(Бахарев Д. В., Степаненкова З. В.) («История государства и права», 2012, N 4)
ВОПРОС О ПРИЧИНАХ ПРЕСТУПНОСТИ В РАБОТАХ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ И ПУБЛИЦИСТОВ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В. <*>
Д. В. БАХАРЕВ, З. В. СТЕПАНЕНКОВА
——————————— <*> Bakharev D. V., Stepanenkova Z. V. Issue on causes of crime in the works of russian writers and publicists of the second half of the XIX century.
Бахарев Дмитрий Вадимович, заведующий кафедрой экономики и права ГОУ ВПО ХМАО — Югры «Сургутский государственный педагогический университет», кандидат юридических наук.
Степаненкова Зоя Васильевна, старший преподаватель кафедры социально-гуманитарных дисциплин ГОУ ВПО ХМАО — Югры «Сургутский государственный педагогический университет».
В статье проанализированы взгляды выдающихся российских писателей и публицистов — Ф. М. Достоевского, В. В. Берви-Флеровского и П. Ф. Якубовича на причины преступности в Российской империи во второй половине XIX в.
Ключевые слова: причины преступности, Российская империя, вторая половина XIX в., русские писатели и публицисты, Ф. М. Достоевский, В. В. Берви-Флеровский, П. Ф. Якубович, каторга, тюрьма, наказание, социально-экономическое положение, рабочий класс, прирожденные преступники.
The article analyzes the views of prominent Russian writers and publicists — F. M. Dostoevsky, V. V. Bervie-Flerovskii and P. F. Yakubovich on causes of crime in the Russian Empire in the 2-nd half XIX century.
Key words: the criminality reasons, the Russian empire, 2-nd half XIX century, Russian writers and publicists, F. M. Dostoevsky, V. V. Bervie-Flerovskiy, P. F. Yakubovich, penal servitude, prison, punishment, an economic and social situation, working class, born criminals.
Пожалуй, ни в одной стране, кроме как в России, не существовало и не существует такой давней и глубокой традиции отображения тюремной жизни в художественной и публицистической литературе. И это закономерно. Интеллигент за решеткой или колючим забором уже давно стал одним из привычных атрибутов отечественной действительности вне зависимости от смены эпох, социально-экономических формаций, политических режимов и форм правления. Начиная с «Жития» протопопа Аввакума (1672 — 1673), разительное несоответствие представлений интеллектуалов о морально-нравственных идеалах и реальной действительностью российских мест заключения не иначе как вынуждало их взяться за перо, чтобы отразить на бумаге всю ту метаморфозу сознания, своеобразным катализатором которой стало именно тюремное заключение. Количество, объем, форма и тем более стиль изложения подобного материала настолько различны, что это позволило констатировать ученым-филологам наличие сложившегося устойчивого направления в российской словесности, именуемого, как правило, «лагерная» литература. Естественно, что значительная ее часть представлена автобиографической прозой, мемуаристикой, реже встречаются художественно-публицистические книги, и уж совсем редки подлинно прозаические произведения. Между тем, как это ни странно, имеется ряд проблем, над решением которых работают прежде всего ученые мужи, но к анализу которых приложили руку и представители всех трех указанных направлений «лагерной» литературы. Речь идет о причинах преступности, выяснение которых является ключевым, магистральным направлением такой науки, как криминология. В советский период развития вышеуказанного литературного жанра наиболее четко и определенно по данному вопросу высказался Варлам Шаламов в своих «Очерках преступного мира», хотя сделано это было им лишь в контексте преступности профессиональной <1>. Наиболее же подробно и обстоятельно проблема детерминации преступности как общественного явления получила свое отражение в работах дореволюционных публицистов народнического толка — Василия Васильевича Берви-Флеровского (1829 — 1918), Петра Филипповича Якубовича (1860 — 1911), а также одного из самых известных и популярных в мире русских классиков — Федора Михайловича Достоевского (1821 — 1881). При этом последний из упомянутых авторов должен по праву занять среди них первое место, поскольку перекличка и вольное или невольное сравнение с его знаменитыми «Записками из мертвого дома» наблюдаются в работах как В. В. Берви-Флеровского, так и П. Ф. Якубовича. ——————————— <1> См. подробнее об этом: Бахарев Д. В. Варлам Шаламов о причинах профессиональной преступности. К 100-летию со дня рождения В. Т. Шаламова // Российский криминологический взгляд. 2007. N 4. С. 41 — 43.
Вообще, говоря о Ф. М. Достоевском, следует отметить, что в классической мировой литературе нет, пожалуй, такого писателя, который бы уделял столь пристальное внимание проблемам преступности <2>. Первыми в ряду таких произведений Достоевского стоят «Записки из Мертвого дома», написанные автором на основе личных впечатлений от пребывания в Омском остроге. Здесь в качестве арестанта Достоевский, осужденный по делу петрашевцев, провел четыре года. Именно «Записки из Мертвого дома» следует считать той отправной точкой в литературном наследии, с которой начался искренний и глубокий интерес Достоевского к проблемам преступления и наказания. ——————————— <2> См. подробнее об этом: Бахарев Д. В. Размышления о причинах преступности в творчестве Ф. М. Достоевского // Сборник научных трудов. Вып. 26. Гуманитарные науки. Сургут: Сургут. гос. ун-т, 2007. С. 110 — 114.
Что толкает человека на преступление — этот вопрос волновал писателя больше всего, поэтому «после каторги преступление входит в сюжет каждого большого его произведения» <3>. Сразу следует отметить, что ясного и определенного ответа на него Достоевский в «Записках» не дает. Возможно, в этом виновата цензура, которой автор очень опасался. Но, скорее всего, дело в самих поставленных вопросах, а точнее, в их чрезвычайной сложности. Однако некоторые мысли писателя по данному поводу вполне ясны и определенны. Например, Достоевский резко отвергает идею о прирожденном преступнике. Даже говоря о такой отвратительной фигуре, как А-в («никогда еще в жизни я не встречал такого полного нравственного падения, такого решительного разврата и такой наглой низости» <4>), Достоевский не воспользовался ею для обвинения природы человека в целом. Как верно отметил В. Я. Кирпотин, А-в в глазах Достоевского «феномен, то есть исключение, явление, не характерное даже для общества убийц. А-в исподлился, опустился, дошел до своего уровня; его моральный облик, учитывая даже врожденные его недостатки, есть результат извращения, падения; следовательно, результат этот не был обязателен; при других обстоятельствах он мог быть ослаблен или видоизменен» <5>. ——————————— <3> Кирпотин В. Я. Записки из Мертвого дома // Творчество Ф. М. Достоевского. М., 1959. С. 111. <4> Достоевский Ф. М. Записки из Мертвого дома. М., 2006. С. 95. <5> Кирпотин В. Я. Указ. соч. С. 112.
Исходя из своего каторжного опыта, Достоевский приходит к выводу, что в преступлениях преимущественно виноваты обстоятельства, а не преступная натура людей. «Погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно. А кто виноват? То-то, кто виноват?» <6>. Корень зла в данном случае он видит в недостатках общественного устройства, в ненормальных условиях жизни, вынуждающих человека совершать преступления. ——————————— <6> Достоевский Ф. М. Указ. соч. С. 325.
Другой выдающийся российский публицист — В. В. Берви-Флеровский получил широкую известность в 60 — 90-х годах XIX в. благодаря своим книгам и публикациям в либеральной прессе по наиболее острым проблемам своего времени. Профессиональный юрист, положивший конец своей карьере выступлением в защиту тверских мировых посредников (за что он был подвергнут наказанию в административном порядке — находился в ссылке до 1887 г., в которую следовал этапом вместе с уголовными преступниками), он затрагивал вопросы права в той или иной степени на протяжении всей своей творческой деятельности. К числу наиболее важных вопросов, волновавших исследователя, следует отнести причины бурного роста преступности в пореформенной России. Впервые он обращается к этой проблеме в своей наиболее известной публицистической работе «Положение рабочего класса в России» (1869 г.). В главе, посвященной положению работника-бродяги, Берви-Флеровский рассматривает причины, которые толкают человека на путь преступления и в конечном итоге превращают его в бродягу. Кроме того, автор анализирует влияние тюремного заключения на личность заключенного. Вторая работа Берви-Флеровского, в которой также рассматриваются проблемы тюремного содержания преступников, — это статья «Тюрьма и орудия исправления», опубликованная под псевдонимом Навалихин в журнале «Дело» за 1870 г. В ней автор приводит характеристику «тюремного общества», анализирует причины преступности на примере отдельных видов преступлений против государства и рассматривает возможные пути исправления человека, преступившего закон. В обеих работах Берви-Флеровский для анализа поднятых вопросов широко использует официальные статистические данные и личные наблюдения. Красной нитью в работах публициста проходит мысль о том, что благосостояние всего общества целиком зависит от материального положения и общественного статуса наиболее многочисленного класса рабочих. «Все части общества, — пишет он, — одинаково заинтересованы в увеличении заработков рабочего класса, потому что от этого зависит их общее благополучие; увеличение же заработков рабочего класса прямо пропорционально развитию в нем ума и мужества; упадок этих качеств имеет неминуемым своим последствием развитие в нем раболепия, самоунижения и бедности. Общество должно стараться устранять все, что может порождать в работнике эти качества» <7>. Однако для автора очевиден тот факт, что повышение уровня социально-экономических отношений в обществе наряду с положительным общим влиянием на уровень жизни всего населения страны содержит в себе потенциальную угрозу еще более низкого падения по неустойчивой лестнице социальных возможностей неустойчивой (имеется в виду интеллектуально-волевая сфера способностей человека) части рабочего люда. «Чем быстрее развивается промышленность в какой-нибудь местности, чем размашистее вертится колесо фортуны, тем больше ума и самообладания нужно работнику для того, чтобы держаться постоянно на одном уровне, тем ниже он может пасть, и работник, который сегодня возбуждал зависть своих товарищей, может через несколько месяцев очутиться на мостовой умирающим с голоду. По душевному своему настроению работник в промышленных центрах похож на человека, который идет по краю пропасти, в которую незримые силы постоянно стараются его свергнуть. Его потребности развиваются легко и быстро, и лишь медленным шагом идут за ними средства к удовлетворению…» <8>. В результате, заключает Берви-Флеровский, «в этой борьбе горькое чувство неудовлетворенных потребностей и безнадежное отчаяние, порожденное слабостью ума и характера, толкают на путь преступлений и приводят к тюрьме» <9>. ——————————— <7> Берви-Флеровский В. В. Избранные экономические произведения: В 2 т. М., 1958. Т. 1. С. 45. <8> Берви-Флеровский В. В. Указ. соч. С. 48. <9> Там же. С. 45.
И наконец, последним из интересующих нас представителей анализируемого литературного направления, также не понаслышке знакомым с российской пенитенциарной системой дореволюционного периода, является П. Ф. Якубович. Он также выступал в качестве одного из ярких лидеров движения народников и за свою деятельность был арестован в Петербурге 15 ноября 1884 г. В дальнейшем, по «процессу 21-го» Якубович был приговорен к смертной казни, замененной 18 годами каторги, которую отбывал на Карийской каторге и в Акатуе. Свои впечатления и размышления он отразил в автобиографической книге «В мире отверженных. Записки бывшего каторжника» (1896), опубликованной под псевдонимом Л. Мельшин и вызвавшей «острые споры, далеко выходящие за пределы литературных вопросов. Ее обсуждали юристы, психиатры, врачи. Книга стала фактом общественного значения» <10>. Непосредственно по проблеме причин преступности в первых изданиях книги автором было сказано немного, основной его целью, по-видимому, было дать развернутое описание каторжного быта, что блестяще ему и удалось осуществить. Лишь в издании 1902 г. Якубовичем была добавлена глава «От автора», проливающая свет на позицию автора по вышеуказанному вопросу. ——————————— <10> Двинянинов Б. П. Якубович и его книга о каторге («Народная воля»). URL: http://narovol. narod. ru/art/ lit/ yak1.htm.
Уже в самом начале описания пережитого им на каторге Якубович высказывает мысль об обусловленности состояния преступности в стране социальными условиями жизнедеятельности человека в ней. Так, твердо заявляет он, «не подлежит никакому сомнению, что сорок лет назад, во времена Достоевского, когда Россия была глубоко несчастной страной, подавленной, рабски-бессудной, когда, кроме крепостного права, существовала еще двадцатипятилетняя солдатчина… несомненно, что в те времена в каторгу должен был попадать огромный процент совершенно невинных людей и еще больше — осужденных не в меру строго. Самые ужасные преступления могли совершаться в то время людьми вполне нормальными, нравственно не испорченными, выведенными лишь из границ терпения несправедливым и анормальным строем самой жизни» <11>. «Ненормальность социальных отношений, невежественное воспитание, некультурность — вот, — продолжает Якубович, — главные очаги заразы». Однако при этом писатель делает важную оговорку: «Нельзя, впрочем, отрицать, что встречаются среди преступников и субъекты, у которых природное легкомыслие соединяется с особого рода сладострастием, цинизмом жестокости, совершенно бессмысленной, по-видимому, ничем не объяснимой… Но это уже выродки, исключения — больные люди, которых нужно лечить, а не мучить». Речь здесь идет о так называемых «прирожденных преступниках». Необходимо напомнить, что книга Якубовича вышла в свет как раз в период широкого обсуждения идей на этот счет знаменитого итальянца Ч. Ломброзо и его последователей, обосновавших и принципиальную возможность использования самого данного термина. Очевидно, что Якубович не возражает (как уже было указано выше), что ряд преступлений никак нельзя объяснить влиянием общественных условий и дело здесь, возможно, действительно, в особой психической аномалии преступника. Однако, по его мнению, доля таких лиц в общей массе людей, нарушивших уголовный закон, крайне невелика. Вот как он пишет об этом: «Очерки мои послужили одному бывшему профессору-психиатру, г. П. Ковалевскому, материалом для суждения о преступниках, «являющихся таковыми по своей организации, по свойствам своей природы и особенностям строения центральной нервной системы, преступниках от рождения, которые и составляют главный (!) контингент каторги и являются в качестве важнейших закоренелых злодеев». По мнению профессора, таковы «почти все (?) герои Достоевского и Мельшина». Само собой разумеется, что я никоим образом не могу разделить подобного толкования моих писаний… Какие, в самом деле, «объективные» данные говорят за то, что главный контингент нашей каторги и почти все герои Достоевского и Мельшина состоят из прирожденных преступников? Кто и когда изучал строение центральной нервной системы этих героев?». И далее автор категорически заявляет: «Я не утверждал и не соглашусь утверждать, что современная русская каторга, хотя в главных своих частях и представляющая нравственные подонки (так в тексте. — Прим. авт.) народного моря, есть не что иное, как отбросы, сделанные самой природой. По моему глубокому убеждению, не столько природа создает преступников, сколько сами современные общества, условия наших социальных правовых, экономических, религиозных и кастовых отношений (выделено нами. — Авт.), а также (и это огромной важности фактор!) несовершенное состояние наших нравственных понятий. Я намеренно сказал «не столько», чтобы оставить все-таки кое-что и на долю природы… Я думаю, что таких «прирожденных преступников», жертв своей исключительно ужасной наследственности, наберется в конце концов самый ничтожный процент». ——————————— <11> Здесь и далее цит. по: Якубович П. Ф. В мире отверженных / Lib. ru: «Классика». URL: http:// az. lib. ru/ j/ jakubowich_p_f/ text_0012.shtml (дата обращения: 28.07.2011).
Нетрудно заметить, что все вышеуказанные литераторы, независимо от срока и тяжести перенесенного ими наказания, а также от того периода, к которому относятся их наблюдения, единодушны и категоричны в своем мнении по вопросу о главной причине преступности в Российской империи во второй половине XIX в. В подавляющем большинстве случаев это ненормальность общественных условий, проявляющаяся в первую очередь в неудовлетворительном экономическом положении большинства людей и существенной разнице в социальном, правовом и политическом статусе отдельных слоев населения страны. К подобному же выводу склонялась и большая часть зарубежной научной общественности того периода, но лишь в России такое заключение было сделано и неоднократно подтверждено не только на основе статистики или наблюдений за контингентом преступников со стороны тюремной администрации, а непосредственно лицами, которые ранее сами являлись заключенными. Тем значимее и ценнее эти свидетельства и выводы не только для науки, но и для общественности в целом.
