ТРАНСФОРМАЦИЯ ПРАВОСОЗНАНИЯ ЛИЦ, НАДЕЛЕННЫХ ВЛАСТНЫМИ ПОЛНОМОЧИЯМИ, В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
И. О. ТРОШИНА
Трошина Ирина Олеговна, адъюнкт Московского университета МВД России.
В статье рассматриваются актуальные вопросы трансформации правового сознания лиц, наделенных властными полномочиями. Автор проводит анализ процесса трансформации правовой психологии и правовой идеологии лиц, наделенных властными полномочиями, в условиях переходного периода современного российского общества.
Transformation of legal conscience of empowered persons in contemporary Russia I. O. Troshina
The article considers topical issues of transformation of legal conscience of empowered persons. The author presents analysis of the procedure of transformation of legal psychology and legal ideology of empowered persons in conditions of transitional period of contemporary Russian society.
Правовое сознание, являясь по своей природе субъективным отражением объективно существующей социальной действительности, неизбежным образом находится под известным влиянием того, что оно рефлексирует, т. е. находится под воздействием определенных процессов и факторов, имеющих правовой характер. Коренные изменения в экономической, политической, культурной и иных сферах общественной жизни, произошедшие в последние десятилетия в России, без сомнения, оказали приоритетное влияние на правовое сознание граждан. Следует отметить, что правосознание как категория юридической науки представляет собой не одномерное явление, имеющее тождественные черты и свойства для всех членов того или иного социума и, соответственно, видоизменяющееся в рамках определенных универсальных парадигм. В действительности, правосознание как наиболее общая категория, отражающая отношение лиц ко всему конгломерату правовых явлений, распадается на множество составных частей, которые, в зависимости от основания, могут быть классифицированы самым разнообразным образом. Наиболее значимым представляется проведение анализа особенностей трансформации правосознания лиц, наделенных властными полномочиями. Необходимо отметить, что обособление данной категории лиц в самостоятельную группу произведено в методологических целях, так как правосознание указанных субъектов характеризуется существенными отличиями и специфическими чертами. Так, рефлексируемые в сознании рядового члена социума элементы правовой действительности, как нам представляется, воспринимаются им как нечто существующее объективно, помимо его воли, в то время как лица, наделенные властными полномочиями, т. е. способные требовать от третьих лиц реализации их воли, пусть и осуществляемой в рамках определенных правовых предписаний, воспринимают подчас как нечто неразрывно связанное с их личностью и сознанием. Иными словами, правовое предписание, являющееся, как известно, абстракцией и способное оказывать регулирующее воздействие на общественные отношения исключительно в рамках своей реализации, а по большей части в такой специальной ее форме, как правоприменение, которое как раз и осуществляется данной категорией лиц, отождествляется такими субъектами не только и не столько как правовой феномен, а скорее как их субъективное волеизъявление, т. е. происходит смешение рефлексируемого и рефлексирующего. При этом право перестает существовать для них как явление объективного порядка, требующее исконного восприятия и не допускающее произвольной интерпретации, оно трансформируется в нечто поддающееся влиянию субъективной воли, неразрывно с ней связанной, а поэтому мыслимой не в качестве социальной действительности, а в качестве элемента сознания и воли лица, наделенного властными полномочиями. Представляется, что именно данная особенность правосознания лиц, наделенных властными полномочиями, и лежит в основе проблемы, существовавшей во все времена и остающейся актуальной и по сей день, — проблемы произвольной интерпретации правовых предписаний аппаратом публичной власти или произвола бюрократии. Ведь очевидно, что, поскольку процесс правоприменения, будучи неизбежным образом связан с той или иной формой реализации субъективной воли самого правоприменителя, может быть существенным образом ею детерминирован или попросту нивелирован до уровня произвола, не имеющего, по сути, ничего общего с правом. Данное обстоятельство ведет к возникновению «синдрома собственной непогрешимости» при решении профессиональных вопросов. Психическая составляющая данного явления профессиональной деформации заключается в повышенной самооценке, уверенности в безошибочности своих мнений, взглядов и поступков, а иногда и в некритическом отношении к противозаконным действиям <1>. ——————————— <1> Хван Д. А. Деформация профессионального правосознания юристов // Административное и муниципальное право. 2008. N 2. С. 36.
Сказанное имеет и еще одно чрезвычайно важное значение для всестороннего понимания. Как уже ранее было сказано, правосознание, в самом общем виде, есть отражение в психике человека всего набора правовых явлений, объективно существующих в социальной реальности, к числу которых, без сомнения, следует отнести и правоприменительную деятельность лиц, наделенных властными полномочиями, которая, как нами было выше отмечено, подчас настолько сильно зависит от особенностей сознания и воли самого правоприменителя, что принимает форму, весьма далекую от правовой. Тем самым мы сталкиваемся с ситуацией, когда в правосознании граждан находят свое отражение не только правовые явления, но и явления, ровным счетом не имеющие никакого отношения к праву, а лишь ассоциируемые с субъектом правоприменения. Более того, подчас даже исконно внеправовая деятельность лиц, наделенных властными полномочиями, мыслится гражданами как явление правового порядка и поэтому подлежащее рефлексии в правосознании. Так, например, всем известное дело майора Д. В. Евсюкова, без сомнения, нашло свое отражение и сказалось (к сожалению, не в лучшую сторону) на правосознании всех граждан России как факт вопиющего произвола со стороны представителей правоохранительных органов, хотя в действительности преступные деяния не были связаны с его служебной деятельностью как представителя власти, а носили ярко выраженный общеуголовный характер. Тем не менее ассоциативное мышление граждан выстроило логическую связь между личностью общеуголовного преступника и той профессиональной стратой, в которую он входит. Представляется, что подобного рода умозаключения не являются фрагментарными, а, будучи связанными с особенностями человеческого сознания, неизбежным образом будут формироваться вновь и вновь, влияя тем самым на правосознание в целом. Все вышеизложенное имело своей целью проиллюстрировать тот факт, что правосознание лиц, наделенных властными полномочиями, как самостоятельный феномен сложнейшим образом вовлечено в хитросплетение правовых явлений. Его тщательный анализ и осмысление связаны не только, и даже не столько, с самой проблемой правосознания подобного рода лиц, сколько с проблемой правосознания как формы общественного сознания в целом, поскольку последнее является одним из фундаментальных слагаемых правовой системы любого государства, в том числе и России. Следует особо отметить, что правосознание лиц, наделенных властными полномочиями, имея вышеуказанную специфику, ни в коей мере не стоит рассматривать как статичное явление, обладающее набором специфических свойств, присущих данным субъектам в силу их должностного положения. Напротив, на наш взгляд, отмеченные специфические черты вовлечены в сложный механизм детерминирования, а соответственно, и трансформации, не известный подчас правосознанию широкого круга лиц. Полагаем, что анализ особенностей трансформации правового сознания лиц, наделенных властными полномочиями, в современной России не только позволит определить закономерности, тенденции и динамику их изменения и развития, но и будет способствовать более глубокому научному осмыслению проблемы отечественного правосознания в целом. В рамках данной статьи нам представляется более уместным провести подобного рода исследование применительно не к правосознанию в целом, а к его элементам, образующим его внутреннюю структуру. К числу таких элементов в современной юридической доктрине традиционно относят правовую идеологию и правовую психологию <2>. ——————————— —————————————————————— КонсультантПлюс: примечание. Учебник Н. И. Матузова, А. В. Малько «Теория государства и права» включен в информационный банк согласно публикации — Юристъ, 2004. —————————————————————— <2> См.: Корнев В. Н. Проблемы теории правосознания в современной отечественной юриспруденции // История государства и права. 2009. N 20. С. 38 — 41; Матузов Н. И., Малько А. В. Теория государства и права: Учебник. М.: Юристъ, 2009. С. 46 и др.
При этом под правовой идеологией понимается совокупность идей, теорий, концепций, в которых выражено отношение к праву. Примером теоретических концепций, являющихся ее составными частями, могут служить: теория о сущности и социальной ценности права, учение об индивидуальных правах личности и т. д. <3>. ——————————— <3> Абдулаев М. И. Теория государства и права: Учебник для высших учебных заведений. М.: Магистр-Пресс, 2004. С. 300.
Правовая же психология — это совокупность настроений, чувств, переживаний, в которых выражено отношение к действующему праву. Существование правовой психологии связано с присущей человеческой психике способностью эмоционально реагировать на внешние явления <4>. ——————————— <4> Там же. С. 301.
Не имея своей целью проведение критического анализа указанных дефиниций, следует отметить, что они, как, впрочем, и само деление правосознания на элементы, носят условный характер, имеющий по большей части методологическое значение, нежели собственно сущностный. Итак, если правовая психология — это внешний, поверхностный или даже чувственный аспект правосознания, то правовая идеология выражает сущность, смысл, природу права <5>. ——————————— <5> Свирин Ю. А. Особенности правосознания на современном этапе // Юридическое образование и наука. 2007. N 3. С. 44.
Очевидно, что указанные элементы правосознания подвержены влиянию определенных факторов извне. Однако специфика материи правосознания заключается в том, что процесс ее детерминирования имеет сложный механизм, состоящий, как представляется, из ряда последовательных этапов, посредством прохождения которых и опосредуется трансформация правосознания. С методологической точки зрения представляется удачным предложенный С. А. Ковалевым перечень последовательных стадий процесса изменения правосознания. Первая затрагивает информационно-познавательный уровень правовой установки. На этой стадии создаются возможности для когнитивного диссонанса, т. е. расхождения между старыми стереотипами и новой информацией, воспринятой субъектом в качестве значимой, важной, ценной, требующей рассмотрения. Вторая стадия процесса деформации затрагивает оценочный уровень правовой установки. Так как диссонанс переживается как нечто неприятное, возникает стремление избавиться от рассогласованности и восстановить привычный порядок. А сделать это можно только: а) добавив новые правовые знания и б) изменив ранее существующие. Поэтому возникает необходимость в оценке двух противоположных информаций, в урегулировании их противоречий. Третья стадия связана с регулятивным уровнем правовой установки. Индивид сопоставляет рассогласованные элементы и приводит их в систему, находя им место в своих представлениях о должном, ценном, правильном <6>. ——————————— <6> Ковалев С. А. Деформация правосознания как фактор противоправного поведения личности // История государства и права. 2009. N 13. С. 35 — 37.
Определившись с методологическим подходом к пониманию стадий изменения правосознания, попытаемся переложить ее на интересующую нас проблемную область. Для этих целей представляется необходимым рассмотреть указанные стадии в совокупности с конкретными детерминирующими факторами, учитывая при этом структурный характер правосознания. Итак, на первой стадии, которая, как представляется, имеет отношение скорее к правовой идеологии, лица, наделенные властными полномочиями, сталкиваются с противоречием ранее существовавших правовых идей с новыми правовыми ценностями. Подобного рода аксиологическая конфронтация имеет, в силу известных исторических событий новейшей истории России, чрезвычайно широкое основание. Особо остро эта проблема стоит именно в сфере правоприменения, так как, только пройдя через призму сознания конкретного должностного лица, правовое предписание приобретает потенцию к регулированию общественных отношений. Иначе говоря, правоприменитель — лицо, наделенное властными полномочиями, должно иметь такое психическое отношение к реализуемой им правовой норме, чтобы, пройдя через жернова его сознания, оно не потеряло своего исконного значения, т. е. оно должно обладать устойчивым набором правовых ценностей. Формированием же такого рода аксиологической системы и призвана заниматься правовая идеология. Однако как быть, когда в условиях переходного состояния общества, к коему, как представляется, относится и состояние современного российского общества, вектор правовой идеологии подчас напоминает броуновское движение, а набор правовых ценностей постоянно меняется? Так, по мнению В. Н. Корнева, в условиях, когда правовая идеология весьма подвержена изменениям, ее содержание очень зависимо от политических и идеологических симпатий и антипатий правящей элиты, между политико-правовой идеологией и общественной психологией образовалась зияющая пропасть <7>. Представляется, что подобный фактор оказывает наиболее ощутимое воздействие на правосознание лиц, наделенных властью. ——————————— <7> Корнев В. Н. Проблемы теории правосознания в современной отечественной юриспруденции // История государства и права. 2009. N 20.
Тем не менее хотелось бы отметить, что подвижность правовой идеологии, в особенности в реалиях современной России, явление закономерное. Однако здесь необходимо оговориться, что указанная «идеологическая подвижность» неодномерна и складывается как минимум из двух уровней. Первый уровень носит объективный характер, так как связан с коренными изменениями общественной жизни в России. К числу таких изменений следует отнести установление свободы экономической и политической деятельности, закрепление основных прав и свобод человека и другие. Подобного рода изменения отражают логику исторического развития отечественного общества и поэтому, очевидно, не должны привести к существенной конфронтации правовых ценностей в сознании людей. Второй же уровень «идеологической подвижности» носит скорее искусственный, подчас «спекулятивно-политиканский» характер, он не связан с какой бы то ни было логикой развития социума. В качестве таких изменений можно назвать постоянно меняющееся отраслевое законодательство, перманентное состояние реформы государственного аппарата, призывы или намерения проведения разного рода «перестроек» и «переделок» общественных и государственных институтов и т. д. Именно такого рода изменения в правовой идеологии, на наш взгляд, наиболее вредны для правосознания. Здесь хотелось бы обратить внимание, учитывая рассмотренные «уровни идеологической подвижности», на особенности влияния таких уровней на правовую идеологию именно лиц, наделенных властными полномочиями. В отличие от широкого круга лиц, для которых наибольшее значение имеет первый «макроуровень», для правоприменителя более важное значение приобретает второй уровень. Данное утверждение основано на том, что, применяя ту или иную конкретную правовую норму, должностное лицо рассматривает ее как образец, некую идеальную модель поведения в данной конкретной ситуации. В случае же, когда в ходе своей профессиональной деятельности лицо, наделенное властью, вынуждено, по причине постоянно вносимых изменений в нормативно-правовые акты, кардинально менять «идеальную модель» поведения, неизбежным образом происходит коллизия старых моделей с новыми, а соответственно, и коллизия правовых ценностей. Складывается ситуация, когда лицо, наделенное властью, не может дать ответ на вопрос, являлась ли та модель поведения, к которой только еще вчера оно принуждалось под угрозой наказания, истинно верной и представляющей социальную ценность. Именно в этот момент процесс трансформации правового сознания переходит на следующий этап — психологического восприятия и чувственной оценки новой правовой установки. Итак, состояние постоянного выбора: следовать ранее существующей модели поведения или нет, а выражаясь другими словами — следовать ли закону или нет, часто приводит правоприменителя к нарушению правового предписания. Но как только это происходит, правоприменитель оказывается «в ловушке» <8>. Возникает страх разоблачения. Этот страх дополняется другими опасениями. Жесткость правовой жизни в условиях общества переходного типа проявляется в кампаниях по повышению исполнительской дисциплины, на фоне возрастания объема функциональных обязанностей. Это представляет серьезную угрозу для государственного служащего. Ситуацию усугубляет относительная неопределенность норм позитивного права. На фоне отсутствия в большинстве случаев юридической практики по конкретному делу правоприменитель теряет уверенность в верности своих действий. Формализм в отношениях сказывается на качестве работы в угоду срокам. Рождается уверенность, что главное — не содержание работы, а своевременный отчет о ней. Следствием всего этого становится возникновение в сознании правоприменителя определенного настроения пессимизма, вызванного постоянной угрозой наказания <9>. ——————————— <8> Мигущенко О. Н. Роль правосознания в применении права // Юридический мир. 2007. N 6. С. 4. <9> Там же. С. 45.
Лишним в данном случае представляется говорить о том, насколько деструктивно действуют подобного рода настроения правоприменителя на его правосознание, а следовательно, и общественное правовое сознание в целом. Далее следует заключительная стадия трансформации правового сознания лиц, наделенных властью, сопряженная с приведением рассогласованных элементов в систему. Однако системность в данном случае может иметь как позитивную, так и негативную окраску. Положительную сторону она приобретет только тогда, когда представления конкретного лица, наделенного властными полномочиями, о должном, правильном и справедливом преобладают над диссонирующим воздействием указанных выше факторов. Однако достижение такого рода эффекта является крайне сложной задачей, требующей длительного целенаправленного воздействия, направленного на формирование высокой правовой культуры. Переход же рассогласованных элементов правосознания лица, наделенного властью, в систему негативного толка повлечет за собой не что иное, как становление «нового» гипертрофированного правосознания правоприменителя, характеризующегося ложной идентификацией личности и безосновательным присвоением атрибутов выполняемой социальной роли, повышенной самооценки, претензии на безошибочность своих мнений, взглядов, актов, поступков и т. д. <10>. ——————————— <10> Баранов П. П. Профессиональное правосознание работников ОВД / МВД СССР. ВЮЗШ, 1991. С. 84.
Лицо, облеченное властью, являющееся носителем такого рода правосознания, применяя правовую норму, способно исказить ее исконное значение до неузнаваемости, породив тем самым не правопорядок, а произвол. Более того, завершение трансформации правосознания правоприменителя приведет к образованию устойчивой девиантной среды, в которой действуют свои нормы <11>, отличные от правовых. ——————————— <11> Мигущенко О. Н. Указ. соч. С. 47.
Таким образом, следует отметить, что правосознание лиц, наделенных властными полномочиями, должно постоянно находиться в фокусе внимания государства и общества. Игнорирование субъективных факторов, сознания и психики каждого конкретного лица во время проведения очередной «реформы» или «кампании» по «совершенствованию» законодательства, государственного аппарата или общественного института способно порождать проблемы, могущие оказать крайне негативное влияние на протяжении многих и многих лет. Здесь, как отмечал еще в свое время Н. М. Коркунов, необходимо иметь в виду, что, «для того чтобы орган власти мог в своей деятельности опереться на сознание подчиняющихся их зависимости от государства, необходимо, чтобы его действия находились в известном соответствии с этим сознанием подвластных, с теми представлениями, какие они имеют о государстве, о его отношении к праву, к личной и общественной свободе» <12>. ——————————— <12> Цит. по: Синюкова Т. В. Правосознание и правовое воспитание. Теория государства и права / Под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малько. Саратов, 1995. С. 460.
