(Груздев В. В.) («Бюллетень нотариальной практики», 2007, N 6)
ЛИЦА В РИМСКОМ И РУССКОМ ПРАВЕ
В. В. ГРУЗДЕВ
Груздев В. В., заведующий кафедрой гражданского права и государствоведения юридического факультета Костромского государственного университета им. Н. А. Некрасова, кандидат юридических наук.
В родовом строе система формирования права внутри родовой общины не предполагала в качестве основы существование внутриродового права. Она скорее основывалась на правовых нормах, существовавших между различными родами. Конфликты внутри племени — это конфликты не между отдельными индивидами, а между родами. Это показывает то положение, которое в то время занимал отдельный человек. Не представляя собой субъекта, он был членом рода, членом субъекта. Вне рода человек оказывался вне сферы действия его правил, и наоборот, даже не член рода получал защиту рода в случае принятия его в качестве члена рода <1>. ——————————— <1> См.: Аннерс Э. История европейского права / Ин-т Европы. М.: Наука, 1996. С. 13, 16.
В римском праве нет терминов, которые бы адекватно соотносились с рассматриваемой в данной работе терминологией. «Персона» как специфическое античное понятие может быть правильно понято и приобретает смысл лишь в связи с присутствием базовой формы общественного существования — полиса. Для О. Шпенглера единичная личность — это тело, принадлежащее наличному составу полиса, права которого распространяются лишь на него. Им обозначены вертикальные границы персоны: вверху — божественное право, где рубежом выступает герой, сделавшийся из персоны божеством, внизу — вещное право, где правовое положение раба, являющегося только телом, образует нижнюю черту <2>. ——————————— <2> См.: Шпенглер О. Закат Европы: В 2 т. Т. 2. М., 2004. С. 61.
Русское древнейшее право также не содержит терминов, последовательно раскрывающих понятие о лицах. Встречающиеся в литературных и законодательных памятниках переводные термины носят порой прямо противоположный смысл. Заимствованный из греческого термин «лице» означает не лицо в современном понимании, а отрицание достоинства лица, один из видов рабства. Так, ряд древнерусских памятников называет лицом или раба-пленника, или вещь. По мнению М. Ф. Владимирского-Буданова, весь период с IX по XII в. представляет эпоху полного подавления частного лица так называемыми общественными союзами: семейными, родовыми, общинными и государственными. И лишь с XIII в. лицо постепенно выходит из тени семьи, рода и общины, чтобы тут же попасть под влияние государства <3>. Исходя из этого, русское древнейшее право не предоставляет практической невозможности юридически точно сформулировать и раскрыть понятие «лицо», даже если этот термин употребляется применительно к человеку (отождествляется с ним). ——————————— <3> См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. М., 2005. С. 437 — 438.
Древнеримские учебники права последовательно начинаются с исследования правового положения лиц. Совокупность правовых качеств, выражающих включенность субъекта в ту или иную сферу социальной жизни, регулируемую нормами права, определяет статус (status) <4> или состояние лица. С правовой позиции состояние в виде лица и соответственно обладание полной юридической правоспособностью предполагает наличие трех составляющих в полном объеме: status libertatis, status civitatis и status familiae. ——————————— <4> См.: Дождев Д. В. Римское частное право: Учебник для вузов / Под ред. члена-корр. РАН профессора В. С. Нерсесянца. М.: Издательская группа «ИНФРА-М-НОРМА», 1996.
Первой принципиальной причиной, характеризующей неодинаковое правовое положение людей и соответственно отнесение или неотнесение их к лицам, является рабство как общий и обычный институт большинства народов того времени. Субъектами права могли быть только свободные. Раб по общему правилу не считается субъектом ни цивильного права, ни права народов. Право лиц имеет свои истоки в гражданской общине квиритов, т. е. является сферой ius civile. О том, что рабство есть установление права народов, в силу которого лицо подчинено чужому владычеству, говорит Флорентин, одновременно оговариваясь (впрочем, существует мнение, что данная оговорка является интерполяцией) о его характере, противном природе (D. 1.5.4.1). Так чем или кем являлся раб в правовой системе Рима? В древнейшем сакральном праве различия между свободными и рабами не были такими глубокими, как впоследствии. Раб пользовался известной защитой и некоторыми человеческими правами, несколько стиравшими грани между свободными и несвободными членами фамилии <5>. Плутарх следующим образом описывает патриархальный характер рабства: «К рабам тогда относились с большой снисходительностью, и это вполне понятно; трудясь собственными руками и разделяя образ жизни своих слуг, римляне и обращались с ними мягче, совсем запросто» (Plut., Marc. 24). ——————————— <5> См.: Штаерман Е. М. Расцвет рабовладельческих отношений в Римской республике. М., 1964. С. 164.
В русском праве наиболее сильное ограничение прав несло состояние холопства. Вместе с тем в источниках отмечается дуализм по отношению к юридическому положению холопов. С одной стороны, они полностью лишены правоспособности, с другой — обладают некоторыми, и весьма существенными, правами. Подобное зависимое состояние имеет ряд ярко выраженных параллельных моментов с римским рабством, отличаясь сравнительной мягкостью по ключевым пунктам. М. Ф. Владимирский-Буданов, исследуя истоки русского зависимого состояния, в качестве его источника указывает на древнерусское семейное право. Слово «семия» означало «рабы, домочадцы». Первоначально используется термин «сирота». В Московском государстве (XIV — XVI вв.) служилые люди по отношению к государю именуются холопами, а тягловые — сиротами. Термины «челядь» (чадь, чадо), «раб» (робя, робенец, ребенок), «холоп» (хлопец, мальчик, сын) одинаково применяются как к лицам, подчиненным отеческой власти, так и к рабам. Связь рабства с семейным правом отражается и на режиме рабства <6> (если это явление можно так обозначить), которое никогда не достигает крайностей и уровня жесткости римского или североамериканского. ——————————— <6> См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч. С. 456 — 457.
В трудах греческих философов прослеживаются признаки затруднений, которые рабство вызывало в сознании античных мыслителей. Так, Аристотель, пытаясь осмыслить феномен состояния рабства, задает следующий вопрос: «Может ли или не может существовать по природе такой человек, т. е. раб, и лучше ли и справедливо ли быть кому-либо рабом или нет, но всякое рабство противно природе». По общему правилу рабы не признавались самостоятельными субъектами гражданского права, не обладали правоспособностью, не могли обладать ни личными, ни имущественными правами. Как правило, они выступали в качестве объекта правоотношений, они были — res mancipi. Но так ли однозначно было их положение? Источники в ряде случаев содержат противоречивые свидетельства в отношении обращения с рабами, что является отражением меняющегося отношения к рабству в разные периоды римской истории. В своем учебнике права Гай говорит о рабах в разделах, посвященных положению личности, в ряде случаев называя их людьми (Gai. 1.9; 1.10). Стоическая философия, оказавшая достаточно сильное влияние на римских юристов, рассматривала каждого человека по природе свободным, единственное подлинное рабство для нее — это власть страстей. В итоге часть римского общества соглашается, что рабство не соответствует естественному праву, а является творением гражданского права. Отсюда следует представление о человеческой природе раба. Возможно, под влиянием этих идей Павел в 43-й книге Комментариев к Сабину отмечает, что в цивильном праве рабы считаются за ничто, однако в естественном праве иначе, потому что согласно естественному праву все люди между собой равны (D. 50.17.32). В дошедшей до нас русской христианской духовной литературе также прослеживается общая тенденция отрицания существования состояния несвободы. Христианское учение, имея сильнейшее моральное влияние, оказывает определяющее воздействие на соответствующие политико-правовые институты, не ликвидируя их, оно меняет их характер. Религиозное и человеческое равенство господ и рабов никогда не подвергается сомнению. Особенно ярко это выражено в Домострое, где несвободные приравниваются к членам семьи. В древнеримской публично-уголовной сфере раб всегда рассматривается в качестве лица, на которого могли накладываться наказания. Наказания отличает жестокость и специфичность, которая в этом (рабское наказание, servile supplicium) подчеркивает само состояние рабства. Но постепенно происходит признание человеческих свойств раба: так, закон Петрония при Августе или Тиберии запрещал отдавать рабов для цирковых представлений со зверями; убийцу раба могли обвинять не только в нанесении ущерба, но и в уголовном преступлении (Gai. 3, 213), а сенатусконсульт 83 г. н. э. наказывал за кастрацию рабов. В свою очередь, в древнерусском праве первоначальное отсутствие ограничений на наказания холопов сменяется со времени принятия христианства обратной тенденцией. В Двинской уставной грамоте (XIV в.) умышленное убийство холопа уже карается штрафом, а Уложение царя Алексея Михайловича прямо запрещает нанесение увечий выданным беглым. Несколько раньше закон предоставил холопам право требовать от своего господина еды во время голода и даже права иска (например, рабыне-наложнице) против своего господина. В брачно-семейных отношениях положение дел было также неоднозначно. С одной стороны, с позиции права раб не мог жениться, иметь семью, его потомство было вне закона, но с другой — мог сожительствовать, образовав длительный фактический союз (Paul., Sent., 2.19.6), который фактически вплотную приближался к брачному состоянию. При совершении рабом delictum действовал принцип, согласно которому по отношению к третьим лицам ответственность мог нести как господин, так и сам раб. Гай указывает на ноксальные иски, по которым господину предоставлялось право принять на себя последствия совершенного delictum в виде предоставления вознаграждения или же выдать виновного раба, поскольку не считалась справедливой ситуация, при которой преступные действия рабов причиняли бы убытки их господам (Gai. 4.75). В имущественных отношениях также могли проявляться определенные свойства раба как их участника, которые правопорядок прямо или косвенно в итоге принимал. Так, упоминающийся Варроном закон, запрещающий просить или давать поручителей (vades) из числа рабов, свидетельствует, что еще в древности были случаи выступления раба в качестве поручителя (Varro, LL., VI, 74). Раб мог совершать определенные юридические действия, идущие на пользу его хозяину. Нередки были случаи выделения рабу определенного имущества в управление — peculium, правда, ответственность по сделкам в итоге возлагалась на господина, которому в то же время пекулий был выгоден, так как давал возможность использовать предпринимательские способности раба, предоставляя возможность последнему себя выкупить. Отношения раба с третьими лицами по поводу имущества, входящего в пекулий, не несли возможности возникновения цивильных обязательств, порождая обязательства натуральные <7>, т. е. обязательства, не облеченные правом иска, которые в то же время не считались недействительными. Но отношения раба с господином по поводу выкупа имели правовые последствия для всех третьих лиц (D. 40.1.6). ——————————— <7> См.: Гарсиа Гарридо М. Х. Римское частное право: Казусы, иски, институты. М.: Статут, 2005. С. 249 — 250.
На Руси законодательство никогда не признает возможность холопов и крепостных крестьян обладать имущественными правами, но действующий, фактический правопорядок, подавляющей частью которого является обычай, признает за ними возможность владеть, пользоваться и распоряжаться движимым и недвижимым имуществом, и нередко имуществом немалым. В самом общем плане можно отметить тот факт, что в Риме, как и в других рабовладельческих обществах, свобода (status libertatis) являлась необходимой и обязательной предпосылкой правоспособности. Юристы того времени, высказывая свои суждения по конкретным случаям, рассматривали несвободных скорее в качестве вещей, объектов, а не в качестве лиц, субъектов. Особенностью же России является тот факт, что до Екатерины II статуса свободного человека как такового не существует. Лишь Манифест 1775 г. предоставляет дворянству права свободного гражданина, что, в свою очередь, как это ни парадоксально звучит, наряду с укреплением крепостного строя создает предпосылки для освобождения других сословий <8>. ——————————— <8> См.: Леонтович В. В. История либерализма в России. М., 1995. С. 37.
Следует отметить, что в Риме правовое и фактическое положение рабов, как правило (но не всегда), совпадают, чего не наблюдается на Руси — в Российской империи, где правовое положение холопов, а позже крепостных не соответствует, за некоторыми исключениями, позитивным правовым предписаниям. Состояние несвободы в значительной мере регулируется обычаем, которому противостоит фрагментарное и казуистическое законодательство, не находящее достаточного отражения в сознании как господ, так и самих несвободных. Идеи принятия новых законов всегда встречаются с правилами средневекового канонического права, указывающими на то, что закон должен соответствовать обычаям страны. Соответственно и идеи о поступательном, нереволюционном признании лицами всего населения Российской империи — это проявление не только, а может быть, и не столько консерватизма, сколько отражение зарождающихся основ либерального мировоззрения. Таким образом, исторические данные показывают, что законодательная возможность признания в качестве лица связана с определенным видом общественных отношений. Именно поэтому в зависимости от экономического и политического строя, господствующего в обществе, в соответствии с потребностями его развития человек становится лицом, соответственно приобретая качество правоспособности. Таким образом, возникновение и прекращение правоспособности связывается не с биологической жизнью, а с некой определенной позитивной юридической составляющей. Т. Е. Новицкая прямо указывает на тип права, который во многом определяет статус субъектов гражданского права <9>. ——————————— <9> См.: Новицкая Т. Е. Правовое регулирование имущественных отношений в России во второй половине XVII века. М.: Зерцало-М, 2005. С. 200.
Однако рассмотрение генезиса права предоставляет возможность выявить определенные моменты, когда сущностно-бытийственные основания проступают сквозь наслоение позитивных установлений того или иного времени. Это, в частности, находит свое подтверждение в исследованиях по экономической теории права. Представители данного направления юридической науки считают, что требование одинаковой трактовки равных субъектов является способом выражения тезиса, согласно которому право должно иметь рациональную структуру, поскольку различная трактовка одинаковых вещей является иррациональной <10>. Онтологические основы вступают в противоречие с действующим законодательством, они проникают сквозь него, становясь частью правовой действительности. Даже римское право, несмотря на достаточно жесткое разделение лиц и вещей, иллюстрирует примеры такого проявления. В большей степени это можно видеть в истории русского права. ——————————— <10> См.: Познер Р. Экономический анализ права. В 2 томах. Т. 1. СПб., 2004. С. 360.
Но что же является критерием, позволяющим отнести ту или иную основу к априорно-правовой? И почему мы можем говорить о лице, опосредующем всегда именно человека в имущественных гражданско-правовых отношениях, несмотря на возможные противоположные установки действующего правопорядка? Ответ на первый вопрос со всей очевидностью коренится в феноменологическом подходе к праву. Внимание (от слова «внятие») нашим сознанием «чистых» вещей есть процесс их принятия в том виде, который дается нам при полном отстранении от всего окружающего мира и одновременно концентрации в этой вещи. Если правопорядок допускает рассмотрение того или иного человека в качестве участника каких-либо отношений, признает такое его участие, то это может свидетельствовать о присущем правопорядку определенном дуализме. При этом сам дуализм если не санкционируется напрямую, то, по крайней мере, допускается и опосредованно признается.
