психологического отбора кандидатов на службу в органы внутренних дел.
The article considers the problem of aggression leading to commitment of so called «non-motivated crimes»; analyses resonant «non-motivated crimes»; formulates proposals with regard to improvement of the system of psychological selection of candidates to the agencies of internal affairs.
Органы следствия, судебные психиатры и простые обыватели постоянно сталкиваются со случаями так называемых немотивированных преступлений. Это те деликты, в которых, с одной стороны, нет четкого мотива; выраженность агрессивных действий против личности не соответствует внешней ситуации. С другой же стороны, не видно галлюцинаций, бреда, патологического аффекта. То есть вроде бы преступник психически нормален, однако его действия поражают своей неадекватностью. Одно дело, когда убийство совершается под воздействием бреда: «голос» приказал убить. Также ясно преступление, связанное с корыстной целью, агрессивной идеей. А когда человек наносит жертве множество ударов ножом, убивает подряд несколько человек, садистски издевается над жертвой? И при этом отсутствует сколько-нибудь понятный мотив, психической патологии у преступников не находят. По формальным признакам они вменяемы. Именно такие случаи заставляют людей — близких, знакомых, сослуживцев — высказывать разные версии по поводу возможных мотивов и движущих сил преступления: «он не мог», «это на него так непохоже», «непонятно, как он пошел на такое», «в него вселился бес». Подобных преступлений много. Вообще, жестокость, агрессия, по статистике, увы, имеют тенденцию к увеличению в нашем мире. Есть среди немотивированных преступлений и громкие, о которых сообщается в средствах информации. И все они в силу названных выше причин обрастают домыслами, самыми необычными версиями. То, что нельзя пока строго научно объяснить, требует дополнительной, нередко даже «магической», трактовки. Например, некогда громкий случай с высокопоставленным военным Р. Он был застрелен близким человеком после семейной ссоры. Часто пьяные собутыльники наносят друг другу удары ножом или стреляют, поссорившись из-за пустяка. Но тут иное дело. Опьянения не было. Семья была крепкая. Даже если случилась в такой семье ссора, стрелять в мужа — это уж слишком. Психической патологии у обвиняемой не нашли. Так что же это было? Именно то, что мы сейчас пытаемся анализировать, — немотивированное преступление. Но никто из родственников не хотел этого признавать. Тогда они со своим адвокатом стали упорно продвигать версию: Р. был убит снайпером за политические убеждения. Напротив окна спальни военного стояло дерево. Снайпер будто бы сидел на ветке и оттуда произвел свой выстрел. Можно с уверенностью перечислить набор признаков, который всегда будет найден у «вменяемого немотивированного» убийцы. Это сложность, мозаичность личностной структуры, при отсутствии какой-то одной, явно патологической характеристики. Многофакторность внешних влияний. Некое количество алкоголя в крови, существенно не влиявшего на способность оценивать ситуацию вокруг. Присутствие в личной и профессиональной жизни ряда проблем, усложнявших эмоциональное состояние, но в рамках «обычного реагирования». Несмотря на действие этих факторов, человеку удавалось длительное время существовать «как все», никто не знал о том, что он находится «на грани»; и только в какой-то момент он переступает эту грань и совершает «немотивированное» преступление. Один подросток очень хотел пойти в армию. С присущим ему инфантилизмом он полагал, что станет там смелым, настоящим мужчиной. Между тем этот юноша появился на свет в результате затяжных родов, после патологической беременности. У него были травмы головы, эмоциональная неустойчивость. В школе он конфликтовал, периодами плохо учился, уставая на уроках, испытывая головные боли. Наступление пубертатного периода знаменовалось проявлениями психологических личностных реакций, конфликтов с родителями. Стал выпивать, стремясь быть взрослым, как его сверстники. И вот он читает военные журналы, грезит армией. Он очень огорчился, когда узнал, что его комиссуют. А теперь вспомним последние публикации о судебном процессе над работником милиции Е. («Комсомольская правда» от 15 октября 2009 г., 16 января 2010 г., 3 февраля 2010 г.; «Вести. ру» от 26 декабря 2009 г. и др.). Человек, совершивший «необъяснимые» жестокие действия, оказывается, перенес сотрясение головного мозга в детстве, проявлял эмоциональную неустойчивость, приведшую его в детскую психиатрическую больницу. Будучи подростком, употреблял алкоголь, был конфликтен, утомлялся, жаловался на головные боли. И в то же время стремился служить в войсках ВДВ. Вообще, подобный набор симптомов пограничного уровня характерен для многих «трудных» подростков. Само понятие «пограничных» расстройств весьма условно. У большинства людей в подростковом возрасте были реакции оппозиции, конфликты, глубоко личностные переживания процесса взросления, какие-то поведенческие аномалии, выраженные, конечно, в разной степени. В детскую психиатрическую больницу часто помещают детей, у которых есть лишь временные симптомы. Подожди немного родители, педагоги, и эти симптомы пройдут. Неуравновешенные педагоги нередко сами доводят детей до критических агрессивных реакций. Как-то учитель обозвала мальчика, своего подопечного, «еще одним Чикатило». Поводом к такой «оценке» послужили участившиеся протестные реакции подростка. Правда, у него недавно умерла мать. Такие стрессы оказывают мощное воздействие на детей, которое проявляется не сразу и может выражаться временными расстройствами в поведении. Но педагог не придавала этому должного значения. С другой стороны, по-настоящему серьезные аномалии психики бывают невидны. Глубинные депрессии, расстройства воли не выступают яркими манифестными проявлениями, и дети, которых надо лечить, продолжают с трудом ходить в школу. Так, девочка долгое время боялась соседей. Ей казалось, что они могут угадывать ее мысли, насылать на нее «порчу». Она стала боязливой, необщительной, медленно готовила уроки, быстро уставала. Ее корили за лень, невнимательность, но никому и в голову не приходило, что она нуждается в психиатрическом лечении. Так или иначе то, что человек был когда-то в детстве помещен в психбольницу, не является доказательством психической болезни или здоровья. Во многих случаях дети с пограничными симптомами не обследуются психиатрами. «Пограничный» анамнез предупреждает нас о возможности появления в будущем «немотивированных» агрессивных действий. Сколько случаев внезапных, непонятных действий описывается в газетах! Люди совершают убийства и тут же убивают себя — своеобразное клише хроники происшествий. Кто-то выбрасывает своих детей из окна, убивает ножом близких, совершает акты мести за когда-то давно нанесенные обиды. Стреляет в своего «обидчика» по ничтожному поводу, во всяком случае, никак не соизмеримому с реакцией, и проч. Если окажется, что в далеком детстве кто-то из таких «немотивированных» преступников лечился в психиатрической больнице, это будет большой удачей. Тогда найдется хоть какое-то объяснение совершенному деянию. В большинстве же случаев ничего подобного не обнаруживается. Родственники, соседи, знакомые, сослуживцы в один голос говорят о том, что преступник всегда был нормальным, заботливым, скромным и т. д. Может, его родители вспомнят только, что их ребенок ударялся головой, да порой боялся темноты; в детском саду говорили, что он драчлив, агрессивен к детям. Мог внезапного кого-то ударить. Став подростком, он все время спорил, уходил из дома. Но все это давно прошло, в психбольницу его не помещали, психиатры не осматривали. Вот такие «пограничные» случаи, когда преступник, совершивший немотивированное агрессивное правонарушение, не обнаруживал ранее серьезных аномалий психики, не лечился у психиатров, представляют наибольшую трудность. Конечно, следователь или судья направляют таких лиц на судебно-психиатрическую экспертизу. Там констатируется вменяемость. Ведь галлюцинаций, бреда не было. Не было формально и «патологического» аффекта, который мог бы оказать существенное влияние на поведение подэкспертного. Преступник соизмерял свои действия с ситуацией, убегал, когда было надо, выбирал точный момент, место для преступления, действовал последовательно и т. д. Набор в психолого-юридической психологии психиатрических показателей, официально служащих для определения вменяемости/невменяемости, хорошо известен и приводится во множестве руководств. Проблема решается дихотомически четко: отсекается болезнь, все остальные подлежат суду. Но заключение о вменяемости применительно к неоправданной агрессии часто оставляет вопросы. Почему совершается несоизмеримо жестокое убийство по ничтожному поводу? Почему объектом агрессии становится человек, несколько лет назад нанесший преступнику всего лишь мелкую обиду? Если подобная жестокость направлена на близких, собственных детей, родителей, почему происходит это «взламывание» вековых нравственных правил? Что же определяет развитие личности в сторону аномального, немотивированно жестокого поведения, точнее, потенциальной возможности совершения таких действий? Во-первых, патология так называемой перинатальной матрицы [9]. Переживания плода в период родов. Мозг плода способен лишь ужасаться навалившимся на него испытаниям в утробе матери. Все стрессы тяжелых родов накапливаются в нем и потом «выстреливают» в форме жестоких поступков взрослого человека. Далее. Замена родительского воспитания влиянием бабушки, дедушки; в подобной ситуации происходит компенсаторное замещение: если уж строгость, то вдвойне. Ничто не заменит родительского подхода, поэтому «прародителям» приходится усиливать свои педагогические меры. Данные стрессовые факторы вызывают аномалии в реакциях ребенка. Вообще, детство субъектов, совершивших немотивированное преступление, характеризуется трудностями семейной ситуации, нарушением необходимой иерархии семьи. Имеются излишняя строгость, жестокость воспитания или, напротив, попустительство. Неуравновешенность матери, психопатия у отца. Неполные семьи. Вспоминается случай садизма у 12-летнего ребенка. Он привязывал свою мать к стулу и вливал ей в рот подсолнечное масло. Он объяснил свои действия тем, что мать надоедала ему, регулярно жалуясь на запоры. При анализе данного случая выяснилось обстоятельство, проливающее свет на мотивы садизма ребенка, с первого взгляда действительно «хулигана и мерзавца»: в раннем детстве мать приводила домой собутыльников, выпивала с ними, смотрела кино, орала песни и отталкивала сына ногой. Как только мальчик повзрослел, почувствовал свою силу, он «отыграл» на обидчице — матери — собственное унижение. Действовал он методично, сопоставлял поступки с реальной ситуацией, т. е. был, конечно, «вменяем». Подобные расстройства представляют собой следствие нарушения онтогенетической реальности [5; 6]. Искажения воспитания, неправильное воздействие со стороны близких, дисгармоничная атмосфера в семье — данные факторы оказывают серьезное влияние на психику ребенка. При этом в подавляющем большинстве случаев мы не видим перед собой «психопата» в принятом значении этого термина — постоянного задиру и драчуна, параноика, шизоида, патологического лгуна и проч. Окружающие, характеризуя таких людей, отмечают, что это «вполне нормальный человек», «в общем, как все, ну, может, немного молчун». Садист-подросток, случай которого приведен выше, совершал издевательства спокойно, расчетливо. Однако видна, во-первых, явная несоразмерность «наказания». Все-таки привязывать собственную мать к стулу, делать то, от чего она может задохнуться, — даже благородная месть не предполагает такой степени поломки нравственного чувства. Нарушение онтогенетической реальности слишком велико. Не просто хулиганство, месть за старые обиды, «жесткосердечие», а нечто более патологическое. Во-вторых, обращает на себя внимание длительность садистских действий, их, как бы сказать, «нехаотичность», явно очерченный период и какая-то строгая завершенность. Создается впечатление некоего заранее готового сценария, о котором никто не знал, но он был жестко воплощен в жизнь. Или пружины, заранее заведенной и рассчитанной на совершение определенных действий. Скрытые агрессоры функционируют до поры до времени вроде бы нормально, играют свои социальные роли. Но они несут в себе глубокую личностную дисгармонию и в какой-то момент жизни, по ничтожному поводу, в них запускается сценарий разрушительной агрессии. Уже готовый, запрограммированный. Обусловленный искажениями онтогенетического воздействия в детстве. И тогда ничтожный повод трансформирует их реакцию, она становится непомерно разрушительной. Возникает «трансформированная агрессия» [5; 6]. Те сведения, что имеются о милиционере Е., позволяют предположить возможность такого «сценария» («Комсомольская правда» от 15 октября 2009 г., 3 февраля 2010 г.; «Вести. ру» от 16 января 2010 г.). В момент правонарушения он действовал методично, с виду «целенаправленно». Не метался, не дергался, а знай себе стрелял в своих жертв. На работе всегда был исполнителен, целеустремлен. Да, лежал в детской психиатрической больнице. И там ему даже установили диагноз психопатии. Но ведь мы знаем, это классика психиатрии, что психопат не меняется и всегда реагирует одинаково. Психопат не приспособлен к жизни. А милиционер Е. был хорошо приспособлен. Так что диагноз психопатии, скорее всего, неправомерен. Конечно, можно спросить, почему в милицию приняли человека, лежавшего в психиатрической больнице? Но это другая проблема. Мы вправе лишь сказать, что Е. не психопат, по каноническим признакам данного расстройства. В принятой у нас парадигме остается сделать один вывод: Е. психически здоров. Но от такого вывода становится как-то не по себе. Сам характер агрессии, действия в период правонарушения свидетельствуют о скрытом агрессивном сценарии, о давно имевшей место готовности именно к такому поведению. В детстве его воспитание включало элемент чрезмерной строгости, подавления естественных детских эмоций («никогда не жалуйся, будь мужиком»). Это является одним из факторов, способствующих нарушению онтогенетической реальности, особенно на фоне отдаленных последствий травмы головы. Подобные вещи как-то не принято всерьез анализировать в традиционной экспертизе, в процессе профессионального тестирования. Они, конечно, учитываются, но вскользь, им не придается должного значения, они не влияют на выводы. Считается, что травматические поражения мозга, ранние стрессы сглаживаются в процессе взросления. Но нельзя забывать: может уменьшиться головная боль, утомляемость и раздражительность, но программа поведения останется нетронутой. В кризисные периоды, в моменты декомпенсаций она проявит себя. Нынешнее тестирование кандидатов в органы внутренних дел дает нам их статичный портрет. И он может не показать скрытую агрессивность. Ту самую «программу» садизма такой тест не способен расшифровать. Личность, которая предстает перед психологом, уже сформирована. И если в ней имеется «программа» садизма, реакций разрушения, тест этого не покажет, к сожалению. Сценарий садизма долго формировался, и в нем слишком сложно структурированы все воздействия на личность в течение жизни, чтобы поддаться на удочку психологического теста. Пользы от него, как от формальной процедуры техосмотра автомобиля. Знает ли кто-нибудь, каков процент аварий, предотвращенных техосмотром? Думается, он невелик. Аварии возникают по набору множества причин, порой кажущихся случайными. Недавно законченные курсы вождения, не слишком строгий экзамен, сегодняшняя домашняя ссора, влияющая на резкость движений, внезапный дождь или снег, неудобная парковка, повышение/понижение по службе и т. д. Грубый охранник заставил девушку подать назад, и юная водитель врезалась в другую машину. В общем, «Аннушка уже разлила подсолнечное масло…». То же — и с немотивированными деликтами. Что было с человеком раньше? Что отпечаталось в его сознании в далеком детстве? Какая поведенческая программа в нем заложена? Тут важны не формальные «анамнестические сведения», лежал он в психбольнице или нет, а сумма многих факторов, которые серьезно влияют на структуру поведения, реакций человека. Отчего сотрудник МВД из сибирского города, имеющий блестящую характеристику, совершает чудовищные, оказавшиеся смертельными, садистские действия в отношении подвыпившего журналиста («Газета» от 21 января 2010 г.)? Хотел «отреагировать» на нем свои личные проблемы? Но в чем причина изощренного, гипертрофированного садизма, которого ранее в милиционере никто не видел и не подозревал? Знакомые, родственники майора Е. рассуждают о случившемся на основе «статичной» характеристики обвиняемого. «Все было нормально», «мы вышли из кафе вместе, спокойно разговаривали» («КП» от 15 октября 2009 г., 16 января 2010 г., 3 февраля 2010 г.). И одновременно, пораженные размахом садизма, они говорят: он был «какой-то не такой», сидел угрюмый, «бледный», «заторможенный». Жена удивляется, как это следователи и эксперты не заметили, что в момент совершения агрессивных действий Е. был не в себе?! Его нельзя было узнать. Все действия в период деликта выглядели полностью чуждыми («это был не мой муж»). После случившегося Е. сказал отцу по телефону: «…я ничего не помню». Итак, у родственников есть две прямо противоположные версии: как будто все было нормально и в то же время имелись явные признаки помешательства. Разумеется, нельзя говорить, что родственники, сослуживцы, журналисты, простые обыватели умнее, внимательнее и прозорливее экспертов. Их высказывания, воспоминания противоречивы, непрофессиональны. Но ведь и специалисты порой не могут прийти к единому мнению. И так зачастую бывает, что следователи, врачи на первой экспертизе не усмотрели психической патологии, а на суде, со слов свидетелей, она обнаруживается. Суд направляет на повторную экспертизу, где психическая болезнь подтверждается. Что было бы с этим беднягой, не существуй бытового взгляда? Здесь уместно вспомнить получившее некогда большой общественный резонанс освидетельствование полковника Б. Оно включало, кажется, шесть (!) судебно-психиатрических экспертиз, на которых выносились разные заключения. Даже в высшей инстанции по делу Б. эксперты-психиатры пришли к двум совершено противоположным выводам. Сначала он был признан невменяемым, но через некоторое время возобладал иной вывод — вменяем. В действиях Б. имелись указания на симптомы временной патологии душевной деятельности, однако полковника признали вменяемым. Возможно ли заранее предсказать наличие скрытой агрессивности с помощью тестирования при поступлении в органы МВД? Есть ряд позиций, на которые следует обратить внимание. Прежде всего исследование периода беременности и родов. Здесь важно знать о гипоксии плода, о затяжных родах — это признак накопления агрессивной энергии. Она «записывается» в подсознании беспомощного младенца [9]. Затем надо очень тщательно исследовать психологический климат в раннем детстве. Мы уже упоминали о дисгармонии в семье, которая может присутствовать как в полных, так и в неполных семьях. Перекладывание груза воспитания на бабушек и дедушек, которым кажется, что они справятся. Воспитание в семье приемных родителей, опекунов, не способных совладать с навалившимся грузом проблем поведения у ребенка. Много сведений дает и период последующего развития: перипетии учебы, плохая успеваемость, строгие, на грани оскорбления, замечания педагогов. Важное значение имеют аффективные расстройства легкого спектра и органические симптомы. Об аффективных расстройствах и связанных с ними нарушениях поведения мы подробно говорили ранее (Юридическая психология. 2009. N 1, 2, 3). Дистимия и деперсонализация являются тут основными патологическими факторами агрессии (Ануфриев А. К., 1973). Жестокие, «безмотивные» убийцы имеют сложные, завуалированные душевные переживания, близкие к деперсонализации. Так, в блоге одного жестокого убийцы мы находим признание, отражающее неприятие обыденной жизни, простых земных радостей. «Я буду есть, спать, — пишет блогер-убийца, — и так каждый день. Зачем?» Майор Е. заметил с усмешкой: «Если бы у меня оказался автомат, было бы веселее» (КП 16.01.2010). Возможно, он пошутил, но это, похоже, не совсем уж случайная шутка. Что касается органической патологии, то основное внимание надо уделить субклиническим ее формам. Они не проявляются стойкой церебрастенией, мучительными, постоянными головными болями, эпилептическими припадками. Их этиология может ускользать от исследователя: короткие инфекционные болезни в детстве, пропущенные легкие травмы, забытая патология беременности. На этом фоне может возникать патологическое состояние с выраженной дисфорией, агрессией. Оно провоцируется аффективными факторами, конфликтами, астенией, приемом алкоголя. Эти состояния описаны в работах известных психиатров. H. Gruhle (1922) ввел термин «особые состояния», под которым понимал легкие сумеречные расстройства без последующей амнезии. При особых состояниях сознание расстраивается в меньшей степени, и поэтому не наступает полной амнезии. М. О. Гуревич (1936) говорил о «лакунарном нарушении сознания». На «особые сумеречные состояния с легчайшим изменением сознания» указывал C. Faust (1967). E. Bleuler (1920) рассматривал сумеречные состояния, при которых сознание «слегка суживается или затемняется». Во всех названных случаях нарушения сознания едва заметны, ориентация при них сохранена, внешний рисунок поведения напоминает нормальный. Человек, находящийся в «особом состоянии», может отвечать на вопросы, реагировать сообразно ситуации: поддерживать речевой контакт, а если нужно, убегать, прятаться, «заметать следы». В то же время его сознание как бы сужено, он охвачен некой идеей, аффектом злобы и разрушения и может совершать преступления. Небольшой набор косвенных признаков говорит о наличии «особого состояния»: чуть замедленные движения, «стеклянный», застывший взгляд. Патогенные факторы перинатального периода, травмы головы, ранние стрессы, дисгармония воспитания не исчезают с возрастом, являясь почвой возможного формирования немотивированной агрессии. Разнообразные, в том числе субклинические, аффективные симптомы, деперсонализация служат маркерами этого процесса. Мы уже говорили, что долгое время такой человек может быть адаптирован, даже числиться в кадровом резерве как перспективный сотрудник. И если он совершает агрессию, то она только кажется «внезапной». Зная истоки немотивированной жестокости, вовсе не обязательно искать воздействие наркотиков, гипноза, «порчи», «бесов» и т. д. С точки зрения профилактики необходима, вероятно, более подробная и тщательная тестирующая программа. Она должна содержать параметры, касающиеся способов поведения в разных ситуациях, отношения к прошлым обидам, кризисным событиям в жизни, детским реакциям. Эти показатели должны учитывать не статичный, а динамичный характер расстройств личности, чему в настоящее время придается основное значение (Costello, 1996; Widiger, 1993; цит. по Р. Комер, 2002). Нет статичных показателей, адекватно отражающих психическое состояние человека, особенно в пограничных его значениях [17]. Нетрудно отыскать с помощью тестов надменность, эпилептоидность, шизоидность, стремление к лидерству, подчиняемость и другие подобные клише психологических характеристик. Гораздо сложнее найти потенциальные реакции, склонность к неадекватным формам поведения, заложенные в человеке с детства, не бросающиеся в глаза. Прогноз поведения сложен еще по одной причине. Многогранное воздействие на психику человека определяет много векторов поведения. И как эти векторы согласуются в тот или иной момент жизни, в той или иной ситуации, предсказать очень сложно. Поведение человека как любой биологической системы проходит ключевые точки бифуркации [15]. Куда пойдет дальнейшее движение системы, предсказать трудно. Можно с большой осторожностью предположить, что современное развитие информационных методик поможет в этом. Наверное, теоретически допустимо смоделировать как можно больше взаимосвязей опыта, истории жизни и суммы всех возможных ситуаций. Тогда можно говорить о более или менее адекватном тестировании личности. Чтобы предсказать поведение, надо выявить факторы риска, «возможности и стимулы окружающей среды, необходимые для правонарушающего поведения» (Р. Гудман, С. Скотт, 2008). Традиционная судебная психиатрия опирается на «клиническую мудрость»: эксперты умеют определять «типы» личности, но видеть все возможные реакции в сложнейшем взаимодействии с окружающей средой не берутся [10]. Воздействие внешних факторов, сиюминутных, случайных, менее всего поддается анализу. Следовательно, разнообразие поведения при одной и той же «статике» личности не учитывается. А именно это позволяет вычислить риск агрессивных действий. Конечно, тесты должны как можно полнее отражать весь спектр воздействий на личность. Помимо определения всех возможных статичных граней личности надо включать проигрывание ситуаций, воздействие факторов окружающей среды — изменчивых, внезапных. Р. Гудман, С. Скотт приводят пример одного такого инструментария — «История/клиническое ведение риска из 20 пунктов, HCR — 20».
Литература
1. Агрессия у детей и подростков / Под ред. Н. М. Платоновой. СПб.: Речь, 2004. 2. Ануфриев А. К. Нарушения интерперсональных отношений и деятельности у подростков как признаки непсихотической шизофрении // Труды МНИИ психиатрии. 1973. Т. 67. 3. Сухарева Г. Е. Клинические лекции по психиатрии детского возраста. М., 1959. Т. 2. 4. Ваксман А. В. Враждебность и агрессивность в структуре депрессии (закономерности формирования, прогностическая значимость, терапия и социально-психическая адаптация): Дис. … канд. мед. наук. 2005. 5. Можгинский Ю. Б. Агрессия подростков: эмоциональный и кризисный механизм. СПб., 1999. 6. Можгинский Ю. Б. Агрессивность детей и подростков: распознавание, лечение, профилактика. М.: Когито-центр, 2008. 7. Венар Ч., Кериг П. Психопатология развития детского и подросткового возраста / Пер. с англ. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК; М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2004. 8. Gesten J. C., Langer T. S., Eisenberg J. G. et al. Stability and change in types of behavioral disturbance of children and adolescents. Journal of Abnormal Child Psychology, 4. 1976. 9. Гроф С. За пределами мозга. М., 1993. 10. Гудман Р., Скотт С. Детская психиатрия. М.: Триада-Х, 2008. 11. Коннор Д. Агрессия и антисоциальное поведение у детей и подростков. Исследования и терапевтические стратегии / Пер. с англ. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК; М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. 12. Лэйнг Р. У. Разделенное «я». М., 1996. 13. Мэш Э., Вольф Д. Детская патопсихология. Нарушения психики ребенка. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2007. 14. Olweus D. Stability of aggressive behavior patterns in males: a review. Psychological Bulletin, 86. 1979. 15. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 2003. 16. Coie J. D., Lochman J. E., Terry R., Hyman G. Predicting early adolescent disorder from childhood aggression and peer rejection. Journal of Consulting and Climical Psychology, 60. 17. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994.
