(Смирнов А. В.)
(«Журнал конституционного правосудия», 2010, N 1)
К ВОПРОСУ О КРИТЕРИЯХ ОГРАНИЧЕНИЯ КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВ
И СВОБОД: ПРИНЦИП КОМПЕНСАЦИИ
А. В. СМИРНОВ
Смирнов А. В., советник Конституционного Суда Российской Федерации, государственный советник юстиции Российской Федерации 1 класса, доктор юридических наук, профессор.
Статья посвящена дальнейшему развитию представлений о критериях, которые позволяли бы определять, в каких пределах допустимо и правомерно ограничение в условиях режима конституционализма основных (конституционных, общепризнанных) прав и свобод личности. Автор считает, что такое ограничение возможно лишь на основе принципа эквивалентной компенсации, т. е. путем встречного предоставления индивиду функционально эквивалентного общего блага взамен изъятия из его основных прав, сделанного в пользу публичных интересов. Такой вывод основан на понимании понятия соразмерности, которое предполагает, что основные права, несмотря на ограничения, должны оставаться способными выполнять свою главную социальную функцию — обеспечение в обществе динамического равновесия, или социальной справедливости, критерием которого является эквивалентность совершаемого в обществе обмена благами: во-первых, «по горизонтали» — между индивидами и их группами, а во-вторых, «по вертикали» — между ними и государством.
Ключевые слова: верховенство права, правовое государство, принципы соразмерности, принцип компенсации, правовой статус личности.
Criteria for limitation of constitutional rights and liberties: principle of compensation
A. V. Smirnov
Smirnov Alexander Vitalievich — advisor to the Russian Constitutional Court, doctor of law, professor.
Annotation. The article deals with the further development of criteria for determining to what extent the fundamental individual rights and liberties can be lawfully restricted within the existing constitutional framework. The author believes that such rights and liberties may be restricted only subject to the principle of equitable compensation, i. e. by way of offering the individual the equivalent benefit by way of compensation for a particular right or liberty restricted for the sake of public good. This conclusion is based on the notion of proportionality that implies that irrespective of any restrictions fundamental rights should continue to be capable of serving their main social function, i. e. ensuring the appropriate level of dynamic equilibrium in a society or the social justice, the latter being determined based on the equitability of the exchange of benefits in a society: at a horizontal level (between individuals and their groups) and at a vertical level (between individual, their groups, on the one side, and the state, on the other side).
Key words: rule of law, rule-of-law state, principle of compensation, principle of proportionality, rights and liberties.
Проблема ограничения государством прав и свобод всегда тревожила юриспруденцию. Они составляют концептуально-правовой каркас общества, играя роль условий, на которых люди, как предполагается, согласны быть гражданами единого государства и которые обычно закрепляются в конституционных актах. «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей судьбой на своей земле, утверждая права и свободы человека, гражданский мир и согласие… возрождая суверенную государственность России…» — говорится в преамбуле к Конституции Российской Федерации. Тем не менее ограничения прав и свобод неизбежны, хотя бы в силу того простого факта, что они должны обладать формальной определенностью, а значит, и границами, а также ввиду возможного конфликта интересов отдельных индивидов как друг с другом, так и с интересами общества в целом.
Однако до настоящего времени продолжает оставаться спорным вопрос о критериях, которые позволяли бы определять: в каких пределах допустимо и правомерно ограничение прав и свобод личности, что, на наш взгляд, имеет первостепенное значение для осуществления идеи правового государства, которое есть не что иное, как государство, которое неотчуждаемые и неотъемлемые права человека ставит превыше самого себя.
Как известно, Всеобщей декларацией прав человека (п. 2 ст. 29) предусмотрено, что «при осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только таким ограничениям, какие установлены законом исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе». Европейский суд по правам человека в своих решениях также исходит из того, что ограничение законом прав позволительно, если только оно является «необходимым в демократическом обществе» <1>. Однако в таком, на первый взгляд совершенно безукоризненном, подходе при ближайшем рассмотрении обнаруживаются определенные методологические дефекты. Во-первых, оставаясь в рамках правового анализа, мы не вправе выходить за пределы юридических дефиниций, вторгаясь в область политологии, экономики и т. д. и пытаясь напрямую объяснять юридические следствия неюридическими причинами, ибо это порождает правовую неопределенность и лишает юридические выводы необходимой достоверности. Неюридические категории, насколько возможно, следует перевести на язык, близкий праву, в понятия, доступные для юридического восприятия, — лишь тогда они сделаются подходящим материалом для юридических построений. Во-вторых, сами представления о том, что именно следует считать демократическим или недемократическим, довольно расплывчаты, порой противоположны, а потому допускают субъективные и разноречивые оценки. Так, одни вполне демократичным сочтут ограничение прав индивидов согласно воле большинства, другие же — политическую толерантность и терпимость к мнению меньшинства.
———————————
<1> Сальвиа М. Прецеденты Европейского суда по правам человека. СПб., 2004. С. 59.
Конституция России в общем виде устанавливает критерии допустимости ограничения основных прав, допуская возможность их ограничения федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (ч. 3 ст. 55).
Однако экс-председатель и судья Конституционного Суда Российской Федерации в отставке М. В. Баглай обращает внимание на то, что формулировка части 3 статьи 55 Конституции России о возможности ограничения прав человека «в той мере, в какой это необходимо» «порождает беспокойство в связи с возможностью слишком широкого толкования этого условия» <2>. Вместе с тем тот же автор усматривает в названном положении Конституции России принцип соразмерности («только в той мере, в какой это необходимо»), полагая, что этот принцип «представляет собой гарантию от чрезмерных ограничений прав и свобод» человека и гражданина, выходящих за рамки необходимости <3>. И. Рихтер и Г. Шупперт развивают содержание понятия такой необходимости, также считая, что она равнозначна понятию соразмерности. Последняя же предполагает, что каждый правовой акт должен быть: пригодным для достижения поставленной цели; необходимым для достижения поставленной цели из-за отсутствия других подходящих и более мягких средств; приемлемым (подходящим, соразмерным в узком смысле) для затронутого лица, несмотря на вмешательство в его основные права <4>. К. Экштайн определяет необходимость как уместность с точки зрения предмета, времени, территории применения ограничения и круга затрагиваемых лиц <5>. Критерий необходимости применяется в решениях Европейского суда по правам человека. В частности, в решении от 8 февраля 2001 года по вопросу приемлемости жалобы N 47936/99, поданной Галиной Питкевич против Российской Федерации, Европейский суд по правам человека оценивал, было ли вмешательство государства необходимым, оправданным по смыслу пункта 2 статьи 10 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, предусматривающей ограничение прав в публичных целях в демократическом обществе <6>.
———————————
<2> Баглай М. В. Конституционное право Российской Федерации. М.: Норма, 2001. С. 167.
<3> См.: Там же. С. 165.
<4> См.: Рихтер И., Шупперт Г. Судебная практика по административному праву. М., 2000. С. 270 — 275.
<5> См.: Экштайн К. Права и свободы человека и гражданина: Учебник. Фонд «Конституция», 2002. С. 83 — 84.
<6> Официальный сайт Европейского суда по правам человека: www. echr. coe. int.
Конституционный Суд Российской Федерации расчленяет понятия необходимости и соразмерности ограничений прав личности, указывая в своих решениях, что любые ограничения конституционных прав должны быть не только необходимыми, но и соразмерными конституционно признаваемым целям таких ограничений. Согласно выработанной им правовой позиции в тех случаях, когда конституционные нормы позволяют законодателю установить ограничения закрепляемых ими прав, он не может осуществлять регулирование, которое посягало бы на само существо того или иного права и приводило бы к утрате его реального содержания. При допустимости ограничения права в соответствии с конституционно одобряемыми целями государство, обеспечивая баланс конституционно защищаемых ценностей и интересов, должно использовать не чрезмерные, а только необходимые и строго обусловленные этими целями меры. Публичные интересы, перечисленные в части 3 статьи 55 Конституции России, могут оправдать правовые ограничения прав и свобод, только если такие ограничения отвечают требованиям справедливости, являются адекватными, пропорциональными, соразмерными и необходимыми для защиты конституционно значимых ценностей, в том числе прав и законных интересов других лиц, не имеют обратной силы и не затрагивают само существо конституционного права, т. е. не ограничивают пределы и применение основного содержания соответствующих конституционных норм. Кроме того, по мнению Конституционного Суда, чтобы исключить возможность несоразмерного ограничения прав и свобод человека и гражданина в конкретной правоприменительной ситуации, норма должна быть формально определенной, точной, четкой и ясной, не допускающей расширительного толкования установленных ограничений и, следовательно, произвольного их применения <7>. Принципы определенности и соразмерности также требуют установления законодателем четких и разумных временных рамок допускаемых ограничений прав и свобод. Такие ограничения не могут сохраняться неопределенно длительный срок. Всякое ограничение права может допускаться лишь как временная мера, в противном случае оно является не чем иным, как отменой права <8>.
———————————
<7> См.: п. 3 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 30 октября 2003 г. N 15-П по делу о проверке конституционности отдельных положений Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы и жалобами граждан С. А. Бунтмана, К. А. Катаняна и К. С. Рожкова.
<8> См.: Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 14 июля 1998 г. N 86-О по делу о проверке конституционности отдельных положений Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» по жалобе гражданки И. Г. Черновой.
Как видно из приведенных правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации, понятие необходимости вводимых ограничений отражает соответствие правовых средств (принимаемых мер, ограничивающих те или иные права) поставленным целям, т. е. возможность с их помощью обеспечить искомый результат, или, иначе говоря, их пригодность или разумность. Понятие же соразмерности в Постановлении от 30 октября 2003 года N 15-П тесно связано, во-первых, с сохранением существа и реального содержания ограничиваемого права; во-вторых, с соблюдением баланса конституционно защищаемых ценностей и интересов; в-третьих, с соблюдением требования справедливости. Посмотрим, в каком соотношении находятся эти понятия и существует ли между ними соподчиненность?
Прежде всего зададимся вопросом: что следует понимать под справедливостью? По Аристотелю, справедливость — это определенная характеристика таких отношений между людьми, которые нуждаются по своей природе в известной мере: «Итак, правосудность сия есть полная добродетель, однако не безотносительно, но в отношении к другому». Опираясь на анализ работ Аристотеля (Никомахова и Большая этика), обычно выделяют три вида подобных отношений: распределения, обмена и воздаяния. При этом справедливость каждого из этих видов может быть либо разделяющей, либо уравнивающей. Им соответствуют три разновидности справедливости: дистрибутивная, или распределительная; коммутативная, или обменивающая; ретрибутивная, или воздающая. Дистрибутивная справедливость ведает распределением благ между членами общества на основании некоего принятого критерия, например «каждому по его труду» (разделяющая справедливость), либо распределением благ поровну (уравнивающая справедливость). Коммутативная, т. е. обменивающая, справедливость предполагает либо равный пропорциональный обмен (например, эквивалентный товарообмен, т. е. уравнивающая коммуникативная справедливость), либо неравный пропорциональный обмен (например, обмен между господином и рабом, т. е. разделяющая коммуникативная справедливость). Наконец, ретрибутивная (воздающая) справедливость проявляет себя как в неравном пропорциональном воздаянии (наказание, пропорциональное степени общественной опасности деяния), так и в равном воздаянии, например в случае применения принципа талиона: «Око за око, зуб за зуб» <9>. Однако при этом подходе предмет справедливости — лишь добродетель граждан, выражающаяся в их отношениях друг с другом по поводу обмена благами, а также добродетель государства, проявляемая им в распределении благ и в правосудии. Но в таком случае в значительной мере теряется конечный практический результат в виде надлежащего распределения среди членов общества благ либо соблюдения внутреннего равновесия социума.
———————————
<9> Кашников Б. Н. Концепция общей справедливости Аристотеля: Опыт реконструкции / Сектор этики Института философии РАН. Этическая мысль. Вып. 2. М.: ИФ РАН, 2001. С. 27 — 32.
Существуют и иные представления о справедливости, берущие свое начало от стоиков, развитые И. Кантом, Д. Юмом и выводящие данное понятие за пределы субъективно-нравственных рамок добродетели. В соответствии с ними справедливость рассматривается как условие сохранения гомеостаза, или социостаза, общества, т. е. такого его состояния, которое характеризуется сохранением в социуме динамического равновесия. Кеннет Боулдинг усматривал в справедливости «тягловую силу, приводящую в действие гомеостатический аппарат общества» <10>. В подобном понимании требование соблюдения необходимого баланса защищаемых ценностей и интересов целиком охватывается понятием справедливости. Баланс между интересами личности и государства есть условие «социального равновесия, разумного и устойчивого» <11>. То есть требование справедливости определяет такой правовой статус субъектов общественных, в том числе правоотношений, при котором возможности реализации прав всех их участников максимально уравновешены, за счет чего достигается необходимый баланс защищаемых правом ценностей и интересов. Очевидно, что необходимым условием и формально-юридическим критерием достижения такого баланса прав является сохранение номинального существа основных, неотъемлемых прав, ибо без этого просто нечего было бы балансировать. Однако такое объяснение, если ограничиться только этим, оставляло бы чувство некоторой недосказанности и двусмысленности. Как бы предполагалось, что граждане должны благодарить государство за то, что оно, до последней возможности урезав их основные права, оставило им хоть что-нибудь в утешение, так сказать, по остаточному принципу. Значит, формальный юридический критерий необходимо дополнить содержательным, который условно можно назвать социологическим, в том смысле, в каком говорят о социологическом юридическом толковании. Несмотря на предпринятые ограничения, основные права должны оставаться способными выполнять свою главную социальную функцию — обеспечение в обществе динамического равновесия, или справедливости. Критерием такого социального равновесия можно признать эквивалентность обмена благами, совершаемого в обществе: во-первых, «по горизонтали» — между индивидами и их группами, а во-вторых, «по вертикали» — между ними и государством.
———————————
<10> Boulding K. Social, Justice in Social Dynamics. Social Justice. N. Y., 1962. P. 73 — 92.
<11> Ниринг С. Свобода: обещание и угроза. М., 1966. С. 35.
В этой связи нельзя не отметить характерную особенность подавляющего большинства высказываемых в литературе суждений о соразмерности ограничений. О ней говорят почти исключительно как о разделяющей справедливости (ретрибутивной либо дистрибутивной), понимаемой в ее отрицательном значении — как справедливости лишений, изъятий из прав личности, что оправдывается интересами некой высшей справедливости, за которой кроются стержневые общественные интересы <12>. Такой взгляд, по сути, есть коннотация для большей части истории человечества, которое вплоть до середины прошлого столетия практически безоговорочно признавало за государством право на любые принудительные акции в целях сохранения им своего суверенитета. Следует согласиться с теми исследователями, которые указывают, что «и в Конвенции о защите прав человека и основных свобод, и в других документах Совета Европы, как и в Конституции и в других законодательных актах Российской Федерации, гражданские права находятся в приведенных выше конкретных случаях (ограничения в целях защиты государственной общественной безопасности и порядка, в интересах защиты прав и свобод других граждан) в подчиненном по отношению к интересам государства положении» <13>. По мнению некоторых авторов, даже из решений Европейского суда по правам человека также следует приоритет государственных интересов при оценке ограничений отдельных прав и свобод <14>. Несколько смягченной вариацией такого подхода служит концепция минимизации ограничений прав личности. Так, Б. С. Эбзеев считает, что пределы ограничения прав и свобод человека и гражданина определяются принципом: в какой минимально необходимой мере это требуется для защиты конституционно значимых ценностей <15>. А. Шайо также полагает, что ограничительные меры допустимы, когда они лишь в наименьшей степени ущемляют эти права <16>. Вопрос состоит вовсе не в том, минимально ли ограничение, а в том, насколько оно справедливо. Право может быть ограничено и в максимальной степени, например в случае осуждения лица за совершение особо тяжкого преступления к пожизненному заключению, однако при этом ведь не возникает вопроса о несоразмерности ограничения личной свободы.
———————————
<12> См.: Воеводин Л. Д. Юридический статус личности в России: Учебник. М., 1997. С. 241 — 248; Дедов Д. И. Соразмерность ограничения свободы предпринимательства. М., 2002. С. 14, 183; Экштайн К. Основные права и свободы по российской Конституции и Европейской конвенции. С. 64, 68 — 70.
<13> Горшкова С. А. Дерогация по Европейской конвенции и Россия // Московский журнал международного права. 1999. N 4. С. 83 — 84, 96.
<14> См.: Лукьянцев Г. Е. Европейские стандарты в области прав человека: Теория и практика функционирования Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. М., 2000. С. 231.
<15> См.: Эбзеев Б. С. Ограничения конституционных прав // Теория и практика ограничения прав человека по российскому законодательству и международному праву: Сб. научных трудов / Под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 1998. Ч. 1. С. 8.
<16> См.: Шайо А. Самозащита конституционного государства // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. 2004. N 2. С. 10.
Однако принципиально важным, на наш взгляд, является то, что в правовом государстве под соразмерностью ограничений всегда следует понимать справедливость не столько изъятия, сколько компенсации (воздаяния), что неразрывно связано с принципом приоритета прав человека над интересами государства. Чисто юридически обязанность государства по компенсации основных (общепризнанные, конституционные и т. п.) прав и свобод в случае их ограничения вытекает хотя бы из того факта, что они провозглашаются неотъемлемыми и неотчуждаемыми (преамбула и ст. 30 Всеобщей декларации прав человека, ст. 17 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, ч. 2 ст. 17 Конституции России). Следовательно, умаление таких прав в одном должно быть восполнено в чем-то другом. Иначе говоря, в правовом государстве ограничение лица в его законном интересе, и прежде всего в основных правах и свободах, должно быть компенсировано обретением им некоего эквивалентного блага: либо в виде индивидуального встречного предоставления со стороны других лиц (например, в гражданском обороте, семейных правоотношениях), либо в виде commonwealth, общего блага (публичная сфера отношений), которое объективно полезно для всех, в том числе и для ограничиваемого в праве лица. Как установлено Всеобщей декларацией прав человека от 10 декабря 1948 года, «при осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только таким ограничениям, какие установлены законом исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе» (ч. 2 ст. 29).
Безусловная обязанность государства по встречному предоставлению индивиду эквивалентного общего блага взамен изъятия из его основных прав, сделанного в пользу насущных публичных интересов (принцип компенсации), вытекает из новой роли личности в современном мире. Главное достижение современной цивилизации — это самоограничение государства в пользу индивида, этой, по образному выражению проф. И. А. Покровского, «некогда безгласной овцы в человеческом стаде», а теперь «равноправной с государством державы» <17>. Правовое государство, будучи открытой общественной системой, существует не за счет неэквивалентного внутреннего обмена со своими элементами — индивидами, эксплуатируя их путем изъятия экономическими или внеэкономическими способами прибавочного либо даже части необходимого продукта, как это имело место в предшествующие исторические эпохи, а благодаря тотальному использованию науки, знаний, которые стали главной производительной силой, пришедшей на смену физической мышечной, машинной силе или конвейеру. «Живя в рациональном обществе, где люди свободны, — писала Айн Рэнд в романе «Атлант расправил плечи», — вы получаете неизмеримый выигрыш: материальная ценность вашей работы определяется не только вашими усилиями, а усилиями наиболее талантливых умов в мире… Только идея в любой области рациональных усилий может распределиться среди любого количества людей, обогащая ее обладателей и ничего не требуя взамен, повышая их производительность, каким бы трудом они ни занимались. Такова природа конкуренции между сильными и слабыми умами, такова структура эксплуатации, в которой вы обвиняете сильных». Поэтому в открытом (информационном) обществе, юридическим выражением которого служит правовое государство, индивид, а точнее, личность с ее творческим потенциалом становится главной социальной ценностью.
———————————
<17> Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 309 — 310.
Именно в силу этих фундаментальных причин эволюционного характера, влекущих вполне прагматические следствия (а не только и не столько в силу абстрактно-нравственных гуманистических идей, которые лишь опосредуют этот процесс), основные права и свободы человека декларируются в современном мире в качестве абсолютной ценности, имеющей приоритет даже над интересами государства. Так, в Конституции России записано: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства… Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием; основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения; осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц» (ст. 2 и 17). Согласно статье 2 Конституции Республики Греция от 9 июня 1975 года уважение и охрана человеческой личности составляют первостепенную обязанность государства. В становлении нового конституционного порядка в Японии главным фактором явилось признание новой социально-политической роли личности, выступающей не в качестве пассивного элемента в авторитарном государстве, а как носитель неотчуждаемых прав и свобод. Конституция Японии 1947 года гарантировала «нерушимость и вечность» основных прав граждан (ст. 11, 97). Права и свободы граждан рассматриваются в Конституции Японии как присущие им от рождения, которые не могут ограничиваться даже законодателем. В литературе отмечается, что подобный подход к правам и свободам заимствован из правовой доктрины США и западноевропейской теории естественного права <18>.
———————————
<18> См.: Конституции зарубежных государств / Сост. проф. В. В. Маклаков. 2-е изд. М., 1999.
Посмотрим, каким образом принцип компенсации действует при определении соразмерности ограничений прав личности. Так, например, по запросу районного суда города Ижевска Конституционный Суд Российской Федерации проверил конституционности абзацев 1 и 2 пункта 1 статьи 446 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, согласно которым взыскание по исполнительным документам не может быть обращено на принадлежащее гражданину-должнику на праве собственности жилое помещение (его части), если для него и членов его семьи, совместно проживающих в принадлежащем ему помещении, оно является единственным пригодным для постоянного проживания помещением. Как отметил Конституционный Суд Российской Федерации в решении по этому делу, исходя из общеправового принципа справедливости в сфере регулирования имущественных отношений защита права собственности и иных имущественных прав должна осуществляться на основе соразмерности и пропорциональности, с тем чтобы обеспечивался баланс прав и законных интересов участников гражданского оборота — собственников, кредиторов, должников. Ограничения прав владения, пользования и распоряжения имуществом, свободы предпринимательской деятельности и свободы договоров должны быть обусловлены необходимостью защиты конституционно значимых ценностей, а именно основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Однако применительно к данному делу должна быть обеспечена защита конституционного права на жилище не только самого должника, но и членов его семьи, в том числе находящихся на его иждивении несовершеннолетних, престарелых, инвалидов, а также условий нормального существования и гарантий социально-экономических прав. Следовательно, законодатель, определив пределы обращения взыскания по исполнительным документам на принадлежащее гражданину-должнику на праве собственности жилое помещение и ограничив тем самым право кредитора на надлежащее исполнение вынесенного в его пользу судебного решения, не вышел за рамки допустимых ограничений конституционного права на судебную защиту, установленных частью 3 статьи 55 Конституции России <19>. Общим благом, которое предоставляется здесь кредитору взамен возможности обратить взыскание на принадлежащее должнику жилое помещение, является распространение точно такой же защиты и на жилище самого кредитора, если он сам — физическое лицо либо в качестве собственников организации-кредитора выступают физические лица (потребители жилищных благ). Но это будет являться благом для кредитора лишь в том случае, если он является резидентом (лицом с постоянным местопребыванием) на территории Российской Федерации и поэтому может пользоваться здесь общими жилищными правами.
———————————
<19> См.: Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 4 декабря 2003 г. N 456-О.
Вместе с тем ситуация будет выглядеть иначе, если кредитор резидентом не является, а, например, выступает в Российской Федерации лишь в качестве иностранного инвестора в реконструкцию жилых помещений. В этом случае он заведомо не может быть потребителем жилищного блага, а значит, взамен изъятия, связанного с сохранением должником и членами его семьи единственного жилища, такой иностранный инвестор в любом случае не получает ничего. Следовательно, в порядке совершенствования действующего законодательства, к нему не должны были бы применяться указанные правила. И только когда кредитор, становясь резидентом, получает реальную возможность реализовывать жилищные права, на него было бы справедливо распространить названные ограничения.
С другой стороны, пункт 2 статьи 292 ГК РФ предусматривает, что переход права собственности на жилой дом или квартиру к другому лицу является основанием для прекращения права пользования жилым помещением членами семьи прежнего собственника, если иное не установлено законом, что направлено на усиление гарантий прав нового собственника жилого помещения. Казалось бы, права нового собственника, в том числе иностранного инвестора, здесь надежно защищены. Вместе с тем эта гарантия не абсолютна. Конституционный Суд Российской Федерации в ряде своих решений подчеркивал, что гарантии прав членов семьи бывшего собственника жилого помещения должны рассматриваться в общей системе действующего правового регулирования как получающие защиту наряду с конституционным правом собственности. Признание приоритета прав собственника жилого помещения либо проживающих в этом помещении нанимателей, как и обеспечение взаимного учета их интересов, зависит от установления и исследования фактических обстоятельств конкретного спора (Определения от 21 декабря 2000 г. N 274-О по жалобе гражданки Н. П. Ореховой, от 5 июля 2001 г. N 205-О по запросу Октябрьского районного суда города Иркутска, от 3 ноября 2006 г. N 455-О по запросу Слободского районного суда Кировской области и жалобам граждан В. А. Вахрамеевой и Е. В. Кожанова). Альтернативой, на наш взгляд, в случаях, связанных с иностранными инвестициями в жилищной сфере, могло бы стать возложение на должника — собственника единственного жилья обязанности перед заключением сделки об отчуждении жилища с иностранным инвестором обеспечить жильем членов своей семьи, проживающих в этом помещении, а до исполнения этой обязанности или предоставления соответствующих надежных гарантий по ее выполнению он не вправе был бы заключать эту сделку. Именно в таком направлении уже теперь решается вопрос в случае прекращения семейных отношений с собственником жилого помещения, когда право пользования жилым помещением, принадлежащим указанному собственнику, может при определенных условиях быть сохранено за бывшим членом его семьи на определенный срок на основании решения суда (ч. 4 ст. 31 ЖК РФ). При этом суд вправе обязать собственника жилого помещения обеспечить иным жилым помещением бывшего супруга и других членов его семьи, в пользу которых собственник исполняет алиментные обязательства, по их требованию.
Представляется, что аналогичным способом могло бы быть обеспечено de lege ferenda и решение такой острой социальной проблемы, как ограничения на распространение субкультуры сексуальных меньшинств. Некоторые ограничения могут здесь быть, на наш взгляд, продиктованы необходимостью обеспечения справедливого обмена благ между индивидами — дистрибутивной разделяющей справедливостью. Изъятие из свободы сексуальных меньшинств имеет место в пользу, во-первых, других членов общества, не разделяющих, а то и осуждающих их привычки и потому заинтересованных в относительной изолированности сексуальных меньшинств, которая бы обеспечила спокойствие большинства, и во-вторых, в пользу общества в целом, жизненно заинтересованного в воспроизводстве человеческих индивидов, что возможно лишь посредством гетеросексуальных связей. Эквивалентность обмена благами, компенсирующая изъятие из свободы сексуальных меньшинств, могла бы обеспечиваться сохранением самого права на их самовыражение, некоторое ограничение которого восполнялось за счет предоставления государством сексуальным меньшинствам гарантий защиты от возможных притеснений и агрессии большинства, а значит, и эквивалентного блага в виде спокойствия и безопасности. То есть меньшинства могли бы свободно распространять свою субкультуру, однако такая свобода должна быть предусмотрена в рамках, ограниченных свободой других людей, а именно без пропаганды и агитации этой субкультуры, т. е. без ее распространения на тех, кто не входит в круг сексуального меньшинства и сознательно не ищет с ним контактов. То есть не следует устанавливать ограничения на встречи по поводу сексуальных вопросов в специальных клубах и т. п.; распространение по подписке или в особых торговых точках соответствующих информационных материалов; публичные мероприятия (митинги и шествия), проводимые в условиях, когда их восприятие не навязывается неопределенно широкому кругу других людей (т. е. без проведения демонстраций, а значит, в особо отведенных местах); однополые браки. При этом, как правило, не может считаться пропагандой внешний вид и размещение адресной информации, предназначенной для тех, кто сам ищет возможности приобщиться к этой субкультуре, в общих средствах массовой информации и справочниках, если эта информация не имеет характера рекламы или описания деятельности организаций сексуальных меньшинств. Государством не должна вводиться уголовная и другая юридическая ответственность лишь за саму принадлежность к этим меньшинствам. Напротив, предполагается юридическая ответственность за оскорбление, связанное с принадлежностью лица к сексменьшинствам, дискриминацию при приеме на работу, чинение препятствий при посещении публичных мероприятий, отказ в обслуживании, лечении и т. д.
Подход на основе принципа компенсации заставляет искать встречного предоставления эквивалентного общего блага даже при назначении лицу сурового уголовного наказания, например в виде лишения свободы. Таким благом опять же будет являться безопасность осужденного. Достаточно вспомнить, что когда-то виновный мог подвергаться опасности кровной мести или быть объявлен вне закона, когда каждый мог безнаказанно лишить его жизни. Введение лишения виновного свободы государством при этом выглядит как благо, почти как услуга, обеспечивающая всеобщую безопасность. Кстати, в частности, поэтому не имеет правовых оснований такая мера наказания, как смертная казнь, так как осужденный ничего не приобретает взамен, — напротив, вместе с жизнью безвозвратно теряет все, в том числе другие, формально неотчуждаемые права. Эквивалентность публичного предоставления особенно ярко прослеживается на примере досмотра пассажиров в аэропорту, где ввиду угрозы терроризма они фактически подвергаются обыску при посадке в самолет. При этом почти нет тех, кто бы протестовал против подобных действий, ибо все понимают, что взамен причиненного им временного неудобства в виде ограничения личной неприкосновенности они получают несравнимо большее благо — гарантии безопасности полета, т. е. самой жизни.
Итак, ограничение государством основных прав и свобод человека в правовом государстве возможно лишь на основе принципа эквивалентной компенсации, т. е. путем встречного предоставления лицу некоего функционально равновеликого блага, что единственно может обеспечить справедливость и соразмерность подобного ограничения.
