(Михеева Л. Ю.) («Семейное и жилищное право», 2007, N 1)
ДЕСЯТИЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ СК РФ: ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ СЕМЕЙНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА
Л. Ю. МИХЕЕВА
Михеева Л. Ю., доктор юридических наук, профессор.
Отмечая юбилей принятия Семейного кодекса Российской Федерации <1>, мы гордимся тем, что именно в России в начале XX века впервые в мире была сформирована самостоятельная отрасль семейного законодательства. От Кодекса законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве 1918 года к Семейному кодексу РФ 1995 года в нашей стране продолжается традиция кодификации семейно-правовых норм. То обстоятельство, что для регулирования семейных отношений российский законодатель использует отдельную отрасль законодательства, расценивается как прогрессивное достижение не только в России, но и за рубежом. Наличие самостоятельной отрасли законодательства само по себе, как известно, не свидетельствует о наличии одноименной отрасли права, однако уменьшает остроту теоретических споров по данному поводу. ——————————— <1> Здесь и далее не будет ссылок на официальные источники, в которых были опубликованы использованные в статье нормативные акты и их проекты, поскольку все документы взяты автором в справочной правовой системе «КонсультантПлюс». Автор выражает глубокую признательность компании «КонсультантПлюс» за предоставленную информационную поддержку.
Несомненно, имеют место и очевидные недостатки автономного существования семейного законодательства как сегмента частноправового конгломерата норм. Не представлены в СК РФ общие положения об основаниях возникновения прав и обязанностей, о пределах осуществления прав и способах их защиты, о лицах (субъектах отношений, регулируемых семейным законодательством), об объектах субъективных прав, об исчислении сроков в семейно-правовых отношениях и др. Однако понятны и причины, по которым общие положения Кодекса так бедны. Дублирование извечных норм, а также институтов гражданского права в семейном законодательстве было бы излишним. Более того, как показывает опыт подобного дублирования при создании трудового законодательства, «копия» оказывается значительно менее качественной, чем «оригинал». В этой связи надо признать, что коллектив авторов, работавших над текстом Семейного кодекса, поступил весьма прозорливо, заложив в ст. 4 и 5 СК положения о применении к семейным отношениям гражданского законодательства <2>. Эту возможность правоприменитель в настоящее время активно использует, более того, вынужден использовать, ибо практически ни один спор с участием субъектов семейно-правовых отношений не может быть разрешен без применения отдельных норм или институтов гражданского законодательства. ——————————— <2> Напомним, что КоБС РСФСР допускал возможность такого применения только в отдельных, прямо указанных в Кодексе случаях (ст. 11, 12 и др.), в то же время в науке советского семейного права высказывались соображения в пользу применения к семейным отношениям гражданского законодательства. Возможность применения гражданского законодательства к трудовым отношениям действующим Трудовым кодексом РФ не предусматривается.
Десять лет, прошедших с момента принятия СК РФ, показали, что одним из наиболее сложных вопросов для суда и концептуальным для семейно-правовой науки является вопрос о пределах применения гражданского законодательства к отношениям, регулируемым семейным законодательством. Упоминание в ст. 4 СК о необходимости учета существа семейных отношений зачастую отвращает от прямого применения гражданско-правовых норм к семейным спорам (например, по вопросу о компенсации морального вреда одному из супругов при разводе). Познание существа семейных отношений — нелегкая задача, решению которой посвятили свои работы некоторые современные авторы <3>. ——————————— <3> См., напр.: Шерстнева Н. С. Понятие, сущность и система принципов семейного права. М., 2006. С. 15 — 17 и др.
В то же время упомянутое отсутствие в семейном законодательстве ряда важных общих положений стимулирует к их разработке правовую науку. В последнее время отечественные ученые вновь обратились к определению понятия и содержания семейной право — и дееспособности и другим проблемам теории семейного права <4>. ——————————— <4> См., напр.: Савельева Н. М. Правовое положение ребенка в Российской Федерации: гражданско-правовой и семейно-правовой аспекты. Дис. … канд. юрид. наук. Белгород, 2004.
И все же, как уже отмечалось выше, само по себе наличие Семейного кодекса в правовой системе Российской Федерации — безусловно, явление позитивное. Самостоятельная отрасль законодательства как иерархичная разветвленная структура способна оказать неоценимую помощь в регулировании общественных отношений, которые становятся все более сложными. Как отмечает А. В. Мицкевич, «в комплексных объединениях правовых норм главным является не выделение особых юридически дифференцированных отраслей права, а, наоборот, интеграция специальных для той или иной сферы деятельности общества… разнородных норм права» <5>. ——————————— <5> Мицкевич А. В. Система права и система законодательства: развитие научных представлений и законотворчества. В сб. статей «Проблемы современного гражданского права». М., 2000. С. 26.
Думаю, никто не станет спорить с тем, что семейное законодательство как раз и вбирает в себя разнородные нормы, вместе образующие весьма оригинальные институты. Так, например, для усыновления требуется свободное волеизъявление усыновителя, а в некоторых случаях — и ребенка (ст. 132 СК). Однако в соответствии с законом возникновению прав и обязанностей усыновителя и усыновленного должны предшествовать и другие юридические факты, например выдача органом опеки и попечительства заключения (см. ст. 125 СК). Получается, что в целях обеспечения прав и интересов ребенка семейное законодательство объединяет публично-правовые и частноправовые начала и нормы, «дозируя» равенство, автономию воли и властное подчинение одной стороны другой. Несомненным и очевидным достоинством наличия Семейного кодекса является закрепление в нем принципов (основных начал) семейного законодательства. Большинство из них реально воплощены в жизнь. Надо признать, что именно основные начала семейного законодательства делают его жизнеспособной самостоятельной отраслью российского законодательства. Выполняя конституирующую роль, принципы добровольности брачного союза мужчины и женщины, равенства прав супругов в семье, разрешения внутрисемейных вопросов по взаимному согласию, приоритета семейного воспитания детей, заботы об их благосостоянии и развитии, обеспечения приоритетной защиты прав и интересов несовершеннолетних и нетрудоспособных членов семьи отражаются на содержании отдельных норм и институтов семейного законодательства. Основные начала российского семейного законодательства, как и отдельные его положения — о равенстве мужчин и женщин, о равенстве детей, рожденных в браке, и внебрачных детей, о равных правах родственников на общение с ребенком, о свободе супругов в выборе места жительства и профессии и другие, — являют собой свидетельство преодоления Россией вековых пережитков, свидетельство признания нашим законодателем неотъемлемых естественных прав и свобод каждой личности. И наконец, самостоятельность отрасли семейного законодательства, установленная в том числе и в ст. 72 Конституции РФ, дает нам еще одно важное преимущество. В силу того что семейное законодательство относится к предмету совместного ведения России и ее субъектов, каждый из регионов имеет уникальную возможность учесть в своих законах специфику семейных отношений, складывающихся на территории субъекта РФ (но, как известно, не может принимать акты, содержащие нормы гражданского права). Несмотря на то что пределы такой возможности довольно ограничены (п. 2 ст. 3 СК), многие субъекты РФ приняли законы, относящиеся к семейному законодательству. Так, раздельность отраслей законодательства — гражданского и семейного — отразилась на особенностях российского федерализма. Многие отдельные институты семейного законодательства представляют собой достижения цивилизации, принадлежащие не только России, но и всему миру. Основным из них сегодня выступает брак — правовое состояние, порождающее и общность нажитого имущества, и право наследовать за супругом, и презумпцию отцовства мужа матери, и другие важные правовые последствия. Нет сомнений в том, что наличие зарегистрированного брака на протяжении многих десятилетий позволяет большинству россиян уверенно строить свои семейные отношения, ощущать опору, надеяться на поддержку закона. По-прежнему большинство женщин привлекает возможность родить и воспитать ребенка в браке (хотя, надо признать, многие уже не связывают рождение ребенка со вступлением в брак с его отцом). Ясно, что в течение ближайшего будущего брак в России будет рассматриваться как моногамный разнополый союз, и обсуждать иное пока бесперспективно <6>. Более того, большинство правоведов расценивают эти юридические признаки брака как одну из основ существования в России здорового института семьи и как залог улучшения демографической ситуации. Но ясно и то, что законодатель не должен игнорировать фактические браки, ранние браки и другие социальные явления, стремительно развивающиеся в настоящее время. ——————————— <6> Вместе с тем высказываются, например, и соображения о необходимости придать в РФ юридическое значение однополым союзам. См., напр.: Алексеев Н. А. Гей-брак: Семейный статус однополых пар в международном, национальном и местном праве. М., 2002. С. 399 — 400.
К сожалению, на данный момент осталась неразрешенной проблема допустимой нижней границы брачного возраста. В ноябре 2002 года Совет Федерации отклонил законопроект, предусматривающий упорядочение регистрации ранних браков. А ведь депутаты Государственной Думы РФ всего лишь предлагали, чтобы ранние браки (с 14 лет) заключались на территории России в одном и том же порядке. К моменту внесения проекта в Думу уже 19 субъектов РФ воспользовались возможностью, предоставленной абзацем вторым п. 2 ст. 13 Семейного кодекса, и разрешили вступление в брак на своих территориях лицам, не достигшим 16 лет. Вместе с тем порядок и условия регистрации таких браков существенно различались и во многом вступали в противоречие с федеральным законодательством. Согласно проекту в любом субъекте РФ в виде исключения при наличии особых обстоятельств органы местного самоуправления по месту жительства лиц, желающих вступить в брак, могли бы разрешать вступить в брак лицам в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет по их просьбе. Эта вполне разумная законодательная инициатива, к сожалению, была расценена как пропаганда раннего вступления подростков в сексуальные отношения и в связи с этим не была поддержана. Между тем уйти подобным образом, спрятаться от проблемы ранних браков невозможно. Закон не может урегулировать распространяющиеся со скоростью эпидемии интимные отношения между подростками, но он должен помогать им решать проблемы, связанные с последствиями их действий. Вполне очевидно, что право не поспевает в своем развитии за динамикой этой сферы общественных отношений. В этом случае задача права состоит в том, чтобы констатировать факт и хотя бы легализовать сложившиеся взаимоотношения подростков (в тех ситуациях, когда это действительно необходимо). По всей видимости, к изменению редакции ст. 13 Семейного кодекса РФ законодатель просто вынужден будет вернуться. Инициатива, о которой было сказано выше, не нарушала основных начал семейного законодательства, чего нельзя сказать о других законопроектах. В 2000 году Государственная Дума отклонила проект, внесенный депутатом В. В. Жириновским и депутатом С. С. Семеновым, предусматривающий, что «граждане вправе создавать полигамную семью из одного мужчины и нескольких женщин. Общее число супругов в полигамной семье не может превышать пяти человек». Сходная законодательная инициатива была предпринята в 1999 году Президентом Республики Ингушетии, предлагавшим разрешить законами субъектов Российской Федерации допускать на своей территории легальную полигамию. Пояснительные записки к данным законопроектам обосновывали новеллу как одно из единственных средств улучшения показателей рождаемости. По всей видимости, их авторы иллюзорно полагают, что закон способен сделать жизнь такой, какой мы хотим ее видеть. Разрешив полигамные браки, мы не решили бы демографических проблем, и это очевидно. Напротив, такой ход был бы откровенным откатом назад, уходом от равенства мужчин и женщин и цивилизованной семьи. Вполне обоснованные нарекания, в свою очередь, вызывают положения Семейного кодекса РФ, регулирующие имущественные отношения между супругами. Действительно, нельзя не признать примитивность ряда норм раздела III СК РФ и их несогласованность с гражданским законодательством. Тому есть несколько причин, одна из которых заключается в том, что нормы СК создавались в отсутствие законодательства о государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним. Прежде всего элементарно неверно обозначены некоторые объекты общей совместной собственности супругов («доли в капитале, внесенные в кредитные учреждения или в иные коммерческие организации»). Крайне неудачно перечислены в п. 3 ст. 35 СК сделки, для совершения которых одному из супругов требуется нотариально удостоверенное согласие другого супруга <7>. ——————————— <7> На устранение этого недостатка нацелен проект N 287703-4, внесенный в апреле 2006 г. в Государственную Думу депутатом И. И. Саввиди. К сожалению, и редакцию, предлагаемую этим проектом, нельзя назвать безупречной.
И все же надо признать, что сущность режима общей совместной собственности как законного режима имущества супругов сохраняет свое значение и в целом удовлетворяет потребностям большинства россиян. Эту сущность наглядно продемонстрировала в действии система государственной регистрации прав на недвижимое имущество. При государственной регистрации возникновения и прекращения права собственности на недвижимость соблюдается формальный критерий отнесения имущества к общему — возмездное приобретение имущества в период брака. Известно, что недвижимость, право собственности на которую зарегистрировано хотя бы на день позже вступления покупателя в брак, будет рассматриваться регистрационной службой как общая совместная собственность (хотя, например, договор купли-продажи мог быть подписан покупателем и до регистрации его брака). При дальнейшем отчуждении этой недвижимости регистрационная служба потребует предъявления нотариально удостоверенного согласия супруга. Принципы и правила ведения Единого государственного реестра прав на недвижимое имущество и сделок с ним довольно жестко отражаются на семейных правоотношениях. Но иначе и нельзя, ведь Реестр содержит сведения, необходимые и для третьих лиц — участников гражданского оборота, которые нуждаются в достоверной информации о недвижимости. В этой связи нельзя не упомянуть о весьма распространенном на практике несоблюдении регистрационными службами требований пунктов 41 и 74 Правил ведения Единого государственного реестра прав на недвижимое имущество и сделок с ним, в соответствии с которыми в случае возникновения права общей совместной собственности сведения обо всех правообладателях необходимо вносить как в Реестр, так и в свидетельство о праве собственности. Крайне редко встречаются на практике заполненные в соответствии с этими Правилами свидетельства, содержащие сведения об обоих супругах — собственниках недвижимости. Следует помнить, что, определяя универсальный характер одного из оснований возникновения права общей совместной собственности — возмездное приобретение имущества в браке, — законодатель тем самым не только урегулировал отношения супругов, но и весьма существенно повлиял на интересы их кредиторов. По сути, немалая часть гражданского оборота напрямую зависит от норм семейного законодательства, а также от их соблюдения правоприменительными органами. За истекшие десять лет осознана на практике необходимость доработки норм семейного законодательства об имуществе супругов и приведения их в соответствие с положениями гражданского законодательства об основаниях и моменте возникновения права собственности. К сожалению, лишь немногие ученые обращают внимание сегодня на это обстоятельство <8>. ——————————— <8> Пожалуй, самым серьезным научным исследованием проблем отношений общей совместной собственности супругов стала работа А. В. Слепаковой. См.: Слепакова А. В. Правоотношения собственности супругов. М., 2005.
Вместе с тем режим общей совместной собственности, несмотря на свое советское происхождение, в действительности обладает весьма положительными чертами. Он создает фидуциарные правоотношения, при нормальном развитии которых имущественная масса супругов увеличивается, а необходимость в определении размера ее прироста попросту отсутствует. Если супруги не расторгают брак и проживают вместе, то этот режим как нельзя лучше подходит для них и их потомков, которые рано или поздно унаследуют все имущество, нажитое их родителями. Однако, к сожалению, не все россияне в своей жизни вступают в единственный брак и пребывают в нем до своей кончины. Все большее количество мужчин и женщин, позиционируя себя как самостоятельную «хозяйствующую» единицу, заинтересованы в справедливом учете трудового или иного вклада в общее имущество, образуемое в период совместного проживания в браке. Для таких граждан, не исключено, необходимо разработать и закрепить законодательно иную модель правового регулирования имущественных отношений супругов. Возможно, такая модель должна представлять собой не договорный режим, а одну из разновидностей законного режима имущества (некая альтернатива общей совместной собственности, которую можно избрать при заключении брака без необходимости заключать брачный договор в традиционном его понимании). В современной литературе <9> часто указывают и на недостатки института брачного договора, применение которого в России связано с целым рядом затруднений как правового, экономического, так и психологического характера. Одно только противоречие, существующее между положениями п. 2 и 3 ст. 42 СК, повергает в замешательство и супругов, и нотариусов, удостоверяющих брачные договоры. С одной стороны, разрешая супругам ставить свои права и обязанности в зависимость от наступления или ненаступления определенных условий, законодатель, с другой стороны, запрещает им регулировать личные неимущественные отношения. Желая предусмотреть в брачном договоре последствия развода по вине одного из супругов, стороны при этом опасаются, что закладываемые в договор имущественные санкции будут впоследствии расценены судом как попытка урегулировать личные отношения и стимулировать друг друга к достойному поведению. Очевидно, что, пытаясь сохранить доктринальные позиции и исходя из концепции невозможности правового регулирования личных неимущественных отношений, законодатель тем не менее не мог не отреагировать на то, что брачный договор — это сделка супругов. Эти субъекты нуждаются в большей степени в доверии друг к другу, нежели в определении размера дивидендов. Фидуциарный характер правоотношений в сочетании со спецификой брачного союза — вот предмет для научных исследований цивилистов, не равнодушных к судьбе института брачного договора в Российской Федерации. ——————————— <9> См., напр.: Низамиева О. Н. Договорное регулирование имущественных отношений в семье. Казань, 2005.
Существенный вред устойчивости гражданского оборота наносит длящаяся общность имущества бывших супругов. Как известно, расторжение брака не сопровождается по российскому праву обязательным разделом нажитого в браке имущества. Многие россияне сегодня состоят в правоотношениях общей совместной собственности одновременно с несколькими лицами, каждый из которых — бывший супруг. Это явление отнюдь не на пользу гражданскому обороту. Прекращение лично-доверительных брачных отношений, допускавших смешение имущества в одну общую массу, должно стать явным как для самих разводящихся супругов, так и для всех третьих лиц. Стремление обеспечить устойчивость брака должно сопровождаться принятием таких правовых мер, которые делали бы его правовые последствия более привлекательными для людей. Предвидя равенство имущественных прав и обязанностей в браке, далеко не каждый будущий супруг готов идти на такой риск. Подобный расчет стал особенно характерен для граждан, проживающих в мегаполисах. Если законодатель настойчиво желает сохранить принцип признания только зарегистрированного брака, то ему следует хотя бы приспособить его к жизни — может быть, создать несколько моделей законного режима имущества, одну из которых могли бы избрать супруги, не желающие по каким-то причинам заключать брачный договор. Однако все чаще в последнее время специалисты в области семейного права высказываются в пользу законодательного признания так называемых фактических браков <10>. Хочется лишь напомнить, что такой ход требует взвешенного решения. Так, ст. 11 Кодекса законов о браке, семье и опеке РСФСР 1926 года распространяла режим общности имущества не только на зарегистрированные, но и на фактические браки. В результате возникала известная коллизия между правами супругов-наследников (супруга фактического и супруга, с которым был зарегистрирован брак). ——————————— <10> Так, например, А. В. Слепакова предлагает предоставить «супружеские права на имущество тем фактическим супругам, которые в результате чрезвычайных обстоятельств не смогли зарегистрировать брак». Слепакова А. В. Указ. соч. С. 423.
За последние 10 лет выросло количество мужчин и женщин, никогда не состоявших в браке. 10 процентов пар, позиционирующих себя в качестве супругов, не регистрируют брак. Более того, ежегодно вне зарегистрированного брака рождается около 400 тысяч детей, что составляет около 30 процентов от общего числа детей, родившихся в течение года. Эти данные настойчиво требуют осмысления, во всяком случае, законодатель не вправе более их игнорировать. Юристы-практики говорят о сложности раздела имущества лиц, состоявших в так называемых фактических брачных отношениях. Отмечается, что суды используют в этих целях разъяснение, данное в п. 3 утратившего силу Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21 февраля 1973 г. N 3 «О некоторых вопросах, возникших в практике применения судами Кодекса о браке и семье РСФСР», в соответствии с которым имущество фактических супругов следует признавать общей долевой собственностью и учитывать степень участия обоих в приобретении имущества. Вызывает недоумение в этой связи не факт применения устаревших судебных актов, а элементарное игнорирование судами общей юрисдикции гражданского законодательства. Любому цивилисту известно, что отношения общей долевой собственности порождает такое соглашение, как договор простого товарищества, который в соответствии со ст. 1041 ГК РФ может заключаться не только с целью извлечения прибыли. Для данного договора законом не установлена обязательная письменная форма. Что, как не договор, имеет место между двумя физическими лицами, объединяющими средства для совместного приобретения некоего имущества? Все большую актуальность в современных условиях приобретает проблема правового статуса ребенка. Так сложилось, что большая часть положений, способствующих реализации этого статуса, заложена в семейном законодательстве. Это не случайно, поскольку одна из основных обязанностей родителей и лиц, их заменяющих, — защита прав и интересов ребенка (ст. 56 СК). Преждевременно для России утверждение о том, что каждый ребенок имеет право на жизнь еще до рождения, хотя в 2003 году депутат Государственной Думы А. В. Чуев и предпринял попытку узаконения прав насцитурусов (лат. nasciturus — тот, кто должен родиться в будущем), внеся законопроекты, предполагающие соответствующие изменения в гражданском, семейном законодательстве, законодательстве об охране здоровья <11>. ——————————— <11> Предлагалось установить, что каждый ребенок до рождения («жизнеспособный внутриутробный плод до его появления на свет») имеет право на жизнь, охрану здоровья и медицинскую помощь.
Семейный кодекс РФ содержит нормы, направленные на защиту прав ребенка с момента его рождения. В этой связи необходимо признать целый ряд проблем, которые в том числе обозначились в практике деятельности органов загса. Немало вопросов вызывает презумпция отцовства мужа матери — сложившееся правило, не получившее безупречного воплощения в законе. Исключение в 1997 году из ст. 48 СК РФ третьего пункта было воспринято неоднозначно. В настоящее время распространены случаи подачи заявления о регистрации рождения ребенка его матерью, ее мужем, а также лицом, которое считает себя отцом ребенка. Все трое граждан обращаются к органу загса с просьбой в качестве отца ребенка указать мужчину, не являющегося супругом матери. Положения ст. 48 СК РФ препятствуют такому решению вопроса. Преобладание юридической составляющей родства над биологической (генетической) составляющей в данном случае нарушает интересы всех участников правоотношения, в том числе и ребенка, имеющего право знать своих родителей (п. 2 ст. 54 СК РФ). Со стремительной скоростью развиваются в последнее десятилетие медицинские технологии, в результате чего растет число детей, рожденных с применением методов искусственной репродукции человека. Более того, отношения с участием доноров, суррогатных матерей и заказчиков осложняются иностранным элементом. Стало популярным обращение иностранных граждан к помощи суррогатных матерей, проживающих на территории Российской Федерации. Вне всякого сомнения, в недалеком будущем в России широко распространятся судебные споры о материнстве и отцовстве, связанные с искусственной репродукцией (отдельные споры уже имели место). Решение таких дел в настоящее время осложнено правовым вакуумом, ведь российское законодательство практически не регулирует эти ситуации. Нормы, содержащиеся в ст. 35 Основ законодательства РФ об охране здоровья, а также в ст. 51 и 52 СК РФ, нельзя признать достаточными. Выход, как всегда, заключается в применении принципов, основных начал семейного законодательства. Уже сегодня, не дожидаясь изменения закона или руководящих разъяснений Верховного Суда РФ, суд должен в соответствии со ст. 5 СК РФ разрешать возникающие споры, исходя из такого общего начала, как обеспечение приоритетной защиты прав и интересов ребенка. Это означает, что суррогатная мать или лица, прибегавшие к ее услугам, осуществляют не только свои права, но, действуя как законные представители ребенка, спорят о праве ребенка — праве знать своих родителей, насколько это возможно. Семейный кодекс 1995 года навсегда уравнял внебрачных (или незаконнорожденных) детей в правах с детьми, рожденными в браке (ст. 53). Тем не менее принятие таких законодательных инициатив, как проект Закона «Об отцовстве», внесенный депутатом В. В. Жириновским в 1997 году, или проект Закона о внесении изменений в Семейный кодекс (субъект законодательной инициативы — А. В. Митрофанов, 2005 год, проект N 175012-4), это положение в корне изменит. Как было отмечено в пояснительной записке к первому из названных законопроектов, «так как сексуальные потребности являются нормальными законными потребностями мужчины, то их необходимо освободить от всяких угроз и наслоений внесексуального характера. В современных условиях вся полнота ответственности за рождение ребенка должна быть возложена на женщину. В настоящее время она обладает полной возможностью управлять процессом зачатия, мужчина этим процессом управлять не имеет возможности». Цель законопроекта, внесенного А. В. Митрофановым, обозначена как защита прав матерей, отцов, а также детей, рожденных вне брака. На самом деле данный документ откровенно попирает права ребенка и родителя, закрепленные не только в действующем Семейном кодексе РФ, но и в Конституции РФ, а также в нормах международного права (см. ст. 2 и др. статьи Конвенции ООН о правах ребенка). Например, предлагается не взыскивать с отцов внебрачных детей алименты в случаях, когда отцы с выплатой алиментов не согласны. Как указывается в пояснительной записке, сейчас на практике «суд решает об алиментных взысканиях в пользу матери вне зависимости от того, хотел ли отец рождения ребенка и давал ли он согласие на его рождение». На наш взгляд, документ аморален. Полагая, что «в отличие от мужчин женщины, как правило, не хотят внебрачных детей» (!), автор проекта нацеливает женщину на предварительное получение согласия на алименты от мужчины, который на ней не женится. Далее указано: «Эта правовая норма позволит будущей матери более внимательно относиться к рождению ребенка». Становится ясно, что в результате принятия законопроекта дети будут поделены на первый и второй «сорт». Первый — рожденные в законном браке дети, которые могут рассчитывать на алименты, второй — незаконнорожденные. От этой дикости и варварства законодательство России ушло уже в конце XIX века. Сегодня нашей правовой системе предлагают вернуться к дискриминации незаконнорожденных детей и настраивать женщин на прерывание беременности. Хочется заметить, что желание сделать более высоконравственными отношения между полами, сориентировать граждан на вступление в зарегистрированный брак само по себе вполне достойно. Однако решить проблему внебрачных связей (а главное — их последствий) невозможно с помощью внесения изменений в Семейный кодекс РФ. Во-первых, далеко не все отношения в обществе поддаются правовому регулированию, а во-вторых, подобные проблемы зачастую требуют межотраслевого и даже междисциплинарного подхода к их решению. Обсуждая законодательные инициативы, подобные вышеназванной, нельзя не вспомнить об ответственности родителей за судьбу своих детей, в том числе о юридической ответственности. Пытаясь мстить друг другу в борьбе за алименты, «жонглируя» родительскими правами и отнимая ребенка друг у друга при разводе, родители забывают о том, что ребенок — не вещь, не объект, а субъект права. К сожалению, необходимо констатировать тот факт, что судебные споры об определении места жительства ребенка и об определении порядка общения с ребенком превратились в ожесточенную борьбу родителей за осуществление своих прав, но не за осуществление прав и интересов ребенка, которые в соответствии со ст. 1 СК РФ должны иметь приоритет. Вопросы ответственности родителей за воспитание своих детей сегодня являются одним из приоритетных направлений законодательной деятельности Комитета Государственной Думы по делам женщин, семьи и детей, ведь именно в этой сфере коренится профилактика социального сиротства, эффективность которой зависит от превенции правонарушений в семье. Система мер семейно-правовой ответственности — одна из сложных и в то же время самых интересных проблем теории семейного права <12>. Именно в Кодексе 1995 года появились институты ограничения родительских прав (ст. 73 — 76 СК), а также отобрания ребенка у родителей в административном порядке (ст. 77 СК). Накопленный за десять лет опыт применения этих норм позволяет делать выводы об их эффективности. ——————————— <12> Большинство работ в этой области были написаны до принятия Семейного кодекса РФ 1995 года. См., напр.: Глушкова Л. И. Ответственность в советском семейном праве: Дис. … канд. юрид. наук. М., 1982. 186 с.; Казанцева А. Е. Обязанности и права родителей (заменяющих их лиц) по воспитанию детей и ответственность за их нарушение. Томск, 1987. 144 с. Среди последних монографических исследований — работа П. Н. Мардахаевой (Мардахаева П. Н. Лишение родительских прав как мера семейно-правовой ответственности. Дис. … канд. юрид. наук. М., 2005).
Прежде всего необходимо признать, что положения о судебном лишении родительских прав утратили свою действенность. В подавляющем большинстве случаев родители, в отношении которых предъявлены требования о лишении родительских прав (а их удовлетворяется более 50000 в год!), относятся к исходу судебного разбирательства безразлично. Бессилие проводимых в настоящее время судебных процедур наиболее ярко проявляется в невозможности защитить интересы ребенка при лишении родительских прав. На основании п. 4 ст. 71 СК РФ ребенок, в отношении которого родители (один из них) лишены родительских прав, сохраняет право собственности на жилое помещение или право пользования жилым помещением. Тем не менее, как правило, после вступления в законную силу судебного решения, поражающего родителя в правах, ребенка помещают в учреждение для детей-сирот. При этом родитель продолжает пользоваться жилым помещением, а ребенок вынужденно проживает в условиях общежития. Распространены случаи лишения родительских прав, когда дети продолжают проживать с бывшими родителями в одном жилом помещении. Очевидно, что права детей при этом нарушаются, однако никто не предпринимает мер к их защите. При разработке Семейного кодекса законодатель, определяя основания лишения родительских прав в довольно общих формулировках (злоупотребление родительскими правами и т. п.), полагался на судебное усмотрение, способное обеспечить максимальную охрану прав и интересов детей. Однако суды не перестроились и по-прежнему предпочитают использовать в качестве таких оснований довольно формальные факты, не связанные со сложностью доказывания (отказ родителя забрать ребенка, хронический алкоголизм или наркомания). К сожалению, чрезвычайно редко применяется институт ограничения родительских прав. В выявляемых органами опеки и попечительства случаях нарушения родителями своих обязанностей по воспитанию детей, как правило, есть необходимость скорейшего отобрания ребенка и лишения родителей их прав. Такая полумера, как ограничение прав, заведомо не даст результата, в то же время обращение в суд с иском и судебное разбирательство связаны со значительными затратами времени и сил. Необходимо признать, что лишение и ограничение родительских прав, традиционно относимые в науке к мерам юридической ответственности (семейно-правовой), не выполняют в настоящее время ни задач наказания и перевоспитания родителей, ни функций защиты прав детей. В этой связи система норм, определяющих основания и порядок ограничения прав родителей или полного поражения их в родительских правах, нуждается в скорейшем изменении. Все перечисленные обстоятельства подвигли депутатов Комитета Государственной Думы РФ по делам женщин, семьи и детей ко внесению в ГД пакета законопроектов, направленных на повышение эффективности мер ответственности родителей за воспитание детей. Это попытка комплексного решения проблемы с помощью совершенствования норм семейного, уголовного законодательства и законодательства об административных правонарушениях <13>. ——————————— <13> См. законопроекты N 195421-4, N 143228-4, N 143212-4. Тексты этих проектов в настоящее время уточняются с учетом поступивших замечаний и предложений.
Представляется, что назрела необходимость и по-новому подойти к правовому регулированию процедуры отобрания ребенка при непосредственной угрозе жизни ребенка или его здоровью (ст. 77 СК РФ). В настоящее время данная процедура относится к числу административных мер немедленного реагирования на нарушение прав ребенка. В то же время по ранее действовавшему КоБС РСФСР отобрание ребенка представляло собой судебный способ защиты прав ребенка (ст. 64), однако в сущности это был аналог современного ограничения родительских прав. По прошествии десяти лет стало очевидно, что административное отобрание ребенка, преследуя цель защиты интересов ребенка, вступает в противоречие с другим немаловажным принципом семейного законодательства — недопустимости произвольного вмешательства кого-либо в дела семьи (ст. 1 СК РФ). Основным недостатком существующей процедуры в этом аспекте выступает ее административная природа. Отобрание ребенка у родителей производится по инициативе соответствующего органа и по его усмотрению, что вступает в противоречие и с еще одним принципом — судебной защиты нарушенных прав. В 2002 году был снят с рассмотрения законопроект, внесенный в Государственную Думу РФ Законодательным собранием Республики Карелия и предусматривающий немедленное отобрание ребенка у родителей даже без санкции органа местного самоуправления. Соглашаясь с тем, что отобрание ребенка в экстренных случаях должно быть действительно немедленным, то есть беспрепятственным, с подобной инициативой нельзя согласиться. Напротив, сейчас в Комитете Государственной Думы РФ по делам женщин, семьи и детей подготавливается текст проекта новой редакции ст. 77 СК, предусматривающий экстренное получение санкции судьи на отобрание ребенка. Дело в том, что, отбирая ребенка у родителя, суд поражает родителя в правах. Существующая административная (несудебная) процедура отобрания ребенка противоречит обязательствам Российской Федерации, предусмотренным ст. 9 Конвенции ООН о правах ребенка, в соответствии с которой ребенок не может разлучаться со своими родителями вопреки их желанию, за исключением случаев, когда компетентные органы, согласно судебному решению, определяют в соответствии с применимым законом и процедурами, что такое разлучение необходимо в наилучших интересах ребенка. При этом в ходе любого разбирательства всем заинтересованным сторонам должна быть предоставлена возможность участвовать в разбирательстве и излагать свои точки зрения. К сожалению, административный характер отобрания ребенка у родителей стал поводом для обращения граждан России в Европейский суд по правам человека. Учитывая ранее вынесенные Судом решения по аналогичным спорам, мы вряд ли можем рассчитывать на исход дела в пользу Российской Федерации. Все это вместе наводит на мысль о необходимости расширения судебной защиты семейных прав. Статья 8 СК закрепляет возможность административной защиты прав, опираясь на принципы обеспечения приоритетной защиты прав и интересов несовершеннолетних и нетрудоспособных членов семьи. Традиционно принято считать, что применение внесудебных мер в семейно-правовой сфере способствует оперативному реагированию на нарушение прав и интересов граждан. Однако оперативно реагировать на правонарушение может не только исполнительная, но и судебная власть <14>. ——————————— <14> Так, в соответствии со ст. 107 и 108 Уголовно-процессуального кодекса РФ постановление о возбуждении ходатайства об избрании в качестве меры пресечения домашнего ареста или заключения под стражу подлежит рассмотрению единолично судьей в течение 8 часов с момента поступления материалов в суд.
Концепция судебной защиты прав родителей и детей довольно резко воспринимается прежде всего самими судами. Говорят о том, что суды к этому не готовы, не имеют такой компетенции, не обеспечены материально. Однако те же утверждения звучали и при введении в семейное законодательство судебной процедуры усыновления — одной из самых прогрессивных новелл. Тем не менее Семейный кодекс 1995 года произвел кардинальную смену этой процедуры, что позволило предоставить детям гораздо большую правовую защиту. К вопросу об ответственности родителей тесно примыкает проблема неисполнения и ненадлежащего исполнения обязательств по содержанию несовершеннолетних детей. Тот потенциал, который заложен в нормах Семейного кодекса об алиментных обязательствах, судами используется не в полной мере. Как и десятки лет назад, суды продолжают, не обращая внимания на обстоятельства дела, взыскивать алименты в долях к заработку ответчика. При этом игнорируются положения ст. 83 Семейного кодекса, в соответствии с которыми в случаях, если родитель, обязанный уплачивать алименты, имеет нерегулярный, меняющийся заработок и (или) иной доход, либо если этот родитель получает заработок и (или) иной доход полностью или частично в натуре, либо если у него отсутствует заработок и (или) иной доход, а также в других случаях, если взыскание алиментов в долевом отношении к заработку и (или) иному доходу родителя невозможно, затруднительно или существенно нарушает интересы одной из сторон, суд вправе определить размер алиментов, взыскиваемых ежемесячно, в твердой денежной сумме. Это положение предусмотрено для максимальной защиты прав и интересов ребенка и установления баланса между его интересами и интересами родителя-плательщика. Какова причина того, что, не имея в материалах дела сведений о доходах ответчика, судья тем не менее использует шаблон и взыскивает алименты в долях к заработку? По-видимому, это связано и с тем, что Пленум Верховного Суда в своем Постановлении от 25 октября 1996 года не дал судам соответствующих разъяснений. В результате взыскатели алиментов сталкиваются с трудностями в определении размера ежемесячных платежей и задолженности. На этом фоне абсолютно справедливо звучат предложения об установлении некоего минимального размера алиментов (в рублях), ниже которого взыскание было бы невозможным. Представляется, что назрела необходимость уточнения положений о размере средств, взыскиваемых на содержание несовершеннолетних детей. Не случайно гражданское законодательство в подобных правоотношениях использует такую величину, как прожиточный минимум трудоспособного населения в целом по Российской Федерации (ст. 1086, 1087 ГК). Данная величина более адекватна потребностям человека, чем превратившийся в миф минимальный размер оплаты труда, используемый для определения размера алиментов, взыскиваемых в твердой денежной сумме (п. 2 ст. 117 СК) <15>. ——————————— <15> В соответствии со ст. 5 Федерального закона от 19 июня 2000 г. N 82-ФЗ (в ред. от 29.12.2004) «О минимальном размере оплаты труда» исчисление платежей по гражданско-правовым обязательствам, установленным в зависимости от минимального размера оплаты труда, производится с 1 января 2001 года исходя из базовой суммы, равной 100 рублям. В том, что алиментное обязательство в целях данного Закона должно рассматриваться как гражданско-правовое, нет никаких сомнений.
Вместе с тем наиболее серьезные проблемы в сфере алиментных обязательств связаны не с размером платежа, а с затруднениями во взыскании. Социально-экономическая ситуация такова, что немалая часть россиян сознательно скрывает истинный размер своих доходов, утаивая эту информацию не только от налоговых органов, но и от взыскателей алиментов. В связи с этим часто звучат предложения об ужесточении ответственности за неуплату алиментов. В настоящее время на рассмотрении в Государственной Думе находится законопроект, внесенный Советом Федерации. В соответствии с этим проектом предполагается увеличить размер предусмотренных ст. 115 Кодекса процентов с одной десятой до одного (365% годовых!). Помимо того что эта цифра во много раз превышает любые разумные проценты <16>, в таком предложении есть и еще один недостаток. Всякому, кто хоть раз сталкивался с исполнительным производством, известно, что при укрывательстве должником дохода и имущества от обращения взыскания, как правило, невозможно получить не только проценты, но и основную сумму долга. ——————————— <16> Для сравнения — Постановление Пленума Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г. в п. 51 рекомендует судам определять размер процентов, взыскиваемых за пользование чужими денежными средствами, исходя из ставки рефинансирования. В настоящее время эта ставка равна 11,5% годовых.
Становится ясно, что проблема исполнения алиментного обязательства коренится не в законе, а в человеке. Пожалуй, ни одна правовая система пока еще не нашла эффективного и в то же время в достаточной степени цивилизованного способа борьбы с неплательщиками алиментов. Поиск таких способов — задача современной науки. За истекшие десять лет, к сожалению, не обрели силу на практике положения ст. 24 Семейного кодекса, предписывающие суду выйти за пределы заявленных истцом требований и помимо расторжения брака также определить место жительства детей при раздельном проживании родителей и взыскать алименты на содержание детей. Несмотря на то что такое толкование пункту 2 статьи 24 Кодекса дано в пунктах 7 и 11 Постановления Пленума ВС РФ от 5 ноября 1998 г. «О применении судами законодательства при рассмотрении дел о расторжении брака», а также в пункте 4 Постановления Пленума ВС РФ от 27 мая 1998 г. N 10 «О применении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей», российская Фемида продолжает с завязанными глазами рассматривать дела о расторжении браков лиц, имеющих общих несовершеннолетних детей. Между тем субъективное право на получение содержания от своих родителей и иных лиц принадлежит именно ребенку. Реализуя это право, ребенок участвует в относительном правоотношении — алиментном обязательстве — на стороне кредитора. Родитель, с которым останется проживать ребенок, не выступает в этом алиментном обязательстве от своего имени, ему отводится лишь роль представителя ребенка в силу закона. Вследствие этого в случаях, когда такой законный представитель не заявляет требований в защиту ребенка, в силу действующего законодательства соответствующие вопросы суд должен разрешать по собственной инициативе. Вышеперечисленные проблемы защиты прав и интересов несовершеннолетних настойчиво требуют обращения современной правовой науки к проблемам юрисдикционных способов защиты субъективных прав граждан и повышения их эффективности. За десять лет значительно (более чем на 50 процентов) выросло число детей, оставшихся без попечения родителей. На начало 2005 года их в Российской Федерации было 720 тысяч. Законодательная власть в России предпринимает все усилия к тому, чтобы дети, лишившиеся родительского попечения, оставались в российских семьях. Основная цель при этом — не усложнить процедуру международного усыновления, а развивать предусмотренные законодательством РФ формы устройства детей в семью. На достижение указанной цели был направлен Федеральный закон от 28 декабря 2004 года N 185-ФЗ «О внесении изменений в Семейный кодекс Российской Федерации». Этим Законом в некоторой степени было облегчено усыновление детей российскими гражданами, в том числе отчимами и мачехами. Разъяснения относительно новелл в законодательстве об усыновлении дал Пленум Верховного Суда РФ в своем Постановлении от 20 апреля 2006 года. Справедливости ради надо заметить, что суды нуждались в этих разъяснениях довольно давно, поскольку существенные изменения по вопросам усыновления были внесены в Семейный кодекс еще Федеральным законом от 27 июня 1998 года N 94-ФЗ. Однако возлагать основные надежды на усыновление как форму устройства, которая смогла бы реализовать право на семью более чем семисот тысяч детей, невозможно. Граждане РФ (как, впрочем, и иностранцы) по-прежнему предпочитают усыновлять младенцев. В этой связи особого внимания законодателя требует институт опеки и попечительства, регулирующий отношения по поводу срочного (до приобретения полной гражданской дееспособности) устройства ребенка в семью. Анализ отношений по установлению, осуществлению и прекращению опеки и попечительства, отношений в приемной семье показывает, что в настоящее время назрела необходимость систематизации норм об опеке (попечительстве) и ее видах, преобразования их совокупности в систему. Требуется не только изменить содержание отдельных норм или добавить недостающие, но и придать институту опеки и попечительства новую форму, обеспечивающую его структурное единство. Опека и попечительство как институт законодательства требует аккумуляции разрозненных в настоящее время норм в едином нормативном акте, содержащем принципы и задачи института, включающем в себя все необходимые для комплексного правового регулирования нормы. Таким актом может стать Федеральный закон «Об опеке и попечительстве», проект которого внесен в Государственную Думу РФ <17>. ——————————— <17> См. проект N 184675-4, а также проект Федерального закона «О внесении изменений в некоторые законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федерального закона «Об опеке и попечительстве» N 184681-4. Тексты этих проектов в настоящее время уточняются с учетом поступивших замечаний и предложений.
Одним из концептуальных положений законопроекта является идея о необходимости разнообразить виды опеки и попечительства, к которым в настоящее время относится, например, приемная семья. Предлагается допустить существование иных договорных видов опеки и попечительства. В то же время и нормы о приемной семье, как показывает опыт, несовершенны. Положение о приемной семье, утвержденное Постановлением Правительства РФ от 17 июля 1996 г. (в ред. от 1 февраля 2005 г.), которое было призвано конкретизировать нормы главы 21 СК, оказалось весьма бедным по содержанию, внесло некоторую неясность в вопросы финансового обеспечения приемной семьи, не урегулировало порядок и правовые последствия прекращения приемной семьи. В настоящее время за пределами федерального правового пространства остались вопросы выплаты вознаграждения приемным родителям, возмещения им расходов, связанных с исполнением ими своих обязанностей, а также вопросы предоставления социальных льгот и преимуществ приемным родителям. Такое положение является следствием произошедшего в стране разграничения государственных полномочий в социальной сфере (государственно-правовая составляющая социальной реформы начала XXI века) и сводится к тому, что субъекты Российской Федерации на своей территории самостоятельно определяют размеры соответствующих выплат, поскольку производят эти выплаты из своего бюджета <18>. ——————————— <18> Интересно заметить, что инициатива Государственного Совета Республики Коми, предполагавшая предоставление субъектам Российской Федерации в п. 2 ст. 151 СК права на своей территории самостоятельно принимать акты о финансировании приемных семей, оказалась в 2002 году преждевременной. Однако эта идея была воплощена в 2006 году в новой редакции ст. 155 СК.
В России существует около 6000 приемных семей, половина из которых создана в Самарской области. В г. Москве в 2000 году было 12 приемных семей, в январе 2006 года — только 8, хотя в то же время число детей, которых усыновили иностранцы, в г. Москве из года в год растет <19>. Такая диспропорция не может быть объяснена ничем, кроме предпочтений исполнительной власти субъекта РФ в вопросе о выборе приоритетных направлений устройства в семью детей, оставшихся без попечения родителей. Передача субъектам Российской Федерации полномочий в сфере семейного устройства детей, оставшихся без попечения родителей, будет способствовать увеличению этой диспропорции, что неминуемо повлечет за собой различия в степени защиты прав детей в разных регионах России — различия, нарушающие принципы федеративного устройства. Иными словами, например, Самарская область за счет средств своего бюджета создаст более благоприятные условия для воспитания детей в приемных семьях российских граждан, а, предположим, Московская или Ленинградская область таких условий создать не смогут или не захотят. В результате правовая защищенность ребенка, который среди прочих своих прав обладает важнейшим — правом на семью, — оказывается в России неодинаковой. ——————————— <19> По данным службы Уполномоченного по правам ребенка в г. Москве, в 2005 году 43% усыновленных московских детей были переданы на усыновление иностранным гражданам. См.: Доклад Уполномоченного по правам ребенка в г. Москве от 22.03.2006 «О деятельности Уполномоченного по правам ребенка в городе Москве, о соблюдении и защите прав, свобод и законных интересов ребенка в 2005 году» // Ведомости Московской городской Думы. 07.06.2006. N 5. Ст. 114.
Преодолеть такую тенденцию сможет исключительно федеральное законодательство, закладывающее правовые основы для создания и деятельности приемных семей и иных договорных видов (форм) опеки и попечительства. В сфере устройства детей, оставшихся без попечения родителей, в последние несколько лет приобрел особую актуальность вопрос о патронатном воспитании и иных формах устройства детей, не предусмотренных Семейным кодексом (абзац второй п. 1 ст. 123 СК). Так, в Белгородской области, например, был принят Закон от 3 марта 2004 г. N 119 «О семейном детском доме», а в Рязанской области — Закон от 3 апреля 2006 года N 46-ОЗ «О патронатном воспитании». Подобного рода нормативные правовые акты субъектов РФ закрепляют возможность передачи детей на воспитание по договору, предполагающему выплату воспитателям вознаграждения. В современной литературе отмечается, что такие договоры определенно имеют значительное сходство с договором о создании приемной семьи. Задача науки, причем не только семейно-правовой, но и гражданско-правовой, а также науки трудового права — определить правовую природу отношений, складывающихся между сторонами подобных договоров. Представляется, что вести речь о трудовом договоре в случае, когда орган опеки и попечительства устраивает ребенка в семью приемного (патронатного) родителя-воспитателя, абсолютно невозможно. Согласно ст. 56 Трудового кодекса РФ трудовой договор есть соглашение, «в соответствии с которым работодатель обязуется предоставить работнику работу по обусловленной трудовой функции, обеспечить условия труда, предусмотренные настоящим Кодексом, законами и иными нормативными правовыми актами, коллективным договором, соглашениями, локальными нормативными актами, содержащими нормы трудового права, своевременно и в полном размере выплачивать работнику заработную плату, а работник обязуется лично выполнять определенную этим соглашением трудовую функцию, соблюдать действующие в организации правила внутреннего трудового распорядка». Приемный (патронатный) родитель, в свою очередь, свободен в выборе времени исполнения своих обязанностей, режимом и распорядком дня не связан. Следовательно, нормы трудового права на отношения по поводу создания и деятельности приемной (патронатной) семьи, семейного детского дома распространяться не могут. Более того, применение норм Трудового кодекса Российской Федерации и иных актов трудового законодательства к отношениям с участием приемных (патронатных) родителей-воспитателей невозможно еще и потому, что ст. 4 и 5 Семейного кодекса Российской Федерации допускают при недостаточности норм семейного права применение к семейным отношениям только норм гражданского законодательства, но не трудового. Главный аргумент против применения трудового законодательства к договорным отношениям по поводу устройства детей в семью все же заключается в том, что трудовое законодательство нацелено на защиту прав и интересов работника. Ребенок в такого рода правоотношениях выступает в качестве третьего лица, в пользу которого заключен договор. Принципы трудового законодательства (ст. 2 ТК РФ) настолько несовместимы с задачей охраны прав и интересов несовершеннолетних детей и принципами семейного законодательства, что какое бы то ни было трудоправовое регулирование в этих отношениях исключается <20>. ——————————— <20> Мы не исключаем, однако, применения трудового законодательства к отношениям по воспитанию детей, не связанным с устройством ребенка, — к отношениям по найму труда няни, педагога, воспитателя, в которых, кстати, работодателями могут быть как юридические лица (например, детский интернат, школа), так и физические лица (родители ребенка или лица, их заменяющие).
Перечисленные институты семейного законодательства — разумеется, далеко не единственные из числа заслуживающих внимания правовой науки и правоприменительной практики. Отечественная правовая наука сегодня достаточно состоятельна для того, чтобы взяться за решение назревших проблем семейного законодательства. Хочется надеяться, что представители классической цивилистики преодолеют стойкое пренебрежение к семейно-правовым институтам и нормам и помогут в их совершенствовании. Это, кстати говоря, открыло бы новые горизонты перед гражданско-правовой наукой, ведь проблемы общности супружеского имущества, брачного договора, договоров в пользу детей — очевидная сфера гражданско-правового регулирования. Насущно необходимы серьезные теоретические разработки в таких областях, как: правовое положение ребенка и порядок осуществления субъективных прав от его имени; судебные способы защиты семейных прав; законный режим (режимы) имущества супругов; соотношение генетического, социального и юридического в родстве. Исследование этих проблем способно развить учение об обязательствах с нематериальным интересом, о порядке и пределах осуществления субъективных гражданских прав, о пределах диспозитивности в частном праве, о правах кредиторов участников отношений общей собственности и многие другие области цивилистики. Серьезные задачи десятилетие Семейного кодекса РФ ставит и перед государственной властью. С сожалением приходится констатировать, что органы власти, от которых во многом зависит реализация семейных прав граждан, этими проблемами занимаются по остаточному принципу. Это касается и Правительства Российской Федерации, многие из постановлений которого нуждаются в совершенствовании — в доработке и приведении в соответствие с Кодексом и иными законодательными актами (Постановления от 17.07.1996 N 829, от 18.07.1996 N 841, от 29.03.2000 N 275, от 28.03.2000 N 268, от 19.03.2001 N 195, от 04.04.2002 N 217, от 01.05.1996 N 542). С сожалением необходимо отметить, что при составлении проектов подобных правовых актов не используется в полной мере имеющийся в стране научный потенциал. Это же сожаление можно высказать и в отношении деятельности Верховного Суда РФ в сфере толкования семейного законодательства. Вне всяких сомнений, не отвечает требованиям времени, а также нормам гражданского законодательства Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 5 ноября 1998 г. N 15 «О применении судами законодательства при рассмотрении дел о расторжении брака» (по вопросам, касающимся имущественных отношений супругов и бывших супругов), требует обновления редакция Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 мая 1998 г. N 10 «О применении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей» (по вопросам о защите и представительстве несовершеннолетних, о лишении и ограничении родительских прав, об отобрании ребенка при непосредственной угрозе его жизни или здоровью). В заключение хотелось бы подчеркнуть, что обозначенные несовершенства законодательства и правоприменительной практики всего лишь намечают пути для совершенствования Кодекса и иных актов, но не требуют пересмотра основных начал семейного законодательства или отмены Семейного кодекса. Основная ценность Кодекса состоит в его наличии в системе российского законодательства в качестве стабильного кодифицированного акта, построенного на наилучших достижениях современной цивилизации. С Кодексом нельзя связывать кризис семьи и утрату в обществе семейных ценностей, как это пытаются представить отдельные его реформаторы. Так сегодня могут утверждать только те, кто не знает системы российского законодательства. Семейный кодекс не может вобрать в себя всю совокупность норм, способствующих упрочению семейных отношений в России. Социальные гарантии семье, ее государственную поддержку обеспечивает не Семейный кодекс, а иные законы и подзаконные акты. Иными словами, превращение Семейного кодекса в Социальный в нашей правовой системе невозможно, однако их взаимосвязанное сосуществование не исключено. Проблемы сохранения человеческих ресурсов в стране, укрепления положения личности в семье и обществе носят системный характер, и решать их нужно с использованием механизмов как частного, так и публичного права. Укрепляя семью, например, можно и нужно изменить налогообложение граждан с семейными обязанностями, можно и нужно создавать правовые гарантии приобретения жилья молодой семьей, следует также задуматься и о стимулировании российского усыновления. Однако для решения таких задач вовсе не требуется вмешательство в Семейный кодекс — хранитель наших лучших традиций в сфере семейного права. Прошедший юбилей принятия Семейного кодекса показал, что ученые и практики, органы власти и общественные организации способны сплотить свои усилия во имя общей цели — защиты личности, сохранения каждой человеческой единицы и упрочения положения личности в семье и в обществе.
