(Данилова Н. Ю., Головизнина М. В., Лихтенштейн А. В.) («Вопросы ювенальной юстиции», 2006, N 2)
ИСТОРИЯ ЭКСПЕРИМЕНТА: ОПЫТ СОЗДАНИЯ ЭЛЕМЕНТОВ ЮВЕНАЛЬНОЙ ЮСТИЦИИ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ <*>
Н. Ю. ДАНИЛОВА, М. В. ГОЛОВИЗНИНА, А. В. ЛИХТЕНШТЕЙН
——————————— <*> История эксперимента: опыт создания элементов ювенальной юстиции в Санкт-Петербурге // Обучение социальных работников, занятых в ювенальной юстиции. Материалы курса. Серия «Права человека». СПб.: Составитель — Санкт-Петербургская общественная правозащитная организация «Гражданский контроль». 2003. С. 11 — 28.
Введение
Данная работа является частью проводимого в настоящее время исследования, посвященного изучению опыта становления ювенальной юстиции в Санкт-Петербурге и функционирования системы профилактики правонарушений несовершеннолетних <*>. Естественно, в рамках небольшой статьи охватить все аспекты этого сложного процесса вряд ли возможно. Поэтому мы решили сосредоточиться на тех вопросах, которые представляются наиболее важными с «практической» точки зрения. Как происходило внедрение различных элементов системы ювенального правосудия в Санкт-Петербурге? Кто были главными участниками эксперимента? С какими трудностями столкнулись организаторы и какие были найдены пути для их преодоления? Наконец, как можно оценить результаты проекта? ——————————— <*> Грант N 00-62733-GSS Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. МакАртуров.
Нам кажется, что систематическое описание и анализ накопленного опыта представляют значительный интерес для тех, кто непосредственно работает с несовершеннолетними правонарушителями и (в силу понятных обстоятельств) лишен возможности посмотреть на происходившее «со стороны». Именно здесь взгляд независимого исследователя мог бы стать тем связующим звеном, которое помогло бы активизировать взаимодействие между различными субъектами профилактики, на отсутствие которого так часто сетуют эксперты. Вместе с тем подобная задача представляется чрезвычайно важной и с теоретической точки зрения. Реконструируя логику эксперимента, исследователь получает возможность сопоставить петербургский опыт становления ювенальной юстиции с теми моделями и практиками правосудия в отношении несовершеннолетних, которые сложились в других странах, выявить специфику российских условий, учесть возникшие проблемы в ходе дальнейшего реформирования системы правосудия и профилактики. Таким образом, задача настоящей работы состоит в том, чтобы обратиться к истории эксперимента по созданию элементов ювенальной юстиции в Санкт-Петербурге и попытаться представить этот опыт как процесс эволюции подходов к пониманию ювенальной юстиции и как следствие — изменению схем и практик взаимодействия субъектов профилактики правонарушений несовершеннолетних. Очевидно, любое обобщение многообразного опыта приведет к потере информации и упрощению, и тем более это будет справедливо для такой далекой от институционализации сферы, как ювенальная юстиция. Однако мы полагаем, что понять логику развития эксперимента, логику трансформации складывающихся моделей и практик в сфере ювенального правосудия оказывается ничуть не менее важным, чем исследование тонкостей и деталей самого процесса. В ходе работы над статьей были использованы материалы более чем 20 интервью с представителями системы правосудия и профилактики Санкт-Петербурга: судьями, инспекторами ПДН, членами КДН, социальными работниками. Неоценимую роль в работе над статьей сыграли личные встречи и дискуссии с экспертами в области ювенальной юстиции, что стало возможным благодаря усилиям общественной правозащитной организации «Гражданский контроль».
Ювенальная юстиция в России: специфика сложившейся ситуации
Наверное, никого не нужно убеждать в необходимости создания ювенальной юстиции в России. Эти требования стали общим местом в отечественной публицистике. Тем не менее, несмотря на признаваемую всеми необходимость изменения системы правосудия в отношении несовершеннолетних, государство так и не предприняло сколько-нибудь значимых шагов по изменению сложившейся ситуации. Проект закона о ювенальной юстиции, вызвавший в своей время острую дискуссию, до сих пор так и не принят Государственной Думой, и каких-либо дальнейших шагов в направлении реформирования законодательства в области правосудия в отношении несовершеннолетних пока ждать не приходится <*>. ——————————— <*> Законопроект о ювенальной юстиции, разработанный в рамках президентской программы реализации судебной реформы в Российской Федерации Э. Б. Мельниковой и Г. Н. Ветровой, вообще не был представлен на рассмотрение законодателям. См.: Мельникова Э., Ветрова Г. Российская модель ювенальной юстиции (теоретическая модель) // Правозащитник. 1996. N 1. С. 22 — 41; Мельникова Э. Ювенальная юстиция: проблемы уголовного права, уголовного процесса и криминологии. М.: Дело, 2001. С. 112 — 117.
Отсутствие должного внимания российских чиновников к данной проблеме резко контрастирует с провозглашенными Россией обязательствами перед международным сообществом. Вступив в Совет Европы, Российская Федерация включилась в процесс унификации правовых систем, следствием чего стало приведение российского законодательства в соответствие с международными правовыми актами, в том числе и в области правосудия в отношении несовершеннолетних. Впервые в статье 15 Конституции Российской Федерации введено положение, согласно которому устанавливается приоритет общепризнанных принципов и норм международного права в правовой системе России <*>. Так, например, Пекинские правила содержат положения, касающиеся проблем реагирования государства на правонарушение несовершеннолетнего в виде наказания или иных принудительных мер воздействия, концепции судебной защиты прав и законных интересов подростка, оказавшегося на орбите уголовного права, необходимости создания достойных условий жизни и воспитания молодежи, что рассматривается как важнейшее средство ранней превенции преступности несовершеннолетних. Приоритет этих положений дает возможность применения российскими судами норм международного права в отношении несовершеннолетних, совершивших противоправные действия, что в целом нужно рассматривать как благоприятный фактор дальнейшей работы на пути создания ювенальной юстиции в России. Тем не менее фактическое положение дел говорит о том, что данные международные нормы сохраняют свое значение в России пока только на бумаге. ——————————— <*> Речь идет о Минимальных стандартных правилах ООН, касающихся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних (Пекинские правила) от 29 ноября 1985 г.; Конвенции о правах ребенка, принятой 44-й сессией Генеральной Ассамблеи ООН в 1989 г.; Руководящих принципах ООН для предупреждения преступности среди несовершеннолетних (Эр-Риядские руководящие принципы) от 1 декабря 1990 г.; Правилах ООН, касающихся защиты несовершеннолетних, лишенных свободы, от 14 декабря 1990 г.
Подобное правовое несоответствие, а также отсутствие в России политической воли для проведения целенаправленной программы создания ювенальной юстиции негативно сказываются на положении несовершеннолетних. Об этом красноречиво говорят цифры <*> (смотрите таблицу): ——————————— <*> Источник данных: Тюремное население России за последние 10 лет. М.: Центр содействия реформе уголовного правосудия, 2003.
Численность заключенных в учреждениях ГУИН МЮ РФ в 1993 — 2003 гг.
Годы: 1993 1995 1997 1999 2001 2003
Кол-во несоверш. закл., тыс. 32,1 36,6 38,2 34 30 19 чел. (СИЗО + ВК)
% несовершен. закл. от общего 4,3 3,9 3,6 3,4 3,2 2,2 кол-ва закл.
Наверное, неудивительно, что в отсутствие целенаправленной программы государственной поддержки инициатива по изменению положения несовершеннолетних правонарушителей и внедрению элементов ювенальной юстиции переходит в руки региональных властей, различных общественных организаций и международных фондов. Так, например, в Санкт-Петербурге начало реформирование системы правосудия в отношении несовершеннолетних было положено благодаря деятельности Детского Фонда ООН (ЮНИСЕФ), Программы развития ООН (ПРООН) при поддержке Правительства Франции в 1999 г. Именно тогда совместно с Городским судом была начата работа по созданию элементов ювенальной юстиции в Санкт-Петербурге.
История эксперимента в Санкт-Петербурге
Этап I. Приближаясь к французской модели
Организаторы эксперимента сами указывали на то, что реформирование системы правосудия задумывалось по французской модели <*>. Ее особенность заключается в том, что судья является центральным и важнейшим звеном профилактической работы с подростком, и одновременно представителем официального правосудия, решающего дальнейшую судьбу ребенка. Причем судья занимается не только правонарушителями, но и детьми, попавшими в социально опасные ситуации еще до совершения противоправного деяния. Как отмечают исследователи <**>, большая часть всей работы судьи проходит не в зале суда, а в его <***> кабинете. Именно там судья пытается наладить контакт с ребенком, а потом совместно с ним ищет пути выхода из сложившейся ситуации, прибегая к помощи различных социальных служб. К формальной судебной процедуре судья прибегает исключительно редко — только в самых крайних случаях, когда все иные возможности помочь исчерпаны. ——————————— <*> Будет ли в России ювенальная юстиция // Русская мысль. 2000. 26 окт. См. также: Шилов Н. К., Урбанович О. И., Егорычева С. Л., Смирнова В. Е. Ювенальная юстиция: проблемы и перспективы // Социальная ситуация в современном российском обществе и проблемы профилактики правонарушений несовершеннолетних: Сб. статей / Под ред. Е. А. Вороновой, С. А. Васильевой. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2002. С. 160. Международная программа «Уличные дети Санкт-Петербурга: от эксплуатации к образованию». Вып. 4. С. 122 — 131. <**> См.: Хаклер Дж. Принимая драму за реальность во французском ювенальном суде // Правосудие по делам несовершеннолетних. Мировая мозаика и перспективы в России / Под редакцией М. Г. Флямера. В 2 кн. Кн. II. М.: МОО Центр «Судебно-правовая реформа», 2000. С. 72 — 89; Хамфрис Н. Воспитательный аспект кабинетного правосудия во Франции // Там же. С. 90 — 102. <***> Во Франции практически все судьи по делам несовершеннолетних — женщины.
Важным аспектом французской системы является то, что судья «ведет» подростка с самого первого случая возникновения сложной ситуации. Поэтому судья всегда хорошо знаком с историей подростка и его семьи и знает больше, чем кто-либо другой, как можно помочь данной семье или подростку в трудной ситуации. При такой системе судья совмещает функции и «официального правосудия», и социального работника. Дети видят в судье не источник угрозы, а союзника и помощника. Не случайно при совершении проступка ребенок бежит к «своему судье», потому что знает, что только в тесном взаимодействии с ним может быть найдено решение проблемы. Это не означает, что французские судьи никогда не наказывают правонарушителей, но машина «формального судопроизводства» запускается крайне редко. Более эффективными оказываются способы профилактического воздействия на ребенка, которыми располагает судья, и французская ювенальная юстиция дает судьям большую свободу в их выборе. На момент начала эксперимента французская модель, по мнению организаторов, оказывалась наиболее подходящей для российских условий. Благоприятные предпосылки для этого усматривались прежде всего в возможности специализации судей по делам несовершеннолетних. Еще в 1964 г. Пленум Верховного Суда СССР принял постановление, где было указано на необходимость специализации судей, рассматривающих дела несовершеннолетних. И хотя специальные ювенальные суды в то время так и не появились, сама эта возможность была важна для переосмысления уголовных дел подростков как особой категории. 14 февраля 2000 г. было принято Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной практике по делам несовершеннолетних», где необходимость специализации судей была заявлена повторно: «Специализация судей по делам несовершеннолетних предусматривает необходимость обеспечения их профессиональной компетенции путем обучения и повышения квалификации по вопросам не только права, но и педагогики, социологии, психологии». Именно к этому документу апеллировали организаторы, обосновывая легитимный характер эксперимента и его соответствие российскому законодательству. Пилотный проект «Поддержка осуществления правосудия в отношении несовершеннолетних» был начат в феврале 1999 г. Инициатива его проведения принадлежала Санкт-Петербургскому городскому суду в лице председателя коллегии судей по делам несовершеннолетних Николая Кирилловича Шилова, который впоследствии и возглавил проект. Финансовая поддержка была предоставлена рядом международных гуманитарных организаций и правительственных фондов, таких, как Детский фонд ООН (ЮНИСЕФ), Программа развития ООН в РФ (ПРООН), Программа поддержки правительства Франции и Программа правительства Швеции. Сама возможность реализации проекта была обусловлена уникальным совпадением интересов российской стороны и международных организаций в реформировании сферы правосудия в отношении несовершеннолетних в России. Как отмечает координатор пилотного проекта, сотрудник фонда ЮНИСЕФ Р. Иванян, «деятельность международной организации в любой стране носит помогающий и сотрудничающий характер. Но эта помощь должна быть осознана, востребована, запрошена, правильно воспринята и использована принимающей стороной» <*>. В Санкт-Петербурге заинтересованность представителей системы правосудия в создании ювенальной юстиции позволила получить финансовую поддержку для реализации проекта и во многом способствовала положительному восприятию реформы общественностью. ——————————— <*> Иванян Р. Права ребенка — декларации и реальность // Защита прав человека в Российской Федерации. Сборник работ стипендиатов Второго конкурса Г. Старовойтовой. СПб.: Изд-во «Петрополис», 2001. С. 90 — 101.
Перед началом реализации проекта сотрудниками Фонда ЮНИСЕФ, ставшего первым финансовым спонсором проекта, и французскими экспертами были организованы многочисленные встречи с властями города, сотрудниками правоохранительных и судебных органов. Так, например, незадолго до начала проекта был проведен пятидневный обучающий семинар для его будущих участников: судей, прокуроров, инспекторов по делам несовершеннолетних, председателей комиссий по делам несовершеннолетних, следователей, адвокатов. Цель этих мероприятий заключалась «в изменении взгляда представителей перечисленных структур на несовершеннолетнего правонарушителя» <*> и в целом на систему правосудия и профилактики в отношении несовершеннолетних правонарушителей через знакомство с принципами ювенальной юстиции. Семинар проводили представители французской системы ювенальной юстиции: ювенальный судья и педагоги из воспитательной службы при ювенальном суде Бобиньи (Франция) <**>. За время осуществления проекта подобные встречи, семинары и конференции для представителей разных ведомств и социальных работников стали регулярными. ——————————— <*> Иванян Р. Там же. С. 99. <**> Из интервью с Н. К. Шиловым от 31 октября 2002 г. См. также: Восстановительное правосудие для несовершеннолетних и социальная работа. Учебное пособие / Под ред. Л. М. Канозовой, М.: МОО Центр «Судебно-правовая реформа», 2001. С. 255.
По плану организаторов реализации реформы по модели французского правосудия должно было способствовать расширение компетентности судей в социальных вопросах и предоставление возможности судье участвовать в процессе профилактики. Данную цель предполагалось достичь посредством регулярного обучения судей и «прикрепления» к судьям по делам несовершеннолетних социальных работников. Для проведения пилотного этапа на добровольной основе были приглашены судьи, выразившие желание и готовность участвовать в эксперименте. Ими стали судьи Калининского, Невского и Красногвардейского районов Санкт-Петербурга. В течение 1999 — 2000 гг. судьи принимали активное участие в работе: совместно с представителями Фонда они разрабатывали отдельные положения проекта, участвовали в «многоступенчатом, длительном подборе социальных работников» <*>. Социальные работники отбирались на конкурсной основе, и критериями отбора служили наличие высшего образования по специальности «социальная работа» и опыт работы с данной категорией несовершеннолетних. На этом этапе эксперимента наличие опыта практической работы с подростками группы риска, бездомными, правонарушителями у социальных работников рассматривалось представителями отборочной комиссии как одно из важнейших условий их успешной работы в проекте. Предполагалось, что именно профессионализм социальных работников позволит компенсировать отсутствие отработанных механизмов работы в новой для российского правосудия сфере. ——————————— <*> Из интервью с социальным работником Калининского района СПб. от 26 декабря 2002 г.
Другим важным фактором потенциальной успешности проекта был определен налаженный неформальный контакт между судьями и социальными работниками, совпадение интересов судьи и социального работника в понимании целей проекта и желание помочь детям. Как отмечает в своем интервью социальный работник, «в проекте ставка делалась на контакт между судьей и социальным работником. Между судьями и социальными работниками, которые участвовали в ЮНИСЕФском проекте, был идеальный контакт…» <*>. Подобный контакт был достигнут за счет тщательного отбора людей, которые разделяли идеи реформирования правосудия в России и понимали важность социальной работы с несовершеннолетними правонарушителями. ——————————— <*> См.: Там же.
Необходимо отметить, что в отсутствие необходимой законодательной базы, которая бы определяла статус социальных работников в системе правосудия, именно поддержка судей давала возможность социальному работнику получать доступ к материалам дела, налаживать контакты с инспекторами ПДН, сотрудниками следствия и прокуратуры. Так, например, в ходе участия в проекте социальные работники получали документы, удостоверяющие их статус как социального работника при районном суде. Кроме того, не последнюю роль сыграло повышение символического статуса социального работника как «работника при суде», что благоприятно сказывалось на его взаимоотношениях с подростком. Как отмечает одна из социальных работников, подобный статус позволил ей более эффективно оказывать помощь. Существенно «повысил ее значимость в глазах подростков» <*>. ——————————— <*> Интервью с социальным работником Невского района от 5 февраля 2003 г.
Начиная с 1999 г. проект стал реализовываться в трех указанных районах Санкт-Петербурга (дополнительно еще один социальный работник осуществлял свою деятельность при городском суде). Деятельность социальных работников была нацелена на обеспечение судей более полной информацией о самом подростке и его социальном положении, что позволило бы вынести более обоснованное и гуманное судебное решение, учитывающее перспективы и возможности дальнейшей работы с ребенком, профилактики последующих правонарушений. На практике, как оказалось, цели проекта были намного шире гуманизации судебного процесса. Социальные работники не просто описывали проблемную ситуацию, а вместе с судьями пытались «найти и скорректировать причины совершения преступления» <*>. Такая широкая рамка обусловила смещение акцентов в деятельности социальных работников от сбора информации о подростке и подготовки информационной справки — к оказанию реальной помощи ребенку и его семье в сложной, кризисной ситуации. Следует подчеркнуть, что судьи и социальные работники были единодушны именно в таком широком понимании социальной работы в суде. ——————————— <*> Из выступления Н. К. Шилова на международной конференции «Проблемы совершенствования правосудия в отношении несовершеннолетних в России и международный опыт создания ювенальной юстиции». Санкт-Петербург, 20 — 21 апреля 2000 г.
Широкому пониманию деятельности социальных работников в рамках проекта способствовало и то, что их функции первоначально не были жестко определены. Предполагалось, что результатом проекта станет разработка необходимого инструментария для организации социальной работы с несовершеннолетними правонарушителями в ходе досудебного разбирательства. Социальные работники выполняли свою работу так, как они сами ее представляли. В интервью одна из социальных работников отмечает: «Каждый из нас выполнял работу в том объеме, как он ее понимал, кто-то ограничивался сбором информации, а кто-то устраивал детей в приюты, оформлял родителям пенсии, занимался не просто помощью подростку, а реабилитацией его семьи» <*>. Тем не менее из бесед с социальными работниками становится ясно, что подобное стремление помочь ребенку и его семье разделяли в той или иной степени все участники проекта <**>, хотя ресурсов для подобной активности было катастрофически мало. ——————————— <*> Из интервью с социальным работником Невского района от 5 февраля 2003 г. <**> Материалы международной конференции «Проблемы совершенствования правосудия в отношении несовершеннолетних в России и международный опыт создания ювенальной юстиции». Санкт-Петербург, 20 — 21 апреля 2000 г. См. подробнее выступление В. А. Джеи — социального работника при Калининском суде СПб. С. 113 — 114.
На основе интервью с социальными работниками, можно выделить следующие этапы их деятельности: 1. Составление социальной карты района. 2. Выбор социальным работником дела подростка. 3. Проведение социального расследования и подготовка информационной справки для суда. 4. Постсудебная социальная работа. Первый этап начинался со знакомства социального работника с районом и составления его социальной карты. В задачи входило выяснение того, какие социальные службы функционируют в районе, какие есть клубы, центры занятости, куда мог бы быть трудоустроен неработающий подросток, а также посещение школ и установление контактов с представителями официальных органов власти, инспекторами, следователями. Второй этап заключался в выборе дела, с которым будет осуществляться работа. На начальной стадии проекта судьи и социальные работники старались решать этот вопрос коллегиально: судьи рекомендовали конкретные дела, а социальные работники на свое усмотрение решали, браться им за это дело или нет. В большинстве случаев социальные работники начинали работу не с момента поступления дела в суд, а гораздо раньше — на этапе следствия, причем возможность работать с момента следствия отмечается экспертами, осуществляющими подобный проект в Москве, как одно из значительных достижений петербуржцев <*>. Раннее начало работы с подростком позволяло более глубоко разобраться в его проблемной ситуации, разработать план реабилитационных мероприятий и начать их осуществление. Следует также отметить, что, по мнению организаторов проекта, работа на стадии предварительного следствия могла способствовать прекращению дела до суда при условии своевременного оказания необходимой помощи подростку <**>. ——————————— <*> Социальная работа в суде с несовершеннолетними правонарушителями и программы восстановительного правосудия (новый российский опыт) (2001) // Восстановительное правосудие для несовершеннолетних и социальная работа. Учебное пособие / Под ред. Л. М. Канозовой, М.: МОО Центр «Судебно-правовая реформа», 2001. С. 261. <**> Шилов Н. К., Урбанович О. И., Егорычева С. Л., Смирнова В. Е. Ювенальная юстиция: проблемы и перспективы // Социальная ситуация в современном российском обществе и проблемы профилактики правонарушений несовершеннолетних: Сб. статей / Под ред. Е. А. Вороновой, С. А. Васильевой. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2002. С. 160; (Международная программа «Уличные дети Санкт-Петербурга: от эксплуатации к образованию». Вып. 4). С. 130.
Третий этап работы состоял в сборе информации, что впоследствии стало называться «социальным расследованием», и оказании подростку и его семье помощи. Этот этап начинался с момента знакомства социального работника с подростком, изучения его дела и затем подготовки информационной справки для судьи. В информационной справке описывалась ситуация в семье подростка и в школе, ближайший круг его знакомств, указывались предполагаемые меры профилактики и определялся дальнейший круг мероприятий по изменению проблемной ситуации подростка. В качестве основного критерия успешности своей работы социальные работники называют «установление эмоциональной связи», мотивации, понимания и доверительных отношений между социальным работником и ребенком. Социальные работники отмечают, что «все усилия могут оказаться напрасными, если внутренне подросток вас не воспринимает и считает, что ему это все не нужно» <*>. ——————————— <*> Материалы международной конференции. Проблемы совершенствования правосудия в отношении несовершеннолетних в России и международный опыт создания ювенальной юстиции. Санкт-Петербург, 20 — 21 апреля 2000 г. Выступление В. А. Джеи — социального работника при Калининском суде СПб. С. 114.
Содержательное наполнение четвертого, постсудебного, этапа зависело от личных убеждений социального работника, его возможностей и конкретной ситуации. Как отмечают социальные работники, в большинстве случаев работу просто невозможно было прервать по причине отсутствия служб, которые бы продолжили работу с подростком. Результаты первого этапа эксперимента были высоко оценены экспертами и самими участниками. В качестве эмпирического критерия эффективности реализации проекта рассматривалось снижение числа приговоров, связанных с лишением свободы, а также снижение уровня рецидивной преступности. За первый период реализации проекта с февраля 1999 по октябрь 2000 г. из 100 подростков, с кем осуществлялась работа, только 16 совершили новое преступление, причем все из них — наркозависимые. Эти показатели в четыре раза ниже общей статистики повторных правонарушений несовершеннолетних за аналогичный период. Так, по данным Главного управления внутренних дел СПб. и Ленинградской области, в 1999 г. количество несовершеннолетних, ранее совершавших преступления и вновь совершивших, увеличилось на 17,2% и составило 538 человек, из них 65,4% (352 человека) — ранее судимые <*>. Кроме того, указывалось, что «проект оказался успешным как на уровне отдельных детских судеб, так и на уровне установления взаимодействия между районными структурами» <**>. И действительно, проект способствовал интенсификации взаимодействия всех служб, включенных в процесс профилактики правонарушений несовершеннолетних, благодаря регулярным встречам, на которых обсуждались результаты и ход эксперимента. Тем не менее говорить о том, что проблем в ходе работы не возникло — было бы большим преувеличением. Трудности, с которыми столкнулись организаторы эксперимента, стали причиной значительной трансформации первоначально задуманной концепции ювенальной юстиции «по французской модели», что в конечном счете сыграло свою роль в смене приоритетов реформирования и переходу к другой модели ювенальной юстиции. Что это были за трудности? ——————————— <*> Шилов Н. К., Урбанович О. И., Егорычева С. Л., Смирнова В. Е. Там же. С. 129. <**> Иванян Р. Права ребенка — декларации и реальность // Защита прав человека в Российской Федерации. Сборник работ стипендиатов второго конкурса Г. Старовойтовой. СПб.: Изд-во «Петрополис», 2001. C. 90 — 101.
Основная трудность заключалась в том, что, как оказалось, система правосудия и в целом социальная сфера в российском обществе не готовы в полной мере к адаптации полученного в ходе пилотного проекта опыта. Прежде всего к восприятию новой роли судьи по модели «французского» правосудия оказался не готов сам судебный департамент. Во-первых, предполагаемая специализация судей по делам несовершеннолетних является скорее условной. Несмотря на то что Верховный Суд дважды указывал на необходимость подобной специализации, механизмы реализации подобной задачи так и остались не оговорены. Как следствие — дополнительная подготовка судей осуществляется на местах с учетом тех возможностей и ресурсов (подчас достаточно скудных), которыми располагали суды. К тому же из-за сильной загруженности в большинстве случаев судьи, занимающиеся делами подростков, вынуждены рассматривать в «свободное» время и «взрослые» дела. Во-вторых, как неоднократно отмечали эксперты, даже подготовленный судья не имеет возможности активно применять меры воспитательного характера в отношении несовершеннолетних: более 90% выносимых решений были связаны только с лишением свободы — условным или реальным. Другие возможности практически не могут использоваться — отчасти из-за отсутствия в существующем законодательстве механизмов их реализации <*>, отчасти из-за ущербности социальной инфраструктуры, которая могла бы заниматься судьбой несовершеннолетнего правонарушителя как до, так и после суда <**>. В сложившейся ситуации российский судья самим законом ограничен в выборе альтернативных способов воспитательного воздействия на подростка и проведения профилактической работы по модели французского суда. Предпринятые шаги на пути реформирования системы, в частности принятый в 1999 г. Закон «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних», не слишком изменили ситуацию. Прописав необходимые организационные моменты, законодатель обошел вниманием конкретные механизмы взаимодействия субъектов профилактики, которые являются залогом успешной профилактики и реабилитации. ——————————— <*> О подобных проблемах ограниченности влияния информации о подростке на решение судьи говорит в своей статье социальный работник при суде А. К. Грасенкова (г. Москва), см. подробнее: Социальная работа в суде в рамках восстановительного правосудия // Правосудие по делам несовершеннолетних. Перспективы развития. М.: МОО Центр «Судебно-правовая реформа», 1999. С. 214 — 231. <**> На это указывают многие эксперты. См., например: Социальная политика и социальная работа в изменяющейся России / Под ред. Е. Р. Ярской-Смирновой, П. В. Романова. М.: ИНИОН РАН, 2002; См. также: Иванян Р. Права ребенка — декларации и реальность // Защита прав человека в Российской Федерации, 2001. C. 94; Восстановительное правосудие для несовершеннолетних и социальная работа. Учебное пособие / Под ред. Л. М. Канозовой, М.: МОО Центр «Судебно-правовая реформа», 2001.
И самое главное — для принятия французской модели ювенальной юстиции в российской системе правосудия не т механизмов легализации статуса социального работника. Негативным следствием этого оказывалось снижение эффективности социальной работы из-за возникавших у социального работника конфликтов с инспекторами ПДН и адвокатами, которые зачастую рассматривали его как конкурента. После окончания финансирования пилотного проекта международными фондами встал вопрос о дальнейшей судьбе проекта. На тот момент существовало несколько возможностей институционализации проекта: оставить социальную службу при суде, организовать независимую службу или отдать службу в руки городских властей. Первые две альтернативы не нашли поддержки, и в конечном счете проект был передан в городской Центр профилактики безнадзорности и наркозависимости несовершеннолетних при Комитете по молодежной политике (далее — Центр) Администрации Санкт-Петербурга. В результате подобного «межведомственного» перехода социальные работники приобрели автономию и независимость как от судов, так и от органов МВД, что имело принципиальное значение для дальнейшего развития проекта. В результате структурных условий дальнейшее развитие проекта определяли уже не столько категории французской модели ювенальной юстиции, сколько совершенно иные принципы организации социальной работы в сфере профилактики преступности несовершеннолетних.
Этап II. Шведская модель социальной работы с несовершеннолетними правонарушителями
В марте 2001 г. при Центре был организован специальный Отдел социального сопровождения несовершеннолетних правонарушителей. В течение 2001 — 2002 гг. все специалисты Отдела по социальному сопровождению несовершеннолетних правонарушителей Центра прошли специальный курс интенсивного обучения в рамках российско-шведского проекта «Социальное сопровождение несовершеннолетних правонарушителей в Санкт-Петербурге» (шведский правительственный фонд SIDA, Высшая социальная школа Стокгольмского университета). Очевидно, что шведский опыт организации социальной работы с несовершеннолетними правонарушителями стал оказывать решающее влияние на продолжение проекта. Анализ того, каким образом шведская модель социальной работы повлияла на развитие социальной службы несовершеннолетних в России, мы построим по аналогии с тем, что использовали при анализе влияния французской модели правосудия (первый этап эксперимента). Начнем с описания шведской модели социальной работы, затем рассмотрим предпосылки и препятствия для адаптации подобной модели в российских условиях, после попробуем ответить на вопрос, каким образом под влиянием шведского опыта, с одной стороны, и российской реальности — с другой, развивался и продолжает функционировать Санкт-Петербургский эксперимент по организации социальной работы с несовершеннолетними правонарушителями. Итак, что же представляет собой социальная работа с несовершеннолетними правонарушителями в Швеции? В своем анализе мы выделяем четыре главные характеристики социальной службы в Швеции. Во-первых, служба социальной работы с несовершеннолетними правонарушителями наделена большими полномочиями и несет большую ответственность перед обществом. Во-вторых, официальный статус социального работника очень высок, а профессия — престижна. В-третьих, социальная служба в Швеции является муниципальной службой, иными словами, она организована по территориальному (а не ведомственному) принципу. Это позволяет решать проблемы конкретного подростка силами специалистов, работающих на территории его проживания, делает социальную помощь несовершеннолетнему своевременной, адресной и более эффективной, так как учитывает не только личные особенности подростка, но и специфику его семьи и общины, которой он принадлежит. В-четвертых, шведская социальная служба абсолютно независима в своей работе от полиции или суда. Независимость социального работника на практике является одновременно важным гарантом соблюдения прав и интересов несовершеннолетнего и, кроме того, обеспечивает социальному работнику высокую степень доверия со стороны самого подростка. Согласно шведскому законодательству полиция и социальная служба должны работать в тесном контакте. Поэтому в каждом отделении полиции существует специальный Социальный отдел подразделения по работе с несовершеннолетними. В нем работают социальные работники, которые представляют социальную службу в полиции. Тем не менее, несмотря на то что полицейские и социальные работники работают в тесном сотрудничестве, социальные работники являются абсолютно независимыми от полиции. Опишем вкратце процедуру взаимодействия полиции по делам несовершеннолетних и социальных работников, также работающих в полиции. Полиции предписывается всегда направлять рапорты о правонарушениях молодых людей в возрасте до 18 лет в социальную службу того района, где проживает подросток. При всех допросах несовершеннолетнего в полиции обязательно присутствует социальный работник, однако в ходе допроса вопросы задает только полицейский. Главная цель присутствия социального работника на допросе состоит: во-первых, в сборе информации для анализа социального статуса несовершеннолетнего правонарушителя, а во-вторых, в обеспечении гарантии соблюдения процедуры допроса несовершеннолетнего. Независимый статус социального работника теоретически позволяет ему прервать полицейского, если социальный работник посчитает, что вопросы полицейского построены непрофессионально или они нарушают права несовершеннолетнего, что на практике, как отмечают шведские социальные работники, встречается крайне редко. Сразу после допроса социальный работник приглашает подростка и его родителей на беседу, которая проводится с целью выяснить и проанализировать ситуацию, в которой находятся несовершеннолетний и его семья, и какие факторы способствовали совершению правонарушения. Иными словами, социальный работник тут же, при первом задержании несовершеннолетнего полицией, проводит «социальное расследование». Составив собственный специальный отчет, с оценкой ситуации подростка и предложением конкретных мер в отношении несовершеннолетнего, социальный работник направляет данный отчет в отдел социальной службы по месту проживания несовершеннолетнего. Дальнейшие мероприятия по конкретной работе с несовершеннолетним осуществляют социальные работники на местах. Нетрудно заметить, что основная работа социального работника в Швеции, будь то в полиции или на конкретной территории, преследует цель профилактики и предотвращения дальнейших правонарушений несовершеннолетнего. Шведский социальный работник включается в процесс профилактики на самом раннем этапе — в момент попадания несовершеннолетнего в полицию. Аналогией в российском случае будет совмещение начала «расследования» социального работника с моментом постановки несовершеннолетнего на учет в подразделении по делам несовершеннолетних. Исходя из опыта первого этапа эксперимента, описанного выше, петербургские социальные работники начинали проводить социальное расследование и оказывать несовершеннолетнему помощь в лучшем случае лишь на следственном этапе, который в рамках все той же российской действительности имеет большой потенциал стать для несовершеннолетнего заключительным этапом профилактики. Говоря о предпосылках и возможностях адаптации шведского опыта к российским условиям, прежде всего нужно отметить, что к 2001 г. в России уже существовали определенные предпосылки для внедрения социальной работы в систему профилактики подростковой преступности. Так, в ходе реформирования законодательно-нормативной базы в области социальной политики был издан Указ Президента РФ от 6 сентября 1993 г. «О предупреждении отклоняющегося поведения и охране прав несовершеннолетних», а также приняты Федеральный закон «Об основах социального обслуживания населения в Российской Федерации» (1995) и Федеральный закон «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних» (1999), что стимулировало создание новой инфраструктуры социальных учреждений, ориентированных на комплексную и профессиональную помощь детям и семьям группы «риска». Кроме того, с 1993 г. в Органах управления социальной защитой населения было начато создание новых учреждений социального обслуживания: территориальные центры социальной помощи семье и детям, центры психолого-педагогической помощи населению, центры экстренной психологической помощи и иные учреждения социального обслуживания. Необходимо отметить, что помимо государственных учреждений на рынке социальных услуг интенсивно развивалась сеть негосударственных учреждений, организаций третьего сектора. Наконец, российские вузы, начиная с 1991 г., официально приступили к подготовке социальных работников, которые должны были стать проводниками нового отношения к социальным проблемам в обществе. Все это говорит о наличии серьезного институционального задела для появления независимой социальной службы, занимающейся несовершеннолетними правонарушителями. Однако, несмотря на десятилетний срок своего «официального» существования, социальная работа в России принадлежит к новым сферам, только начинающим формироваться, в отличие, например, от Швеции. В России статус социального работника очень низок, профессия не является престижной. Так, заработная плата данной категории специалистов составляет всего 1500 рублей — и это ставка социального работника самого высокого 14-го разряда! Кроме того, как уже отмечалось, на сегодняшний день в социальной сфере действуют как государственные, так и негосударственные предприятия, при этом большинство из государственных служб организованы по ведомственному признаку, а не по территориальному признаку, как в Швеции. Муниципальные власти в России пока не обладают достаточными ресурсами для проведения масштабных социальных программ. Но самое важное отличие от шведской ситуации то, что социального работника как самостоятельной фигуры вообще фактически нет в российской системе профилактики преступности несовершеннолетних. Некоторые из функций социальной работы в ее классическом, «западном» понимании в советской системе выполняли инспектора ПДН, комиссии по делам несовершеннолетних. Социальный работник — это действительно новая и пока незнакомая фигура для российской системы правосудия и профилактики правонарушений несовершеннолетних. В подобных условиях начался второй этап эксперимента, логика которого во многом определялась особенностями шведской модели организации социальной работы с несовершеннолетними правонарушителями. Вновь образованная служба социального сопровождения несовершеннолетних правонарушителей при Центре профилактики безнадзорности и наркозависимости несовершеннолетних поставила перед собой задачу расширить сеть социальных работников и обеспечить их представительство в каждом районе города. Штат социальных работников Центра был увеличен сначала до 10 человек, а затем до 23 человек. На данный момент существуют планы дальнейшего расширения службы до 80 человек (по 2 человека в каждом районе). Набор персонала на этом этапе проекта осуществлялся через личные связи сотрудников и службы занятости. Специальное образование и опыт работы на этом этапе уже не рассматривались в качестве определяющих факторов приема на работу, поскольку проект предполагал длительное обучение и регулярное кураторство проекта шведскими специалистами по социальной работе. Отсутствие жестких критериев для отбора персонала привело к тому, что в службу попали очень разные в профессиональном отношении люди: одни из них имели специальное образование (педагогическое или по социальной работе), опыт работы, другие пришли просто по зову сердца и желая помогать детям. К тому же изменения в финансировании проекта сопровождались значительным сокращением заработной платы социальных работников, что также способствовало вымыванию профессиональных кадров из службы. Первоначальная цель проекта, которая заключалась в социальном насыщении правосудия, была замена целью реформирования системы профилактики правонарушений несовершеннолетних. Фактически это предполагало создание полностью самостоятельной службы социальных работников. В определенном смысле, как было показано, это было закономерным следствием изменения целей проекта и отражало попытку найти адекватное российским условиям место социальной службы, если не в системе правосудия, то хотя бы в системе профилактики правонарушений несовершеннолетних. Принадлежность социальной службы к Центру как подведомственной структуре Комитета по молодежной политике администрации города (органу по делам молодежи) позволяла придать ей официальный статус одного из указанных в Законе «Об основах профилактики…» субъектов системы профилактики. Внешне формат работы социальных работников и судей практически не изменился, однако в содержательном плане трансформации оказались существенными — как в содержании работы самих социальных работников, так и в процессе их взаимодействия с судьями. Остановимся на этом подробнее. Итак, как и на первом этапе эксперимента, социальный работник продолжает работать с судьей, а целью его деятельности является социальное сопровождение несовершеннолетних, совершивших правонарушение и находящихся под следствием. На сегодняшний день в деятельности социальных работников наблюдается преемственность алгоритма, разработанного в ходе первого этапа. Однако процедура социального расследования и подготовки информационной справки судье становится более формализованной: в Центре были разработаны и внедрены специальные формы документации, которые подлежат заполнению социальным работником. Однако и на этом этапе функциональные обязанности социального работника, его полномочия, мера ответственности и условия взаимодействия с другими субъектами профилактики противоправного поведения несовершеннолетних (ПДН, КДН, органами опеки и попечительства и др.) остаются фактически официально непрописанными. Вследствие этого, как и раньше, профессиональные возможности социального работника по-прежнему определяют его личные неформальные контакты. Кроме того, как отмечают в своих интервью социальные работники, начинающие свою работу еще на первом этапе, переход под юрисдикцию Центра привел к снижению символического статуса социального работника. В результате сегодня многие социальные работники при встречах с клиентами продолжают называть себя социальными работниками при суде, потому как считают, что только таким образом можно сохранить значимость их работы в глазах детей и их родителей. Смена официального статуса социального работника, его «новая» ведомственная подчиненность вполне ожидаемо изменили характер взаимоотношений социального работника и судьи по делам несовершеннолетних — активное сотрудничество суда и социального работника, распространенное на первом этапе, сейчас является скорее исключением, чем правилом. На сегодняшний день взаимодействие судьи и социального работника нередко сводится к сбору дополнительной информации в рамках социального расследования. Это не может не вызывать беспокойство, а подчас и недовольство судей. Как показал опыт первого этапа, судьи гораздо больше заинтересованы в создании социальной инфраструктуры, которая позволила бы повысить эффективность мер наказания, не связанных с лишением свободы, в то время как поиск дополнительной информации социального характера воспринимается как важная, но второстепенная функция. В сложившейся ситуации, когда спектр выносимых судьей решений сведен всего лишь к двум альтернативам, недостаточная осведомленность о возможностях и целях деятельности социальных работников ведет к падению их значимости в глазах судей, следствием чего является снижение эффективности взаимодействия между судьей и социальным работником. Нужно добавить, что подобная ситуация обусловлена и объективно существующими причинами, ограничивающими эффективность социальной работы. В силу ряда причин (к которым не в последнюю очередь относится низкая заработная плата) многие социальные работники на данном этапе реализации проекта не располагают теми ресурсами, которыми обладали их коллеги двумя годами ранее: не все из них обладают необходимыми связями (в силу того, что начали работать недавно и не имеют большого опыта), запасом знаний (многие пришли в социальную работу из совершенно других областей профессиональной деятельности), временем (так как вынуждены еще где-то подрабатывать). Естественно, что регулярно проводимые семинары и профессиональное совершенствование постепенно способствуют решению данной проблемы. Однако российские условия, где в отличие от Швеции отсутствует развитая система социальных служб, предъявляют к социальному работнику гораздо более высокие требования компетентности и профессионализма. К сожалению, достаточных ресурсов для «воспитания» поколения высококлассных профессионалов в социальной сфере пока нет. Подводя некоторые итоги по адаптации шведского опыта в российском контексте, нужно признать, что наряду с видимыми благоприятными предпосылками существовали и объективные препятствия этому процессу. Прежде всего, сложность связана с тем, что социальная работа, как профессия, так и в целом социальная сфера, в России только формируется. Статус социального работника остается низким, а социальных служб, способных взять на себя ответственность за решение проблем несовершеннолетних, явно недостаточно. Во-вторых, препятствием к успешной адаптации шведского опыта стал тот факт, что петербургским политикам и практикам пока не удалось учредить социальную службу для работы с несовершеннолетними на уровне муниципалитетов (как это сделано в Швеции). Подведомственность существующей службы городской Администрации существенно меняет ее организационную структуру, что отражается и на содержании работы. В то же время муниципалитеты сами пока вряд ли готовы к подобной передаче в силу скудных ресурсов, находящихся в их распоряжении. Наконец, без должного нормативно-правового обеспечения придание службе социальных работников автономного статуса (какой имеет аналогичная служба в Швеции) оказывается невозможным. Вероятно, потребуется еще значительное время для того, чтобы перечисленные препятствия были преодолены.
* * *
Наш опыт реконструкции логики эксперимента и анализа его результатов в рамках «французской» и «шведской» моделей ювенальной юстиции позволяет сделать следующие выводы. Прежде всего, следует признать, что в силу ряда объективных обстоятельств обе модели не прижились на российской почве. Попытка реформирования правосудия по «французской» модели ювенальной юстиции, где судья выступает одновременно в роли субъекта профилактики и судопроизводства, казалось бы, имела хорошие результаты. Однако неподготовленность российских институциональных условий, а также отсутствие необходимой материальной и правовой поддержки привели к тому, что дальнейшее реформирование по такому сценарию не получило продолжения. В то же время попытки адаптации шведского опыта, наверное, немного опередили свое время. До тех пор, пока сама социальная работа в России не станет сильным институтом, пока профессия социального работника не станет престижной и высокооплачиваемой, мы вряд ли сможем ожидать впечатляющих результатов. Тем не менее это отнюдь не означает неудачи эксперимента. В процессе взаимовлияния российских условий и западного опыта в Санкт-Петербурге сложилась некая гибридная модель, включающая в себя как элементы ювенального правосудия, так и специфику социальной работы. При всех трудностях, с которыми столкнулась социальная служба, она продолжает свою деятельность вот уже на протяжении трех лет. Пользуясь всеми возможными, пусть и ограниченными, средствами и ресурсами, социальные работники по мере сил и возможностей пытаются помочь подростку и его семье найти выход из трудной жизненной ситуации, и результаты их деятельности вызывают восхищение. Несомненно, что данный опыт работы в сфере правосудия и профилактики правонарушений несовершеннолетних окажется полезным тем регионам, где становление ювенальной юстиции еще только начинается. Хочется только надеяться на то, что государство проявит большую заинтересованность и поддержку подобным инициативам, — тогда социальная работа получит постоянную прописку и в сфере ювенального правосудия, и в системе профилактики правонарушений несовершеннолетних.
