(Игумен Дамаскин (Орловский)) («История государства и права», 2012, N 14)
ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ В ИЗУЧЕНИИ МАТЕРИАЛОВ СУДЕБНО-СЛЕДСТВЕННОГО ПРОИЗВОДСТВА В ЦЕЛЯХ КАНОНИЗАЦИИ СВЯТЫХ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ <*>
ИГУМЕН ДАМАСКИН (ОРЛОВСКИЙ)
——————————— <*> Hegumen Damascene (Orlovcky). Legal aspects of studding of judiciary and investigative materials to canonization of saints of Russian Orthodox Church.
Игумен Дамаскин (Орловский), клирик Московского Патриархата, секретарь Синодальной Комиссии по канонизации святых Русской православной церкви, кандидат исторических наук.
В статье анализируется проблема использования документов судебно-следственного производства в качестве уникальных исторических источников, содержащих информацию о человеке России, пережившем трагические катаклизмы XX столетия. Автор анализирует действующие правоприменительные нормы, регулирующие доступ к этой информации, отмечая их несовершенство.
Ключевые слова: документы судебно-следственного производства, исторический источник, канонизация, Русская православная церковь, репрессии, доступ к информации, святые новомученики.
The article analyses the problem of using judiciary and investigative proceeding as the unique historical sources which comprise information of Russian, who had survived the tragic cataclysms of XX century. The author analyses current law enforcement norms which regulate an access to this information and marks their imperfection.
Key words: documents of judiciary and investigative proceeding, historical source, canonization, Russian Orthodox Church, repressions, access to information, holy New Martyrs.
Год 2012-й, объявленный годом истории, актуализировал проблемы доступа к изучению документальных источников, отражающих как макро-, так и микропроцессы исторического прошлого народа в Советской России, включающие «человеческий фактор». Достоянием научной мысли стало положение о том, что не только экономические, но и нравственные законы оказывают большое влияние на процессы, происходящие в мире, существенно влияя на вектор развития человеческой истории. Изменение подходов, взглядов, методологии исследования роли личности в истории, биографических данных о человеке России, пережившем трагические катаклизмы XX столетия (репрессии, войны, коллективизацию, индустриализацию, депортацию и др.), потребовало расширить круг источников для воссоздания объективной и целостной истории Отечества. Одним из таких массовых источников являются судебно-следственные дела и другие документы, содержащие персональную информацию о человеке, доступ к которой регламентирован законодательными актами. В настоящей статье рассматривается проблема научно-исторического использования информации судебно-следственного производства в контексте действия современных норм правового регулирования доступа к персональным данным. Документы судебно-следственного производства традиционно изучались историками в качестве ценнейших источников информации, в том числе о людях и их участии в событиях определенного исторического периода <1>. В статье раскрывается специфика изучения этих источников в церковно-исторических исследованиях, осуществленных Синодальной комиссией по канонизации святых Русской православной церкви, с целью включения имен пострадавших священнослужителей и мирян в Собор новомучеников и исповедников российских. Специфика таких исследований обусловлена духовно-нравственным аспектом, который наряду с общеисторическими принципами и критериями составляет основу анализа предмета (личность) и объекта (святость) изучения проблем канонизации. ——————————— <1> Следственное дело патриарха Тихона: Сб. документов Центрального архива ФСБ РФ. М., 2000. 1016 с.; Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь — август 1922 г.). Подготовка. Проведение. Итоги: Сб-к документов. М., 2002 (серия «Архивы Кремля»). 1007 с.; Процесс 193-х. М., 1906; Протоколы допросов организатора Петроградского женского батальона смерти. Публикация С. В. Дрокова // Отечественные архивы. 1994. N 1; Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства: В 7 т. М.; Л., 1925 — 1927; Публикация документов следственных и судебных дел политического характера (1920 — 1950 гг.): Метод. пособие / Росархив. ВНИИДАД. М., 2008. 88 с.; Иноземцева З. П. Имеют ли историческую ценность судебно-следственные дела // Труды Регионального общественного фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви». Новомученики XX века. М., 2004. Вып. 1. С. 61 — 66; Литвин А. Л. Следственные дела советских политических процессов как исторический источник // Проблемы публикации документов по истории России XX века. М., 2001. С. 332 — 336; Перемышленникова Н. М. Архивное следственное дело как исторический источник // Проблемы публикации документов по истории России XX века. М., 2001. С. 337 — 340; Нечкина М. В. Движение декабристов. Т. 1 — 2. М., 1955; Романова С. Н. «Дела по обвинению» православного духовенства и мирян // Отечественные архивы. 2001. N 4. С. 4 — 13; Чернов С. Н. Следствие о московских событиях в декабре 1825 г. // Труды Общества изучения Московской области. М., 1929. Вып. 5.
В то время как общеисторическое, историко-биографическое, историко-правовое и иное исследования в сфере гуманитарного знания опираются на фактографическую информацию в необходимом и достаточном для выводов объеме, для целей канонизации важно, и в каком-то смысле выступает на первый план, изучение личности человека, его христианской позиции, отношения к вере, к людям, к миру, изучение человека под углом зрения христианской веры — насколько он оставался верен Церкви или был к ней равнодушен. Проведение исследования с целью канонизации пострадавшего священника или мирянина сопряжено с большими сложностями. Они прежде всего заключаются в том, что репрессии в России в первой половине XX столетия не были направлены только на одних христиан. Равным образом они были направлены и на различные сословия и социальные группы — купечество, военное сословие, бывших служащих жандармерии, среднего достатка крестьян, дворян — иногда вовсе и не имеющих отношения к Церкви, и только среди прочих — духовное сословие; причем принадлежность к духовному сословию еще не означала, что человек обязательно был верующим; мы знаем множество случаев, когда люди переходили на сторону гонителей, иногда и не снимая сана. В России в XX столетии радикальным коммунистическим правительством уничтожалась не только Русская Православная Церковь, но и вся структура государственного устройства дореволюционной России, и духовное сословие преследовалось и уничтожалось здесь наравне с другими. В отличие от законодательных норм Римской империи периода гонений на христиан, запрещавших христианским священнослужителям под угрозой смертной казни священнослужение, когда сам отказ подчиниться этому требованию уже свидетельствовал об исповедничестве, в Советской России Церковь как общественная организация хотя и была лишена прав юридического лица и на ее деятельность как общественной организации был наложен запрет, однако отдельно взятый «служитель культа» не был поставлен вне закона в своей «профессиональной» деятельности. Он был вместе с частью крестьян лишен гражданских прав, но ему было оставлено право служить на установленной законом территории, т. е. в пределах стен храма. Многие из священников, несмотря на то что законы часто тогда фактически нарушались, все же полагались на них, не веря в саму возможность принципиальной устремленности власти искоренить религию, и потому не всегда можно точно определить, почему священник продолжал служить в храме: потому ли, что полагал, что ему государством оставлено это право, или потому, что, зная, что впереди его ожидает вечность, осознано принимал крест исповедничества. Невозможно поставить знак равенства между репрессией, которой подвергался тот или иной человек, и исповедничеством. Необходимо более глубокое личностное исследование жизни христианского подвижника — был ли в действительности в том или ином случае подвиг исповедничества или человек оказался сметенным грозно поднявшейся волной исторических событий вместе с сотнями тысяч других людей, из которых множество не имело даже никакого отношения к христианству. Факты, которые мы относим к препятствиям к канонизации, имеющие нравственный характер, представляют особые трудности для выявления и анализа. Так, когда человек оговаривает себя или других, подписываясь под теми или иными ложными обвинениями, он подтверждает их своей подписью, что является актом малодушия, духовным поражением исповедника, независимо от того, что нередко это малодушие проявлялось при применении пыток. История христианства свидетельствует, что исповедник как человек веры преодолевал все возможные страдания и не лжесвидетельствовал ни при каких обстоятельствах. Но иногда арестованный человек противился подписывать показания со лжесвидетельствами против себя или против других людей по совершенно иным причинам, нежели нравственные, не потому, что стремился не нарушить заповедь «не лжесвидетельствуй», а потому, что, не лжесвидетельствуя против себя или других, оставлял себе иной раз единственный шанс на облегчение своей участи, возможность оправдаться перед следственными органами, и, если не сейчас, то хотя бы в будущем, на что арестованный все же надеялся, мало веря, что за этим арестом и не очень важными, как ему казалось, обвинениями может последовать расстрел. Подписываясь же под протоколами с написанной следователем ложью, человек лишался и этого шанса, ибо что он мог написать впоследствии в своем заявлении властям, если сам подписался под бумагами, в которых о нем говорится как о контрреволюционере? Препятствием для включения в Собор новомучеников и исповедников российских имени пострадавшего является его принадлежность к обновленцам или григорианцам. Эти данные не интересовали следователя, и в документах, как правило, имеется только краткая запись, что человек был диаконом, священником или служителем культа, без дополнительных уточнений. Их приходится зачастую определять по косвенным источникам. Выявляются факты, когда священнослужители снимали с себя сан, писали заявление, характеризуя себя в нем людьми совершенно неверующими, но затем, принуждаемые к тому органами НКВД, возвращались к церковному служению. Едва ли не самый сложный пункт, требующий, однако, обязательного установления при канонизации: не был ли человек секретным сотрудником органов ГПУ — ОГПУ — НКВД — МГБ. Как известно, комплексы архивных материалов, относящиеся к оперативно-розыскной деятельности, а к ним относятся и дела секретных сотрудников, всегда находились и находятся на закрытом хранении. Перед церковным историком стоит нелегкая задача получения полных и достоверных данных, содержащих ответы на вопросы: 1) будучи арестован, не являлся ли человек лжесвидетелем против себя или других лиц; 2) не был ли он обновленцем или григорианцем, или принадлежавшим, например, к лубенскому расколу; 3) не отказывался ли от сана с похулением Церкви и сана; 4) нет ли препятствий к канонизации, находящихся в области нравственной; 5) не привлекался ли он в качестве свидетеля к делам по обвинению других лиц и не выступал ли он в этом случае против них как лжесвидетель; 6) не являлся ли священнослужитель или мирянин секретным сотрудником НКВД. Ответить на все эти вопросы принципиально важно, поскольку только полная информация позволяет избежать неверных решений. Чтобы собрать всю информацию по каждому пострадавшему лицу, церковный историк вынужден значительно расширить границы научного исследования, обеспечив выявление документально удостоверенной информации во всей ее полноте, исследовать всю совокупность документов следственного производства по обвинению данного лица от первого и до последнего его ареста, хранящихся в архивохранилищах разных регионов. Неполнота выявленных и изученных данных о пострадавшем в годы репрессий человеке и могущие произойти от нее ошибки в случаях, связанных с канонизацией, чреваты опасными последствиями. Между тем ГИЦ МВД не гарантирует полноту данных обо всех бывших арестах священнослужителей или мирян по причине многочисленных неточностей в учетных документах. Число арестов человека, даты, места арестов фиксировались в анкете, которую заполнял следователь нередко со слов подследственного, не заинтересованного в перечислении всех бывших арестов и тем самым в причислении его к закоренелым преступникам и потому не всегда точно сообщавшего эти сведения. Исследователь не располагает централизованными данными о судебно-следственных процессах по обвинению репрессированного и потому должен непосредственно проводить межархивное выявление этих данных по каждому пострадавшему. И здесь во всей остроте встает вопрос о доступе к изучению соответствующих судебно-следственных дел. На основании Указа Президента Российской Федерации от 23 июня 1992 г. N 658 «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека» <2> проведение работы по изучению судебно-следственных дел в полном объеме некоторое время было доступно исследователям повсеместно. Не имея доступа к агентурным делам, которые оставались и в этот период на закрытом хранении, вопрос о сотрудничестве обвиняемого с режимными органами опытный исследователь мог установить по документам самих судебно-следственных дел. В них, как правило, отражалась прямая или косвенная информация о сотрудничестве в то время человека с органами НКВД. Например, арестовали в годы массовых репрессий ценного секретного сотрудника НКВД; его высокопоставленный куратор вынужден был писать следователям НКВД и объяснять, почему этого человека необходимо как можно скорее освободить. Его освободили, а бумага осталась в судебно-следственном деле в виде служебной записки. Никем никогда не предполагалось, что этот фонд будут изучать посторонние органам безопасности люди; поэтому в части дел в 1990-х гг. еще сохранялись расписки осведомителей или переписка сотрудников НКВД, позволяющая такое сотрудничество установить. О том, что человек являлся секретным осведомителем, иногда становилось известно из самих протоколов допросов, чаще всего это бывало тогда, когда репрессивные органы решали пожертвовать осведомителем. ——————————— <2> Указ Президента Российской Федерации «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека» от 23.06.1992 N 658 // Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 1992. N 26. Ст. 1510. С. 5.
Спустя некоторое время после издания названного Указа, определившего передачу архивов КГБ СССР в ведение архивных органов, в целях предотвращения незаконного уничтожения документов и создания условий их использования для нужд науки и культуры, рабочая группа при Московской епархиальной комиссии по канонизации святых на основе сплошного комплексного изучения всего массива судебно-следственных дел осуществила работу по изучению фонда судебно-следственных дел УКГБ СССР по г. Москве и Московской области, состоящего из 98064 дел, в котором оказалось около 2270 дел, касающихся непосредственно священно-, церковнослужителей и православных мирян. Результатом проведенного исследования стало то, что треть новомучеников и исповедников российских — более 500 человек — представлены Московской епархией — г. Москвы и Московской области. В ходе этой работы был накоплен бесценный опыт источниковедческого анализа информации судебно-следственных дел по обвинению лиц духовного звания и мирян, который показал, что историко-церковные исследования с целью канонизации не могут считаться завершенными, если не исследован весь комплекс документов, образовавшихся в судебно-следственном производстве как по обвинению, так и по участию лица в качестве свидетеля обвинения других лиц за весь период его жизни. Так, в деле по обвинению протоиерея Иоанна Березкина, благочинного Рузского района, служившего в Дмитровской церкви г. Рузы Московской области, значится, что он был арестован 28 ноября 1937 г. и заключен в Таганскую тюрьму. По данным анкеты священник ранее никогда не арестовывался, следовательно, никаких иных касающихся его дел и документов не должно было бы быть. На вопрос следователя, не занимался ли он контрреволюционной агитацией, священник четко и ясно ответил, что не занимался. На вопрос, кого из знакомых он знает, с кем поддерживает отношения в г. Москве, он ответил, что может назвать только родственников, перечисленных в анкете, да еще учительницу немецкого языка, которую он знает давно и которая приезжает на дачу в г. Рузу. После допросов свидетелей «тройка» УНКВД по Московской области приговорила его к десяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере, где он скончался <3>. Только при сплошном изучении судебно-следственных дел по Московской области могло быть и было выявлено еще одно судебно-следственное дело, по которому отец Иоанн вызывался свидетелем относительно подчиненного ему, как благочинному, священника, и здесь показал все, что требовал от него следователь. На вопрос следователя, какие взгляды у арестованного НКВД священника на советскую власть и ее политику, отец Иоанн ответил, что арестованный священник настроен антисоветски и предъявлял к прихожанам требования, направленные против законов советской власти. Свои показания отец Иоанн подтвердил и на очной ставке. Обвиняемый священник был приговорен к трем годам ссылки, а через год был арестован сам отец Иоанн <4>. ——————————— <3> ГАРФ. Ф. 10035. Д. П-14743. <4> Там же. Д. П-43321.
Другой пример. В сентябре 1938 г. было заведено дело на членов «контрреволюционной кулацко-сектантской организации…», по которому обвинялись 89 человек. В том же месяце были арестованы еще более 30 человек, якобы участников «кулацко-сектантской организации», и среди них священник отец Александр. Их всех обвиняли в том, что они будто бы ставили перед собой цель — свержение советской власти и восстановление в России монархического строя. На всех допросах и очных ставках отец Александр не признал себя виновным, хотя другие обвиняемые подписали все протоколы допросов и подтвердили свои показания на очных ставках. Следствие было закончено 4 апреля 1939 г., а подготовлено к рассмотрению в закрытом суде к 4 декабря 1939 г. Примечательно, что материалы дела на отца Александра были выведены в отдельное производство. 15 февраля 1940 г. в закрытом судебном заседании отец Александр был признан невиновным и из-под стражи освобожден. Это произошло уже после того, как над другими обвиняемыми был приведен в исполнение приговор. Можно считать общеизвестным фактом, что в то время довольно много людей активно сотрудничало со следствием. Будучи сам обвиняемым, такой человек, находясь с другими обвиняемыми в одной камере, вел, в частности, с ними беседы, чтобы склонить их к линии поведения, выгодной следствию; по окончании надобности его дело выводилось в отдельное производство, где оставалось только то, что человек не признал себя виновным. Только так и можно было такого человека освободить, чтобы на него не упала тень подозрения в сотрудничестве с НКВД. Отец Александр вернулся домой больным и служил в храме до весны 1941 г. Он скончался 4 июля 1941 г. и был погребен на местном кладбище, в случае его канонизации встал бы вопрос о вскрытии могилы и обретении останков <5>. ——————————— <5> ГААСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 7738. Л. 67.
Как показывает анализ судебно-следственных дел тех лет, выделение в отдельное производство дела того или иного обвиняемого зачастую свидетельствует о его тесном сотрудничестве со следствием, причем это сотрудничество в иных случаях начиналось еще до ареста человека. Естественно, что сотрудничающий со следствием человек не признавал себя виновным, дабы суд имел более или менее законное основание прекратить дело и освободить его. Таким образом, сам по себе факт ареста и даже нескольких, и поведение на допросах далеко не достаточны, чтобы быть уверенным, что священник был исповедником. В XX в. на людей излилось такое множество страданий, что и страдание страданию стало рознь. В процессе изучения фонда судебно-следственных дел г. Москвы и Московской области был выявлен ряд секретных осведомителей, тех, кто служил в таковом качестве до конца и кем в годы массовых репрессий (1937 — 1938 гг.) НКВД решил пожертвовать. Именно поэтому их деятельность как секретных осведомителей попала в протоколы допросов и вообще в том или ином виде в следственные дела — они уже были НКВД не нужны. В настоящее время документы с такими сведениями недоступны исследователю. В соответствии со ст. 19 Закона «О Федеральной службе безопасности» от 03.04.1995 N 40-ФЗ (ред. 2011 г.), «сведения о лицах… оказывавших органам федеральной службы безопасности содействие на конфиденциальной основе, составляют государственную тайну и могут быть преданы гласности только с письменного согласия этих лиц и в случаях, предусмотренных федеральным законом» <6>. Ни исследователи, ни родственники репрессированных не допускаются к ознакомлению с делами и фактами в них, которые свидетельствуют о сотрудничестве человека с органами ЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ. Закон, как он звучит в настоящее время, предполагает наличие государственных секретов в деятельности органов государственной безопасности с конца 1917 г., что является абсолютным препятствием для дальнейшего изучения судебно-следственных дел с целью включения новых имен в Собор новомучеников и исповедников российских. ——————————— <6> Закон от 03.04.1995 N 40-ФЗ «О Федеральной службе безопасности» // Собрание законодательства РФ. 10.04.1995. N 15. Ст. 1269; Российская газета. 12.04.1995. N 72.
Согласно ст. 14 Положения о порядке доступа к материалам, хранящимся в государственных архивах и архивах государственных органов Российской Федерации, прекращенных уголовных и административных дел в отношении лиц, подвергшихся политическим репрессиям, а также фильтрационно-проверочных дел, утвержденного 25 июля 2006 г.: «При выдаче пользователю прекращенных уголовных и административных дел… документы, содержащие не предназначенную для ознакомления информацию, вкладываются в конверты, которые прошиваются и опечатываются бумажной печатью архива таким образом, чтобы была исключена возможность несанкционированного доступа к ним. Возможность несанкционированного доступа к персональным данным лиц может быть также ограничена путем предоставления пользователю копий, в которых часть информации, содержащая персональные данные лиц, изъята» <7>. Создается положение, когда исследователь по доступным для него протоколам допросов может видеть, что обвиняемый в контрреволюционных деяниях священник держится вполне мужественно и достойно, категорически отказываясь подписываться под лжесвидетельствами. Однако исследователь не имеет возможности ознакомиться со всеми документами в этом же деле, поскольку они находятся в запечатанном пакете. Именно в них, в этих закрытых частях дела, и содержится иногда подробное изложение, кто завербовал в свое время священника для работы в НКВД, с каким из сотрудников НКВД он был связан и как один сотрудник НКВД сменял другого. Причем из первого протокола допроса нельзя сделать даже косвенный вывод о существовании второго. ——————————— <7> Приказ Министерства культуры и массовых коммуникаций Российской Федерации, МВД РФ и Федеральной службы безопасности РФ от 25 июля 2006 г. N 375/584/352 «Об утверждении Положения о порядке доступа к материалам, хранящимся в государственных архивах и архивах государственных органов РФ прекращенных уголовных и административных дел в отношении лиц, подвергшихся политическим репрессиям, а также фильтрационно-проверочных дел». М., 2006. 9 с.
Ссылаясь на Федеральный закон «Об архивном деле в Российской Федерации» (2004 г.) <8>, на принятые в 2006 г. Закон об информации, информационных технологиях и защите информации <9>, Закон о персональных данных <10>, другие нормативные методические пособия, которые ввели ограничения на доступ к архивным документам, содержащим сведения, составляющие государственную и иную охраняемую законодательством Российской Федерации тайну, а также к архивным документам, содержащим сведения о личной и семейной тайне гражданина, его частной жизни, приравняв их к сведениям, создающим угрозу для его безопасности и ограничив срок доступа к ним 75 годами со дня создания документа, государственные архивы, по существу, исключили из источниковой базы исторической науки документы, содержащие относительно полные сведения о множестве людей, в том числе и те, которые не находятся на секретном хранении <11>. При этом в российском законодательстве отсутствует общеправовое понятие тайны, что открыло возможность в правоприменительной практике довольно свободно интерпретировать понятия государственной, личной, семейной тайны, в частности, применительно к информации архивных документов о человеке. ——————————— <8> Федеральный закон от 22 октября 2004 г. N 125-ФЗ «Об архивном деле в Российской Федерации» (с изм. на 04.12.2006) // Собрание законодательства Российской Федерации. 2004. N 43. Ст. 4169. <9> Федеральный закон от 27 июля 2006 г. N 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» // Российская газета. 29 июля 2006 г. N 165. <10> Федеральный закон от 27 июля 2006 г. N 152-ФЗ «О персональных данных». В данном виде документ опубликован не был. Первоначальный текст документа опубликован в изданиях: Российская газета. 29.07.2006. N 165; Собрание законодательства РФ. 31.07.2006. N 31 (ч. 1). Ст. 3451; Парламентская газета. 03.08.2006. N 126 — 127. <11> Правила организации хранения, комплектования, учета и использования документов Архивного фонда РФ и других архивных документов в государственных и муниципальных архивах, музеях и библиотеках, организациях Российской академии наук / Министерство культуры и массовых коммуникаций Российской Федерации. Федеральное архивное агентство. ВНИИДАД. М., 2007. 187 с.; Документы, содержащие персональные данные, в государственных архивах России: Справ.-инф. пособие // Росархив. ВНИИДАД. М., 2006; Обеспечение доступа пользователей к документам государственных и муниципальных архивов Российской Федерации и организация пользования ими: Метод. рекомендации // Росархив. ВНИИДАД. М., 2008.
Подводя итоги осуществленным историко-церковным исследованиям судебно-следственных дел по обвинению духовенства и мирян, можно констатировать, что XX столетие в истории народов России завершилось уникальным явлением: в то время, когда исследовательская работа была возможна, Русская православная церковь изучила и прославила более 1700 новомучеников и исповедников, представителей от каждого чина — архиереев, иереев, диаконов, монахов и мирян. Вместе с тем нельзя не видеть, что современное законодательное регулирование доступа к персональной информации носит всеобъемлющий характер, распространяясь в настоящее время на всю совокупность информации о человеке в СССР вплоть до 1937 г., что лишает историческую науку возможности исследовать исторические процессы советского периода истории России.
