(Михайлова И. А.) («Российская юстиция», 2009, N 12)
НЕКОТОРЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ РОССИЙСКОГО СЕМЕЙНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА
И. А. МИХАЙЛОВА
Михайлова И. А., доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского права и правовой охраны интеллектуальной собственности Российского государственного института интеллектуальной собственности.
После принятия Президентом России Д. А. Медведевым Указа «О совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации» <1>, поставившего задачу разработки концепции развития гражданского законодательства, заметно активизировалась научная разработка практически всех наиболее важных гражданско-правовых институтов. Однако не в меньшей степени в корректировке и совершенствовании нуждается и семейное законодательство, регулирующее обширный комплекс правоотношений, в рамках которых создаются условия, необходимые для ощущения стабильности, благополучия и счастья миллионов российских граждан и для всестороннего развития несовершеннолетних детей. ——————————— <1> См.: Указ Президента Российской Федерации от 18 июля 2008 г. N 1108 «О совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации» // СЗ РФ. 2008. N 29 (часть I). Ст. 3482.
С момента принятия Семейного кодекса Российской Федерации (далее — СК РФ) прошло уже почти полтора десятилетия, и назрела необходимость проанализировать его положения с учетом накопленного практического опыта и сформулированных в науке суждений и концепций. Среди критериев такого анализа наиболее важное значение имеет степень соответствия семейно-правовых норм общепринятым представлениям о разумности и справедливости, поскольку несправедливые по смыслу и содержанию положения закона особенно нетерпимы в регулировании семейных правоотношений, предопределяющих физическое и психическое здоровье граждан и духовно-нравственный потенциал общества. На необходимость плодотворного использования в законодательной деятельности категории справедливости как общеправового принципа было обращено внимание Конституционным Судом России, подчеркнувшим, что «принципы правовой справедливости и равенства, на которых основано осуществление прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации как правовом и социальном государстве, предполагают правовую определенность и связанную с ней предсказуемость законодательной политики» <2>. Однако в отдельных нормах действующего семейного законодательства провозглашаемые Конституционным Судом справедливость и определенность законодательной политики вызывают большие сомнения либо отсутствуют вовсе. ——————————— <2> См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 29 января 2004 г. N 2-П // СЗ РФ. 2004. N 6. Ст. 450.
Речь, в частности, идет о предусмотренном п. 2 ст. 13 СК РФ порядке заключения брака лицами, не достигшими брачного возраста, в соответствии с которым регистрация брака таких лиц при наличии уважительных причин осуществляется с разрешения органа местного самоуправления. Такой законодательный подход, игнорирующий волеизъявление по данному вопросу родителей (усыновителей или попечителей) несовершеннолетних детей (в соответствии со ст. 54 СК РФ лицо, не достигшее восемнадцати лет, признается ребенком, и намерение заключить брак не меняет данное обстоятельство), противоречит не только принципу правовой справедливости, но и общим положениям о правосубъектности граждан. Как известно, без письменного согласия родителей или попечителя несовершеннолетние в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет не могут заключить ни одну сделку, кроме прямо предусмотренных законом (п. 2 ст. 26 ГК РФ). Признание законодателем явно недостаточной для важных жизненных решений психической, физической, социальной и интеллектуальной зрелости таких лиц находит свое отчетливое отражение и в нормах наследственного права, в соответствии с которыми при наличии среди наследников несовершеннолетних детей раздел наследства осуществляется только с соблюдением требований, закрепленных в ст. 37 ГК РФ, то есть соответствующие действия совершают за несовершеннолетних их родители, усыновители или попечитель с предварительного разрешения органа опеки и попечительства (ст. 1167 ГК РФ). Осознание необходимости родительского контроля и содействия отчетливо просматривается и в нормах ГПК РФ, в соответствии с которыми права, свободы и законные интересы несовершеннолетних в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет защищают в суде их законные представители (п. 3 ст. 37 ГПК РФ), если иное не установлено законом. Такой законодательный подход вполне оправдан, так как нередко даже достижение восемнадцатилетнего возраста не приводит к ощутимому взрослению личности, в результате чего «в тот момент, когда молодой человек становится де-юре независимым от родительской опеки, то есть в восемнадцать лет, совершение многообразных ошибок «по молодости» становится почти нормой, а их исправлением нередко приходится заниматься всю оставшуюся жизнь» <3>. ——————————— <3> Юкша Я. А. Некоторые вопросы, связанные с дееспособностью российских граждан // Российская юстиция. 2009. N 9. С. 33 — 34.
Такого рода ошибки тем более практически неизбежны в тех случаях, когда речь идет о детях, не достигших совершеннолетия, и когда касающееся их решение по социально-правовому значению и масштабу последствий несопоставимо ни с гражданско-правовыми сделками, ни с судебной защитой нарушенных или оспариваемых прав и свобод, то есть при заключении брака. Создается странное противоречие: устанавливая подчас мелочную опеку родителей и попечителей при совершении несложных по содержанию сделок, законодатель полностью игнорирует волю названных лиц при вступлении в брак их несовершеннолетних детей. Несправедливость такого законодательного подхода очевидна, поскольку в подавляющем большинстве случаев все имущественные последствия этого решения, в том числе расходы по содержанию как несовершеннолетних супругов, так и родившегося у них ребенка, ложатся именно на родителей, вынужденных к тому же предоставить свое жилое помещение супругу сына или дочери, заключивших брак без их согласия, но с разрешения органа местного самоуправления. Тем самым, по сути, законодатель допускает вторжение в частную жизнь граждан, право на уважение которой закреплено в п. 1 ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод <4>. ——————————— <4> См.: Конвенция ООН от 4 ноября 1950 г. «О защите прав человека и основных свобод». Ратифицирована Федеральным законом от 30 марта 1998 г. N 54-ФЗ // СЗ РФ. 1998. N 14. Ст. 1514.
Все сказанное позволяет утверждать о целесообразности незамедлительной корректировки обсуждаемой нормы путем внесения в нее указания на необходимость получения согласия родителей либо попечителя на заключение брака лицами, не достигшими брачного возраста, что позволит унифицировать региональное законодательство, в котором данное положение находит свое закрепление <5>. Именно такой подход к рассматриваемой коллизии отчетливо прослеживается в законодательстве зарубежных государств, в большинстве которых снижение брачного возраста допускается только в исключительных случаях и, как правило, с разрешения родителей несовершеннолетних лиц. Так, во Франции <6> не допускаются браки между лицами, не достигшими восемнадцати лет, без согласия хотя бы одного из родителей. Аналогичные положения закреплены в законодательстве Англии, Германии и других европейских государств, опыт которых необходимо учитывать с целью сближения российского законодательства с правилами регулирования соответствующих отношений в праве Европейского союза. ——————————— <5> Например, в Законе Рязанской области от 14 января 1997 г. N 123 «О порядке и условиях разрешения вступления в брак лицам, не достигшим возраста шестнадцати лет» предусмотрено, что такое разрешение принимается главой правительства области на основании ходатайства органов местного самоуправления и с учетом мнения родителей лиц, желающих вступить в брак // Приокская газета. 28.01.1997. N 18. <6> См.: Французский Гражданский кодекс. 1804. СПб., 2004. Ст. 148.
В незамедлительной корректировке настоятельно нуждается и норма, закрепленная в ст. 15 СК РФ «Медицинское обследование лиц, вступающих в брак». Предусмотрев в Семейном кодексе правила, направленные на профилактику и предупреждение заболеваний, угрожающих здоровью и жизни граждан, вступающих в брак, законодатель, однако, не продумал механизм решения данной задачи, в результате чего обсуждаемая норма носит чисто декларативный характер. Речь идет не только о добровольности прохождения медицинского освидетельствования лицами, вступающими в брак, вследствие чего к соответствующим процедурам прибегает весьма незначительная часть будущих супругов. Непродуманность и непоследовательность законодательного подхода выражается в том, что обсуждаемая норма не создает условий, позволяющих исключить случаи заключения брака с лицом, страдающим тяжелыми заболеваниями, создающими опасность заражения для его будущего супруга, т. к., закрепив в законе положение о том, что результаты медицинского обследования лица, вступающего в брак, составляют медицинскую тайну и могут быть сообщены лицу, с которым оно намерено заключить брак, только с согласия лица, прошедшего обследование (п. 2 ст. 15 СК РФ), законодатель, по сути, подвергает опасности здоровье и жизнь как будущих супругов лиц, страдающих тяжелыми опасными заболеваниями, так и детей, которые могут родиться в этом браке. Последствия, к которым может привести отсутствие у лица, вступающего в брак, информации о наличии у будущего супруга этих заболеваний, не может ни устранить, ни минимизировать положение, закрепленное в п. 3 ст. 15 СК РФ, в соответствии с которым, если лицо, вступающее в брак, скрыло от другого лица наличие венерической болезни или ВИЧ-инфекции, последнее вправе обратиться в суд с требованием о признании брака недействительным, так как вред, причиненный здоровью непроинформированного супруга и, возможно, рожденного в браке ребенка, не может быть компенсирован предлагаемой законодателем санкцией. В связи с этим возникает вопрос о том, насколько такая законодательная позиция отвечает принципам правовой справедливости и как она соотносится с положением о том, что гражданам России гарантируется право на охрану здоровья в соответствии с Конституцией РФ, общепризнанными принципами и международными нормами <7>. ——————————— <7> См.: статья 1 Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 г. N 5487-1 в редакции Федерального закона от 02.02.2006 // СЗ РФ. 1993. N 33. Ст. 1318.
Еще одна важная проблема связана с регламентацией порядка установления происхождения детей, родившихся в результате применения суррогатного материнства. Многочисленные проблемы, связанные с применением данной репродуктивной технологии, активно обсуждаются многими учеными, однако единого подхода к решению ключевого вопроса о порядке установления происхождения ребенка, рожденного суррогатной матерью, до настоящего времени не выработано. Речь идет о правиле, закрепленном в абз. 2 п. 4 ст. 51 СК РФ, в соответствии с которым лица, состоящие в браке между собой и давшие согласие на имплантацию эмбриона другой женщине в целях его вынашивания, могут быть записаны родителями ребенка только с согласия суррогатной матери. Мнения современных ученых разделились: ряд авторов полагают, что обсуждаемая норма является не только весьма удачным решением сложной с моральной точки зрения проблемы <8>, но и одним из достижений нового Семейного кодекса <9>, но все больше ученых <10> настаивают на необходимости кардинального изменения законодательного подхода к решению этой сложнейшей проблемы в пользу супругов, заключивших договор о суррогатном материнстве и являющихся генетическими (биологическими, кровными <11>) родителями ребенка. ——————————— <8> См.: Пчелинцева Л. М. Семейное право России: Учебник для вузов, 4-е изд., переработ. М., 2006. С. 287. <9> См.: Антокольская М. В. Семейное право. М., 1996. С. 196. <10> См., например: Майфат А. В. Суррогатное материнство как форма репродуктивной деятельности в новом Семейном кодексе РФ // Юридический мир. 2000. N 2. С. 24; Малеина М. Н. Человек и медицина в современном мире. М., 1995. С. 99; и др. <11> В литературе их иногда называют «потенциальными» (Резник Е. С. Право на жизнь: гражданско-правовые аспекты: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2007. С. 16 — 17) или «нареченными» родителями (см.: Пестрикова А. Н. Обязательства суррогатного материнства: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Краснодар, 2007. С. 7 — 9).
Справедливость такого решения косвенно признают даже те авторы, которые, не формулируя собственную позицию по вопросу о коллизии интересов суррогатной матери и биологических родителей, тем не менее подчеркивают, что «суррогатная мать лишь выращивает имплантированный ей эмбрион, предоставляя ему внутреннюю среду своей утробы для его развития» <12>. Однако согласно статистике около 15% суррогатных матерей отказываются передать ребенка и права на него его генетическим родителям <13>. Это означает, что для многих супружеских пар, надежды которых на рождение ребенка были связаны с данной репродуктивной процедурой, закрепление в законе приоритета волеизъявления суррогатной матери становится причиной утраты долгожданного ребенка. Такой законодательный подход грубо нарушает права генетических родителей, оставляет их без правовой защиты и создает широкие возможности для злоупотребления суррогатной матерью имущественными требованиями в отношении родителей ребенка. ——————————— <12> Борисова Т. Е. Договор суррогатного материнства: актуальные вопросы теории, законодательства и практики // Российская юстиция. 2009. N 4. С. 7 — 10. <13> См.: Григорович Е. В. Искусственное оплодотворение и имплантация эмбриона человека: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1999. С. 17.
Не в меньшей мере обсуждаемая законодательная позиция противоречит правам ребенка: праву знать своих родителей и праву на их заботу и на совместное с ними проживание, закрепленным в п. 2 ст. 54 СК РФ, а также п. 1 ст. 3 Конвенции ООН «О правах ребенка», в соответствии с которой во всех действиях в отношении детей независимо от того, предпринимаются ли они учреждениями, судами, административными или законодательными органами, первоочередное внимание должно уделяться наилучшему обеспечению прав ребенка <14>, поэтому обсуждаемую норму следует изменить путем внесения в нее указания на то, что супруги, давшие согласие на имплантацию эмбриона другой женщине в целях его вынашивания, записываются родителями ребенка, рожденного суррогатной матерью, на основании заключенного с нею договора. ——————————— <14> См.: Конвенция ООН «О правах ребенка». Принята и открыта для подписания, ратификации и присоединения Резолюцией 44/25 Генеральной Ассамблеи ООН от 20 ноября 1989 г., вступила в силу 2 сентября 1990 г., ратифицирована Верховным Советом СССР 13 июля 1990 г. // Ведомости Верховного Совета и Съезда народных депутатов СССР. 1990. N 45. С. 995.
С применением вспомогательных репродуктивных технологий связана еще одна важная проблема. Положения, закрепленные в п. 4 ст. 51 СК РФ, допускают возможность их применения исключительно в отношении лиц, состоящих в браке между собой. В то же время нормы, содержащиеся в ст. 35 Основ законодательства об охране здоровья граждан и в Приказе Минздрава России от 26 февраля 2003 г. N 67 «О применении вспомогательных репродуктивных технологий (ВРТ) в терапии женского и мужского бесплодия», предусматривают возможность применения указанных технологий одинокими женщинами и лицами, не состоящими в браке между собой. Незамедлительное устранение отмеченного противоречия соответствовало бы как демографической ситуации в России, характеризующейся тенденцией снижения брачной активности граждан, так и принципам правовой справедливости и равенства, исключающим возможность дискриминации российских граждан в зависимости от их семейного статуса. 5 октября в Государственной Думе состоялись парламентские слушания на тему: «Благополучие российской семьи: законодательные проблемы и пути их решения». К сожалению, они были посвящены только некоторым из семейно-правовых вопросов, поэтому рассмотренные в данной статье и многие другие проблемы семейного законодательства и практики его применения нуждаются в активном анализе и широком обсуждении, необходимых для приведения всех положений Семейного кодекса РФ в полное соответствие с «принципами правовой справедливости и равенства, на которых должно быть основано осуществление прав и свобод человека и гражданина в Российском государстве».
