(Киселев А.) (Подготовлен для системы КонсультантПлюс, 2013)
Подготовлен для системы КонсультантПлюс
ОСКОРБЛЕНИЕ: РАЗНООБРАЗИЕ ПРАКТИКИ ИЛИ ХАОС?
Материал подготовлен с использованием правовых актов по состоянию на 15 апреля 2013 года
А. КИСЕЛЕВ
Киселев Алексей, юрист, г. Киров
Повседневное и формальное общение иногда кроет опасность столкновения личностных качеств людей, которое может вылиться не просто в конфликт, а в правонарушение. Достаточным может стать одно слово или движение. Но какое? Пределы допустимого должен устанавливать закон, а суды — его адекватно и последовательно применять. Имеет ли место это быть, мы попытаемся выяснить через иллюстрацию гражданского и административного законодательства и соответствующую судебную практику.
Нормы материального права
Как известно, статья 21 Конституции России охраняет достоинство личности, давая право лицу защищать его, а статья 23 гарантирует право на защиту чести и доброго имени. Данные права не только не подлежат ограничению в соответствии с ч. 3 ст. 56 Конституции, но и сами являются основанием для ограничения других прав согласно ч. 3 ст. 55 Конституции. Как правило, ограничивается свобода слова и иного выражения своего мнения. Аналогичные нормы присутствуют в Римской Конвенции, часть 2 статьи 10 которой также допускает ограничение свободы выражений мнения при необходимости защиты достоинства других, тем самым вводя баланс между осуществлением права ч. 1 ст. 10 и ч. 1 ст. 8 Конвенции. В развитие конституционных положений в Кодексе об административных правонарушениях введена статья 5.61, часть первая которой вводит ответственность за оскорбление, определяя его как унижение чести и достоинства лица, выраженное в неприличной форме. Однако понятие неприличной формы в данном Кодексе не раскрывается. Не раскрывается оно ни в одном постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации. Носит ли вербальное выражение мысли неприличную форму, устанавливает эксперт в области филологии на основании указаний в словарях (как правило, словарь И. Даля). В зависимости от обстоятельств оскорбление может стать основанием для привлечения лица к уголовной ответственности. Например, статья 297 УК РФ в первой части содержит санкцию за неуважение к суду, выразившееся в оскорблении участников судебного разбирательства; вторая часть этой статьи защищает от подобных действий судей, присяжных заседателей или иных лиц, участвующих в отправлении правосудия. Глава Уголовного кодекса о преступлениях против порядка управления содержит статью 319, которая признает преступным оскорбление представителя власти при исполнении им своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением. Среди воинских преступления обнаруживаем статью 336, первая часть которой вводит уголовную ответственность за оскорбление одним военнослужащим другого во время исполнения или в связи с исполнением обязанностей военной службы, а вторая — за оскорбление подчиненным начальника, а равно начальником подчиненного во время исполнения или в связи с исполнением обязанностей военной службы. Перечисленные статьи также не расшифровывают, какая форма считается неприличной. Наименее тяжким является гражданский деликт. Статья 150 ГК РФ относит достоинство личности к неотчуждаемым нематериальным благам (п. 1). Причинение морального вреда личности путем посягательства на это благо дает право на иск о возмещении вреда. Возмещение вреда происходит на общих основаниях (ст. 1064 ГК РФ). Для признания деликта состоявшимся не требуется неприличной формы выражения. Не вводя никаких объективных критериев деликта, ст. 151 ГК РФ дает свободу усмотрения суду при назначении денежного возмещения, закрепляя в большей степени процессуальные обязанности. Согласно абзацу 2 ст. 151 суд принимает во внимание степень вины нарушителя и иные заслуживающие внимания обстоятельства. Суд должен также учитывать степень физических и нравственных страданий, связанных с индивидуальными особенностями лица, которому причинен вред. Иными словами, назначаемое возмещение должно быть соразмерным допущенному нарушению. Сроки давности на требование о возмещение морального вреда на исчисляются в соответствии со ст. 208 ГК РФ.
Административная практика
Постановлением заместителя председателя Свердловского областного суда от 23.11.2012 по делу N 4а-783/2012 было признано законным требование о привлечении к ответственности по части 1 статьи 5.61 КоАП РФ за оскорбление, так как факт правонарушения установлен, лицо выражалось в адрес потерпевшей грубой нецензурной бранью, что унизило честь и достоинство последней. Непристойные слова и нецензурная брань как объективная сторона административного правонарушения, предусмотренного ч. 1 ст. 5.61 КоАП РФ, упоминаются также в решении Суда Чукотского автономного округа от 25.05.2012 N 5-01/2012 по делу N 7-11/2012 и Постановлении Челябинского областного суда от 06.07.2012 по делу N 4а12-501. Постановлением мирового судьи судебного участка N 2 Камешковского района Владимирской области от 14.03.2012, вступившим в законную силу 31.03.2012, Н. признан виновным в совершении административного правонарушения, предусмотренного ст. 5.61 КоАП РФ. Указанным Постановлением было установлено, что обвиняемый в присутствии свидетелей в отношении потерпевшего употребил следующие выражения: «Кто тебя, пес, пустил?», «Что ты, пес, делаешь на моей территории?», «Где охрана? Почему этого пса сюда пустили?». Согласно заключению эксперта в указанных высказываниях содержится негативная оценка личности потерпевшего, выражения относятся к бранной (инвективной) лексике, противоречат нормам морали, являются неприличными и выражают негативное отношение к нему, имеют оскорбительный для него характер и унижают его честь и достоинство.
Практика по уголовным делам
На уровне высших инстанций обращает на себя внимание Кассационное определение Верховного Суда РФ от 27.02.2013 по делу N 9-О13-2, в котором коллегия по уголовным делам на конкретном примере применения ч. 2 ст. 297 УК РФ объяснила порядок ведения дел об оскорблении вообще. Коллегия подтвердила субъективный характер оценки выражений как оскорбительных. В частности, было указано следующее: «Оскорбительный характер выражений, содержащихся в жалобах, подтверждается показаниями потерпевшей А. об их восприятии как унижающих ее честь и достоинство, заключением судебных лингвистических экспертиз, которые исследованы судом, приведены в приговоре и обоснованно оценены как допустимые доказательства, подтверждающие обвинение в использовании в тексте указанных жалоб неприличных выражений, адресованных судье А., унижающих ее честь и достоинство». Суд также разъяснил, что деяние, предусмотренное в ч. 2 ст. 297 УК РФ, может быть совершено не только в судебном заседании, но и в иных организационно-правовых формах (подготовка судебного разбирательства, принятие процессуальных решений вне судебного заседания и т. п.). Казус интересен тем, что осужденный не подписывал текст жалобы с оскорбительными фразами, хотя составлял его именно он, а оскорбление должно быть личным. То есть письмо должна быть кем-то подписана. Поэтому из приговора исключили обвинение по ч. 2 ст. 297 УК РФ. Приговором Суда Еврейской автономной области от 25.01.2012 по делу N 2-1/2012 было установлено оскорбление судьи, выразившееся в использовании неприличных фраз в циничной форме. Была проведена лингвостилистическая экспертиза, заключившая, что слова, высказанные в адрес судьи, являются неприличными по форме, выходящими за рамки норм литературного языка, со стремлением унизить честь и достоинство потерпевшей, с намерением говорящего оскорбить судью. Вместе с тем на примере вышеупомянутого Определения Верховного Суда РФ следует указать, что и в уголовных делах нецензурная речь не всегда становится единственным действием, влекущим ответственность. Так, в приговоре Ленинградского областного суда от 03.07.2012 по делу N 2-32/2012 основанием для привлечения к уголовной ответственности также стали иные высказывания в адрес другого участника судопроизводства оскорблений в неприличной форме, противоречащей нравственным нормам и правилам поведения в обществе.
Производство по гражданским делам
Апелляционным Определением от 21.05.2012 по делу N 33-1140 Тамбовский областной суд отказал в удовлетворении жалобы на решение районного суда по мотивам недоказанности того, что высказывания ответчика были адресованы именно истице, а не стоявшей рядом соседке. В ходе конфликта ответчик прибег к фразам «твое место на погосте», «Ваше место на погосте», которые эксперт признал нормативными. Пример оскорбления действием приведен в апелляционном Определении Пермского краевого суда от 23.04.2012 по делу N 33-3299. В документе описано очевидно фамильярное обращение ученика коррекционной школы к учителю в присутствии других учеников и коллег. При рассмотрении дела установлено, что в кабинете классного руководителя, где кроме последней находились также завуч, истец, родители учеников, ответчик, навалившись на истца, которая сидела в кресле, обнял ее, тесно прижавшись. Согласия на такие действия ответчик у истца не спрашивал, ранее не был с ней знаком, близким ей человеком не являлся. В силу последнего действия ученика были расценены судом как вторжение в личное пространство истца, нарушением ее личной неприкосновенности, а истцом справедливо — как оскорбление и унижение. Судебная коллегия отметила, что действия ответчика были явно неприятны истцу, выходили за рамки общепринятых норм поведения в обществе, тем более по отношению к женщине и педагогу в присутствии лиц, мнение которых об истце для нее немаловажно. Суд учел, что истец являлась учителем и обоснованно рассчитывала на уважительное отношение к ней, обдуманность действий участников переговоров. Апелляционным Определением Томского областного суда от 21 сентября 2012 г. по делу N 33-2337/2012 оставлено в силе решение нижестоящего суда. Допущенное ответчицей выражение адресовано не истцу, а иному лицу — охраннику, содержит в себе распоряжение произвести определенные действия. В контексте всей фразы слово «вон», которое истец считает оскорбительным для себя, предполагает конкретизацию действий охранника, оскорбительным, унижающим достоинство истца не является. Из представленных в материалы дела доказательств, пояснений сторон и свидетелей вытекало, что высказывания ответчицы не содержали оскорбительных выражений, дающих отрицательную оценку личности истицы. Костромской областной суд в кассационном Определении от 25 февраля 2009 г. по делу N 33-193 усмотрел оскорбление в действиях ответчицы, выразившееся в том, что она публично в присутствии жителей поселка высказывала в адрес истца слова «мошенник», «вор», «лжец», «хам». Как указал суд, «…указанные высказывания не содержат конкретных сообщений о фактах, представляют собой не сведения об истце, а оценочное суждение, субъективное мнение и убеждение ответчицы, поэтому не могут быть проверены на предмет соответствия их действительности. Поскольку субъективное мнение, как верно указал суд (первой инстанции), было высказано в оскорбительной форме, унижающей честь, достоинство и деловую репутацию истца, то имеются основания для возложения на ответчицу обязанности компенсации морального вреда, причиненного истцу оскорблением (ст. ст. 150 и 151 ГК РФ)». Аналогичного мнения придерживался и Мосгорсуд при рассмотрении апелляционной жалобы по делу по делу N 11-11593 на заседании 16 октября 2012 г. Коллегия поддержала мнение Зюзинского райсуда, заключившего, что фразы «Вы обманываете людей! Вы вводите их в заблуждение, вы нарушаете закон!», «Вы мошенник!», «Он наши деньги взял, нас обокрал, обворовал…» «…он наши деньги взял, нас обокрал, обворовал…» являются оценочными суждениями ответчика, проистекающими из его убеждения, сформировавшегося в связи с деятельностью истца в должности, но при этом выраженными в оскорбительной форме. Саратовский областной суд в кассационном Определении от 2 марта 2011 г. по делу N 33-1051 признал оскорбительными обзывательства «вруны» и «идиоты», произнесенные ответчиком в ходе производственного совещания. Коллегия согласилась, что спорные высказывания ответчика на производственном совещании в присутствии работников предприятия в отношении истцов свидетельствуют о нарушении им норм общественной морали и нравственности, являются оскорбительными по смыслу, содержанию, поскольку содержат в своей семантике и оценочном компоненте намерение говорящего унизить, оскорбить адресата речи. Подведем итоги. Для наступления гражданской ответственности за причинение морального вреда совсем не требуется факта привлечения к административной или уголовной ответственности. Хотя наличие такового только упрощает подобные дела — суды применяют преюдициальное значение фактов, установленных приговором суда. Если форма выражения мысли и не была неприличной, это не освобождает лицо от обязанности возместить вред. При этом судам дано право самостоятельно решать, была ли форма неприличной или нет, исходя из общепринятых представлений об этике и своих собственных. Тем самым судья, рассматривающий дело, абсолютно законно вкладывает личностный подход. Очевидно поэтому он примет скорее сторону истца. Напомним, что в гражданском споре лингвостилистическая экспертиза не обязательна для суда. Допускается не проводить ее и в административном деле, когда неприличность формы очевидна — нецензурная речь. При всем стремлении к объективизации и упорядочиванию судебной практики, разнообразие ситуаций выражения мысли и эмоций затягивает эти процессы. Судья должен установить и оценить все значимые обстоятельства, но прежде всего степень субъективных переживаний потерпевшего, его восприимчивость, склонность к изменениям настроения и сопоставить с объективной стороной автора фразы. Гораздо проще признать унижением обзывательство «пес» в отношении человека как психологически низводящее его до уровня животного или «идиот» как умаляющее его интеллектуальные способности, чем «врун» или «мошенник». В последних случаях нельзя утверждать очевидно неприличную форму. Тем не менее исковые требования были удовлетворены по мотивам отрицательной смысловой нагрузки и установленного умысла на восприятие потерпевшим своих действий как противоречащих этическим нормам и, вследствие этого, ложного ощущения своей безнравственности. Последнее наталкивает на мысль, что среди подлежащих учету обстоятельств не может не быть субъективной стороны правонарушителя, так как по своей семантике оскорбление предполагает прямой умысел, вербальная или невербальная форма реализации которого просто не может быть исчерпывающе предусмотрена законом. Достижение цели правонарушителем только делает состав законченным. Однако доказательственная сторона дела, о которой, собственно, и ведется речь, представляется гораздо сложнее, чем это стремится показать судебная практика, особенно по уголовным делам. Грань между нарушением и правомерным действием может быть очень тонкой, основываться лишь на разнице интерпретации слов, действий ответчика (обвиняемого), как это показано в нижеследующем деле.
Случай из практики Европейского суда
Классическим прецедентом, получившим широкую известность и цитируемость даже самим Европейским судом, считается дело «Киприану против Кипра», жалоба N 73797/01 по которому была сначала рассмотрена Второй секцией на заседании 27.01.2004, а затем Большой Палатой 15.12.2005. Кипрский адвокат Михалакис Киприану дело выиграл в обеих инстанциях. Обстоятельства его дела были сведены национальными судами к проявлению неуважения к суду, который рассматривал уголовное дело с его участием как защитника клиента, обвиненного в убийстве. Тот же самый суд приговорил его к пятидневному тюремному заключению за то, что тот экспрессивным тоном сделал коллегии замечание, что судьи безразлично относятся к проводимому им перекрестному допросу, мешают ему в этом, ограничивая в содержании вопросов, и заняты передачей клочка бумажки, двусмысленно названного ravasakia, вместо того, чтобы слушать. Вышестоящие суды оставили эмоционально написанный приговор в силе. Адвокат заявил о нарушениях пунктов 1, 2 и 3 статьи 6 и п. 2 ст. 10 Римской конвенции. В своей жалобе адвокат настаивал, что суд вопреки требованию п. 1 ст. 6 не был беспристрастным, так как приговор вынесен теми же судьями, которые рассматривали дело. Кроме того, никто даже не попытался выяснить, в каком смысле он использовал слова «любовные записки» или просто «записки». По сути, ему просто вменили неуважение к суду без должного разбирательства. Наконец, заявил он, каким образом вообще можно добросовестно и бесстрашно защищать права и интересы клиентов, если адвокат будет вынужден подстраиваться под судей. Это повлечет крайне негативные последствия не столько даже для адвоката, сколько для его клиента, будет иметь «замораживающий эффект» на деятельность адвокатов вообще. Секция поддержала его жалобу, признав нарушение п. 1 ст. 6, а также п. 2 ст. 10 Конвенции. Секция и Большая Палата последовательно указали на заинтересованность судей в исходе разбирательства, что было доказано в том числе и экспрессивным языком его изложения, нарушение принципа nemo iudex in causa sua, а также на несоразмерность наказания. Суд не раз рассматривал дела о свободе слова адвоката в суде, сформировал устойчивую практику об ответственности этого специального субъекта правонарушения. При ее анализе обращает внимание то, что в Kyprianou и во многих других делах (например, «Steur v. Netherlands», жалоба N 39657/98; «Nicula v. Finland», жалоба N 39611/96; «Wingerter v. Germany», жалоба N 43718/98; «Janowski v. Poland», жалоба N 25716/94) поведение адвоката или иного представителя регламентировано на уровне закона, что автоматически лишало Суд необходимости решать, было ли вмешательство в его свободу слова в рамках процесса и за его пределами предусмотрено законом и преследовало ли оправдывающие такое вторжение цели (защита репутации третьих лиц). Поэтому в деле Kyprianou и всех перечисленных Суд сконцентрировался на соразмерности вторжения. Так, по делу Steur в п. п. 40 — 42 Суд, ссылаясь на дела Nicula и Janowski, указал <*>, что «утверждение заявителя было таким, что могло оскорбить добросовестного полицейского, допрашивавшего его клиента, следует помнить, что пределы допустимой критики в отношении к государственным служащим при исполнении ими своих обязанностей могут быть при некоторых обстоятельствах шире, чем те, которые установлены в отношении частных лиц (ссылка на Nicula). Хотя нельзя говорить, что гражданские служащие полностью лишены защиты от оскорблений или словесных злоупотреблений при исполнении обязанностей (ссылка на Janowski), следует принимать в расчет, что в настоящем случае критика была строго ограничена действиями полицейского следователя по делу его подзащитного, а не была направлена на его профессиональные или иные качества. Более того, критика была высказана в зале Суда и не достигла степени личного оскорбления. Объяснение заявителя основывалось на факте того, что его клиент неверно понял предложение о признании им своей вины в результате того, что ему не предоставили переводчика на время допроса. Это объяснение было полностью в духе того, которое он позже сделал и в суде во время разбирательства, а также в судах по дисциплинарным делам. В этом контексте Суд отмечает, что, во-первых, нидерландские суды не попытались установить правдивость или ложность оспариваемого утверждения, а во-вторых, как кажется, вовсе не задавались вопросом о добросовестности действий защитника; иными словами, честность поступка самого защитника никто не обсуждал… Угроза пересмотра критического замечания в отношении того, как от его подзащитного берутся доказательства, едва совместима с его профессиональным долгом защищать интересы клиентов и могла бы сильно затруднить его работу, ограничив в правах на выражение мыслей». ——————————— <*> Переведено автором близко к тексту.
В деле самого адвоката Киприану Суд, как и в предыдущем примере, признал несоразмерным вторжение в его свободу выражения, подчеркнув, среди прочего, что тот не использовал бранных слов, не допускал сквернословия, а кипрский суд, не вникая в действительный смысл его слов и забыв роль адвоката в процессе, усложнил его работу. В Постановлении от 21.03.2002 по делу «Никула против Финляндии» Суд признал существование ограничений свободы слова адвоката, но оговорился, что «…только в исключительных случаях такое ограничение свободы выражений защитника — даже путем наложения мягкого уголовного наказания — может быть принято как необходимое в демократическом обществе». Прокурор был обвинен в манипулировании процессом, Суд усмотрел в этом тактику защиты по отводу его доказательств. Есть в практике Суда решения и против заявителя. В Wingerter заявитель был привлечен к лишь дисциплинарной ответственности за то, что в письменной жалобе назвал некомпетентными судей, прокуроров и всех юристов в г. Мангейме в ответ на исключение из списка подлежавших возмещению расходов на прибытие на суд. Суд расценил утверждение заявителя как атаку на репутацию трех профессиональных групп, а наложенное взыскание — выговор — соразмерным ограничением. Итак, практика Европейского суда по оценке пропорциональности ограничений при всей своей казуистичности содержит ряд принципов, которым должны следовать все участники Конвенции при отправлении правосудия. Во-первых, для того, чтобы признать вмешательство неоправданным, утверждения участника спора не должны быть направлены против личности другого участника. Во-вторых, ограничение свободы выражений защиты (представителя) может поставить под угрозу права подзащитного (представляемого). В-третьих, состязательность процесса в единстве со спецификой рода дела могут влечь применение экспрессивного языка, но не может оправдать сквернословие. В силу последнего всегда следует устанавливать истинный смысл сказанного или написанного. Возвращаясь к российской практике, отметим, что истец в суде должен доказать наличие оскорбительных действий, а ответчик согласно ст. 1064 ГК РФ доказательно опровергнуть свою вину в причиненном ущербе. На практике ответчик оказывается вынужден оправдываться и доказывать не только отсутствие вины, но и значение, какое он действительно вкладывал в свои слова. Делом суда становится, поверить ему или нет. При том что споры о возмещении морального вреда, причиненного оскорблением, и им подобные рассматриваются только в суде первой инстанции. Действительность такова, что решение по существу первой инстанции по такому делу часто оказывается единственным постановлением. В апелляционной инстанции шансов добиться успехов мало.
