(Зейгер М. В., Шейфер М. С., Юдин А. В.) («Юридическая психология», 2012, N 3)
«НЕПОЛНАЯ МЕРА» ДЕЕСПОСОБНОСТИ В ГРАЖДАНСКОМ ПРАВЕ: ЮРИДИЧЕСКИЙ, МЕДИЦИНСКИЙ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ (ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ) <*>
М. В. ЗЕЙГЕР, М. С. ШЕЙФЕР, А. В. ЮДИН
——————————— <*> Zejger M. V., Shejfer M. S., Yudin A. V. «In complete level» of legal capacity in civil law: juridical, medical and psychological aspect (statement of problem).
Шейфер Михаил Соломонович, главный врач ГБУЗ «Самарская психиатрическая больница», кандидат медицинских наук, г. Самара.
Юдин Андрей Владимирович, профессор кафедры гражданского процессуального и предпринимательского права Самарского государственного университета, доктор юридических наук, г. Самара.
В статье рассматривается вопрос о необходимости реформирования отдельных положений Российского гражданского законодательства, указывается на расхождения, имеющиеся в фундаментальных отраслях права в определении психического состояния лица, поднимается проблема обеспечения единства номенклатуры и смыслового употребления юридических понятий в текстах нормативных актов, обосновывается целесообразность внедрения института «неполной меры» дееспособности лица, страдающего психическим расстройством.
Ключевые слова: неполная мера дееспособности, частичное возложение ответственности, способность осознавать характер и значение своих действий и руководить ими, ограничение дееспособности, специальные характеристики психического состояния субъекта, пограничные состояния дееспособности.
The article discusses the need to reform certain provisions of the Russian civil law, points to the differences existing in the fundamental areas of law in determining the mental condition of a person raised the problem of ensuring the uniformity of nomenclature and the meaningful use of legal concepts in the texts of legislation, the expediency of introducing the institution of an «incomplete measures» viability of a person with a mental disorder.
Key words: incomplete measure of capacity, a partial assignment of responsibility, the ability to understand the nature and significance of their actions and to guide them, the restriction of legal capacity, special characteristics of the subject’s mental state, the border state of incapacitation.
Как известно, унификация юридических понятий, включающая в себя стремление законодателя к однородности употребляемых в тексте нормативно-правовых актов терминов с точки зрения их наименования и смыслового значения, является гарантом стабильности законодательства и обеспечения надежных отраслевых взаимосвязей. Разумеется, единообразие юридических терминов (с содержательной и формальной точки зрения) не является самоцелью и допускается лишь постольку, поскольку это не исключается целями правового регулирования того или иного массива общественных отношений. В отдельных случаях законодатель делает специальную оговорку в отношении приемлемости употребления смысла и значения того или иного юридического понятия в другой отрасли права. Так, например, в соответствии с ч. 1 ст. 11 Налогового кодекса РФ «институты, понятия и термины гражданского, семейного и других отраслей законодательства Российской Федерации, используемые в настоящем Кодексе, применяются в том значении, в каком они используются в этих отраслях законодательства, если иное не предусмотрено настоящим Кодексом». Психическое состояние лица является юридически значимым обстоятельством при решении судом или иным юрисдикционным органом вопроса об ответственности или об иных последствиях действий субъекта. Неслучайно в отдельных отраслях права психические дефекты, присущие личности правонарушителя, либо вовсе исключают ответственность (ст. 21 УК РФ, ст. 2.8 КоАП РФ), либо могут явиться основанием частичного возложения ответственности (абз. 2 ч. 1 ст. 1078 ГК РФ). Вместе с тем в фундаментальных отраслях российского права наблюдается неоправданное расхождение в определении психического состояния лица, что порождает определенный дефицит в применении адекватных нормативных средств разрешения правовой ситуации. Некоторые подобного рода отличия обусловлены автономными целями правового регулирования той или иной группы общественных отношений. Так, например, установленная невменяемость субъекта (ст. 21 УК РФ) позволяет решить вопрос об ответственности его за имевшее место в прошлом общественно опасное деяние, однако не предопределяет при этом аналогичное решение вопроса об ответственности субъекта в отношении последующих совершенных им общественно-опасных посягательств. Акт признания лица недееспособным, напротив, содержит в себе будущую констатацию невозможности лица понимать значение своих действий и руководить ими (ч. 1 ст. 29 ГК РФ). Соответственно, сделки, совершенные недееспособным, ничтожны (ч. 1 ст. 171 ГК РФ). Вместе с тем отдельные отраслевые отличия в регулировании сходных по своей природе отношений и состояний не диктуются специальными целями правового регулирования и в интересах упомянутой выше необходимости обеспечения единообразия смыслового употребления юридических понятий, а также обеспечения единства номенклатуры их употребления в текстах нормативных актов должны быть преодолены. К числу такого рода конструкций относится употребляемое уголовно-правовой наукой понятие неполной меры осознания фактического характера и общественной опасности своих действий, которое отсутствует в реестре цивилистических терминов. УК РФ прибегает к конструкции «неполная мера» в двух случаях. Первый раз — применительно к освобождению от уголовной ответственности несовершеннолетнего, который не мог, несмотря на достижение возраста, после которого возможно привлечение его к ответственности, вследствие отставания в психическом развитии, не связанном с психическим расстройством, во время совершения общественно опасного деяния в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими (ч. 3 ст. 20 УК). Второй случай употребления рассматриваемой конструкции связан с уголовно-правовой оценкой психического расстройства, не исключающего вменяемости: «Вменяемое лицо, которое во время совершения преступления в силу психического расстройства не могло в полной мере (выделено нами. — Авт.) осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, подлежит уголовной ответственности» (ст. 22 УК). Гражданское законодательство и гражданско-правовая доктрина не знают подобного юридического феномена. Однако отдельные попытки законодателя передать своеобразие возникающих здесь отношений все же имеются: 1. С семантической точки зрения наиболее близким, коррелирующим уголовно-правовому понятию «неполная мера» является категория «ограничение дееспособности». В качестве основания ограничения дееспособности лица указывается злоупотребление гражданином спиртными напитками или наркотическими средствами, которое ставит семью лица в тяжелое материальное положение (ч. 1 ст. 30 ГК). Однако используемое цивилистическим законодательством понятие «ограничение дееспособности гражданина» является достаточно условным, поскольку, во-первых, данное понятие не представляет собой какой-то специальной характеристики психического состояния лица, как, например, неполная мера «осознания» и «руководства». Оно характеризует не степень утраты дееспособности, а функциональные действия суда, состоящие в ограничении дееспособности. Во-вторых, ограничение дееспособности предстает здесь как последствие определенных социально-вредоносных действий субъекта, а не как качественная характеристика дееспособности или ее части. В-третьих, ограничение дееспособности не соотносится в данном случае с институтом полного лишения дееспособности (ст. 29 ГК), как это может показаться поначалу в результате прочтения соответствующих норм. Ограничение дееспособности никоим образом не связано с психическим расстройством лица (хотя и не исключает его), а указывает на уязвимость поведения субъекта с социальной точки зрения. При ограничении дееспособности лица совсем необязательно выяснять его способность «осознавать» и «руководить». Возможна ситуация, при которой осуждаемый законом образ жизни субъекта ведется им вполне осознанно. Таким образом, психическое заболевание, лишающее субъекта гражданских правоотношений возможности «осознавать» и «руководить», обусловливает только один исход — признание лица недееспособным. Никаких полумер или пограничных, с юридической точки зрения, состояний «дееспособности» быть здесь не может. С этих позиций, «ограничение дееспособности» слабо соотносится с «лишением дееспособности», поскольку основаниями для актуализации первого состояния являются причины, ничего общего с психическими заболеваниями не имеющие. 2. Часть 1 ст. 177 ГК устанавливает, что «сделка, совершенная гражданином, хотя и дееспособным, но находившимся в момент ее совершения в таком состоянии, когда он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими, может быть признана судом недействительной по иску этого гражданина либо иных лиц, чьи права или охраняемые законом интересы нарушены в результате ее совершения». В указанной норме речь идет о лице, обладающем определенным психическим статусом, который, однако, не нашел своего выражения в официальном юридическом акте — признании лица недееспособным. В правильности избранного нами толкования убеждает ч. 2 указанной статьи: «Сделка, совершенная гражданином, впоследствии признанным недееспособным (выделено нами. — Авт.), может быть признана судом недействительной по иску его опекуна, если доказано, что в момент совершения сделки гражданин не был способен понимать значение своих действий или руководить ими». Таким образом, можно утверждать, что законодатель здесь констатирует недействительность сделки, совершенной лицом, страдающим психическим заболеванием де-факто, однако дееспособным де-юре. Никаких промежуточных форм здесь не установлено. 3. В деликтных обязательствах имеется сходная с рассмотренной выше норма: «Дееспособный гражданин… причинивший вред в таком состоянии, когда он не мог понимать значение своих действий или руководить ими, не отвечает за причиненный им вред» (абз. 1 ч. 1 ст. 1078 ГК). Последствия его вредоносного поведения достаточно вариативны и сочетают в себе учет собственного поведения причинителя вреда, интересы потерпевшего и бездействие третьих лиц: а) причинитель вреда не освобождается от ответственности, если сам привел себя в состояние, в котором не мог понимать значения своих действий или руководить ими, употреблением спиртных напитков, наркотических средств или иным способом (ч. 2 ст. 1078 ГК); б) если вред причинен жизни или здоровью потерпевшего, суд может с учетом имущественного положения потерпевшего и причинителя вреда, а также других обстоятельств возложить обязанность по возмещению вреда полностью или частично на причинителя вреда (абз. 2 ч. 1 ст. 1078 ГК); в) если вред причинен лицом, которое не могло понимать значения своих действий или руководить ими вследствие психического расстройства, обязанность возместить вред может быть возложена судом на проживающих совместно с этим лицом его трудоспособных супруга, родителей, совершеннолетних детей, которые знали о психическом расстройстве причинителя вреда, но не ставили вопрос о признании его недееспособным (ч. 3 ст. 1078 ГК) <1>. ——————————— <1> Более подробно анализ соответствующей проблематики приводится в статье: Юдин А. В., Шейфер М. С. Проблемы юридической ответственности членов семьи лица, не способного в момент причинения вреда понимать значение своих действий и руководить ими // Юрист. 2007. N 9. С. 4 — 8.
Таким образом, анализ данной нормы показывает, что под неспособностью «осознавать» и «руководить» в ней понимается либо кратковременное состояние, не связанное с психическим расстройством (опьянение, в т. ч. наркотическое), либо психическое заболевание, не констатированное в установленном порядке и не дифференцируемое на какие-либо промежуточные состояния. В п. 95 Постановления Европейского суда по правам человека от 27 марта 2008 г. (дело «Штукатуров (Shtukaturov) против Российской Федерации») <2> указывалось, что существующее российское законодательство различает дееспособность и недееспособность, но не предусматривает «пограничные» ситуации, кроме как для случаев наркотической или алкогольной зависимости. Европейский суд ссылается в этом отношении на принципы, сформулированные в рекомендации N R (99) 4 Комитета министров Совета Европы; хотя указанные принципы не имеют обязательной силы для Европейского Суда, они могут характеризовать общие европейские стандарты в данной области. В отличие от них российское законодательство не предусматривает «дифференцированных последствий». В результате права заявителя, предусмотренные ст. 8 Конвенции, были ограничены более значительно, чем это было строго необходимо при данных обстоятельствах. ——————————— <2> Постановление Европейского суда по правам человека от 27 марта 2008 г. (дело «Штукатуров (Shtukaturov) против Российской Федерации») // Бюллетень Европейского суда по правам человека. 2009. N 2.
Аксиоматично, что юридические формы должны адекватно отражать и соответствовать своему базису — реальным общественным отношениям. Применительно к описываемым нами состояниям эмпирическим материалом для законодателя является судебная практика, а также судебно-экспертная деятельность. В практике судебно-психиатрической экспертизы было подмечено, что нередко «при сохранности интеллектуального критерия отмечается ослабление волевой регуляции собственной деятельности (например, повышенная внушаемость, выраженная подверженность средовым влияниям, ведомость, имеющие место при легкой степени умственной отсталости или при некоторых формах расстройств личности, когда интеллектуальная оценка ситуации грубо не нарушена). В таких случаях полнота меры способности подэкспертного понимать значение своих действий либо руководить ими должна быть измерена, доказана с помощью специфических критериев, что в последующем может вести к определенным судебным решениям» <3>. ——————————— <3> Шейфер М. С., Зейгер М. В. К проблеме ограниченной дееспособности лиц, страдающих психическими расстройствами // Юрид. аналит. журнал. 2004. N 2/3. С. 78 — 86.
В качестве примера приведем несколько случаев из практики амбулаторной комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы, проведенной на базе Самарской психиатрической больницы. А. В суд обратилась гр. К. с заявлением о признании ее брата, Б., недееспособным на том основании, что ее брат страдает «органическим заболеванием головного мозга сложного генеза с нарастающим интеллектуально-мнестическим снижением» и из-за болезни не может понимать значение своих действий и руководить ими. Суд назначил в отношении Б. амбулаторную комплексную судебную психолого-психиатрическую экспертизу на предмет определения способности подэкспертного понимать характер и значение своих действий и руководить ими. При обследовании установлено: Б. обнаруживает признаки органического расстройства личности (F 07.0 по Международной классификации болезней 10-го пересмотра). Отмечаются сохранность основных навыков самообслуживания, достаточная ориентированность в бытовых вопросах, сохранность базовых аналитико-синтетических функций, а также способности к минимально-достаточному интеллектуальному опосредованию деятельности, высокая мотивация достижения, стеничность, понимание сути обыденных житейских ситуаций, способность к самостоятельной коррекции своей деятельности при внешнем указании на ошибки. Вместе с тем выраженные нарушения познавательной деятельности со снижением критичности и прогностических функций, трудностями целостного осмысления жизненных ситуаций не позволяют испытуемому в полной мере понимать значение своих действий и руководить ими. (В судебном заседании по описанному делу было вынесено решение о признании подэкспертного недееспособным. В дальнейшем возникли трудности с назначением испытуемому опекуна, поскольку сестра подэкспертного отказалась от принятия на себя опекунских обязанностей. В то же время подэкспертный не может быть в настоящее время помещен в дом-интернат для престарелых. Таким образом, решение суда о лишении подэкспертного дееспособности ограничило его в правах; его потребности, желания остались неучтенными.) Б. В суд обратилась гр. Л. с заявлением о признании недееспособным своего отца, Л., на том основании, что он страдает психическим расстройством в форме олигофрении, в силу которого не может понимать значение своих действий и руководить ими. Судом назначена амбулаторная судебно-психиатрическая экспертиза на предмет определения способности Л. понимать характер и значение своих действий и руководить ими. При обследовании установлено: Л. обнаруживает клинические признаки органического расстройства личности (шифр F 07.0 по международной классификации болезней 10 пересмотра). Диагностическое заключение подтверждено анамнестическими данными и результатами настоящего клинического исследования, выявившими у испытуемого облегченность суждений, эйфорический оттенок настроения, и данными экспериментально-психологического исследования, констатирующими нарушения, характерные для органического патопсихологического синдрома. Экспертной комиссией при решении вопроса дееспособности подэкспертного учитывались точные характеристики состояния (характер и тяжесть нарушений, степень их компенсации). Принято во внимание, что нарушение когнитивных функций у испытуемого по степени выраженности не отвечает критериям диагностики слабоумия, а изменения эмоционально-волевых качеств личности не сопровождаются грубыми нарушениями мышления, у подэкспертного отмечается компенсация дефекта: за счет близких родственников в быту (приспособление), на работе — за счет индивидуального режима труда (перерывы, перемены видов деятельности). Таким образом, экспертная комиссия пришла к заключению, что наличие органического расстройства личности с недостаточностью интеллектуально-мнестических функций и дефицитарностью волевой регуляции поведения, со снижением критичности мышления существенно ограничивают способность Л. понимать значение своих действий и руководить ими. (В судебном заседании по делу было вынесено решение о признании подэкспертного недееспособным.) В. В суд обратилась И. с исковым заявлением о признании договора купли-продажи жилого помещения недействительным на том основании, что ее бывший муж П. злоупотреблял алкоголем и наркотиками и в момент заключения договора находился в таком состоянии, что не мог понимать значение своих действий и руководить ими. Суд по ходатайству истицы назначил в отношении П. комплексную посмертную психолого-психиатрическую экспертизу для определения его состояния на момент составления оспариваемого договора. На основании анализа материалов гражданского дела, медицинской документации установлено: П. в исследуемый период обнаруживал клинические признаки полинаркомании (сочетанного употребления наркотиков и алкоголя) (шифр F 19.25 по международной классификации болезней 10 пересмотра). У П. в юридически значимый период не отмечалось глубоких изменений мышления и критических функций, однако наличие нарушений познавательной, мотивационной и волевой сфер («нарушения памяти», «снижение внимания», «безволие», «бесхарактерность», «мягкость», «подчиняемость», указанные в материалах гражданского дела) в сочетании со сформированной алкогольной и наркотической зависимостью ограничивали способность испытуемого в полной мере понимать фактический характер и значение своих действий и руководить ими при заключении договора купли-продажи квартиры. (В судебном заседании по данному делу было вынесено решение о признании сделки, совершенной подэкспертным, недействительной.) В описанных выше примерах прослеживается общая закономерность: все подэкспертные обнаруживали клинические признаки психических расстройств, однако их способность понимать характер и значение своих действий и руководить ими была утрачена не тотально. Приведенный анализ показывает, что имеющаяся экспертная практика не умещается в «прокрустово ложе» норм гражданского законодательства, требующих неуместной здесь определенности — был способен «осознавать» и «руководить» либо такая способность отсутствовала? Существующее положение, на наш взгляд, способно дезориентировать судебных и экспертных работников в силу следующих причин: 1. Процессуальный закон устанавливает, что в случае, если эксперт при проведении экспертизы установит имеющие значение для рассмотрения и разрешения дела обстоятельства, по поводу которых ему не были поставлены вопросы, он вправе включить выводы об этих обстоятельствах в свое заключение (п. 2 ст. 204 УПК, ст. 86 ГПК, ч. 3 п. 2 ст. 86 АПК). Таким образом, эксперт связан поставленными судом вопросами лишь по магистральным направлениям экспертного исследования. Суд, назначивший экспертизу, а также участники процесса могут и не подозревать о сокрытых от наблюдателя обстоятельствах, выявленных экспертом. Не исключено, что обнаруженные экспертом обстоятельства дезавуируют значение фактов, для установления которых была назначена экспертиза. Аналогичным образом неполная мера «осознания» и «способности руководить» является тем частным обстоятельством, которое может быть установлено в ходе экспертного исследования, но вопросы о котором не будут поставлены судом. 2. Объектами экспертного исследования могут выступить самые различные предметы и явления материального мира, имеющие весьма неоднозначные, а зачастую и изменчивые характеристики. Норма гражданского законодательства, устанавливающая основания для признания лица недееспособным, содержит крайне скудную альтернативу и не может передать всю палитру психических состояний лиц, оказавшихся в роли подэкспертных. Запретить эксперту констатацию «неполной меры» и потребовать от него однозначного ответа (например, путем назначения повторной экспертизы) — значит покуситься на его независимость и стимулировать составление ошибочных заключений. 3. Экспертное заключение о «неполной мере» не менее значимо и для суда. Подобного рода заключение позволит стимулировать творческую активность суда в исследовании и оценке доказательств (разумеется, в пределах, установленных законом), а также в применении нормы права. Нюансы психической жизни сторон процесса, излагаемые в экспертном заключении, могут изменить ход процесса, обусловить уточнение или изменение исковых требований, предъявление встречного иска и др. 4. Как известно, заключение эксперта для суда необязательно и оценивается наряду с другими доказательствами по делу (ч. 3 ст. 86 ГПК). Однако случаи, когда суд выносит решение, опровергая установленные экспертизой обстоятельства, чрезвычайно редки. На практике заключение эксперта кладется в основу судебного акта без какой-либо специальной аргументации (по буквальному смыслу закона, суд должен мотивировать лишь свое несогласие с заключением эксперта — ч. 3 ст. 86 ГПК) и сопоставления с другими доказательствами. При этом обычно суд детально не изучает исследовательскую часть экспертного заключения, основываясь лишь на сформулированном экспертом выводе; еще реже положения, содержащиеся в исследовательской части, кладутся в основу судебного решения. В случае заключения о «неполной мере», означающего относительную неопределенность в отношении психического состояния подэкспертного, суд вынужден будет обратиться к исследовательской части заключения с тем, чтобы, во-первых, выяснить, на основе каких данных эксперт пришел к своим выводам, а во-вторых, чтобы попытаться задействовать, извлечь из исследовательской части заключения дополнительные аргументы, которые можно было бы положить в основу судебного акта. Внедрение института «неполной меры» предполагает внесение соответствующих изменений в гражданское законодательство по следующим основным направлениям: — формулирование понятия «неполная мера дееспособности»; — указание на возможность признания гражданина дееспособным в «неполной мере»; — законодательное размежевание данного понятия с институтом «ограничения в дееспособности»; — установление правовых последствий «неполной меры дееспособности»; — указание на возможность установления неполной меры «осознания» и «руководства» применительно к признанию сделки недействительной и применительно к деликтным обязательствам.
