(Абушенко Д. Б.) («Арбитражный и гражданский процесс», 2013, NN 10, 11)
ЗАЩИТА ПРАВ АНОНИМНОГО АВТОРА И ВОПРОСЫ ПЕРСОНИФИКАЦИИ ИСТЦА (ВЗЫСКАТЕЛЯ)
/»Арбитражный и гражданский процесс», 2013, N 10/
Д. Б. АБУШЕНКО
Абушенко Дмитрий Борисович, доцент кафедры гражданского процесса Уральской государственной юридической академии, кандидат юридических наук.
В статье исследуются вопросы, возникающие при судебной защите прав анонимного автора.
Ключевые слова: анонимный автор, опубликование произведения анонимно или под псевдонимом, законный представитель анонимного автора.
Protection of rights of an anonymous author and the issues of personification of a complainant (recoveror) D. B. Abushenko
The article is devoted to questions arising in judicial protection of the rights of the anonymous author’s.
Key words: anonymous author, the publication of the work is anonymous or pseudonymous, the legal representative of the anonymous author.
В соответствии с п. 2 ст. 1265 ГК РФ «при опубликовании произведения анонимно или под псевдонимом (за исключением случая, когда псевдоним автора не оставляет сомнения в его личности) издатель (п. 1 ст. 1287), имя или наименование которого указано на произведении, при отсутствии доказательств иного считается представителем автора и в этом качестве имеет право защищать права автора и обеспечивать их осуществление. Это положение действует до тех пор, пока автор такого произведения не раскроет свою личность и не заявит о своем авторстве». Итак, п. 2 ст. 1265 ГК РФ наделяет издателя правом быть представителем автора в силу закона. В принципе также ясна идея законодателя обеспечить анонимность <1> автора, в том числе и при осуществлении судебной защиты. Можно ли утверждать, что указанная норма определенным образом конфликтует с известными процессуальными институтами? ——————————— <1> Анонимность автора обеспечивает как собственно анонимность, так и опубликование произведения под псевдонимом.
Полагаем, что применительно к отношениям представительства говорить о таком конфликте вряд ли возможно. Хотя ч. 2 ст. 59 АПК РФ и ч. ч. 1, 2 ст. 52 ГПК РФ, регулирующие законное представительство, осуществляемое судебными представителями, ограничиваются ссылкой на недееспособных и не обладающих полной дееспособностью граждан, а также на граждан, признанных в установленном порядке безвестно отсутствующими, тем не менее понятно, что имеющаяся пробельность не дает повод предполагать, что законодатель имел намерение ограничить саму возможность законного представительства иными субъектами <2>. ——————————— <2> Такое ограничение было бы глубоко неверным по сути, потому как основания возникновения законного представительства содержатся прежде всего в нормах материального права. И то, что законодатель воспроизвел некоторые из них в АПК РФ и ГПК РФ, отнюдь не означает, что иные основания (и соответственно другие случаи законного представительства) им для целей судебной защиты игнорируются. К примеру, в соответствии со ст. 71 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации (Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. N 18. Ст. 2207) «капитан судна в силу своего служебного положения признается представителем судовладельца и грузовладельца в отношении сделок, необходимых в связи с нуждами судна, груза или плавания, а также исков, касающихся вверенного капитану судна имущества, если на месте нет иных представителей судовладельца или грузовладельца». Понятно, что отсутствие в АПК РФ и в ГПК РФ норм, которые бы отсылали к иным случаям законного представительства, не может и не должно рассматриваться как препятствие в реализации механизма, заложенного в указанной статье Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации.
Однако совсем иной нам видится ситуация с обеспечением анонимности автора в цивилистическом процессе. При предъявлении иска в защиту прав автора именно он становится истцом. При этом и АПК РФ, и ГПК РФ императивно требуют персонификации истца — причем сделано это уже должно быть на стадии возбуждения, поскольку соответствующие сведения подлежат отражению в тексте искового заявления (см.: п. 2 ч. 2 ст. 125 АПК РФ, п. 2 ч. 2 ст. 131 ГПК РФ). Именно истцу как лицу, участвующему в деле, закон предписывает направлять судебные извещения (см.: ч. ч. 1, 2, 4 ст. 121 АПК, ст. ст. 113, 114 ГПК РФ). Истец, являющийся физическим лицом, по смыслу ст. 170 АПК РФ и ст. 198 ГПК РФ подлежит указанию в тексте судебного решения. При обжаловании судебных актов также необходимо указать, кто конкретно инициирует проверочную процедуру (п. 2 ч. 2 ст. 260, п. 2 ч. 2 ст. 277, п. 1 ч. 2 ст. 294 АПК РФ, п. 2 ч. 1 ст. 322, п. 2 ч. 1 ст. 378, п. 2 ч. 1 ст. 391.3 ГПК РФ). Аналогичное требование содержится применительно к возбуждению стадии пересмотра по новым или вновь открывшимся обстоятельствам (п. 2 ч. 2 ст. 313 АПК РФ). Фамилия, имя и отчество взыскателя-гражданина указываются в исполнительном листе (п. 4 ч. 1 ст. 320 АПК РФ, Постановление Правительства РФ от 31 июля 2008 г. N 579 «О бланках исполнительных листов» <3>). ——————————— <3> Собрание законодательства РФ. 2008. N 31. Ст. 3748.
Что же получается? Материально-правовая норма требует соблюдения анонимности автора, а действующий процессуальный закон никаких изъятий из императивных правил о персонификации истца не содержит. На наш взгляд, здесь можно говорить об опережающем развитии материально-правового законодательства. Впервые норма, подобная той, что содержится в п. 2 ст. 1265 ГК РФ, появилась в п. 3 ст. 9 Закона Российской Федерации от 9 июля 1993 г. N 5351-1 «Об авторском праве и смежных правах». Действовавший в то время ГПК РСФСР 1964 г. никаких положений, которые бы позволяли предъявлять иски в интересах конкретного, но не персонифицированного субъекта, не содержал. Не появились подобные нормы ни в АПК РФ 1995 г., ни в АПК РФ 2002 г., ни в ГПК РФ 2002 г. Как видно, нормативно-правовое закрепление положений о защите прав анонимного автора, увы, никак не подвигло законодателя к корректировке процессуального закона. Но, быть может, это некая продуманная позиция? Можно ли допустить, что описанная коллизия осознанно разрешена в пользу недопустимости отступления от содержащегося в цивилистическом процессе требования персонификации? Ведь даже применительно к защите прав и законных интересов несовершеннолетних (усыновленных, удочеренных) процессуальный закон использует совсем иной инструментарий — институт закрытого судебного заседания (ч. ч. 2, 8 ст. 10 ГПК РФ). Начнем с того, что основания к тому, чтобы требовать от автора раскрытия своей личности, должны быть достаточно вескими. Частноправовой институт анонимности автора, безусловно, не следует абсолютизировать, однако и отступление от него должно быть разумно обосновано — необходима объективная потребность в персонификации. Как влияет на судебную процедуру отсутствие в судебном заседании истца, его неизвестность для иных участников процесса? Современный российский цивилистический процесс строится на началах состязательности и диспозитивности. Сторона сама решает, как ей реализовывать процессуальные права. Обеспечению этой возможности служит, в частности, институт судебного представительства. Являться или не являться в судебное заседание — в исковом производстве зависит исключительно от усмотрения лица, участвующего в деле. В этом плане анонимность автора не создает какой-то почвы для конфликта с процессуальной материей. Но, быть может, неизвестность автора препятствует вынесению законного и обоснованного судебного акта? Действительно, можно смоделировать ситуацию, при которой противная сторона хотела бы задать вопросы автору как истцу и услышать его объяснения (которые, являясь средством доказывания, вполне возможно, помогут установить действительные обстоятельства дела). Однако же базовые подходы к процессу доказывания не требуют от стороны быть правдивой <4>. Более того, сторона вполне может и уклониться от дачи объяснений или ответа на вопрос оппонента, даже присутствуя в судебном разбирательстве. И напротив, такие объяснения могут быть даны отсутствующей стороной, в том числе и через своего представителя. ——————————— <4> По большому счету все негативные последствия для стороны, вводящей суд в заблуждение относительно обстоятельств дела, сводятся лишь к вынесению невыгодного для нее итогового судебного акта.
Таким образом, состязательное и диспозитивное начала цивилистического процесса вполне позволяют рассмотреть дело в отсутствие одной из сторон — ничто не препятствует суду оценить доводы представителя такой стороны и разрешить дело на основе представленных сторонами доказательств. Поставим вопрос иначе: а может, для обеспечения анонимности автора достаточно уже имеющегося института закрытого судебного заседания? Вряд ли. Дело в том, что при разбирательстве дела в закрытом судебном заседании о личности автора станет известно не только конкретным работникам суда, но и остальным участникам гражданского (арбитражного) процесса. При этом никаких мер административно — или уголовно-правовой ответственности за разглашение информации о личности автора действующее российское законодательство не устанавливает <5>. Впрочем, даже если бы такие меры и существовали <6>, автор, желающий сохранять свою анонимность, все равно чувствовал бы себя дискомфортно, поскольку побудительный мотив деперсонификации чаще всего носит абсолютный характер (автору важно, чтобы вообще никто не был осведомлен о его «второй» жизни; рассчитывать на то, что ответчик при вынесении неблагоприятного для него судебного решения не воспользуется возможностью мелкой мести, раскрыв публично личность автора, конечно же, весьма самонадеянно). ——————————— <5> В отличие, скажем, от ответственности за разглашение тайны усыновления (удочерения) и государственной тайны (ст. ст. 155, 283 Уголовного кодекса Российской Федерации // Собрание законодательства Российской Федерации. 1996. N 25. Ст. 2954). <6> Здесь надо отметить, что разглашение тайны авторства не позволяет говорить о какой-либо общественной опасности, и потому установление мер административной, а тем более уголовной ответственности представляется неоправданным.
Зададимся теперь другим вопросом: а есть ли конкретные процессуальные институты, которые бы не просто вступали в противоречие на уровне позитивного законодательства, но сущностно конфликтовали с анонимностью истца? Полагаем, что как минимум один такой институт есть — судебное решение, выносимое по иску о признании права, не может ограничиваться абстрактным указанием на некую персону. Смысл судебной защиты, состоящей в признании права (имеются в виду так называемые положительные иски о признании), заключается в констатации принадлежности права строго определенному субъекту. Например, если суд считает необходимым удовлетворить иск о признании авторского права, то указание на принадлежность права кому-то, кто считает необходимым вообще не указывать свое имя, противоречило бы сути самого способа защиты. Возможны и другие сложности. Издатель, являясь законным представителем автора, при рассмотрении дела в суде может совершить такие действия, которые повлекут для истца (автора) негативные правовые последствия. Например, он может отказаться от иска, признать невыгодные истцу факты, заключить такое мировое соглашение, условия которого будут ущемлять права истца, и т. п. В случае отказа в удовлетворении иска при условии, что по заявлению представителя истца были приняты обеспечительные меры, автор станет должником в обязательстве по возмещению убытков, причиненных обеспечительными мерами. Во всех этих случаях истец, конечно же, должен принимать на себя негативные последствия, поскольку издатель действует от его имени. Но ведь нельзя исключать и вероятность того, что лицо, выдающее себя за издателя и получившее статус законного представителя, на самом деле никаких договорных отношений с автором не имеет. Более того, возможны случаи, когда издатель откровенно злоупотребляет правами — сначала без правовых оснований осуществил публикацию, а потом, не ставя в известность автора, инициирует судебное разбирательство по вопросу защиты прав автора. Анонимный автор судом не извещается, и потому в подобной ситуации для недобросовестных издателей возникает широкое поле для злоупотреблений. Посмотрим на ситуацию со стороны ответчика. Может ли он при рассмотрении судебного дела усомниться в полномочиях издателя? Вполне. Предположим, что ответчик ссылается именно на отсутствие договорных отношений между автором и издателем, ставя под сомнение процессуально-правовой статус последнего. В подобной ситуации суд, чтобы удостовериться в наличии полномочий у издателя, должен был бы исследовать договор между таким издателем и автором. Однако же исследование такого договора приведет к раскрытию личности автора <7>. ——————————— <7> Можно, конечно, исследовать договор с предварительно заштрихованными личными данными, но как быть, если ответчик, к примеру, утверждает поддельность подписи, выполненной от имени автора? Чтобы достоверно установить, выполнена ли подпись лично лицом или кем-то другим, надо иметь в распоряжении сравнительные аналоги. Как установить, что образцы подписи выполнены именно автором? Здесь без установления личности лица уже никак не обойтись.
Верховный Суд Российской Федерации довольно категорично указал, что «указанный договор не является предметом разрешения спора об использовании произведения, опубликованного анонимно или под псевдонимом, и не подлежит исследованию в процессе судебного разбирательства» <8>. Это довольно слабая аргументация — способность вещи (конкретного документа) быть объектом гражданских прав и, как следствие, — становиться предметом спора отнюдь не позволяет категорично утверждать, что в случае, если стороны спорят о другом предмете, такая вещь (документ) в принципе не может стать вещественным (письменным) доказательством. На самом деле вещь или документ исследуются исключительно в связи с тем, что полученная при таком исследовании информация позволяет сделать выводы о фактах, входящих в предмет доказывания. И потому, если ответчик ссылается, к примеру, на отсутствие договорных отношений между автором и издателем, на незаключенность авторского договора (указывая на поддельность выполненной от имени автора подписи), никакого иного способа установить действительные обстоятельства дела, кроме как исследовать сам договор, нет. ——————————— <8> Пункт 11 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 июня 2006 г. N 15 «О вопросах, возникших у судов при рассмотрении гражданских дел, связанных с применением законодательства об авторском праве и смежных правах» // Российская газета. 2006. N 137. 28 июня.
Ответчик может ссылаться и на наличие у него договорных отношений по поводу использования произведения с третьими лицами. Нужно ли привлекать таких лиц к участию в деле? Возможно ли при подобной ссылке рассмотреть спор, сохраняя анонимность истца? Еще одна сложность возникает в вопросе о правовых последствиях раскрытия автором своей личности и заявления им о своем авторстве. Когда автор сам непосредственно является в суд и делает соответствующее заявление, проблем вроде бы не возникает — суд должен допустить такого автора к участию в деле в качестве истца и одновременно констатировать утрату издателем статуса законного представителя. Но что произойдет, если автор раскрывает свою личность и делает заявление о своем авторстве вне судебной процедуры? Если эта информация не будет доведена до суда участниками судебного производства, то складывается ситуация, при которой законный представитель де-юре уже таковым не является, но при этом продолжает совершать юридически значимые действия от имени автора, а суд, принимая процессуальные акты, на них основывается. Может ли впоследствии автор требовать дезавуирования правовых последствий, возникших из таких судебных актов? Или же для целей процессуально-правовых можно вообще пренебречь фактом раскрытия автором своей личности и заявления им о своем авторстве? Необходимо также указать на определенные сложности сохранения анонимности автора при разрешении вопроса о судебных расходах и их взыскании. В случае когда взыскателем выступает истец, возникает необходимость исследовать конкретные документы, например, подтверждающие расходы истца на судебное представительство (при доказывании судебных расходов на оплату услуг представителя). Очевидно, что это приведет к раскрытию личности автора. Если же взыскателем выступает ответчик (при отказе в иске), сокрытие личности лица, обязанного возместить понесенные ответчиком судебные издержки, создает проблему фактического порядка: кому предлагать добровольно исполнить обязательство и с кого затем производить взыскание в принудительном порядке? Итак, обозначенные противоречия материально-правового института анонимности автора и некоторых конструкций цивилистического процесса подводят нас к непростому выбору: либо нужно отыскать такие решения, которые бы обеспечили согласованное сосуществование материально-правовой идеи с цивилистическими конструкциями, либо же признать, что анонимность автора не действует при судебной защите его прав <9>. ——————————— <9> Возможен, конечно, еще и третий вариант: подобно Верховному Суду Российской Федерации можно просто проигнорировать конфликтующие с анонимностью автора институты цивилистического процесса, но это, видимо, не самый правильный путь.
Полагаем, что, несмотря на серьезность противоречий, все же можно предложить механизмы, при которых максимально возможным образом сохранялось бы действие института анонимности и при этом не страдали бы базовые идеи цивилистического процесса. Начнем с того, что судебное производство по иску, заявленному в пользу анонимного автора, должно быть возбуждено независимо от характера материально-правового требования. При этом для легитимации издателя как законного представителя достаточно лишь соответствующего указания на произведение <10>. Иной подход на стадии возбуждения неприемлем концептуально — если допустить, что, разрешая вопрос о принятии искового заявления к производству, суд будет вторгаться в анализ существа требований и исследовать договорные отношения между автором и издателем, то тогда произойдет, во-первых, смещение стадийных целей и задач, а во-вторых, сам институт анонимности автора де-факто окажется фикцией. ——————————— <10> К исковому заявлению, поданному в интересах анонимного автора, просто должно быть приложено соответствующее письменное доказательство.
После возбуждения судебного производства суд должен на стадии подготовки проанализировать характер заявленного материально-правового требования с целью определения того, насколько согласуется избранный способ защиты с институтом анонимности автора. И здесь возможны два варианта: 1) если суд придет к выводу, что заявленное требование в силу его личного характера предполагает (в случае удовлетворения иска) персонификацию кредитора (субъекта, требующего защиты его охраняемого законом интереса) <11>, то он должен предложить законному представителю истца довести до его доверителя эту информацию. В определенный судом срок истцу необходимо сделать выбор: ——————————— <11> Применительно к защите исключительных прав такими исками будут, в частности, собственно иск о признании прав автора (пп. 1 п. 1 ст. 1252 ГК РФ), а также иск о публикации решения суда о допущенном нарушении с указанием действительного правообладателя (пп. 5 п. 1 ст. 1252 ГК РФ).
а) либо раскрыть (в рамках судебной процедуры) свою личность; б) либо дать поручение законному представителю заявить ходатайство об оставлении искового заявления без рассмотрения <12>. ——————————— <12> Безусловно, речь здесь не идет об имеющемся правовом регулировании — ни АПК РФ, ни ГПК РФ не выделяют в качестве самостоятельного основания для оставления искового заявления без рассмотрения волеизъявление истца (даже его пассивное поведение в виде неявки в судебное заседание не является безусловным основанием для оставления искового заявления без рассмотрения, поскольку ответчик может настаивать на рассмотрении дела по существу — п. 9 ч. 1 ст. 148 АПК РФ, абз. 8 ст. 222 ГПК РФ). Однако с точки зрения выстраивания оптимальной правовой конструкции отметим, что использование института оставления искового заявления без рассмотрения в этой ситуации было бы наиболее логичным, поскольку, с одной стороны, завершало бы судебное производство по требованию, которое заведомо не подлежит удовлетворению, а с другой — оставляло бы возможность автору в будущем, когда он посчитает возможным раскрыть свою личность, повторно обратиться с тождественным иском в суд.
Если ни одно из указанных полномочий истцом (его представителем) не реализовано, то суд рассматривает дело по существу и в судебном решении отказывает в удовлетворении иска, обосновывая это тем, что избранный способ защиты не предполагает вынесение судебного акта об удовлетворении требования в отношении анонимного истца; 2) если суд придет к выводу, что заявленное требование по своей правовой природе допускает такое судебное решение, для которого персонификации кредитора (субъекта, требующего защиты его охраняемого законом интереса) не требуется <13>, то производство по делу продолжается в рамках общеисковой процедуры. ——————————— <13> Применительно к защите исключительных прав такими исками будут, в частности, иск о пресечении действий, нарушающих право или создающих угрозу его нарушения (пп. 2 п. 1 ст. 1252 ГК РФ), о возмещении убытков (пп. 3 п. 1 ст. 1252 ГК РФ), об изъятии материального носителя (пп. 4 п. 1 ст. 1252 ГК РФ).
Теперь для случая, когда в принципе допустимо судебное решение, не требующее персонификации кредитора, необходимо рассмотреть два самостоятельных варианта: а) первый — когда требование истца предполагает, что в случае удовлетворения иска в его пользу будут производиться определенные имущественные возмещения либо же на ответчика будет возложена такая обязанность, которая приведет к умалению его имущественной сферы; б) второй — когда предмет иска составляет требование, которое не связано с умалением имущественной сферы ответчика. Выделение этих двух вариантов необходимо для разрешения следующего довольно важного вопроса: допустимо ли ограничивать ответчика в возможности оспаривать основание иска ссылкой на отсутствие полномочий у законного представителя? Поскольку именно издатель подписал исковое заявление, интерес ответчика понятен — если будет установлено, что в действительности договорная связь между автором и издателем отсутствует, то исковое заявление должно быть оставлено без рассмотрения (п. 7 ч. 1 ст. 148 АПК РФ, абз. 4 ст. 222 ГПК РФ). В первом из выделенных случаев ответчик, лишенный вышеупомянутой возможности, может быть принужден к имущественным возмещениям (например, уплате денежных средств при удовлетворении требования о возмещении убытков или выплате компенсации) субъекту, который в действительности никакими договорными отношениями с автором не связан <14>. Тем самым вполне допускается, что лжеиздатель может неосновательно обогатиться. Второй случай менее критичен для ответчика — совершая какие-либо действия или, напротив, воздерживаясь от них, ответчик ничего законному представителю автора не передает, никаких негативных материально-правовых последствий не испытывает. Понятно, что это две принципиально разные ситуации: в одной из них ссылка на отсутствие полномочий у законного представителя предотвращает незаконное обогащение последнего, в другой же ее вполне можно проигнорировать. ——————————— <14> Понятно, что если исходить из приоритета анонимности, то и содержание судебного решения, и возможное его исполнение в рамках принудительных процедур также должны давать возможность автору не быть раскрытым, а это возможно лишь в том случае, если законный представитель полностью заместит автора во всех процессуальных отношениях и отношениях, связанных с исполнением судебного акта. Кстати, Верховный Суд Российской Федерации в своей позиции относительно сохранения анонимности автора в ходе судебного процесса весьма последователен, поскольку прямо предписывает судам принимать судебные решения об удовлетворении иска не в пользу автора, а в пользу издателя (п. 11 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 июня 2006 г. N 15 «О вопросах, возникших у судов при рассмотрении гражданских дел, связанных с применением законодательства об авторском праве и смежных правах» // Российская газета. 2006. N 137. 28 июня).
Итак, если исковое требование не предполагает умаления имущественной сферы ответчика, последний должен быть ограничен в праве оспаривать основание иска, предъявленного в интересах анонимного автора, ссылкой на отсутствие полномочий у законного представителя либо на иные обстоятельства, связанные с личностью автора. Второй случай вроде бы подталкивает к противоположному решению. И тем не менее и здесь, на наш взгляд, сохранение действия института анонимности при рассмотрении судебного дела вполне возможно. Но как тогда минимизировать возможные негативные последствия, связанные с риском исполнения судебного акта ненадлежащему кредитору (взыскателю)? Полагаем, что вполне уместным было бы страхование такого риска. Дело в том, что имеющиеся механизмы поворота исполнения судебного акта (ст. 325 АПК РФ, ст. 443 ГПК РФ) не способны гарантированно обеспечить восстановление прав лица (в данном случае ответчика), которое необоснованно лишилось своего имущества (например, при банкротстве издателя). Но если автор желает сохранять свою анонимность, то почему не предусмотреть обязанности застраховать риск неисполнения обязательства его законным представителем — обязательства, возникшего вследствие исполнения ответчиком обязанности, установленной впоследствии отмененным судебным актом <15>? Понятно, что возложение такой обязанности не должно предполагать раскрытие личности автора, поэтому для целей сохранения анонимности необходимо, чтобы договор страхования заключал сам издатель <16>. ——————————— <15> Речь идет о ситуации, когда был принят судебный акт об удовлетворении иска, предъявленного в интересах анонимного автора, на основании чего произошло взыскание, при этом непосредственное возмещение производилось законному представителю (издателю); впоследствии такой судебный акт был отменен по основаниям, связанным с отсутствием договорного правоотношения между автором и издателем, а само исковое заявление оставлено без рассмотрения (п. 7 ч. 1 ст. 148 АПК РФ, абз. 4 ст. 222 ГПК РФ). <16> Процессуальное законодательство знает еще один механизм обеспечения поворота исполнения — встречное обеспечение (ч. 3 ст. 182 АПК РФ), однако для данной ситуации этот путь малоприменим, поскольку вменение автору в обязанность (для сохранения его анонимности в ходе судебного дела) внести денежные средства на депозит суда в размере цены иска означало бы явное ограничение доступа к судебной защите.
К какому моменту законному представителю автора следует представить договор страхования и каковы последствия его непредставления? Поскольку страхование риска связано с ограничением ответчика в использовании доказательственного инструментария, разумно, если бы срок представления доказательств исполнения обязанности по страхованию был ограничен судом какой-то календарной датой, не выходящей за пределы стадии подготовки. Соответственно, если суду к определенному сроку не представлено доказательств страхования, то должно быть вынесено судебное определение, содержащее указание на то, что невыполнение истцом обязанности по страхованию снимает ограничение для ответчика в части возможности ссылаться на отсутствие полномочий у законного представителя либо на иные обстоятельства, связанные с личностью автора. Теперь обратимся к вопросу о правовых последствиях, наступающих в случае, когда уже после удовлетворения иска, предъявленного в интересах анонимного автора, выяснилось, что никаких договорных отношений с автором издатель не имеет. Здесь нужно отдельно выделить случаи, когда отсутствие договорных отношений между автором и издателем повлекло отмену судебного акта по иску, заявленному издателем в пользу автора, и случаи, когда такое отсутствие было констатировано вне рамок указанного судебного дела. Последняя группа случаев особых вопросов не вызывает — где бы ни было зафиксировано отсутствие (ничтожность, незаключенность) договора между автором и издателем (даже если по этому вопросу было принято отдельное судебное решение), это никак не влияет на судебный акт, вынесенный по иску, заявленному в пользу автора лжеиздателем. Пока такой судебный акт не отменен, ответчик (должник) обязан исполнить возложенную на него обязанность, в том числе и тогда, когда исполнение производится лжеиздателю. Если же в иске было отказано, то сохраняются все те последствия, которые закон связывает со вступлением судебного акта в законную силу. Иначе говоря, никакого влияния на отношения, связанные с реализацией права на судебную защиту автора, констатация ничтожности авторского договора (равно как и его отсутствия, незаключенности и т. п.) оказывать не должна. Соответственно, как автор, так и ответчик, заинтересованные в поражении правовых последствий судебного акта, обладают только известным процессуальным инструментарием — обжалование судебного акта в суд проверочной инстанции либо подача заявления о пересмотре судебного решения по новым обстоятельствам (имеется в виду случай судебного признания недействительным договора между автором и издателем — п. 2 ч. 3 ст. 311 АПК РФ, п. 2 ч. 4 ст. 392 ГПК РФ). При этом понятно, что вполне возможна ситуация, когда, к примеру, автор, зная о разрешенном судебном деле и принятом судебном решении, индифферентно относится к тому, что иск был инициирован лжеиздателем, и не обращается с жалобой (заявлением о пересмотре). Однако ситуация резко меняется, если судебный акт по иску, заявленному издателем в пользу автора, отменен. Для начала обратимся к судебным решениям, по которым были произведены определенные имущественные возмещения. Поскольку для целей сохранения анонимности автора взыскателем в исполнительном производстве будет его законный представитель, то получение им имущества от ответчика (должника) приведет к возникновению обязательства из неосновательного обогащения. Это обязательство возникает между издателем и ответчиком (должником). Может ли автор истребовать неосновательно полученное в его пользу от самого издателя? Ответ должен быть отрицательным, поскольку автор кредитором в этом обязательственном правоотношении не является. Получается, что никаких материально-правовых последствий для автора получение лжеиздателем имущественного возмещения от ответчика (должника) не повлекло. Напротив, ответчик с отменой судебного акта вправе требовать от лжеиздателя возврат переданного во исполнение по отмененному судебному решению в рамках института поворота исполнения судебного акта (ст. 325 АПК РФ, ст. 443 ГПК РФ) либо обратиться с соответствующим требованием к лицу, застраховавшему риск неисполнения обязательства из неосновательного обогащения, возникшего вследствие исполнения ответчиком обязанности, установленной впоследствии отмененным судебным актом. Теперь рассмотрим иные судебные решения (те, которые повлекли для ответчика негативные материально-правовые последствия, но при этом не привели к неосновательному обогащению лжеиздателя). Здесь сформулируем общий подход — лжеиздатель (а не автор) должен отвечать за все негативные материально-правовые последствия, которые возникли для ответчика в связи с исполнением отмененного впоследствии судебного акта. Последствия же могут быть самыми разными: упущенная выгода, вызванная запретом совершать определенные действия (пп. 2 п. 1 ст. 1252 ГК РФ), реальный ущерб вследствие уничтожения контрафактного носителя (п. 5 ст. 1252 ГК РФ) и т. д. Механизм возмещения, полагаем, здесь будет иметь определенную специфику, поскольку институт поворота исполнения судебного акта, предполагающий возврат полученного ответчиком, окажется бесполезным. Поэтому помимо обращения с соответствующим требованием к лицу, застраховавшему риск неисполнения обязательства, возникшего вследствие исполнения ответчиком обязанности, установленной впоследствии отмененным судебным актом, ответчик должен также иметь возможность предъявить самостоятельное исковое требование к лжеиздателю, основанное на таком способе защиты, который приведет к восстановлению нарушенного (вследствие исполнения отмененного судебного акта) права. Далее необходимо рассмотреть вопрос о правовых последствиях раскрытия автором своей личности и заявления им о своем авторстве. Здесь необходимо выделить два самостоятельных случая: 1) когда такое раскрытие имеет место в рамках судебной процедуры <17>; ——————————— <17> Имеется в виду судебное дело, возбужденное в интересах анонимного автора.
2) когда раскрытие происходит вне рамок судебной процедуры. Начнем с первого случая. Выше мы уже указали, что суд, если произошло раскрытие автором своей личности, должен допустить последнего к участию в деле в качестве истца и одновременно констатировать утрату издателем статуса законного представителя. Понятно, что процессуально это оформляется соответствующим определением. Однако этих общих соображений явно недостаточно. Должен ли суд первой инстанции при рассмотрении заявления автора о раскрытии личности проверять, действительно ли данное лицо является автором определенного произведения? Полагаем, что нет. Если суд на данном этапе начнет устанавливать настоящего автора произведения, то это будет сродни отказу в иске ненадлежащему истцу без рассмотрения дела по существу. На самом деле вполне возможна ситуация, когда истец в действительности автором не является, и именно поэтому суд в итоге потом откажет ему в иске. Однако чтобы это установить, необходима «полноценная» судебная процедура, в рамках которой в материалы судебного дела будут представлены доказательства, суд их исследует, оценит, заслушает доводы лиц, участвующих в деле, и т. д. Само же по себе заявление о раскрытии личности ничего не доказывает — оно лишь является основанием к персонификации лица, ищущего судебную защиту. Следует ли в качестве обязательного условия для допуска предполагаемого автора в качестве истца вменить ему в обязанность доказать наличие договорной связи с лицом, от его имени предъявившим иск? Понятно, что сама по себе такая связь никоим образом не влияет на разрешение вопроса о действительном авторе произведения. В то же время ее отсутствие дает формальный повод к оставлению искового заявления без рассмотрения (п. 7 ч. 1 ст. 148 АПК РФ, абз. 4 ст. 222 ГПК РФ). Полагаем, что игнорирование факта наличия договорного отношения между издателем и предполагаемым автором привело бы к тому, что недобросовестные субъекты получили бы возможность вторжения в уже возникшее (притом, заметим, не в их интересах) процессуальное правоотношение. В итоге весь позитивно-правовой эффект, достигнутый в ходе производства в суде первой инстанции действиями законного представителя для анонимного автора, не только будет для него утрачен, но и, по сути, «перехвачен» другим субъектом (который, что нельзя исключать, может вообще оказаться в сговоре с ответчиком). Поэтому для наделения лица статусом истца по делу, возбужденному в интересах анонимного автора, суд первой инстанции должен установить как факт раскрытия автором своей личности и заявления им о своем авторстве, так и наличие (на момент предъявления иска) договорной связи между издателем, предъявившим такой иск, и самим предполагаемым автором. В спорных ситуациях вполне возможно и иное развитие событий: уже после раскрытия автором своей личности и допуска его к участию в деле в качестве истца может появиться иной субъект, который будет настаивать на своем авторстве. Возникает вопрос о допустимости обжалования определения, которым лицо было допущено к участию в деле в качестве истца <18>. Полагаем, что никакой необходимости в установлении возможности обжалования такого судебного акта нет: если это допустить, то получится, что суд проверочной инстанции разрешит вопрос об авторстве ранее, чем это будет сделано судом первой инстанции. Наиболее логичным видится использование здесь конструкции третьего лица, заявляющего самостоятельные требования относительно предмета спора: суд первой инстанции должен разъяснить субъекту, настаивающему на своем авторстве и ходатайствующему о привлечении его к участию в деле, что поскольку статус истца уже имеет иное лицо, то он вправе защищать свои права предъявлением самостоятельного иска (а это может быть сделано как путем возбуждения самостоятельного судебного дела, так и посредством вступления в уже возбужденное дело со статусом третьего лица, заявляющего самостоятельные требования относительно предмета спора). ——————————— <18> Имеется в виду отдельное от итогового судебного акта обжалование судебного определения.
Литература
1. СЗ РФ. 2008. N 31. Ст. 3748. 2. Пункт 11 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 июня 2006 г. N 15 «О вопросах, возникших у судов при рассмотрении гражданских дел, связанных с применением законодательства об авторском праве и смежных правах» // Российская газета. 2006. N 137. 28 июня. 3. Пункт 9 ч. 1 ст. 148 АПК РФ, абз. 8 ст. 222 ГПК РФ. 4. Пункт 11 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 июня 2006 г. N 15 «О вопросах, возникших у судов при рассмотрении гражданских дел, связанных с применением законодательства об авторском праве и смежных правах» // Российская газета. 2006. N 137. 28 июня. 5. Пункт 7 ч. 1 ст. 148 АПК РФ, абз. 4 ст. 222 ГПК РФ.
/»Арбитражный и гражданский процесс», 2013, N 11/
Как поступать, если автор пожелал раскрыть свою личность в суде проверочной инстанции? Здесь мы сталкиваемся вот с какой проблемой. Если суд вынес решение об удовлетворении иска, то это означает, что он пришел к выводу о нарушении прав некоторого (притом персонально неопределенного) субъекта, который опубликовал свое произведение. В целях обеспечения анонимности автора суд не устанавливал обстоятельств создания произведения конкретным субъектом — для вынесения законного и обоснованного судебного решения вполне достаточно того, что ответчик совершает действия, которые квалифицируются как нарушение авторских прав лица, которое ранее опубликовало произведение анонимно или под псевдонимом. Но что произойдет после того, как в судебном акте суда проверочной инстанции будет раскрыта личность автора? Если к разрешению этого вопроса подойти «технически», т. е. ограничиться только лишь фиксацией того факта, что некое лицо сделало заявление об авторстве, то создастся парадоксальная ситуация: апелляционный, кассационный или надзорный суд, по сути, без установления обстоятельств создания произведения науки, литературы или искусства творческим трудом наделит конкретного субъекта правами автора. А ведь это повлечет за собой последствия, связанные со вступлением судебного акта в законную силу (в т. ч. и преюдициальность факта авторства). Конечно, можно обратить внимание на то, что при полной апелляции суд вправе, исследовав новые доказательства, установить необходимое обстоятельство. Но даже если вменить именно этой инстанции в обязанность устанавливать факт создания произведения субъектом, заявившим о раскрытии личности, то все равно остаются сложности с иными проверочными инстанциями, поскольку как кассация, так и надзор явно не предназначены для реализации полноценной доказательственной процедуры. Раскрытие автором своей личности возможно и на стадии исполнительного производства. Понятно, что, хотя действующее процессуальное законодательство не содержит каких-либо норм, которые бы регламентировали процедуру персонификации действительного взыскателя, ничто не мешает нормативно установить, скажем, следующую последовательность: автор подает заявление о раскрытии своей личности в суд, выдавший исполнительный лист, суд назначает судебное заседание по вопросу о замене взыскания, в котором устанавливается факт раскрытия личности автором, после чего выносится судебное определение о замене взыскателя. Но и здесь остается нерешенным вышеозвученный вопрос: будет ли указанная персонификация означать, что теперь именно допущенное в качестве взыскателя лицо является автором? Раскрытие автором своей личности в суде проверочной инстанции и на стадии исполнительного производства имеет определенную схожесть с заменой истца (взыскателя), производимой по основаниям материального правопреемства. Действующее процессуальное законодательство (ч. 1 ст. 48 АПК РФ, ч. 1 ст. 44 ГПК РФ) исходит из допустимости допуска процессуального правопреемника на любой стадии арбитражного (гражданского) процесса. Почему же нельзя аналогичным образом подойти и к процедуре раскрытия автором своей личности? Полагаем, что параллели с процессуальным правопреемством в данном случае будут страдать одним изъяном: правопреемник истца (взыскателя) занимает место субъекта, являющегося кредитором в конкретном правоотношении; при этом данный факт уже установлен судом первой инстанции <1>, а проверочная инстанция проверяет лишь действительность основания перехода права к правопреемнику; в случае же раскрытия автором своей личности субъект, назвавший себя автором, не занимает место кредитора, при этом обстоятельства, связанные с созданием произведения науки, литературы или искусства творческим трудом конкретным субъектом, не входили в предмет доказывания при рассмотрении дела судом первой инстанции. ——————————— <1> Здесь нами рассматривается лишь случай, когда суд первой инстанции удовлетворил исковое требование.
Итак, имеются достаточные основания для того, чтобы применительно к случаям, когда суд первой инстанции удовлетворил исковые требования, заявленные в интересах анонимного автора, вообще не придавать какого-либо процессуально-правового значения факту раскрытия личности автора в судах проверочных инстанций, а также на стадии исполнительного производства <2>. Это, однако, отнюдь не означает, что схожим образом должны игнорироваться материально-правовые последствия такого раскрытия: сделанное в рамках судебной процедуры заявление о раскрытии автором своей личности и о своем авторстве в отношении конкретного произведения порождает ровно тот материально-правовой эффект, что и аналогичное заявление, сделанное вне рамок судебной процедуры <3>. Тем не менее, повторимся, для процессуальных правоотношений это не должно влечь никаких последствий. ——————————— <2> Конечно, на стадии исполнения судебного акта теоретически можно вменить суду в обязанность устанавливать, действительно ли творческим трудом лица, заявившего о раскрытии личности, создано произведение науки, литературы или искусства. Но это явно противоречит содержанию судебной деятельности в рамках исполнительного производства. Очевидно, что здесь имела бы место стадийная подмена — вопрос о принадлежности спорного права должен рассматриваться судом первой инстанции. <3> В частности, такое раскрытие приведет к прекращению отношений материально-правового представительства между автором и издателем.
Изменится ли предложенный нами подход, если суд первой инстанции вынес решение об отказе в удовлетворении иска? Здесь все зависит от того, допускаем ли мы, что суд проверочной инстанции способен установить такое фактическое обстоятельство, как наличие договорных отношений по поводу произведения между автором и издателем (законным представителем, который инициировал предъявление иска), или нет. Если процедура в суде проверочной инстанции исключает в принципе возможность установления новых фактов, то предложенный выше подход остается неизменным. Правда, здесь уже будет совсем другое обоснование (раз в иске было отказано, то лицо, получившее статус истца в проверочной инстанции, напрямую никакого позитивно-правового эффекта в виде распространения на себя правовых последствий «выгодного» судебного решения не получит). Во-первых, допуск в суде проверочной инстанции в качестве истца субъекта, в действительности автором не являющегося, предоставит широкое поле для злоупотреблений (например, лжеавтор и ответчик могут заключить мировое соглашение, что повлечет за собой отмену судебного решения об отказе в удовлетворении иска и, вполне возможно, затронет материально-правовые факты, связанные с авторством в отношении конкретного произведения). Во-вторых, при отказе в иске суд в решении мог установить факты, которые выгодны истцу. Понятно, что до тех пор, пока он не раскрыл свою личность, говорить о преюдициальном эффекте не приходится. Но если действительного автора просто опередил недобросовестный субъект, то, учитывая, что факт наличия договорной связи между ним и издателем не устанавливается, анонимный автор в итоге будет лишен возможности занять место истца в уже возникшем процессуальном правоотношении. Если же процедура в суде проверочной инстанции допускает возможность установления новых фактов, то нет никаких препятствий для разрешения таким судом вопроса о допуске субъекта, заявившего о раскрытии личности, к участию в деле в качестве истца. В этой ситуации установление факта наличия договорных отношений по поводу произведения между автором и издателем будет ограждать от возможных злоупотреблений со стороны лиц, намеренно пытающихся «вклиниться» в «чужое» процессуальное правоотношение. Наконец, отдельного рассмотрения требуют случаи, когда производство в суде первой инстанции завершилось без вынесения судебного решения (имеются в виду случаи оставления искового заявления без рассмотрения и прекращения производства по делу — главы 17, 18 АПК РФ, главы 18, 19 ГПК РФ). Здесь мы воспользуемся тем же инструментарием, что и для судебных решений. Первое, что надлежит выяснить, нет ли таких судебных определений, которые бы, подобно судебному решению об удовлетворении иска, при персонификации истца могли бы привести к выводу об авторстве в отношении конкретного произведения? Полагаем, что таким судебным актом может быть определение об утверждении мирового соглашения. Если условия такого соглашения предполагают признание ответчиком нарушений прав анонимного автора, то при наделении субъекта правами истца судом проверочной инстанции это приведет к логическому выводу о принадлежности спорного права именно ему. По этим соображениям следует прийти к выводу, что в случае, если в проверочной инстанции проверяется судебное определение об утверждении мирового соглашения, содержащего выводы о нарушении прав анонимного автора, заявление лицом о раскрытии личности и об авторстве в отношении произведения не должно являться основанием для наделения такого лица статусом истца. Остальные судебные определения, которыми исковое заявление оставляется без рассмотрения либо прекращается производство по делу, не предполагают фиксации факта нарушения прав анонимного автора, а потому персонификация истца в проверочной инстанции не повлечет вывода о принадлежности авторских прав именно ему. Соответственно, здесь необходимо использовать подходы, которые были сформулированы для случаев, когда суд первой инстанции отказал в удовлетворении иска. Итак, в случае, если в проверочной инстанции проверяется судебное определение, которым было завершено производство в суде первой инстанции (за исключением определения об утверждении мирового соглашения, содержащего выводы о нарушении прав анонимного автора), субъект, заявивший о раскрытии личности, привлекается к участию в деле в качестве истца при условии, что действующий процессуальный регламент суда проверочной инстанции позволяет установить такое фактическое обстоятельство, как наличие договорных отношений по поводу произведения между автором и издателем. Если же суд проверочной инстанции не наделен полномочием по установлению юридически значимых обстоятельств, то и допуск субъекта, заявившего о раскрытии личности, к участию в деле в качестве истца невозможен. Дополнительным аргументом в пользу того, что условием допуска субъекта, заявившего о раскрытии личности, к участию в деле в качестве истца должно быть установление договорных отношений между ним и законным представителем, является то, что при ином подходе недобросовестное лицо получило бы возможность неосновательно обогатиться за счет возврата государственной пошлины <4>. ——————————— <4> Подпунктом 3 п. 1 ст. 333.40 Налогового кодекса Российской Федерации (Собрание законодательства Российской Федерации. 2000. 7 августа. N 32. Ст. 3340) предусмотрено, что уплаченная государственная пошлина подлежит возврату в случае прекращения производства по делу или оставления заявления без рассмотрения судом общей юрисдикции или арбитражным судом. Соответственно, если, к примеру, судебное определение, которым завершено производство в суде первой инстанции, обжаловано в суд апелляционной инстанции, то после персонификации истца этим судом и вступления в законную силу обжалуемого определения право требовать возврата уплаченной государственной пошлины будет принадлежать именно лицу, недобросовестно заявившему о раскрытии личности.
Теперь необходимо обратиться к случаю, когда раскрытие автором своей личности и заявление им о своем авторстве происходит вне рамок рассмотрения судебного дела, возбужденного в интересах анонимного автора. Здесь возникает целый ряд вопросов. Главный, конечно же, состоит в том, следует ли такому раскрытию придавать процессуально-правовое значение? Если да, то с какого момента (ведь информация о раскрытии может быть доведена до суда с опозданием)? Каковы последствия, если все-таки эта информация до суда доведена не была? Выше мы уже обратили внимание на то, что если эта информация не будет доведена до суда участниками судебного производства, то складывается ситуация, при которой законный представитель де-юре уже таковым не является, но при этом продолжает совершать юридически значимые действия от имени автора, а суд, принимая процессуальные акты, на них основывается. Может ли впоследствии автор требовать дезавуирования правовых последствий, возникших из таких судебных актов? Итак, начнем с того, что само по себе раскрытие личности и заявление об авторстве никоим образом не легитимируют лицо, заявившее об этом, в качестве действительного автора. Для судебной фиксации того, что определенное лицо является автором, необходимо установление факта создания им произведения науки, литературы или искусства его творческим трудом (ст. 1257 ГК РФ). Поэтому такое заявление следует рассматривать исключительно в контексте притязания определенного лица считаться автором и быть персонифицированным в рамках уже возбужденного дела в качестве истца. Момент, с которого считалось бы, что лицо раскрыло личность, можно (для целей процессуально-правовых) устанавливать по-разному. Во-первых, этот момент может совпадать с фактическим раскрытием личности. Однако, как указывалось выше, вполне может существовать временной разрыв между раскрытием личности и доведением этой информации до суда. Ставить стабильность судебной процедуры в зависимость от того, что кто-либо своей волей может делегитимировать ранее совершенные процессуальные действия (а именно это произойдет в отношении действий, совершенных издателем как законным представителем, если факт раскрытия личности автором выявится с некоторым опозданием), вряд ли разумно. Более того, очевидно, что это могло бы породить возможность для злоупотреблений со стороны анонимных авторов (например, уже после совершения законным представителем какого-либо действия автор обращается к суду, утверждая, что ранее он уже раскрыл свою личность во внесудебном порядке). Наконец, у автора появляется весьма сильный аргумент для отмены судебного решения: доказав, что на момент производства в суде первой инстанции его личность уже была раскрыта, он получает возможность ссылаться на то, что не был надлежащим образом извещен о времени и месте судебного заседания. Во-вторых, момент раскрытия можно определять по дате, когда суду стало известно об этом. При таком подходе устраняется возможная почва для злоупотреблений со стороны анонимного автора, последствия совершенных законным представителем автора процессуальных действий становятся менее уязвимыми, суд имеет возможность известить истца о времени и месте судебного заседания. Однако смоделируем следующую ситуацию. Предположим, что информацию о раскрытии личности автора доводит до суда ответчик, а издатель возражает, настаивая на том, что лицо, сделавшее такое заявление, автором не является, поскольку авторский договор заключен с иным субъектом. Выше мы уже указали, что в целях исключения возможных злоупотреблений для наделения лица статусом истца по делу, возбужденному в интересах анонимного автора, суд первой инстанции должен установить как факт раскрытия автором своей личности и заявления им о своем авторстве, так и наличие (на момент предъявления иска) договорной связи между издателем, предъявившим такой иск, и самим предполагаемым автором. В итоге издателю, чтобы опровергнуть утверждение ответчика о раскрытии личности автора, потребуется представить авторский договор. Очевидно, что тем самым мы предоставили бы ответчику очень простой и действенный инструментарий деперсонификации автора: без каких-либо последствий можно заявлять о якобы имевшем место раскрытии, в силу чего противная сторона просто вынуждена будет (под угрозой появления в процессе на месте истца лжеавтора) приобщать к материалам судебного дела авторский договор, тем самым раскрывая личность автора. Таким образом, оба из возможных вариантов определения момента раскрытия личности страдают довольно существенными пороками. Полагаем, что для целей процессуально-правовых следует вообще пренебречь фактом внесудебного раскрытия автором своей личности и заявления им о своем авторстве. Иначе говоря, если автор желает, чтобы раскрытие личности повлекло процессуально-правовые последствия для судебного дела, возбужденного в его интересах, он должен сделать об этом соответствующее заявление именно в рамках судебной процедуры. Поскольку персонификация истца предполагает установление личности, такое заявление должно делаться в судебном заседании (во избежание злоупотреблений суд должен проверить личность предполагаемого автора). Еще один вопрос, который затрагивает анонимность автора в цивилистическом процессе, возникает в связи со ссылкой ответчика на то, что между ним и третьими лицами имеются договорные отношения по поводу использования произведения. Вряд ли будет верным принципиальный запрет на подобную ссылку — факт наличия правового основания для использования произведения ответчиком, безусловно, должен быть учтен при разрешении спора; сама по себе анонимность истца не должна препятствовать ответчику обосновывать правомерность совершенных им действий. Но какие процессуально-правовые последствия должно это повлечь? Первое, что представляется наиболее очевидным, это привлечение лица, с которым ответчик заключил договор по поводу использования произведения, к участию в деле в качестве третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований относительно предмета спора, на стороне ответчика (судебное решение может определенным образом повлиять на договорную связь ответчика и его контрагента). При этом понятно, что появление нового субъекта в процессе никак не влияет на возможность истца сохранять свою анонимность. Второе последствие состоит в том, что само по себе указание ответчика на конкретное лицо, которое наделило его определенными правами в отношении произведения, предполагает наличие взаимоисключающих утверждений: законный представитель, обосновывая иск, ссылается на авторство анонимного истца, а ответчик, напротив, на принадлежность авторских прав некоему иному субъекту (возможен, правда, и еще один вариант, когда ответчик ссылается на передачу ему прав именно от анонимного автора). Может ли в этой ситуации суд вообще не исследовать вопрос о том, кто, собственно, из двух лиц действительно является автором <5>? Достаточно ли, скажем, факта приоритетного опубликования произведения анонимным автором? ——————————— <5> Повторимся: изначально мы допустили, что заявляемое в пользу анонимного автора материально-правовое требование по своей природе должно допускать такое судебное решение, для которого персонификации кредитора (субъекта, требующего защиты его охраняемого законом интереса) не требуется.
Понятно, что при рассмотрении спора возможны самые разные фактические ситуации, определяемые не только вышеупомянутой ссылкой ответчика, но и правовой и фактической позицией третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований относительно предмета спора, на стороне ответчика. Например, указанный субъект может утверждать, что: — анонимный автор нарушил его авторские права, опубликовав произведение; — произведение создано им совместно с анонимным автором; — анонимный автор на законных основаниях передал ему права, связанные с использованием произведения, а он, в свою очередь, передал их ответчику. Во всех этих случаях суд для вынесения законного и обоснованного решения должен установить обстоятельства, так или иначе затрагивающие личность действительного автора. Конечно, нельзя исключать, что, исходя из специального правила о распределении бремени доказывания, установленного ст. 1257 ГК РФ («лицо, указанное в качестве автора на оригинале или экземпляре произведения, считается его автором, если не доказано иное»), анонимному автору не понадобится обосновывать факт создания произведения его творческим трудом. Но это один из вариантов развития событий; вполне допустим и менее выгодный анонимному автору сценарий: третье лицо, не заявляющее самостоятельных требований относительно предмета спора, на стороне ответчика представит «доказательства иного», и вот тогда у анонимного автора не останется выбора, кроме как, раскрыв свою личность, сослаться на доказательства, легитимирующие его как действительного автора. Итак, независимо от того, что изначально заявленное в пользу анонимного автора материально-правовое требование по своей природе допускало вынесение такого судебного решения, для которого персонификации кредитора (субъекта, требующего защиты его охраняемого законом интереса) не требуется, ссылка ответчика на наличие у него с третьими лицами договорных отношений по поводу использования произведения может привести к такой корректировке предмета доказывания, которая (с учетом правил о распределении бремени доказывания) повлечет для истца необходимость использования доказательств, так или иначе раскрывающих его личность. Понятно, что анонимный автор сам принимает решение, представлять такие доказательства или нет, но здесь ситуация для него может быть весьма критичной: не исключено, что в мотивировочной части судебного решения суд как раз сошлется на принадлежность спорного права третьему лицу и в итоге откажет в удовлетворении иска, предъявленного в интересах анонимного автора. Далее необходимо обратиться к возможности сохранения анонимности автора при разрешении вопроса о судебных расходах, их взыскании, а также при разрешении вопроса о предоставлении обеспечения возможных для ответчика убытков, причиненных обеспечительными мерами. Если иск, предъявленный в интересах анонимного автора, удовлетворен полностью или в части, то никаких сложностей в процедуре взыскания судебных расходов не возникает — издатель для целей сохранения анонимности будет взыскателем не только в отношении материально-правового требования, но и применительно к судебным расходам. Правда, для определения размера понесенных судебных расходов в части оплаты услуг представителя потребуется договор, а также первичная документация, подтверждающая произведенные судебному представителю выплаты. Причем, заметим, возможен вариант, при котором судебное представительство осуществлял не только издатель <6>, но и договорный представитель. Представление в материалы судебного дела договора и иных связанных с ним документов, очевидно, могло бы раскрыть личность автора. И здесь возможно несколько подходов. ——————————— <6> То, что издатель является представителем в силу закона, не снимает вопроса о разумности фактически понесенных судебных расходов. Понятно, что и договор, и документы, подтверждающие оплату, будут являться относимыми доказательствами при вынесении судебного акта по вопросу о судебных расходах.
Первый состоит в следующем: сам анонимный автор должен выбрать, что для него более ценно — представить документы, раскрывающие его личность (что, соответственно, может положительным образом повлиять на доказывание разумности расходов на оплату услуг представителя), либо ограничиться такими доказательствами, которые сохраняют анонимность (но, возможно, будут недостаточны для обоснования размера указанных расходов). Второй подход предполагает специальное процессуальное правило для возмещения расходов на оплату услуг представителя, понесенных анонимным автором: законодатель мог бы прямо установить, что для этого случая размер расходов определяется исключительно на основе цен, сложившихся на рынке юридических услуг по аналогичным судебным делам. Тогда предмет доказывания включал бы в себя факты, никоим образом с личностью автора не связанные. Смысл третьего подхода состоит в том, что доказывание разумности расходов на оплату услуг представителя происходит по общим правилам, однако со стороны истца допускается представление таких письменных доказательств, в которых удалена информация, индивидуализирующая анонимного автора. Каждый из трех подходов мог бы быть реализован в действующем процессуальном законодательстве, на наш взгляд, какие-то принципиальные возражения не могут быть противопоставлены ни одному из них. В то же время более предпочтительным нам представляется введение правила об определении размера расходов на оплату услуг представителя на основе цен, сложившихся на рынке юридических услуг по аналогичным судебным делам. Это позволит избежать дилеммы для анонимных авторов по вопросу о том, что для них более ценно (получить возмещение или сохранить анонимность), и в то же время исключит чисто практические проблемы, связанные с исследованием и оценкой письменных доказательств, содержащих удаленную информацию. Теперь рассмотрим противоположную ситуацию — когда в иске анонимного автора было отказано. Право на возмещение судебных издержек здесь уже принадлежит процессуальному оппоненту (ответчику). Может ли издатель занять место должника в обязательстве по возмещению судебных издержек? Отрицательный ответ очевиден, поскольку само обязательство по возмещению судебных издержек возникает между спорящими субъектами. Их представители, будучи наделенными полномочиями по получению имущества, стороной в таком обязательстве не становятся. Соответственно, логически мы подходим к необходимости раскрытия личности анонимного автора — иначе как можно принудительно взыскать с него денежные средства? Но здесь мы бы обратили внимание на два момента. Первый — чисто технический. Как заставить автора раскрыть свою личность, если сам он этого не желает? Второй — уже более сущностный: а возможно ли без нарушения имущественных интересов ответчика соблюсти частноправовой интерес автора к сохранению анонимности? В принципе не вызывает сомнений, что вполне возможна ситуация, когда анонимный автор, даже несмотря на принятое не в его пользу судебное решение, не имеет намерения раскрывать свою личность. Например, в иске отказано в связи с пропуском исковой давности, здесь вполне возможно, что никто из лиц, участвующих в деле, не ставит под сомнение авторство истца; соответственно, последний совсем не утратил интерес к сохранению анонимности. Или, скажем, анонимный автор считает принятый судебный акт незаконным и необоснованным — несмотря на отказ в удовлетворении исковых требований, для него очевидно свое авторство, и потому стремление сохранить анонимность тоже вполне понятно. Собственно, какими бы ни были побудительные мотивы к нежеланию раскрыть свою личность, анонимный автор формально недосягаем для суда — никакой информации о нем нет. Законодатель мог бы установить обязанность анонимного автора раскрыть свою личность для случаев взыскания с истца судебных издержек, и суд тогда вправе был бы потребовать исполнения такой обязанности, но кому должно быть адресовано такое требование? Единственное связующее с автором звено — издатель его произведения, имеющий в деле статус законного представителя истца. Суд вправе затребовать у него авторский договор, но не исключено, что издатель под каким-либо предлогом такой договор не представит. Более того, вполне возможна ситуация, когда письменный договор между издателем и автором отсутствует, здесь тогда в принципе невозможно выполнить требование суда. Заставить издателя в судебном заседании назвать имя автора тоже нельзя — диспозитивное начало позволяет законному представителю уклониться от дачи таких объяснений, которые противоречат интересам его доверителя. А что делать, если издатель назвал имя несуществующего лица? Теперь попробуем отыскать механизмы, которые и обеспечили бы интерес ответчика к получению понесенных им судебных издержек, и по возможности оградили бы автора от необходимости раскрывать свою личность на стадии исполнения судебного акта. Во-первых, при добровольном исполнении возложенной судом обязанности ответчик не должен иметь возможности уклониться от принятия исполнения, произведенного законным представителем анонимного истца (такое исполнение должно расцениваться как произведенное самим истцом). Во-вторых, для случаев принудительного исполнения действенным способом обеспечить имущественный интерес ответчика могла бы стать банковская гарантия. Здесь, правда, есть определенные сложности. Первая касается момента, к которому банковская гарантия должна быть представлена. Дело в том, что после возбуждения судебного дела никаких реальных механизмов заставить анонимного истца (его законного представителя) исполнить обязанность по представлению гарантии нет: формально ее отсутствие не препятствует рассмотрению дела; использование институтов приостановления производства по делу, а уж тем более оставления искового заявления без рассмотрения в качестве процессуальной санкции было бы явно неоправданным (в т. ч. и по отношению к ответчику, который может не менее истца быть заинтересован в разрешении дела по существу). Получается, что реально работающим механизм банковской гарантии будет только в случае, если ее представление будет условием принятия искового заявления к производству. Это, безусловно, определенным образом затруднит доступ к судебной защите (за выдачу банковской гарантии анонимный автор обязан будет уплатить банку, иному кредитному учреждению или страховой организации вознаграждение — п. 1 ст. 369 ГК РФ). Но здесь мы должны исходить из того, что возложение на анонимного автора дополнительных расходов вызвано исключительно его стремлением не раскрывать свою личность; в конце концов, если нет иных способов обеспечить баланс интересов истца и ответчика, то именно автор должен нести дополнительные расходы. Вторая сложность касается суммы, на которую должна быть выдана банковская гарантия (ст. 368, п. 1 ст. 377 ГК РФ). Понятно, что к моменту предъявления иска совершенно невозможно даже примерно спрогнозировать общий размер судебных издержек, которые будут взысканы с истца в случае отказа в удовлетворении иска. Даже если бы удалось отыскать механизм, который заставил бы анонимного автора представить банковскую гарантию к моменту вынесения итогового судебного акта, то и в этом случае, учитывая, что расходы на оплату услуг представителя в силу дискреционных полномочий суда <7> неизвестны вплоть до завершения рассмотрения дела, никакой ясности с точной суммой возмещений нет. Поэтому единственно возможным выходом нам видится определение в законе заранее установленной (фиксированной) суммы, на которую должна быть выдана банковская гарантия. Конечно, это не самое оптимальное решение: с одной стороны, эта сумма не должна быть чрезмерно большой (это напрямую влияет на размер вознаграждения, уплачиваемого за выдачу банковской гарантии), с другой стороны, эта сумма должна быть весьма значительна, поскольку судебные издержки по конкретному делу могут быть довольно велики. ——————————— <7> См. ч. 2 ст. 110 АПК РФ, ч. 1 ст. 100 ГПК РФ.
Здесь же попутно заметим, что в гражданском процессе ответчик вправе, помимо судебных издержек, требовать также взыскания компенсации за потерю времени (ст. 99 ГПК РФ). По логике банковская гарантия должна охватывать возможность взыскания и этой денежной суммы. Поэтому в гражданском процессе банковская гарантия, предоставляемая при возбуждении производства по иску анонимного автора, должна обеспечивать не только обязательство по возмещению возможных судебных издержек, но и обязательство по уплате компенсации за потерю времени. В случае если законный представитель истца обращается за принятием мер по обеспечению иска, логичным будет потребовать также от анонимного автора и обеспечения возможных убытков ответчика <8>. Действующие процессуальные нормы (ч. 1 ст. 94 АПК РФ, ст. 146 ГПК РФ) относят разрешение вопроса о встречном обеспечении (обеспечении возможных для ответчика убытков) к дискреционным полномочиям суда. Для ситуации с иском анонимного автора это неприемлемо: если мы допускаем, что личность анонимного автора так и не будет раскрыта, интерес ответчика к возмещению убытков должен гарантироваться императивно. ——————————— <8> На случай, если в иске анонимному автору будет отказано.
Как видим, для анонимного автора судебная процедура может стать достаточно затратной. Можно ли найти какую-то альтернативу предоставлению банковской гарантии и обязательному обеспечению возможных убытков, причиненных обеспечительными мерами? Здесь мы предложили бы институт закрытого судебного раскрытия личности. Сущность его состоит в том, что личность истца раскрывается только для суда и лишь исключительно для целей получения информации о субъекте. Такая информация необходима на случай, если при взыскании с него каких-либо имущественных возмещений (судебных издержек, компенсации за потерю времени и т. д.) в сроки, установленные для добровольного исполнения, ответчику как взыскателю не будет произведено исполнение. Процедурно такое раскрытие личности должно проводиться в закрытом судебном заседании в отсутствии иных лиц, участвующих в деле. Информация о субъекте должна фиксироваться вне материалов судебного дела (иначе пришлось бы ограничивать лиц, участвующих в деле, в праве знакомиться с материалами дела). Понятно, что никто, кроме суда, доступ к этой информации иметь не должен. Основанием для раскрытия такой информации будет являться обращение судебного пристава-исполнителя или взыскателя в исполнительном производстве. Повторимся: предлагаемая процедура рассматривается нами именно как альтернатива предоставлению банковской гарантии и обязательному обеспечению возможных убытков от принятых обеспечительных мер. Очевидно, что право выбора здесь должно принадлежать истцу. Реализовано это право должно быть на стадии возбуждения производства: истец либо предоставляет банковскую гарантию, либо заявляет ходатайство о проведении процедуры закрытого судебного раскрытия личности (в противном случае исковое заявление оставляется без движения). Если же речь идет об обеспечении возможных убытков от принятых обеспечительных мер, то банковская гарантия прилагается или указанное ходатайство заявляется одновременно с обеспечительным ходатайством (соответственно, невыполнение этого требования должно влечь отказ в принятии обеспечительных мер). Конечно, предлагаемые нами механизмы не являются абсолютно совершенными. Какой бы ни была сумма банковской гарантии, обязательно будут случаи, когда она не покроет судебные издержки (не компенсирует потерю времени) в полном объеме. Это же относится и к обеспечению возможных для ответчика убытков. Проблематично будет защитить интерес взыскателя, если сама банковская гарантия окажется недействительной, или если, к примеру, у банка, ее выдавшего, будет отозвана лицензия. Во всех этих случаях личность истца для ответчика неизвестна и что-то взыскать непосредственно с него практически будет невозможно. Но справедливости ради отметим, что и при персонификации субъекта нет никакой гарантии, что у него окажется достаточно имущества, на которое может быть обращено взыскание. Еще одна проблема связана с исполнением обязанности уплатить государственную пошлину в случаях, когда предоставлялась отсрочка (рассрочка) в ее уплате, а впоследствии в иске анонимному автору было отказано. Здесь уже может пострадать фискальный интерес — при неизвестности истца принудительное взыскание будет крайне затруднено. Полагаем, что можно подойти радикально: исходя из того, что анонимный истец должен нести все расходы, связанные с минимизацией рисков, вызываемых сокрытием личности, можно запретить применение института отсрочки (рассрочки) в уплате государственной пошлины в отношении исков, предъявленных в интересах анонимного автора. В то же время ничто не мешает законодателю пойти и по другому пути, воспользовавшись описанным выше институтом закрытого судебного раскрытия личности: так, можно установить, что закрытое судебное раскрытие личности анонимного автора является обязательным условием предоставления отсрочки (рассрочки). Понятно, что это некоторым образом утяжелит процедуру возбуждения судебного дела: суд вынужден будет совершать процессуальное действие (проводить закрытое судебное заседание по вопросу раскрытия личности) еще до принятия искового заявления к производству. Однако очевидно и другое: дела по искам, предъявленным в интересах анонимных авторов, отнюдь не самая распространенная категория дел искового производства, поэтому для судов такое усложнение процедуры возбуждения не повлечет существенного увеличения нагрузки. Нами рассмотрены лишь некоторые вопросы, возникающие в связи с использованием инструментов судебной защиты прав анонимного автора. Безусловно, за рамками исследования остался еще целый ряд проблем. Однако каким бы ни было их разрешение, даже если выяснится, что анонимность истца в принципе не может быть сохранена при реализации определенных процессуальных институтов, все равно такие работы необходимы: выводы, касающиеся защиты прав анонимного автора, на самом деле затрагивают более общую проблему — проблему защиты прав неперсонифицированных субъектов. Процессуальная наука должна выработать необходимый инструментарий, обратившись к созданию специальных механизмов, которые позволяли бы эффективно защищать права таких субъектов. Либо при наличии сущностных противоречий определить те границы, за которыми в принципе судебная защита невозможна, что, в свою очередь, даст повод к корректировке материально-правовых норм.
Литература
1. Налоговый кодекс Российской Федерации, подп. 3 п. 1 ст. 333.40 // Собрание законодательства Российской Федерации. 2000. N 32. Ст. 3340. 2. Часть 2 ст. 110 Арбитражного процессуального кодекса, ч. 1 ст. 100 Гражданско-процессуального кодекса.
