ЕЩЕ РАЗ О ПРАВОСПОСОБНОСТИ, ДЕЕСПОСОБНОСТИ И ПРАВОСУБЪЕКТНОСТИ
К. И. РЯБОВ
Рябов Кирилл Игоревич, кандидат юридических наук.
Советская юридическая наука не довела разработку понятий «правоспособность», «дееспособность» и «правосубъектность» до логического завершения. Впрочем, марксизм, как известно, отводит праву роль отмирающего явления. Если современное российское государство отводит праву какую-то иную роль, разработка названных понятий должна быть продолжена. Этому и посвящена представляемая вниманию читателей статья.
Ключевые слова: правоспособность, дееспособность, правосубъектность, субъекты гражданского права.
Предварительные замечания
На сегодняшний день определенность понятий, вынесенных в заглавие статьи, различна. Если о дееспособности известно все или почти все, то традиционное представление о правоспособности как минимум вызывает ряд вопросов. Что же до правосубъектности, содержание этого понятия остается неопределенным. Ясно, что оно как-то связано с первыми двумя, но природа этой связи не выяснена. А до тех пор, пока это так, разработка понятий право — и дееспособности тоже не может считаться окончательно завершенной. Попробуем предложить свежий взгляд на обозначенную проблему. Для иллюстраций используются примеры из права интеллектуальной собственности, которое, являясь подотраслью гражданского права, в то же время сравнительно молодая область правоведения, поэтому интересно посмотреть, насколько новые знания укладываются в старые общецивилистические конструкции.
Правоспособность
Легальная дефиниция правоспособности содержится в ст. 17 ГК РФ. Под ней понимается способность иметь гражданские права и нести обязанности, признаваемая в равной мере за всеми. Для науки гражданского права обычна ситуация, когда содержащееся в законе определение не является определением в точном смысле этого слова и вводимое им понятие нуждается в доктринальном «доопределении». Видимо, по инерции так же поступают и в случае с правоспособностью. Критикуя легальную дефиницию, советские ученые указывали на ее абстрактность (Я. Р. Веберс <1>), на пригодность лишь для рассуждений, не выходящих за рамки формальной логики (П. П. Виткявичюс <2>), и т. п. Не нам судить, почему такие аргументы принимались в расчет раньше, важно то, что теперь они приняты быть не могут. Представляется, что ст. 17 ГК РФ является счастливым исключением — к ней не нужно ничего добавлять, а нужно правильно понять. Попробуем это сделать. ——————————— <1> Веберс Я. Р. Правосубъектность граждан в советском гражданском и семейном праве. Рига, 1976. С. 42. <2> Виткявичюс П. П. Проблемы гражданской правосубъектности советского государства: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. М., 1980. С. 9.
Традиционный спор об удачности термина «способность» весьма далек от сути дела и может быть проигнорирован. Главными здесь являются глагол «иметь» и залог, в котором он употреблен: действительный залог указывает на активное, а не пассивное начало, на субъекта, а не на объект. Далее следуют два сущностных признака права как явления: (1) выраженность в терминах прав и обязанностей и (2) формальное равенство. Другими словами, ст. 17 ГК РФ дает общее, если угодно абстрактное, действительно формальное понятие о субъекте права. И этого здесь достаточно. Иметь четкое, не смешиваемое с другими понятие субъекта весьма важно для стройности дальнейших рассуждений вообще, а материалистическому мировоззрению, как известно, оно дорого особенно. С другой стороны, часто встречающаяся в литературе трактовка правоспособности как субъективного права <3> есть попытка объяснения понятия субъекта через его права, что, если задуматься, должно быть ближе идеализму. ——————————— <3> Список сторонников этой идеи см., например: Виткявичюс П. П. Указ. соч. С. 15.
В качестве аргумента в пользу усовершенствования понятия правоспособности путем провозглашения его субъективным суперправом обычно приводят п. 3 ст. 22 ГК РФ, объявляющий ничтожными сделки, направленные на ограничение правоспособности. Дескать, раз законодатель специально запрещает распоряжение правоспособностью, значит, в принципе это возможно, как возможно распоряжаться другими субъективными правами. В действительности назначение этого пункта состоит в устранении всяких сомнений относительного того, что ст. 17 ГК РФ содержит императивную норму. А таких сомнений и не должно быть. Изменить свое сущностное качество — значит перестать быть самим собой, ибо оно, как известно, тождественная бытию определенность. Например, человек не может ограничить свою «человекоспособность», т. е. способность иметь плоть и дух. Человек всегда останется человеком, что бы он ни делал. Так же и субъект права не может ограничить свою правоспособность, поскольку в ней заключена его сущность. Из изложенного ясно, что мы не можем согласиться с традиционным толкованием п. 4 ст. 1233 ГК РФ <4> (данная норма объявляет ничтожными условия договора, ограничивающие право гражданина создавать результаты интеллектуальной деятельности определенного рода или в определенной области интеллектуальной деятельности) как конкретизирующего п. 3 ст. 22 ГК РФ. Известно, что в нормах права заключена воля государства (бога, природы, общества — как вам больше нравится, сути дела это не меняет). Очевидно, что самоубийство вообще и творческое в частности не соответствуют этой воле. Поэтому согласно нормам права факт «покушения на творческое самоубийство» не может вести к возникновению правоотношения, в рамках которого существовала бы юридическая обязанность воздерживаться от создания результатов интеллектуальной деятельности. Приведенные рассуждения, конечно, основаны на формальной логике, но разве это недостаток? Забегая вперед, заметим, что, вопреки мнению Е. А. Суханова <5>, к дееспособности п. 4 ст. 1233 ГК РФ также никакого отношения не имеет. ——————————— <4> См., например: Зенин И. А. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части четвертой. М., 2008. С. 32. <5> Комментарий к части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации / Под ред. А. Л. Маковского. М., 2008. С. 331 (автор комментария — Е. А. Суханов).
Другим традиционным дополнением к легальному определению правоспособности является введение объема правоспособности, направленного на внутреннюю дифференциацию обсуждаемого понятия путем косвенного указания на субъективные права, которые гипотетически могут возникнуть у субъекта. На наш взгляд, этот подход не является чем-то глубоко ошибочным. Внутренней дифференциации подвергают многие понятия: животные, например, делятся на рыб, птиц и т. д. Другое дело, что, как показано в этой статье, то, для чего обычно используется объем правоспособности, может быть доступно и непротиворечиво объяснено и без него; в то же время введение нового понятия создает ряд проблем, которые нельзя не замечать. Прежде всего, следуя примеру наших предшественников, склонных пофилософствовать, можно отметить, что вещам этого мира свойствен минимализм, поэтому введение любого нового понятия нуждается в подробной аргументации. Однако объем правоспособности обычно преподносится как что-то само собой разумеющееся. В результате нерешенными остаются по крайней мере три проблемы: 1) как определить, какие обстоятельства влияют на объем правоспособности, а какие этой чести не удостаиваются; 2) как объяснить требуемое законом равенство различных (объемов) правоспособностей; 3) введение «объема правоспособности» влечет смешение нескольких понятий. Рассмотрим это подробнее. Предложенная М. М. Агарковым <6> концепция динамической правоспособности была подвергнута резкой критике и признана глубоко ошибочной. Возникает вопрос: почему не просто ошибочной, а глубоко ошибочной? Эмоциональность критики — верное свидетельство ее слабости. Суть ошибки состоит в допущении объема правоспособности, а способ его изменения — это уже детали. Кроме того, необходимо отметить, что единства мнений относительно определения объема правоспособности нет до сих пор, думается, его и не будет. Я. Р. Веберс полагает, что ребенок не может вступать в брак, поскольку не имеет достаточного объема правоспособности <7>, а женатый человек, имея необходимый объем правоспособности, тоже не может жениться, но уже из-за принятой у нас моногамии. С. М. Корнеев и А. Е. Шерстобитов, в свою очередь, полагают, что правоспособность товарища «в какой-то мере ограничена» <8>, так как он не может вступить в другое товарищество. Этих примеров достаточно, чтобы заметить, что не только марксистской объективной истины, но и конструктивистского консенсуса тут не усматривается, а построенное таким образом понятие может быть научным лишь «в какой-то мере». Интересно, а то обстоятельство, что автор программы для ЭВМ согласно ст. 1269 ГК РФ не имеет права на отзыв, поражает его правоспособность? ——————————— <6> Агарков М. М. Обязательство по советскому гражданскому праву. М., 1940. С. 72. <7> Веберс Я. Р. Указ. соч. С. 68. <8> Гражданское право: В 4 т. / Отв. ред. Е. А. Суханов. М., 2008. Т. 1. С. 153 (авторы главы — С. М. Корнеев и А. Е. Шерстобитов).
Исследователи, признающие различные (ограниченные) правоспособности, сталкиваются со значительными трудностями при объяснении их равенства. Мы не будем приводить глубоко презираемые марксистской наукой образцы sapientia scholastica, в которых их авторы пытаются намекнуть читателю, что возникшее здесь противоречие является диалектическим или вовсе отсутствует. Ясно, что это не так. Равенство правоспособности есть формальное равенство. Правоспособный субъект противостоит <9> системе правовых норм. Чтобы у этого субъекта возникли предусмотренные нормами субъективные права, необходимо наличие указанных в этих нормах юридических фактов. ——————————— <9> Под противопоставлением здесь понимается познавательный прием, а не конфликт.
Если некий субъект готов предъявить юридические факты, необходимые для возникновения конкретного субъективного права, он его приобретает. Точно так же его приобретает любой субъект, предъявивший такой же набор юридических фактов. Верно и обратное: если субъект не может предъявить требующийся набор юридических фактов, субъективное право не возникнет. В этом и состоит равенство: при одинаковых юридических фактах и только при одинаковых (либо альтернативных) можно стать обладателем одинакового субъективного права. Важно подчеркнуть, что это действительно равенство без всяких натяжек <10>. ——————————— <10> Выходя далеко за рамки этой работы, заметим, что, например, отсутствие отношения власти и подчинения еще не означает наличия равенства, как отсутствие ненависти не означает наличия любви. Подобные случаи расширительного толкования равенства ведут, как некоторые любят говорить, к выхолащиванию этого понятия. В результате даже формальное равенство на практике оказывается зачастую нарушенным.
Таким образом, ребенок не может вступить в брак потому, что нет положительного правообразующего юридического факта — возраста, а женатый человек не может жениться потому, что есть положительный правопрепятствующий факт <11> — другой брак. А правоспособность у них абсолютно одинаковая. ——————————— <11> Или, как правильно отмечал О. А. Красавчиков, нет отрицательного правообразующего факта (см.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве. М., 1958).
Итак, правоспособность, понятая как какой-то набор (объем) трансцендентальных субъективных прав, является практически избыточной и теоретически слабой конструкцией, не идущей дальше того, что К. Маркс называл «хаотическим представлением о целом». Наиболее убедительной может показаться дифференциация правоспособности юридических лиц, где критерий лежит на поверхности — цель деятельности. Но тот факт, что цель деятельности подлежит учету каждый раз при решении вопроса о возникновении субъективного права у юридического лица с уставными целями — количественная, а не качественная характеристика, кроме того, далеко не у всех юридических лиц такая цель есть. Следовательно, цель деятельности правильнее рассматривать в качестве юридического факта, а не атрибута правоспособности юридического лица. Правоспособность одинакова у всех субъектов права. Наконец, традиционный учет возраста для определения объема правоспособности ведет к смешению право — и дееспособности. Все это не добавляет ясности. Еще С. Н. Братусь отмечал, что право требует четких и ясных формулировок при определении границ того или иного понятия, требует формальной логики <12>. ——————————— <12> Цит. по: Садиков О. Н. Убытки в гражданском праве Российской Федерации. М., 2009. С. 50.
Дееспособность
Легальная дефиниция дееспособности дана в ст. 21 ГК РФ. Это способность своими действиями приобретать и осуществлять гражданские права, создавать для себя гражданские обязанности и исполнять их. Когда пятилетний поэт (или поэтесса) создает стихотворение, недееспособный субъект своими действиями приобретает права. Текст ст. 21 ГК РФ не позволяет уверенно ответить на вопрос, как соотносится предложенная ситуация с легальным определением дееспособности. Поэтому прибегают к доктринальному определению этого понятия, и так как из рассматриваемой триады оно имеет наибольшее практическое значение, можно отметить, что в содержательном плане добавить что-либо новое сложно. А вот над формой изложения, на наш взгляд, еще можно поработать. Один из основателей современной науки, И. Ньютон, обратил внимание, что перед исследователем встает два вопроса: «Зачем это происходит?» и «Как это происходит?», и, хотя эти вопросы тесно связаны между собой, их не следует смешивать. Попробуем применить этот методологический совет знаменитого ученого при анализе дееспособности. Тем более что vere scire est per causas scire. Известно, что единственное, на что способно воздействовать право, — это волевое поведение. Но не на любое волевое поведение право может повлиять, например, оно не может повлиять на творческую деятельность как таковую. Однако оно признает некоторые результаты такой деятельности в качестве объектов прав, а с фактом их создания связывает возникновение субъективных прав у определенных лиц. Некоторое поведение праву вообще безразлично, например в рамках большинства личных неимущественных отношений между мужчиной и женщиной. Когда же речь идет о поведении, на которое право может и хочет влиять, оно только тогда признает юридическое значение за этим поведением (в том числе противоправным), когда субъект обладает определенным уровнем психической зрелости, позволяющей ему формировать свою волю с учетом воли, выраженной в нормах права <13>. ——————————— <13> Здесь речь идет о юридических последствиях для самого субъекта.
Именно этот уровень зрелости, которого, как наивно принято думать, в полной мере все достигают к 18 годам, и есть дееспособность с точки зрения цели ее учета. Эта цель одновременно определяет и сферу, в которой имеет место учет дееспособности. В свою очередь, сфера эта весьма широка, но все же ограниченна. Что касается второго вопроса, то внимательный читатель, должно быть, заметил — на него мы уже отвечали. С точки зрения механизма возникновения субъективного права дееспособность — юридический факт. Неслучайно в германском законодательстве речь о дееспособности <14> идет в разделе, посвященном сделкам. ——————————— <14> Точнее, о близком ему понятии «сделкоспособность», так как собственно понятия «дееспособность» в германском праве нет.
Эти два аспекта дееспособности можно для определенности назвать материальным и формальным соответственно. Такое деление имеет некоторое самостоятельное практическое применение, но в контексте данной статьи оно поможет нам ответить на вопрос, что есть правосубъектность.
Правосубъектность
Большинство ученых сходится на том, что право — и дееспособность как-то связаны между собой. Для интегрирующего понятия даже имеется название — правосубъектность. Но попытки определить содержание этого понятия и его место в системе других юридических понятий терпят неудачу. Некоторых это приводит в отчаяние, и они предлагают отказаться от понятия «правосубъектность» вовсе. Не будем отчаиваться. Прежде всего присоединимся к мнению тех ученых, которые считают, что быть субъектом права и обладать правосубъектностью — одно и то же. Другие предложения иначе как надуманными назвать нельзя. Выше было показано, что дееспособность имеет два аспекта — материальный и формальный. Правоспособность — понятие сугубо формальное. Но кроме того, правоспособность — это формальная сторона правосубъектности. Поэтому отчасти правы исследователи (среди которых Ю. К. Толстой), отождествляющие правоспособность и правосубъектность <15>. Они правы, но лишь с одной — формальной — точки зрения. С материальной точки зрения не менее прав критикуемый Ю. К. Толстым О. С. Иоффе <16>, пытавшийся, насколько мы можем судить, обратить внимание коллег на то обстоятельство, что понятие правосубъектности, из которого удалено упоминание о волевом начале, не может считаться удовлетворительным. Другое дело, что «волевое начало» не следовало сводить к дееспособности — такой подход действительно уязвим для критики. ——————————— <15> Толстой Ю. К. К теории правоотношения. Л., 1959. С. 11. <16> См., например: Иоффе О. С. Развитие цивилистической мысли в СССР (часть 1, глава 3). Л., 1975.
Отталкиваясь от суждений О. С. Иоффе, можно сказать, что материальным аспектом правосубъектности является деятельное начало, проявляющееся в поведении, двигателем которого выступает механизм волеобразования. При этом принципиальное значение имеет сам факт наличия этого механизма независимо от его характеристик (которые учитываются в дальнейшем, но на правосубъектность как таковую не влияют). У юридических лиц механизм волеобразования своеобразен, у младенцев — еще не развился, у выживших из ума — уже деградировал, но у всех названных лиц он есть и они обладают правосубъектностью. Вы не сможете обнаружить никого, за кем закон признавал бы наличие самостоятельного механизма образования единой воли, не признавая его обладателя субъектом права. Легко также видеть, что все субъекты, названные в главах 3 — 5 ГК РФ, удовлетворяют предложенному критерию. Подведем итог. Для уяснения содержания интересующих нас понятий их необходимо рассмотреть на двух уровнях, названных в настоящей работе формальным и материальным. Уровни эти, с одной стороны, противопоставляются друг другу, а с другой — находятся в единстве. Правоспособность — формальное представление о субъекте права и eo ipso формальный аспект правосубъектности. Материальная сторона правосубъектности — деятельное начало, за которым стоит механизм волеобразования. Материальная сторона дееспособности — определенный уровень развития механизма волеобразования, а с формальной стороны дееспособность — юридический факт. Возникновение у правоспособного субъекта субъективных прав, предусмотренных правовыми нормами, может ставиться в них в зависимость от наличия или отсутствия этого юридического факта.
