(Стрельцова Е. Г.) («Законы России: опыт, анализ, практика», 2008, N 5)
СООТНОШЕНИЕ ЧАСТНЫХ И ПУБЛИЧНЫХ НАЧАЛ ПО ДЕЛАМ О РАСТОРЖЕНИИ БРАКА, РАЗДЕЛЕ СОВМЕСТНО НАЖИТОГО ИМУЩЕСТВА, СПОРАМ О ДЕТЯХ И В ИНТЕРЕСАХ ДЕТЕЙ
Е. Г. СТРЕЛЬЦОВА
Стрельцова Елена Георгиевна, кандидат юридических наук.
Деятельность лиц, обращающихся в суд за защитой права, облекается в форму, установленную процессуальным законом. Процессуальное правоотношение — это всегда властеотношение. Властная воля государства в таких отношениях реализуется в первую очередь через суд: т. е., по сути, любой спор, рассматриваемый государственным судом, становится прежде всего, в силу положений ст. 39 ГПК, контролируемым судом — следовательно, воля суда является доминантной и подчиняющей себе волю сторон спора в пределах, установленных государством. Отношения, регулируемые нормами материального права, в общем гораздо меньше, чем в процессе, подвержены властному влиянию государственной воли, однако из этого общего правила есть то исключение, которое называется отношениями, особо охраняемыми государством. При рассмотрении такой категории дел в суде воля отдельных участников спора контролируется не только общими пределами контроля суда, но дополнительно сужается теми установлениями, которые получили свое закрепление в нормах материального права. Так, специфика одной из рассматриваемых категорий дел (споры о детях и в интересах детей) заключается в том, что тут мы находим композицию, выраженную и с процессуальной, и с материально-правовой точки зрения активной воли государства, контролирующего эти отношения. Дополнительным фактором, осложняющим проблему, является то, что дела о расторжении брака, разделе совместно нажитого имущества, споры о детях и в интересах детей более, чем какие-либо другие, зависимы от факторов, лежащих вне правового поля. Совместима ли процессуальная форма, основанная на доминанте воли суда, с внеправовыми факторами, крайне тесно переплетенными именно в этих категориях дел? И есть ли необходимость в применении процессуальной формы к урегулированию таких конфликтов, учитывая, что российский гражданский процесс основной задачей называет правильное и своевременное рассмотрение и разрешение гражданских дел (ст. 2 ГПК), происходящее под влиянием действия принципа объективной истины (ст. ст. 12, 56 ГПК). Три категории споров, нередко связываемые воедино реальными обстоятельствами жизни, будут рассмотрены с правовой точки зрения сообразно тем особенностям, которые присущи каждой из этих категорий в рамках судебного процесса. Наконец, выявление процессуальных особенностей, присущих данным спорам, является важной составляющей для анализа жизнеспособности предложений о создании государственной системы судов по делам брака и семьи либо ювенальных судов <1>. ——————————— <1> См., например: Здрок О. Н. Правовое регулирование гражданского судопроизводства по делам несовершеннолетних в Республике Беларусь // Защита прав и законных интересов граждан и организаций. Материалы международной научно-практической конференции. Ч. 2. Сочи, 2002. С. 228 — 235.
1. Расторжение брака, признание брака недействительным. Действующее законодательство относит к подведомственности судов общей юрисдикции дела о расторжении брака при наличии несовершеннолетних детей либо при несогласии одного из супругов расторгнуть брак, а также при уклонении одного из супругов от регистрации развода в органах загса (ст. ст. 21, 22 СК РФ). При этом в действительности законодатель не допускает отказа суда в расторжении брака при наличии оснований, предусмотренных ст. 16 СК (выраженной воли стороны на расторжение брака <2>), и при соблюдении судом процессуального порядка рассмотрения дела. Российские суды, и прежде всего суды нижестоящих инстанций, вынуждены рассматривать довольно объемную часть дел, не требующих применения такого гарантированного порядка, которым является судебный процесс. К такой категории дел, как представляется, можно отнести и дела о расторжении брака. Так, например, только в Пермской области в 2003 г. мировые судьи рассмотрели 10218 дел о расторжении брака и в 2004 г. — 9366 дел (для сравнения: за тот же период мировыми судьями Пермской области рассмотрено соответственно 30 и 173 спора, вытекающих из права собственности) <3>. Надо заметить, что вопрос о реальной целесообразности передачи к судебной компетенции дел о разводе всегда был причиной сомнений, высказываемых в процессуальной литературе. Можно сказать, что спорность этого порядка была заложена в нем самом изначально, с момента передачи этой категории дел к компетенции государственной власти. В исторической ретроспективе дела о расторжении брака не были в компетенции светской власти, как и природу брачных отношений не относили к области позитивного права, а значит, не было и безусловных формальных оснований для развода. В случае возбуждения дела о разводе в конфессиональном суде проводилось судебное расследование в рамках установленной процессуальной формы, и даже при наличии формальных причин для развода суд мог отклонить эту просьбу <4>. Изменение в общественном сознании отношения к браку привело к попыткам преодолеть сложную процедуру его расторжения, в итоге приведшего к тому, что предложения о передаче этого вопроса к компетенции светской власти высказывались еще до 1917 г. <5>. После 1917 г. установлена государственная компетенция по бракоразводным делам. Однако в определенной степени светское законодательство о расторжении брака скопировало конфессиональную судебную форму, что при внутренних диаметральных отличиях оснований к разводу сделало светскую судебную форму расторжения брака не отвечающей основаниям, предусматривающим прекращение брачных отношений в виде расторжения брака. Действующее законодательство сам факт нежелания одной из сторон брачных отношений находиться в браке признает достаточным основанием для расторжения брака — принцип добровольности брачного союза является не только основой его заключения, но и юридическим основанием его существования (ст. ст. 1, 12, 16 СК). Так, установленная ст. 22 СК обязанность суда установить невозможность дальнейшей совместной жизни и сохранения семьи в действительности доказывается все тем же волеизъявлением стороны и отличается лишь формой выражения: для данной ситуации доказательством является волеизъявление, выраженное в форме дачи объяснения в судебном заседании о желании расторгнуть брак (ст. 68 ГПК). Иная точка зрения, впрочем, существует, и в соответствии с нею не подтвержденное серьезными доводами нежелание одного или обоих супругов продолжать брак не могут считаться достаточным основанием для его расторжения <6>, однако тогда остается открытой проблема непринятия судом волеизъявления стороны как основания для расторжения брака, тем более что основным доказательством по делу для данной категории все-таки признается объяснение сторон <7>. ——————————— <2> Подробную аргументацию см. ниже. <3> Источник — www. perm. ru/. <4> Подробнее см.: Соколов И. И. О поводах к разводу в Византии IX — XV вв. // Византологическая традиция в Санкт-Петербургской духовной академии. Печалование патриархов перед василевсами в Византии X — XV вв. О поводах к разводу в Византии IX — XV вв. СПб., 2005. С. 183, 186 — 187 и др. <5> Суворов Н. С. Учебник церковного права. М., 2004. С. 289. <6> Особенности рассмотрения отдельных категорий гражданских дел. М., 1995. С. 212 — 213 (автор главы — С. А. Иванова). <7> Там же. С. 221 — 222.
Следовательно, даже определение оснований, указанных в п. 1 ст. 22 СК, сводится к установлению наличия воли хотя бы одного из супругов на расторжение брака, никакие иные факты, кроме факта заключения брака и факта волеизъявления на расторжение брака хотя бы одной из сторон, судом не изучаются. Оба этих факта вполне ясно могут устанавливаться органами загса. Так, даже авторы, не ставящие под сомнение целесообразность рассмотрения и разрешения этой категории дел судом, признают, что суд «только проверяет наличие или отсутствие установленных законом условий, при которых существующий брак перестает быть таковым» <8>. Главной же целью, которую преследует государство, устанавливая процедуру развода, рассредоточенную во времени, является не установление указанных фактов в суде, а достижение примирения сторон, причем эта отсрочка во времени от момента выраженного волеизъявления до момента государственной регистрации результатов волеизъявления существует как для судебной процедуры, так и для процедуры расторжения брака в органах загса (ст. ст. 19, 22, 23 СК). Суд, с точки зрения законодателя, должен принять меры к сохранению семьи, особенно в случае, когда одна из сторон не согласна с расторжением брака (ст. 22 СК). Вполне оставляя на усмотрение суда применение таких мер, законодатель не создал базы для реального механизма его реализации. При этом в целом, безотносительно к категории спора, задача примирения сторон не является основной целью судебного процесса, а является хоть и непременным, но все же лишь дополнительным условием подготовки дела к судебному разбирательству (ст. 150 ГПК). Установленная ст. 8 СК защита семейных прав как сфера судебной деятельности в части расторжения брака как раз менее всего выполняет указанную функцию защиты. Наверное, если мы относим брачные отношения к отношениям, особо охраняемым государством (ст. 1 СК), и признаем, что основной целью пролонгированной бракоразводной процедуры является восстановление брачных отношений и сохранение семьи, то эффективной может быть признана лишь такая процедура, которая приспособлена к выполнению этой функции, а значит, выполняет ее не формально. Действительно, судебный процесс в этом смысле становился эффективнее тогда, когда суд путем переговоров с истцом и ответчиком убеждал стороны сохранить брачные отношения, т. е. тогда, когда суд действовал не как орган правосудия, а как примиритель, посредник. Итак, в настоящее время суд по бракоразводным делам не исполняет своей настоящей, основной роли — исследования обстоятельств дела с помощью относимых и допустимых доказательств в целях постановления правосудного решения, — но выполняет две иные функции: функцию административного органа в части констатации определенного гражданского состояния и функцию посредника в части принятия мер по примирению сторон. Конечно, будет справедливо отметить, что вторая функция практически не выполняется, отчасти из-за перегруженности судебной системы, в основном же — из-за несовпадения основной функции судебной системы (разрешение спора) и центральной задачи бракоразводного процесса (восстановление и сохранение брачных отношений). Если мы согласимся с тем, что бракоразводные дела отнесены к ведению судов потому, что это особо охраняемые государством правоотношения, нуждающиеся в дополнительных условиях защиты, то мы неизбежно согласимся и с тем, что судебная процедура не в состоянии обеспечить эту цель сохранения правоотношений при желании одной из сторон расторгнуть их. В этом смысле в брачных отношениях доминантное значение имеет внеправовая составляющая, и правовые отношения лишь следуют за ними, а потому и заниматься урегулированием такого конфликта целесообразно вне рамок органа, разрешающего правовые конфликты. ——————————— <8> Прокошкина Н. И. Процессуальные особенности возбуждения и подготовки дел о расторжении брака // Защита прав и законных интересов граждан и организаций. Материалы международной научно-практической конференции. Ч. 2. Сочи, 2002. С. 210.
Представляется, что эти правоотношения являются как раз тем случаем, который требует применения форм и методов медиации. Причем в положениях Семейного кодекса можно специально закрепить порядок процедуры развода, связанный с обязательным прохождением примирительной процедуры и (или) консультации у семейного психолога. Более того, такую процедуру можно сделать и более пролонгированной, нежели сейчас, однако количество консультаций, минимальный период консультаций и т. д. законодателю следует устанавливать, опираясь на общие рекомендации семейных психологов об оптимальных периодах прохождения процедуры бракоразводного процесса. Формализованный по своей природе процесс не в состоянии обеспечить той цели, которую ставит законодатель, устанавливая попытку примирить супругов: простая отсрочка во времени как пассивная попытка примирить стороны осуществляется как в органах загса, так и судами и, вероятно, не важно, кто же ее предпринимает. Если же предполагаются активные действия по примирению со стороны третьего лица, представляющего государственную власть, то и примирение, и переговоры в любой иной сфере человеческих взаимоотношений целесообразнее проводить вне подчиненного строгим требованиям формы судебного процесса. В собственно же судебной юрисдикции имеет смысл оставить лишь категорию требований о признании брака недействительным. Что же касается дел о расторжении брака, то регистрацию этого гражданского состояния целесообразно передать к исключительной подведомственности органов загса. В отличие от расторжения брака признание брака недействительным связано с выяснением, изучением и оценкой доказательств, формирующей итоговый результат рассмотрения дела, т. е. вполне отвечает основным задачам судебной системы. Сопоставление состава лиц, полномочных обращаться в суд с заявлением о признании брака недействительным (ст. 28 СК), в соотношении с составом лиц, полномочных обращаться с заявлением о расторжении брака (ст. 16 СК), явно демонстрирует повышенный уровень проявления публичного интереса и публичной воли в случаях обнаружения оснований для признания брака недействительным. В рамках обращения в суд о признании брака недействительным следует учитывать позицию Конституционного Суда РФ (далее — КС РФ), указавшего, что ст. 29 СК не регулирует вопросы, касающиеся реализации права на обращение в суд и на разрешение дела по существу <9>, а ст. 28 СК, устанавливающая право прокурора обращаться в суд с заявлением о признании брака недействительным, в системной связи с положениями ч. 1 ст. 45 ГПК создает право прокурора на обращение в суд для защиты прав и свобод граждан, особо нуждающихся в правовой защите <10>. При этом общий перечень лиц, которым предоставлено право требовать признания брака недействительным, указанных в п. 1 ст. 28 СК, является исчерпывающим <11>. Представляется, что в данном случае КС РФ в своем толковании как раз учитывал то значение властного контроля над правоотношениями, которое и позволяет инициировать иск государственному органу (прокуратуре) по основаниям, предусмотренным п. 1 ст. 28 СК. ——————————— <9> Определение КС РФ от 16 октября 2001 г. N 206-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Филиппова Валерия Владимировича на нарушение его конституционных прав пунктом 4 статьи 29 Семейного кодекса Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс». <10> Определение КС РФ от 18 июля 2006 г. N 324-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Полетаева Николая Ефимовича на нарушение его конституционных прав положением части первой статьи 45 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс». <11> Определение КС РФ от 23 июня 2005 г. N 228-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы граждан Авдеева Виктора Михайловича и Клюкиной Виктории Викторовны на нарушение их конституционных прав пунктом 1 статьи 28 Семейного кодекса Российской Федерации и частью второй статьи 61 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс».
С учетом положений ст. 28 СК обязанность доказывания ложится на лицо, заявившее требование о признании брака недействительным, в том числе на лицо, не являющееся стороной таких брачных отношений. По делам о признании брака недействительным, и прежде всего по основаниям, предусмотренным ст. 27 СК, основное значение приобретает вопрос доказывания отсутствия намерения создать семью. Вообще отрицательные факты в большей степени, чем какие-либо другие, осложняют как процесс исследования, так и процесс оценки доказательств <12>. Для данной категории дел имеет значение то, что суд проверяет не только отсутствие брачных отношений на момент рассмотрения дела (в противном случае отпадают основания признания брака недействительным — ст. 29 СК): это факт-состояние, который устанавливается достаточно просто; но также должен установить и факт отсутствия намерения хотя бы у одной стороны брачных отношений на момент заключения брака, и этот факт крайне сложно доказать. Специфика доказательств в данном случае проявляется также в том, что, как правило, состоит из косвенных доказательств, осложняющих процесс их совокупной оценки. ——————————— <12> Курылев С. В. Установление истины в советском правосудии: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. М., 1967. С. 18.
Так, по делу Т. обратился в суд с иском к Л. о расторжении брака, ссылаясь на то, что семья распалась, совместное проживание невозможно. Ответчица иск не признала и предъявила встречное требование о признании брака недействительным, мотивируя это тем, что ответчик вступил с ней в брачные отношения без цели создания семьи, а лишь имея намерение зарегистрироваться в ее жилом помещении. Кратковременные семейные отношения сторонами не отрицались. Решением мирового судьи, оставленным без изменения апелляционным определением, Т. в иске о расторжении брака отказано, встречное требование Л. удовлетворено. Суд надзорной инстанции, соглашаясь с решением мирового судьи и апелляционного суда, указал, что по смыслу ст. 27 СК брак может быть признан фиктивным, если между лицами, зарегистрировавшими брак, не возникли подлинные семейные отношения, в частности взаимная забота друг о друге, взаимная материальная поддержка, приобретение имущества для совместного проживания, иные характерные для супругов взаимоотношения. Создание после регистрации брака кратковременных семейных отношений не является бесспорным подтверждением намерения супругов (одного из них) создать семью <13>. ——————————— <13> Постановление Московского областного суда от 14 сентября 2005 г. N 501 // СПС «КонсультантПлюс».
Большинство оснований признания брака недействительным (кроме факта добровольности вступления в брак) доказывается с помощью официальных письменных доказательств, основной спецификой оценки которых является проверка полномочий лица, выдавшего документ, и соответствие его установленной форме (ст. 67 ГПК) <14>. Данные обстоятельства дела не могут быть подтверждены никакими другими доказательствами (ст. 60 ГПК), следовательно, при отсутствии таких доказательств в материалах дела суд не вправе считать их установленными. ——————————— <14> Подробнее см.: Треушников М. К. Судебные доказательства. М., 1997. С. 219 — 244.
Так, Г. состоял в семейных отношениях без регистрации брака с С., которая по нотариально удостоверенному завещанию от 7 июня 1996 г. завещала все принадлежащее ей имущество К. 12 июля 1996 г. заключен брак между Г. и С., а 16 июля 1996 г. она умерла. Г. обратился с иском к К. о признании завещания недействительным. В процессе рассмотрения дела адвокат К., действовавший по доверенности, предъявил исковое заявление о признании недействительным брака, заключенного 12 июля 1996 г. между Г. и С. Отменяя решение нижестоящего суда, судебная коллегия указала, что в решении не указаны конкретные основания для признания брака недействительным. В то же время указанные обстоятельства имели важное значение уже при решении вопроса о принятии искового заявления, поскольку согласно ч. 3 п. 1 ст. 28 СК К., являющийся наследником после смерти С., имеет право требовать признания брака недействительным лишь по основаниям нарушения требований ст. 14 СК при его заключении. В решении суд указал, что в связи с ухудшением состояния здоровья С. в момент заключения брака не могла понимать значения своих действий и руководить ими. Однако при этом не привел мотивов, почему данное обстоятельство является основанием для признания брака недействительным и вправе ли К. по этому основанию требовать признания брака недействительным <15>. Между тем единственным доказательством недееспособности лица вследствие психического расстройства может быть вступившее в силу решение суда, вынесенное в порядке применения гл. 31 ГПК. Установление факта психического заболевания само по себе, даже и на момент заключения брака, исходя из буквального толкования ст. 14 СК, не является основанием признания брака недействительным. ——————————— <15> Определение ВС РФ от 3 ноября 1998 г. по делу N 19-В98пр-29 // СПС «КонсультантПлюс».
При совершении сторонами спора распорядительных действий в делах о признании брака недействительным обязанностью суда является точный контроль за исполнением требований ст. ст. 39, 173 ГПК. А. обратилась в суд с иском к К. о признании брака недействительным, указав, что, по мнению истицы, К. заключил с ней брак без намерения создать семью, а преследуя цель — регистрацию в квартире. К. в ходе судебного заседания иск признал. Решением мирового суда заявленные требования удовлетворены, суд признал брак недействительным. Отменяя решение, президиум надзорной инстанции указал, что суд при вынесении решения учел признание иска ответчиком, сослался на показания свидетеля по делу, посчитал заявленные требования доказанными. Между тем согласно п. п. 1, 2 ст. 39 ГПК РФ ответчик вправе признать иск, но суд не принимает признание иска ответчиком, если это противоречит закону или нарушает права и законные интересы других лиц, в соответствии с п. 1 ст. 173 ГПК признание иска ответчиком заносится в протокол судебного заседания и подписывается ответчиком. В протоколе судебного заседания отсутствует подпись ответчика о признании иска, справка, находящаяся в материалах дела, о том, что подпись ответчика в протоколе отсутствует в связи с тем, что он покинул помещение суда до оглашения решения, а протокол судебного заседания был изготовлен сразу после окончания заседания, не может свидетельствовать о необязательности исполнения требований п. 1 ст. 173 ГПК РФ. Указанные требования гражданского процессуального закона судом не были выполнены, о последствиях признания иска ответчик предупрежден не был <16>. Так, в данном случае суду было необходимо немедленно после сделанного стороной заявления разъяснить последствия этого действия и отразить действия ответчика и свои действия в протоколе, предложив ответчику подписать их. При удалении ответчика до составления протокола либо при отказе ответчика подписать протокол суд был обязан продолжить рассмотрение дела по существу и не имел права положить в основу решения признание ответчика. ——————————— <16> Определение Московского областного суда от 16 июня 2004 г. N 518 // СПС «КонсультантПлюс».
2. Имущественные споры супругов и имущественные споры, связанные с расторжением брака. Обращение в суд с требованием о разделе совместно нажитого имущества менее иных категорий дел, из всех рассматриваемых, обладает специальными особенностями, обусловленными именно природой брачно-семейных отношений. И хотя условием возникновения общей совместной собственности супругов называют лично-доверительные отношения между гражданами <17>, для существа судебного разрешения вопроса о разделе имущества, находящегося в общей собственности, это значения не имеет. По природе своей являясь гражданско-правовыми, такие споры не выделяются из всей группы требований о разделе имущества, находящегося в общей собственности нескольких субъектов. Если же между супругами заключен брачный контракт, то суд будет рассматривать такой спор, как и любой другой имущественный спор, возникший из исполнения договора (гл. 8 СК). Судебная специфика таких споров выражается в двух аспектах: во-первых, в определении имущества, подлежащего передаче супругу, с которым остаются дети (ст. 38 СК); во-вторых, в особенностях определения имущества, подлежащего разделу (ст. 34 СК). ——————————— <17> Гражданское право. Ч. 1 / Под ред. А. Г. Калпина, А. И. Масляева. М., 1997. С. 319.
Имущество, приобретенное исключительно для удовлетворения потребностей несовершеннолетних детей и передаваемое родителю, с которым несовершеннолетние проживают, без компенсации, не указывается в Семейном кодексе как принадлежащее ребенку на праве собственности, в отличие от вкладов, внесенных на имя несовершеннолетних (ст. 38 СК). Однако такое имущество должно следовать за ребенком. Следовательно, необходимо, чтобы в резолютивной части решения суда указывалось имущество, обеспечивающее здоровье и развитие ребенка (потребности ребенка). В связи с этим представляется правильным расширить перечень обязанностей суда, установленных в ст. 24 СК, и, независимо от заявленных требований по спорам, вытекающих из раздела имущества супругов, обязать суд определять имущество, приобретенное для удовлетворения потребностей несовершеннолетних детей. Выводясь из общей массы разделяемого имущества, такое имущество в мотивировочной и резолютивной части судебного решения хранит указания на него как на обеспечивающее потребности ребенка. Общее правило вступления решения в законную силу (ст. 209 ГПК) не устанавливает приоритета какой-либо части судебного решения, однако в исполнительном листе (ст. 13 ФЗ «Об исполнительном производстве») указывается лишь содержание резолютивной части решения. Учитывая, что необходимость в передаче такого рода имущества может возникать неоднократно и в любом случае не должна зависеть от передачи имущества бывших супругов, следует установить правило, в соответствии с которым в резолютивной части решения, наравне с указанием на имущество, принадлежащее каждому из супругов, указывалось бы и имущество, обеспечивающее потребности ребенка. В любом случае у родителя, с которым проживает ребенок, после раздела совместно нажитого имущества сохраняется право на предъявление иска в отношении истребования имущества, обеспечивающего потребности ребенка. Такого рода требование будет рассматриваться в обычном порядке искового производства. Защита интересов ребенка, отсроченная во времени, может ущемить его интересы, тем более учитывая специфику и целевое назначение имущества, являющегося предметом спора. А потому одновременно и наравне с вопросом о взыскании алиментов суду следует разрешать вопрос об определении имущества, обеспечивающего потребности ребенка. Формулируя требования о разделе имущества, нажитого в браке, необходимо учитывать, что в имущественную массу, подлежащую разделу, входят в том числе денежные средства, перечисленные в ст. 34 СК, независимо от того, кем из супругов такие денежные средства получены. Под получением денежных средств подразумевается и перечисление денежных средств на счет, открытый на имя одного из супругов. Так, Н. обратилась в суд с иском к Ч. о разделе имущества, нажитого во время брака. В этот период нажиты пенсионные накопления ответчика, хранящиеся на его лицевом счете. Решением мирового судьи с Ч. в пользу Н. взыскана 1/2 часть доходов, полученных от пенсионных накоплений. В силу ст. ст. 34, 39 СК РФ имущество, нажитое супругами во время брака, является их совместной собственностью. Судом первой инстанции установлено, что накопления находятся на пенсионном счете ответчика, и правильно признано за Н. право на половину названных средств <18>. Наоборот, имущество, полученное в браке не за счет общих доходов супругов, разделу не подлежит. Так, Г. Е. обратилась в суд с иском к Г. о разделе совместно нажитого имущества, ссылаясь на то, что во время брака ответчиком и их дочерью была приватизирована квартира, и просила передать ей в собственность 1/4 доли. Суд признал, что 1/2 доли квартиры является имуществом, нажитым во время брака супругами Г. Е. и Г., и передал в собственность истице 1/4 долю в праве собственности на данное жилое помещение. Отменяя решение суда, президиум указал, что спорная квартира была передана администрацией города Р. в порядке приватизации по договору в собственность Г. и Г. А. по 1/2 доле. Истица в приватизации квартиры не участвовала <19>. В соответствии со ст. 34 СК РФ общей совместной собственностью супругов является имущество, приобретенное за счет общих доходов супругов, наоборот, ст. 36 СК указывает, что любое имущество, полученное в период супружества по безвозмездным сделкам, является собственностью соответствующего супруга. Поскольку приватизация квартиры представляет собой безвозмездную передачу имущества в собственность, то оно не должно включаться в состав общего имущества супругов, подлежащего разделу. ——————————— <18> Постановление Президиума Московского областного суда от 23 мая 2007 г. N 338 // СПС «КонсультантПлюс». <19> Постановление Президиума Московского областного суда от 17 января 2007 г. N 27 // СПС «КонсультантПлюс».
Пределы вмешательства властной воли суда по данной категории дел, помимо указанных выше случаев охраны прав несовершеннолетних, сводятся к общему порядку судебного контроля за легитимностью распорядительных действий сторон (ст. 39 ГПК). Так, Г. обратилась в суд с иском к Г. А. о разделе совместно нажитого имущества — земельного участка и расположенного на нем жилого дома. Г. просила суд признать за ней право собственности на 1/2 долю земельного участка и 1/2 долю жилого дома, ссылаясь на то, что данное имущество приобретено сторонами в период брака и является совместно нажитым имуществом супругов. Затем Г. обратилась к мировому судье с заявлением об отказе от иска о разделе спорного имущества. В заявлении истица указала, что ответчик Г. А. в добровольном порядке согласился признать за ней право собственности на 1/2 долю земельного участка и жилого дома. Суд, принимая отказ от иска и прекращая производство по делу, оставил без внимания, что отказ истицы Г. от иска фактически был поставлен под условие добровольного признания ответчиком за истицей права собственности на 1/2 долю земельного участка и расположенного на нем жилого дома. То есть отказ истицы от иска не мог быть признан судом как безусловное отречение от судебной защиты права собственности на часть совместно нажитого имущества <20>. Между тем резолютивная часть обжалуемого определения является неисполнимой, поскольку ответчик добровольно уклоняется от исполнения судебного акта в части заключения договора дарения доли квартиры, а мерами принудительного исполнения мировое соглашение в названной части обеспечено быть не может <21>. ——————————— <20> Постановление Президиума Московского областного суда от 13 декабря 2006 г. N 759 // СПС «КонсультантПлюс». <21> Постановление Президиума Московского областного суда от 15 ноября 2006 г. N 701 // СПС «КонсультантПлюс».
В резолютивной части решения по данной категории дел необходимо отражать весь перечень, индивидуальные признаки и указывать установленную судом стоимость каждого отдельного предмета. Исполнение по данной категории споров в рамках общего порядка обращения взыскания на имущество не обладает сколь-нибудь индивидуальным характером. Те трудности, что возникают на практике в процессе передачи имущества от одного супруга другому, возникают не в правовой сфере. Вопрос о праве на содержание одного супруга другим супругом (гл. 14 СК) следует отнести к этой же категории имущественных споров, поскольку по природе своей они не входят в группу тех особо охраняемых государством правоотношений, которыми являются алиментные обязательства родителей в отношении детей, а следовательно, с точки зрения процессуальной не обеспечены суммой гарантий и властного государственного контроля, который присущ делам о взыскании алиментов на детей. 3. Споры о детях и в интересах детей. В эту категорию попадает самое обширное количество споров: здесь и определение места жительства ребенка, и алиментные обязательства, и определение порядка общения с ребенком, и передача ребенка от одного родителя к другому. Их общей существенной характеристикой является то, что из всех споров, вытекающих из семейных правоотношений, группа требований, связанная с защитой интересов детей, в наибольшей степени находится под властным контролем государства (ст. 56 СК). Причем такой контроль фактически становится многоплановым: с одной стороны, суд получает в процессе рассмотрения дела значительно расширенные полномочия, вплоть до права выхода за пределы заявленных требований; с другой стороны, властная воля проявляется через действия уполномоченных органов (прежде всего, органов опеки и попечительства, а также прокуратуры). Всем перечисленным субъектам законодательно вменена обязанность охраны прав несовершеннолетних, их участие в процессе является дополнительной гарантией охраны прав несовершеннолетних. В соответствии с правом, предоставленным п. 1 ст. 46 ГПК, любые лица, являющиеся управомоченными субъектами, могут инициировать защиту права несовершеннолетнего лица дополнительно к субъектам, выполняющим свои должностные обязанности. Действия таких лиц (прежде всего, общественных организаций, созданных для защиты интересов детей, социальных приютов и т. д.) вполне защищает публичный интерес с помощью волеизъявления негосударственных органов, органов местного самоуправления. Одновременно есть смысл в уточнении волевых полномочий органов местного самоуправления и прокуратуры по такого рода делам: точнее, в их конкретизации на различных стадиях процесса, прежде всего на стадии исполнительного производства. Впрочем, следует уточнить и круг лиц, представляющих и реализующих в таких процессах публичную волю и интерес: вполне возможно, что его следует расширить, сделав одновременно альтернативным. Требования о взыскании алиментов. По информации ФСПП, более 10 млн. российских детей живут в неполных семьях и вправе рассчитывать на алименты. На исполнение в ФССП ежегодно поступает до двух миллионов исполнительных документов этой категории. Две составляющие обозначают проблемные зоны этой группы споров: проблему доказывания реального размера взыскиваемых алиментов и само взыскание (как в случаях собственно уклонения, так и в случаях, когда должник не имеет постоянного дохода). Укрывательство от исполнения решений о взыскании алиментов демонстрирует слабость современных норм принудительного исполнения: требуется наравне с расширением комплекса мер изменение концепции самого исполнительного производства — собственно штрафные санкции в виде мер принуждения и полное лишение процессуальной инициативы взыскателя в ходе исполнения доказали свою низкую эффективность. Применение мер принуждения, ранее не характерных для нашей системы принудительного исполнения, с учетом действительной социально-экономической обстановки, может принести ожидаемый эффект. Так, высказанное еще в 2002 г. предложение ввести запрет на выезд за границу должников <22> дало некоторую положительную динамику: по информации Федеральной службы судебных приставов (ФССП) России, за четыре месяца 2007 г. добровольно выплатили алименты около 340 тысяч из 12 млн. должников <23>. Однако, вырванная из комплекса иных мер, эта мера принуждения может быть действительно влиятельна лишь на узкий сегмент плательщиков алиментов. Дополнительным пробелом применения ограничения выезда в настоящее время является отсутствие общефедеральной базы должников: так, должник из московского региона может, из-за отсутствия единой базы сведений, выехать за рубеж из санкт-петербургского или, допустим, казанского аэропорта. Наконец, в исходном предложении право запрещения на выезд, в комплексе с иными мерами, предлагалось ограничивать по решению суда, а не на основании постановления судебного пристава-исполнителя с последующим утверждением старшим судебным приставом, как это, собственно, предусмотрено современной ст. 67 ФЗ «Об исполнительном производстве». Свобода передвижения — важное право, чтобы решение о его ограничении принималось во внесудебном порядке и несудебным органом. Наконец, принимая решение об ограничении выезда, необходимо учитывать и его цель. Например, в Калининграде судебный пристав-исполнитель ограничил выезд за границу моряка траулера, не исполнявшего исполнительный лист о взыскании алиментов и накопившего долг по исполнению в размере 180 тыс. руб. Порт приписки судна находился на территории РФ <24>. Представляется, что если цель выезда должника — работа, а ее условия допускают возможность реального осуществления принудительного взыскания, должник не должен ограничиваться в праве на выезд. В рассмотренном случае судебный пристав-исполнитель имел возможность направить исполнительный лист работодателю-судовладельцу и контролировать взыскание алиментов из заработной платы моряка. ——————————— <22> См.: Стрельцова Е. Г. К вопросу о концепции исполнительного производства // Проблемы защиты прав и законных интересов граждан и организаций. Материалы международной научно-практической конференции. Краснодар, 2002. С. 220. <23> http://www. fssprus. ru/default. asp? RID=1∣=1870/ <24> http://www. fssprus. ru/default. asp? RID=1∣=4185/
Такие популярные в США меры принуждения, как лишение специальных прав (например, права управления автомобилем); сверка данных финансовых учреждений страны о новых банковских счетах (проводящаяся в рамках единой федеральной системы ежемесячно) с правом их заморозить; отзыв профессиональных лицензий врача, юриста, архитектора и преподавателя; отказ в выдаче разрешений на охоту, рыбалку, занятиями водными видами спорта и, наконец, тюремное заключение, обеспечивают исполнение родительских обязанностей по имущественному содержанию детей в полном объеме лишь в 39% от всех детей, имеющих право на получение алиментов, при этом 37% детей не получают вообще никакой финансовой помощи от родителей, обязанных платить алименты <25>. Надо отметить также, что часть мер, перечисленных выше, исходит из предположения, что у должника деньги есть, но он не желает содержать ребенка. Такие меры могут и должны получить закрепление в законе, однако для условий нашей страны они не вполне универсальны. Специалисты отмечают сложность исполнения исполнительных документов о взыскании алиментов <26>, связанную с юридическим отсутствием имущества и доходов должников. В данном случае не имеет значения, реально отсутствуют доходы должника либо они скрываются. Принципиально то, что судебному приставу-исполнителю не на что обратить взыскание. ——————————— <25> Тебо М. Г. Когда отец не платит. В кн.: Исполнение судебных решений судебными приставами-исполнителями по делам о взыскании алиментов и делам, связанным с воспитанием детей. М., 2000. С. 118 — 119, 122. <26> См., например: Володина И. Н. Участие органов опеки и попечительства в процессе исполнения решений по делам, связанным с воспитанием детей; Разгулова Т. Л. Порядок рассмотрения судом общей юрисдикции дел об обжаловании действий судебных приставов-исполнителей при исполнении ими решений судов, связанных с воспитанием детей // Материалы семинара «Исполнение судебных решений судебными приставами-исполнителями по делам о взыскании алиментов и делам, связанным с воспитанием детей». Самара, 2000. 14 — 15 ноября. С. 28 — 29, 33.
Для данной категории должников целесообразно предложить такую меру принудительного исполнения, как работы по определению и под контролем судебного пристава-исполнителя, а также и представителя взыскателя. Действительно, неработающие лица получат возможность заработка (сходная практика уже существует в отношении должников по оплате коммунальных услуг). Судебный пристав-исполнитель должен получить право обязать должника выполнять работы, указанные судебным приставом-исполнителем, а также (наравне с представителем взыскателя) право контролировать их выполнение. Отказ должника от выполнения определенных судебным приставом-исполнителем работ должен являться основанием для рассмотрения судом вопроса о злостном уклонении от уплаты алиментов в соответствии со ст. 157 УК. Контроль за исполнением работ, предоставленный как судебному приставу-исполнителю, так и представителю взыскателя, выступает фактически косвенной мерой принуждения в отношении должников, реально имеющих, но юридически укрывающих свое имущество, доходы, а потому такую меру принуждения можно было бы применять и в отношении должников, юридически имеющих доходы ниже тех, которые предлагаются в качестве оплаты труда для вакансии, предлагаемой судебным приставом-исполнителем. Определение порядка общения с ребенком. Для данной категории дел обязательность участия органов местного самоуправления (органов опеки и попечительства) в качестве непременного условия легитимности процесса рассмотрения и исполнения решения не является необходимой. При этом даже при вступлении в процесс таких органов по своей инициативе либо по инициативе суда цель их участия — соблюдение законности и охрана прав и интересов ребенка — никак не обеспечена процессуальными средствами. Так, например, неясны их полномочия в процессе рассмотрения дела в суде, в рамках исполнительного производства реальные права указанных лиц не обозначены. По данной категории дел целесообразно дополнительно предусмотреть возможность привлечения психолога и (или) педагога на стадии исполнения решения. Указывается, что интересы детей находятся под особой защитой, но фактически для данной категории дел не разработано процессуальных механизмов реализации защиты интересов ребенка. То есть процесс в стадии исполнения из контролируемого властными уполномоченными органами, со значительной доминантой публично-охраняемого интереса, превращается фактически в сугубо частноправовой (дополнительно следует добавить, что в данном случае прямо нарушаются положения ст. 56 СК, поскольку, будучи выведенными из-под оперативного контроля и подчинения суду, служба судебных приставов не входит в состав субъектов, которым вменено в обязанность защищать права несовершеннолетних). Так, например, Т. Л. Разгулова приводит в качестве примера исполнительное производство, связанное с определением порядка общения с ребенком отца и дедушки, проживающих отдельно, и последующим жестким противостоянием родителей, завершившимся диагнозом «невротические реакции» у ребенка и рекомендациями психологов не проводить соответствующие свидания <27>. Однако в описываемом деле психолог был привлечен матерью ребенка, выполнявшей его рекомендации и прекратившей встречи, за что на нее судебным приставом-исполнителем были наложены штрафы, впоследствии отмененные судом. В связи с этим ст. ст. 66 — 67 СК требуют корректировки в том смысле, что должны предусмотреть не только ответственность родителя, с которым проживает ребенок, но и ответственность раздельно проживающих родителя и родственников за добросовестное и в интересах ребенка использование времени, установленного судом для общения с ребенком, прямо предусмотрев возможность срочной судебной отмены права на общение, предоставленного отдельно проживающим родителю и родственникам ранее вступившим в законную силу решением суда. Одновременно необходимо предусмотреть право отложения исполнительных действий на время проведения консультаций с психологом (педагогом). ——————————— <27> Разгулова Т. Л. Порядок рассмотрения судом общей юрисдикции дел об обжаловании действий судебных приставов-исполнителей при исполнении ими решений судов, связанных с воспитанием детей // Исполнение судебных решений судебными приставами-исполнителями по делам о взыскании алиментов и делам, связанным с воспитанием детей. М., 2000. С. 45 — 46.
4. Особенность многих категорий дел, возникающих из семейных правоотношений, выражается в двух основных чертах: как правило, в повышенном уровне проявления публичной воли в процессе рассмотрения и разрешения дела и в специфике общественных отношений, осложненных значительным внеправовым фактором. Взяв за основу именно вторую черту, предлагается создавать специализированные суды (приравненные к ним органы, полномочные разрешать семейные конфликты). Однако споры по поводу правоотношений наиболее квалифицированно могут быть рассмотрены только судом. Невозможно говорить об окончательном правовом разрешении правового конфликта вне гарантированной процессуальной формы. Следовательно, специализированный суд будет вынужден в любом случае сохранить порядок разбирательства, основанный на соблюдении гражданской процессуальной формы. В противном случае его решения не могут быть окончательными. Дополнительным общим возражением против создания подобных судов является ссылка на то, что разветвление судебной подведомственности создает ее излишнюю конфликтность. Специфика общественных отношений, осложненных значительным внеправовым фактором, требует внепроцессуального (а правильнее — досудебного) порядка урегулирования спора. Вот он, становясь обязательным по данным категориям дел, может предусматривать все спектры разрешения конфликта, возникшего в сфере общественных отношений. Это может быть система федеральных конфликтных комиссий по семейным спорам, система при органах опеки и попечительства, вплоть до системы при региональных уполномоченных по правам ребенка, — главное, что в любом случае этап урегулирования конфликта должен предшествовать процессу разрешения спора в суде в порядке, предусмотренном Гражданским процессуальным кодексом.
