ЦИВИЛИСТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ И СОВРЕМЕННАЯ ДИСКУССИЯ О НАДНАЦИОНАЛЬНЫХ ПРИНЦИПАХ ЧАСТНОГО ПРАВА. ЗАМЕЧАНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО НЕОСНОВАТЕЛЬНОГО ОБОГАЩЕНИЯ <1>
В. ДАЙЧАК
——————————— <1> Актуализированная и дополненная версия статьи (см.: Dajczak W. The civilian tradition and the modern debate on the rules of private law. Remarks against the factors of unjustified enrichment // Roman Law and European Legal Culture / Ed. A. Debinski, M. Jorica. Lublin, 2008. P. 93 — 106). Автор выражает свою признательность адвокату М. В. Попову за перевод текста статьи на русский язык с написанного в 2012 г. английского оригинала и профессору СПбГУ А. Д. Рудоквасу за редактирование перевода.
Дайчак Войцех, заведующий кафедрой Университета им. Адама Мицкевича, г. Познань (Польша), Dr. habil.
Развитие так называемого мягкого права, которое включает в себя проекты принципов из отдельных областей частного права, подготовленные интернациональными рабочими группами, служит одним из индикаторов современной европейской правовой культуры. Оно может повлиять на форму будущего частного права в Европе <2>. Разработки, касающиеся регулирования обязательственного права, являются наиболее развитыми в этой области. В 2001 г. была завершена работа над Принципами европейского контрактного права <3>. Следующим шагом в направлении создания общеевропейского частного права, вдохновленным данной работой, стала публикация в 2008 г. проекта Общей системы координат (Draft Common Frame of Reference; далее — DCFR) <4>. Сейчас политическая дискуссия об этом проекте показывает, что идея создания Европейского гражданского кодекса является нереалистичной в современной Европе <5>. В дебатах о европейском договорном праве место DCFR заняло предложение принятия лишь европейского права купли-продажи, которое договаривающиеся стороны могли бы выбрать в качестве применимого права вместо национального правопорядка <6>. Хотя будущее даже этого предложения пока неясно <7>, опыт последних почти тридцати лет все же позволяет признать, что упомянутые проекты вызвали судьбоносные изменения в науке частного права. Распространено мнение, что подобные проекты, имеющие силу imperio rationis, могут послужить источником вдохновения для науки частного права в Европе <8>. Конечно, такая модель влияния юридического текста зависит от его авторитета. Можно в этом контексте вспомнить значение авторитета Corpus iuris civilis для развития частного права в Европе до конца XIX в. <9>. Юридическая культура так изменилась в последние двести лет, что нет предпосылок для простого восстановления авторитета этого римского текста в современной юридической аргументации. Практическое значение имеет сегодня вопрос, почему DCFR не снискал авторитета, сопоставимого с авторитетом Corpus iuris civilis. Фундаментальное влияние правоположений Европейского союза (acquis communautaire) на DCFR спровоцировало критику этого правового текста. Причина состоит в недостаточной связи европейской правовой традиции и DCFR <10>. Это вызывает следующий практический вопрос: как цивилистическая традиция может обогащать аргументацию, которая усиливает авторитет конкретного принципа? <11> Я сконцентрируюсь на одном спорном <12> вопросе: как связать общий запрет неосновательного обогащения с догматическим определением предпосылок обязательства возврата этого обогащения? ——————————— <2> См.: Hesselink M. J. The New European Private Law. Essays on the Future of Private Law in Europe. The Hague — London — New York, 2002. P. 53 etc. <3> См.: Lando O., Beale H. Principles of European Contract Law: Part III. The Hague — London — New York, 2003. <4> См.: Principles, Definitions and Model Rule of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Outline Edition / Ed. Chr. V. Bar, E. Clive, H. Schulte-Nolke et al. Munich, 2008. <5> См.: Draft report to the Council on the setting up of a Common Frame of Reference for European contract law (82886/08 JUSTCIV 68). Brussels, 2008. P. 4. <6> См.: Proposal for a regulation of a European Parliament and of the Council on a Common European Sales Law (COM (2011) 635). Brussels, 2011. P. 115. <7> См.: Schmidt-Kessel M. Ein Gespenst geht um in Europa — das Optionale Instrument // Zeitschrift fur Gemeinschaftsprivatrecht. 2011. N 3. P. 105. <8> См.: Eidenmuller H. et al. Der Gemeinsame Referenzrahmen fur das Europaische Privatrecht // Juristen Zeitung. 2008. N 11. P. 550. <9> См.: Jansen N. Traditionsbegrundungen im europaischen Privatrecht // Juristen Zeitung. 2006. N 11. P. 545 etc. <10> См.: Jansen N., Zimmermann R. Grundregeln des bestehenden Gemienschaftsprivatrechts? // Juristen Zeitung. 2007. N 23. P. 1118 etc. <11> См.: Dajczak W. Vom Berufung der Europaischen Union fur die Kodifikation des Zivilrechts // Zeitchrift fur Gemeinschaftsprivatrcht. 2009. N 5. P. 201. <12> См.: Smith J. M. A European Law of Unjustified Enrichment? A Critical View of the Law of Restitution in the Draft Common Frame of Reference // European Law Beyond the Common Frame of Reference. Essays in Honour of Reinhard Zimmermann / Ed. A. Vaquer. Groningen, 2008. P. 153 — 163.
Неосновательное обогащение в DCFR — сравнительная и историческая перспектива
В DCFR неосновательное обогащение сформулировано как один из источников обязательств. Фрагмент DCFR, относящийся к данному виду обязательств, начинается со ст. 7-1:101, первая часть которой устанавливает, что «лицо, которое получает неосновательное обогащение, относимое к уменьшению имущества другого лица, обязано возвратить обогащение». Такая формулировка правила о возврате неосновательного обогащения схожа с правилами, зафиксированными в некоторых европейских кодификациях, например в § 812 Германского гражданского уложения (далее — ГГУ), ст. 2041 Гражданского кодекса Италии или ст. 405 Гражданского кодекса Польши. Эта формулировка, в виде правила о генеральной кондикции, отделяет DCFR от текстов тех кодификаций, в которых законодатель ограничил регулирование неосновательного обогащения рядом случаев ошибочного платежа. Такой подход, в частности, мы находим во французском праве (ст. 1377 Французского гражданского кодекса, далее — ФГК). Это отличие также характерно для английского права, в котором принцип реституции неосновательного обогащения был ясно установлен только в решении палаты лордов по делу Lipkin Gorman (a firm) v. Karpnale в 1991 г. <13>. Впрочем, нормативный характер данного принципа является объектом дискуссии в английской доктрине. Это различие можно проследить и в сравнительной перспективе, что подтверждает тезис о том, что формирование такой модели регулирования в DCFR — не просто обобщение способов национального регулирования. При анализе приведенного положения DCFR через призму романистической традиции, общей для многочисленных правовых систем Европы, напрашивается аналогия с моделью регулирования, которая предлагалась некоторыми римскими юристами. Для примера мы можем привести изречение Ульпиана о том, что юристы классического периода придерживались воззрения юристов ранней Республики, говоривших, что кондикционный иск может быть заявлен при незаконности основания (ex iniusta causa) <14>. Помпоний, живший во II в. н. э., декларирует: «Ибо согласно природе справедливо, чтобы никто не обогащался в ущерб другому лицу» <15>. Универсальность этого правила можно проиллюстрировать сентенцией Марциана, который жил на рубеже II — III вв. н. э., о том, что «в соответствии с правом народов можно истребовать вещь по суду от того, кто владеет ею не на законном основании» <16>. ——————————— <13> См.: Virgo G. The Principles of the Law of Restitution. Oxford, 2006. P. 51. <14> D.12.5.6: «Сабин одобрил для всех случаев мнение древних, считавших, что оказавшееся у кого-либо в силу неправомерного основания может быть истребовано путем кондикции; такого же мнения придерживается и Цельс». <15> D.12.6.14. <16> D.25.2.25.
Жизнеспособность такого подхода при формулировании правила о возврате неосновательного обогащения иллюстрируется возвращением указанной латинской формулы в современную дискуссию об этом предмете <17>. Такую интеграцию римского правила о неосновательном обогащении в нашу правовую культуру можно также объяснить через его связь с аристотелевским правилом о компенсаторной справедливости, которое принадлежит к основам европейской классической философии <18>. Но давайте взглянем на обсуждаемое правило с точки зрения законодательной практики. Можно увидеть, что мы не имеем возможности обойтись без продекларированного еще римскими юристами принципа возврата неосновательного обогащения как основания кондикционного иска. На основе DCFR мы увидим, принят ли во внимание опыт, связанный с воздействием римского права на обсуждаемый предмет, и каким образом римское право может обогатить современную дискуссию по этому поводу. ——————————— <17> См.: Knutel R., Goetzmann M. Register der in den Materialien zum BGB zitierten romischen Rechtsquellen // Rechtsgeschichte und Privatrechtsdogmatik / Hrsg. R. Zimmermann, R. Knutel, J. P. Meincke. Heidelberg, 1999. P. 697; Dagan H. The Law and Ethic of Restitution. Cambridge, 2004. P. 14. <18> См.: Swiezawski S. Dzieje europejskiej filozofii klasycznej. Warszawa — Wroclaw, 2000. P. 147 etc.
Формулировка правила о возврате неосновательного обогащения в исторической и сравнительной перспективе
Наше исследование сможет ответить на поставленный выше вопрос с помощью определения природы правила о неосновательном обогащении в праве Древнего Рима. С этой исторической перспективы мы можем выявить несколько подходов, которые ясно различаются и в современной Европе. Речь идет о различных моделях догматического обоснования правил о неосновательном обогащении, а именно модели генеральной кондикции, пример которой дает ГГУ, и модели общего признания неосновательного обогащения как источника обязательств через судебное толкование, принятой во Франции и в Англии.
Нормативная природа принципа неосновательного обогащения в праве Древнего Рима
Правовым инструментом, который обслуживал в праве Древнего Рима случаи взыскания неосновательного обогащения, был иск, называемый condictio. В соответствии с имеющимися источниками можно констатировать, что формула этого иска не содержала в себе указание на обстоятельства возникновения (causa) обязательства ответчика <19>. В результате среди обязательств, для взыскания по которым использовался этот иск, можно найти как обязательства из деликта, когда предмет иска состоял в требовании вернуть похищенное или его стоимость <20>, так и договорные обязательства предоставить определенную денежную сумму или вещь. Указанное свойство кондикционного иска заодно позволяло разрешать спорные ситуации с квалификацией искового притязания без подведения того или иного конкретного случая под фундаментальную классификацию обязательств, делившую основания их возникновения на деликты и контракты. Кондикция, в частности, использовалась в случаях требования о возврате платежа, совершенного по ошибке <21>, или предоставления, основание которого отпало впоследствии <22>. Последняя группа случаев предоставления кондикций для защиты прав потерпевших от неосновательного обогащения стала преобладающей в юридической практике первых трех столетий нашей эры. Это направление развития объясняет попытки систематизировать кондикционные требования в начале III в. н. э. <23> и последующее введение так называемых кондикционных фигур <24> в компиляции Юстиниана, которая породила систематизацию. ——————————— <19> См.: Lenel O. Das Edictum perpetuum. Leipzig, 1927. P. 239 etc.; Zimmermann R. Law of Obligations. Oxford, 1996. P. 835 etc. <20> D.12.6.36 (Alfenus, Servus, Paulus): «Чей-то раб без ведома господина одолжил в безвозмездное пользование чашу. Тот, кому он ее одолжил, отдал ее в залог и бежал. Тот, кто принял ее, говорил, что он вернет (ее) не иначе, как если получит деньги. Он получил деньги от молоденького раба и возвратил чашу. Спрашивали, можно ли у него истребовать обратно деньги. Ответил, что если тот, кто взял чашу в залог, знал, что у него хранится в качестве залога чужая (чаша), то он связал себя кражей, и поэтому если он получил деньги от молодого раба ради выкупа краденого, то можно их истребовать обратно…»; D.13.1.20 (Tryphoninus): «Хоть бы вор и был готов возражать по поводу моей кондикции, и от меня зависело, пока вещь была (значимой) для человеческого обихода, истребовать ее кондикцией, а затем она погибла, однако древние полагали, что (право предъявить) кондикционный иск пребывает в неизменности, поскольку представляется, что тот, кто сначала, вопреки воле собственника, вещь похитил, навсегда совершает просрочку в отношении возврата той (вещи), которую он не должен был уносить» (см. также: Koschembahr-Lyskowski I. Podstawa skargi o zwrot nieslusznego wzbogaacenia // Kwartalnik prawa cywilnego i handlowego. 1916. N 1. P. 4). <21> D.12.1.32 (Celsus): «Если ты просил меня и Тиция дать тебе взаймы, и я приказал моему должнику обещать тебе (деньги) в форме стипуляции, и ты совершил (с ним эту) стипуляцию, думая, что он является должником Тиция, то являешься ли ты обязанным передо мной? Сомневаюсь, если ты не заключил никакой сделки со мной. Но правильнее думать, что я могу считать тебя обязанным, но не потому, что я одолжил тебе деньги, — это не может произойти иначе как между теми, кто дал согласие; но поскольку мои деньги поступили к тебе, то честно и справедливо, чтобы ты их возвратил». <22> D.12.7.2 (Ulpianus): «Если сукновал подрядился для мытья одежды и затем, при ее утере, когда подрядчику был предъявлен иск из договора найма, он заплатил собственнику цену (утерянной вещи), а собственник позже нашел одежду, — при помощи какого иска подрядчик должен истребовать ту цену, которую он дал? <…> Я полагаю, что он в любом случае обладает иском из договора найма; но задан вопрос, может ли он предъявить кондикцию, ведь он дал не недолжное. Мы полагаем, что, разве что как будто было совершено предоставление без основания, может быть предъявлена кондикция (в данном случае). Ведь, так как одежда найдена, представляется, что как будто предоставление было совершено без основания». <23> D.12.7.1 (Ulpianus): «Имеется и этот вид кондикций, если кто-либо обещал без основания или если кто-либо уплатил недолжное. Кто без основания дал обещание, тот не может истребовать вещь, которую он не дал, но (может истребовать) свое обязательство. § 1. Однако если он дал обещание в силу какого-либо основания, но это основание не получило осуществления, то следует сказать, что имеется кондикция. § 2. Было ли обещано при отсутствии основания обещания с самого начала, или было основание, но оно прекратилось или не получило осуществления, во всех случаях следует сказать, что будет иметь место кондикция. § 3. Известно, что только то может истребоваться посредством кондикций у кого-нибудь, что либо поступило к нему по неправомерному основанию, либо досталось для неправомерной цели». Ульпиан различает три группы случаев предоставления кондикционного иска: ситуации, в которых изначально отсутствует основание для перехода собственности (ab initio sine causa); когда основание для перехода собственности отпало впоследствии (causa finita) или когда по прошествии некоторого времени оказывается, что собственность передана неоправданно. <24> Так названы некоторые титулы Дигест Юстиниана.
Такая эволюция древнего права сопутствовала общей формуле неосновательного обогащения, объясняемой с помощью отсылки к естественной справедливости <25>, природе <26> или праву народов <27>. Некоторые из сентенций были вырваны юстиниановскими компиляторами из оригинального контекста. Таким образом, указанные сентенции приобретали более общий характер, чем в исходном тексте. В настоящее время эти обстоятельства дают основания для постановки вопроса о том, что многочисленные разнородные случаи, в которых давался кондикционный иск о возврате неосновательно полученного обогащения, были связаны с идеей основы (causa), создающей такого рода обязательство, а также с выяснением того, в чем же состоят ее предпосылки <28>. Обсуждение данных предпосылок порождает различные контроверзы. Здесь мы можем ограничиться указанием на возможное разделение существующих позиций на две фундаментальные категории. Первая позиция состоит в следовании той идее, что римские юристы знали универсальное понятие «основания кондикции» (causa condictionis), которое всегда состояло из тех самых предпосылок. Другая точка зрения базируется на отрицании существования универсальной формулы causa condictionis и, следовательно, стремится выделить ряд предпосылок, при исполнении которых римские юристы допускали возникновение обязательства <29>. В римских юридических текстах мы не найдем точного обсуждения на догматическом уровне исходящего из права справедливости общего правила о возврате неосновательного обогащения. Ближайшая догматическая формула sine causa (без основания) используется в специфических случаях <30>. В связи с этим заслуживает наибольшего доверия та точка зрения, что в праве римских юристов это было одним из догматических описаний приведенного (кондикционного) иска, предоставляемого отдельно от других случаев. Указанное описание имело инструментальный характер в исторической эволюции кондикционного иска и расширяло сферу его применения, подводя под него новые фактические ситуации, которые раньше оставались за рамками регулирования <31>. Открытие категории sine causa с помощью римской юриспруденции, однако, стало источником вдохновения для последующего обобщения оснований возникновения кондикционных обязательств. Сентенция Папиниана, помещенная в Дигесты, может проиллюстрировать эту тенденцию: «Haec condictio ex bono et aequo introducta, quod alterius apud causa deprehenditur, revocare consuevit». Изъятая из контекста, в пределах которого эта идея была сформулирована, она стала преобладающей в теориях, созданных пандектистикой и неопандектистикой. В соответствии с ними кондикция предоставляется на основе правила о справедливости в случаях, когда отсутствует causa retinendi (основание удержания), т. е. оправдание для удержания ответчиком выгод от обогащения <32>. Исходя из приведенного состояния источников римского права, мы можем вернуться к вопросу о нормативной природе правила о неосновательном обогащении в Древнем Риме. Следует отметить, что оно имело непосредственное отражение в частном праве и определяло направление развития права в рамке казуистики римских юристов. Догматической основой этого развития была абстрактная природа иска condictio. Опыт римского права ясно показывает, что фундаментальное значение в дискуссии о неосновательном обогащении имеет определение модели равновесия между эластичной нормой справедливости и определением формальных предпосылок допущения данного иска. Кондикционные фигуры из юстиниановской компиляции показывают разные пути развития такой модели. В кодификации частного права континентальной Европы центральное значение имел в этом контексте выбор между condictio indebiti и condictio sine causa. В английском общем праве (common law) до середины XX в. отсутствовала потребность обсуждения такой модели в рамках дискуссии об источниках обязательств. ——————————— <25> D.12.4.3.7 (Ulpianus): «§ 7. Но если раб, которому было в завещании приказано дать 10 монет наследнику и (на этом условии) быть свободным, в приложении к завещанию получил свободу без условий и, не зная этого, дал наследнику 10 монет, может ли он истребовать их обратно? И он (Цельс) сообщает, что его отец Цельс полагал, что он не может истребовать (деньги); но сам Цельс (сын), движимый естественной справедливостью, полагает, что тот может истребовать деньги в судебном порядке…». <26> D.12.6.15 (Paulus): «Кондикция недолжно уплаченного является естественной, и потому в состав кондикций входят приращения вещи, переданной в качестве исполнения. Например, ребенок, который родился от рабыни, или то, что присоединено в силу намыва, даже и плоды, которые добросовестно извлек тот, кому произведено исполнение, объемлются кондикцией». <27> D.25.2.25 (Mardanus): «Но если жена во время брака тайно унесет у мужа вещи, то хотя иск о похищенных вещах и не применяется, однако муж может истребовать сами вещи посредством кондикций; ведь я считаю, что в соответствии с правом народов можно истребовать вещь по суду от того, кто владеет ею не на законном основании». <28> В литературе данная проблема часто обозначается как поиски causa condictionis (основания кондикции). — Прим. пер. <29> Состояние дискуссии об указанном предмете в XIX в. можно оценить по следующей работе: Koschembahr-Liskowski I. Die Condictio als Bereicherungsklage im klassischen romischen Recht. Vol. 1. Weimar, 1903. P. 2 — 20. <30> D.19.1.11.6 (Ulpianus): «Если в виде задатка дано кольцо, и по совершении купли, по уплате цены и после передачи (купленной) вещи кольцо не возвращается, то какой иск следует предъявить — кондикцию ли, основанную на том, что (кольцо) было дано в силу определенного основания и это основание отпало, или же иск, вытекающий из купли? Юлиан говорит, что можно предъявить иск, вытекающий из купли; но можно было бы предъявить и кондикцию, так как кольцо находится у продавца уже без основания». D.23.3.50 (Africanus): «Та, которая имела в составе приданого имение, снова вступая после совершенного развода в брак, заключила с мужем соглашение, что он получит в качестве приданого 10 и вернет ей имение. И после того, как были даны 10, и прежде, чем ей было возвращено имение, она во время брака умерла. И по доброй совести следует, и в соответствии с заключенным соглашением получается, что в отношении имения, как если бы оно стало удерживаться мужем без основания, будет дан кондикционный иск». D.37.6.3.5 (Iulianus): «Если обойденный (в завещании) эманципированный сын, пока размышлял (о принятии наследства), предоставил обеспечение относительно внесения (имущества) и не истребовал (затем) владение (наследственным) имуществом, то в случае предъявления его братом иска из стипуляции он будет пользоваться защитой на основании цивильного права. Но если он внес деньги, он истребует их обратно при помощи кондикции: ведь если владение (наследственным) имуществом упущено, то деньги начинают находиться у наследника без какого-либо основания» (см. также: Schwarz F. Die Grundklage der condictio im klassischen romischen Recht. Munster — Koln, 1952. P. 219). <31> См.: Hahnchen H. Die causa condictionis. Ein Beitragzum klassischen romischen Kondiktionenrecht. Berlin, 2003. P. 106, 128. <32> Hahnchen H. Die causa condictionis. P. 15.
Судебное толкование условий возврата неосновательного обогащения на примере Франции
Гуго Гроций, развивая римскую концепцию кондикции без основания (condictio sine causa) в доктрине естественного права, признавал, что неосновательное (sine causa) обогащение за счет кого-либо является общим источником обязательств <33>. Считающийся в литературе отцом ФГК Р. Ж. Потье следовал взглядам юристов ius commune, которые, в свою очередь, полагали, что в случае, когда лицо, действуя непреднамеренно, обогащается за счет другого, потерпевший уполномочен на иск, основанный на фактических обстоятельствах (actio infactum), который моделировался по аналогии с иском о ведении чужих дел без поручения (actio negotiorum gestorum) и вытекал из принципа, выдвинутого Помпонием: «Nam hoc natura aequum est neminem cum alterius detrimento fieri locupletiorem» <34>. В догматическом представлении обязательств как бы из договора (quasi ex contractu) Потье оставил только примеры обязательства исполнения легата, обязательства из ошибочного платежа и обязательства из ведения чужих дел без поручения <35>. Именно так ограниченное регулирование последствий неосновательного обогащения было интегрировано в текст ФГК. Согласно буквальному толкованию Кодекса оно исключало наличие общего основания для устранения неоправданного перемещения имущественных благ, т. е. принципа генеральной кондикции. Между тем столь узкое применение правила о возврате неосновательного обогащения было не всегда оправданным и вызывало затруднения на практике. Эти обстоятельства привели к поискам дополнительного средства защиты, которое впервые было предложено доктриной в 1871 г. <36> в виде конструкции, аналогичной римскому иску о поступившем в имущество (actio de in rent verso). Эта идея получила практическое воплощение два десятилетия спустя в решении Кассационного суда Франции 1892 г. по знаменитому делу Будье <37>. Рассматривая требования истца о возврате неосновательного обогащения, судьи утверждали, в частности, что это требование базируется на естественной справедливости и это правило не зависит ни от какого условия. Обращаясь к данному способу аргументации, можно увидеть, что повторяется принцип оценки основательности приобретения имущества, использовавшийся в римских документах. Понимание этого обстоятельства проясняет, что являлось источником вдохновения для французской дискуссии, посвященной неосновательному обогащению (lenrichissement sans cause) <38>. Однако так же, как и в античные времена, здесь встает вопрос о том, что порождает такого рода обязательства. Во французской теории частного права в конце XIX — начале XX в. существовали возражения относительно такого источника обязательств, как естественная справедливость, и попытки связать их с текстом ФГК. Например, М. Планиоль предложил принять деликт в качестве основания кондикционного иска исходя из неправомерности отказа обогатившегося от возврата неосновательного обогащения <39>. Однако в судебной практике все же преобладало мнение, что обязательства из неосновательного обогащения являются самостоятельным видом обязательств, основанных на естественной справедливости. Между тем столь широкое и неопределенное основание давало возможность истребовать в принципе любое обогащение, поэтому необходимо было средство дифференциации основательного обогащения от неосновательного. Решение было найдено через признак законной каузы. Как отмечали французские авторы, догматически обоснованно предполагать, что обогатившаяся сторона получила неосновательное приращение имущества, если такое приращение получено без надлежащего правового основания (sans cause legitime) <40>. Для ясности правовой системы за притязанием о возврате неосновательного обогащения (action de in rem verso) был признан субсидиарный характер. Оно применялось, если потерпевший не имел притязания из договорного обязательства или обязательства вследствие причинения вреда. Выведение обязательства из императива справедливости, заявленное уже римскими юристами, имело, таким образом, некоторое продолжение в догматической конструкции отсутствия правового основания. Судебное толкование этого критерия открыто для новых ситуаций, потому что оно обнимает собой оценку конкретной ситуации в соответствии с законом, принципами права и обычаем <41>. ——————————— <33> См.: Zimmermann R. Law of Obligations. P. 886 etc. <34> D.12.6.14: «Ибо согласно природе справедливо, чтобы никто не обогащался в ущерб другому лицу» (см. также: Gallo P. L’arricchimento senza causa. Padova, 1990. P. 122 etc.). <35> Pothier R. Traite des obligations. Vol. 1. Paris, 1764. P. 135. <36> См.: Aubru Ch., Rau Ch. Cours de droit civil francais. Vol. 4. Paris, 1871. P. 725 etc. <37> См.: Jurisprudence Generale. Requeil Periodique et Critique de Jurisprudence, de Legislation et de Doctrine // Dalloz. Paris, 1892. N 1. P. 596. <38> См.: Lecons de droit civil. Obligations, theorie generale / Ed. F. Chabas. 1998. P. 822; Malaurie Ph., Aynes L. Obligations. Vol. 2: Contrats, quasi-contrats. Paris, 2001. P. 407 etc. <39> См.: Gallo P. Op. cit. P. 129. <40> См.: Lecons de droit civil. P. 822 etc. <41> Ibid. P. 827 etc. (со ссылками на практику, приведенную там).
Общее основание для возврата неосновательного обогащения (генеральная кондикция) на примере ГГУ
Идея, выдвинутая школой естественного права, развивающая правило о неосновательном обогащении как общем основании возникновения обязательства, была также одним из элементов концепции, разработанной Ф. К. фон Савиньи на основании систематизации современного римского права. Он обратил внимание на то, что все случаи condictiones в общем есть случаи увеличения чьей-либо собственности за счет другого лица, которые происходят без надлежащего правового основания или при отпадении этого основания впоследствии <42>. В пандектистике второй половины XIX в. мы можем встретить догматическое развитие общего принципа возврата неосновательного обогащения <43>, как и дискуссию о фигурах кондикции, определенных компиляцией Юстиниана <44>. Изначально комиссии, которые готовили текст ГГУ с уважением к источникам римского права, не обсуждали конструкцию генеральной кондикции. Итоговое решение о форме регулирования было основано на тезисе о том, что ради ясности и корректности систематики необходимо указать на общее правило о предоставлении иска о неосновательном обогащении <45>. Следствием этого было включение в текст ГГУ § 812, открывающего раздел, посвященный обязательствам из неосновательного обогащения, и сформулированного в виде общего правила о возврате того, что кто-либо приобрел путем получения или каким-либо иным способом (in sonstiger Weise) из чужой собственности без законного основания, при отпадении основания или в случаях, когда результат, на который было направлено исполнение по условиям сделки, не был достигнут. Такая формулировка правила указывает, что оно включает две большие группы случаев. Первая из них — получение неосновательного обогащения в результате передачи (Leistungkondiktion), а вторая — каким-либо иным способом (Angriffkondiktion). Практика показала, что действие такого комплекса генеральной кондикции поднимает вопрос о методе классификации случаев неосновательного обогащения. Людвиг Кюлленбек в работе, опубликованной вскоре после принятия ГГУ с целью облегчить понимание Уложения юристами, воспитанными на пандектной доктрине, использовал для квалификации случаев неосновательного обогащения юстиниановские фигуры кондикционного иска, а не генеральную кондикцию <46>. Ссылка на опыт римского права до сих пор является полезной в толковании § 812 ГГУ <47>. Такая практика аргументации не противоречит правилу о генеральной кондикции. Она преследует цель облегчить применение данного правила вследствие преобладания в немецкой доктрине точки зрения о том, что не существует универсальной формулы неосновательного обогащения <48>. В современной немецкой науке права наблюдается полемика относительно того, должны ли инструкции для правоприменителя быть ориентированы на систему ясных модельных решений или их необхо димо полностью согласовывать с обстоятельствами каждого конкретного случая <49>. Наиболее радикально на этот счет высказывается Г. Й. Виелинг, полагающий, что теория неосновательного обогащения достигает точки, в которой принятие решения заходит в тупик и становится невозможным. Такое состояние дискуссии показывает, что восприятие модели генеральной кондикции для возврата неосновательного обогащения упрощает в практике проблему предпосылок возникновения этого обязательства, но не решает ее окончательно. Принимая во внимание обсуждение указанных взглядов, Верховный суд Германии признает, что «иск, происходящий из неосновательного обогащения, принадлежит «праву справедливости» и опирается на правило доброй совести, так что в результате этого он является одновременно и благоприятным, и обременяющим для потерпевшей стороны» <50>. Такая позиция приводит нас к следующему заключению: в судебной практике толкование принципа генеральной кондикции, похоже, шире понимания приведенного выше правила Помпония <51> в практике применения иска condictio в римской доктрине. ——————————— <42> См.: Savigny F. C. System des heutigen Romischen Rechts. Vol. 5. Berlin, 1841. P. 525. <43> См.: Windscheid B. Lehrbuch des Pandektenrechts. Vol. 2. Frankfurt am Main, 1891. P. 534 etc. <44> См.: Baron J. Pandekten. Leipzig, 1885. P. 469 etc.; Wendt O. Lehrbuch der Pandekten. Jena, 1888. P. 682 etc. <45> См.: Die gesammte Materialien zum Burgerlichen Gesetzbuch fur das Deutsche Reich / Hrsg. B. Mugdan. Vol. 1. Berlin, 1899. P. 347 etc. <46> См.: Kuhlenbeck L. Von den Pandecten zum Burgerlichen Gesetzbuch. Vol. 2: Recht der Schuldverhaltnisse. Berlin, 1899. P. 1170. <47> См.: Palandt O. Burgerliches Gesetzbuch. Munchen, 2004. P. 1189 etc. <48> Ibid. P. 1177. <49> См.: Godicke P. Bereicherungsrecht und Dogmatik. Berlin, 2002. P. 213 etc. (с более ранней литературой там). <50> BGHZ 36, 232 (235); BGHZ 111, 308 (312). <51> D.12.6.14: «Ибо согласно природе справедливо, чтобы никто не обогащался в ущерб другому лицу».
Английская дискуссия относительно обязательств из неосновательного обогащения
Лорд Мансфилд, который, вероятно, черпал свое вдохновение в ius commune <52>, в решении, состоявшемся в 1760 г., первым среди английских юристов предложил точку зрения о том, что обязательства из неосновательного обогащения происходят ex aequo et bono. Однако такое заимствование римской терминологии не просто открывало путь для применения доктрины ius commune <53>. В английском праве не имелось догматической концепции неосновательного обогащения как источника обязательств. Ситуации, которые попадали в данную сферу, как, например, возврат ошибочного платежа по обязательству из недействительного договора или при отпадении основания совершенного предоставления, обсуждались как обязательство вернуть неосновательное обогащение, возникающее из подразумеваемого договора (implied contract) <54>. С середины XX в. появляются решения, в которых судьи вспоминали аргументацию лорда Мансфилда, и они показывают анахронизм такого подхода, который вследствие использования юридической фикции редуцировал источники возникновения обязательств только до договоров и деликтов <55>. Случаи неосновательного обогащения в английской науке права были описаны в работе лорда Р. Гоффа и Г. Джоунса в 1996 г. Они выделяли право реституции как самостоятельную область обязательств наряду с обязательствами из деликта и контракта <56>. Как и в случае римских condictiones, это не значило, что существует универсальная формула данных обязательств. Это можно проиллюстрировать заявлением лорда К. Диплока, который в 1978 г. утверждал, что какой-либо общий иск о возврате неосновательного обогащения не может быть обнаружен в английском праве. Он объяснил, что имеется лишь ряд средств правовой защиты, которые предоставляются в каждом конкретном случае и которые все вместе с точки зрения кодифицированного права континентальной Европы могут быть классифицированы как неосновательное обогащение <57>. В начале 1980-х гг. М. Мартинек, прослеживая эволюцию английского общего права в сравнительно-правовой перспективе, выразил мнение о том, что возможным путем дальнейшего развития будет приближение английского права к модели генеральной кондикции, характерной для германского права <58>. Палата лордов выявила общий принцип возврата неосновательного обогащения в 1991 г. Это дело относилось к особенному случаю использования украденных денег в азартной игре в казино. Рассматривая иск ограбленного против казино о возврате денег, судья при принятии решения исходил из принципа неосновательного обогащения в рамках аргументации, согласно которой присуждение невинно обогащенного к возврату приобретения является не более справедливым, чем отказ в удовлетворении иска <59>. Такая форма аргументации сильно напоминает знакомую континентальным правопорядкам проблему имплементации указанного принципа и выявления самостоятельного основания возникновения такого обязательства, а также его точного описания. Дискуссия в Англии по этому вопросу продолжается до сих пор. В ней прямо упоминается римское правило о том, что «iure naturae aequum est, ut neminem cum alterius detrimento fieri locupletiorem» <60>, которое также известно и праву континентальной Европы. Выраженный в приведенных словах Помпония принцип, на котором базируется обязательство возврата неосновательного обогащения, считается, однако, слишком широким определением для того, чтобы иметь практическое значение <61>. Поэтому он является скорее «общим принципом… предопределяющим основание реституции» <62>. Доминирующей точкой зрения выступает та, в соответствии с которой истец, требующий возврата неосновательного обогащения, должен доказать основания заявленного требования, основываясь на общем праве <63>, и суд дополнительно исследует вопрос о том, не происходит ли коллизии требований с публичным интересом. Однако спор разгорелся с новой силой в 2005 г., после того как была опубликована новая теория профессора римского права П. Биркса, одного из ведущих английских специалистов в праве реституции. Он предложил новый для английского права тезис о том, что более нет необходимости рассматривать как критерий неосновательности обогащения подходящие согласно общему праву догматические предпосылки, но следует принять за универсальную основу квалификации описываемых случаев отсутствие основания для удержания обогащения. Эта так называемая небазисная теория <64> напоминает condictio sine causa из римской правовой традиции. Приводя аргументы в пользу такой точки зрения, он утверждал, что данное правило становится простым и понятным, оно может заменить пространные догматические обоснования несправедливости обогащения, принятые в общем праве <65>, и, следовательно, такие изменения будут соответствовать нуждам практики. В отношении последнего он ссылался на проблематику, возникшую в начале 90-х гг. прошлого века в рамках так называемых меновых дел (swap cases) <66>. В соответствии с соглашением одна сторона передавала сумму процентов по фиксированной ставке, а другая была обязана отдать сумму процентов от такой же денежной суммы, но определенную по плавающей, рыночной ставке процентов. Разногласия возникли в результате существенного различия в сумме процентов, исчисляемых в обоих случаях. Например, в деле Westdetsche Landesbank Girozentrale v. London Borough of Islington эта разница была более миллиона фунтов <67>. Возник вопрос: можно ли считать ее неосновательным обогащением, а если можно, то что является критерием определения этой неосновательности? Важное значение требования справедливости подчеркивал в этом деле лорд Гофф. В рамках аргументации по поводу принятия неосновательного обогащения в так называемых меновых делах сформировалась также точка зрения, что договоры об уплате процентов согласно представленной модели были заключены за пределами правоспособности (ultra vires), а потому являются недействительными и, следовательно, отсутствует основа для сохранения обогащения на стороне ответчика <68>. Теория Биркса была предложена также с целью смягчения разногласий в юридической аргументации. Она дает ясное указание на то, что проверка основания для удержания ранее полученной выгоды демонстрирует основания для ликвидации неосновательного обогащения <69>. Такое предложение, будучи революционным для еще очень юной английской теории неосновательного обогащения, вызвало живую дискуссию. В ней доминировали критические замечания, основанные на различных аргументах, касающихся неправильной оценки Бирксом состояния английского правосудия, нарушения достоверности права и устойчивости оборота, опасности большой путаницы, которая будет являться следствием необходимой в данном случае переоценки подходов, выработанных ранее в общем праве, а также существенных изменений в сфере распределения бремени доказывания <70>. П. Биркс не смог продолжить дискуссию, поскольку он ушел из жизни в июле 2004 г. Тем не менее в качестве признака верности его теории в будущей дискуссии можно сослаться на практику, которая чаще всего приходила к тем же результатам в подобных случаях приобретения, разрешавшихся до настоящего времени судами общего права <71>. Этой теории может быть найдено применение как для дополнительного анализа уже сложившихся в общем праве и перепроверенных в соответствии с прецедентами случаев, так и для оценки новых <72>. Обращая внимание на возможность обогащения английской дискуссии относительно неосновательного обогащения с помощью римской правовой традиции, М. Мартинек сформулировал более 20 лет назад гипотезу о том, что признание в английском праве обязательства из неосновательного обогащения как обязательства, отдельного от обязательства из контракта или деликта, приведет к восприятию правила о генеральной кондикции для истребования неосновательного обогащения также и по общему праву. Обращаясь к данной гипотезе с точки зрения современных реалий и принимая во внимание 20-летнее существование доктрины неосновательного обогащения в Англии, мы можем утверждать, что здесь не существует исчерпывающего, применимого ко всем случаям и догматически унифицированного подхода к этому правовому явлению. Тем не менее развитие общего права за последние 20 лет, и в частности небазисная теория Биркса, представленная в догматических дискуссиях, является уверенным шагом науки английского общего права в направлении признания практического значения в области обязательственного права точки зрения, приведенной в словах Помпония (D.12.6.14). ——————————— <52> См.: Birks P. Unjust enrichment. Oxford, 2005. P. 290. <53> См.: Lord Goff of Chieveley, Jones G. The Law of Restitution / Ed. G. Jones. London, 2007. P. 8. <54> В старом английском праве этот случай относился к специальному иску, который по форме был похож на римские кондикции. В указанном случае Moses v. Macferlan лорд Мансфилд обсуждал основания для предоставления иска «из убытков в отношении денег, которые имелись и были получены» (подробнее см.: Virgo G. Op. cit. P. 60). <55> См.: United Australia Ltd. v. Barclays Bank Ltd. [1941] A. C. 1; Fibrosa Spolka Akcyjna v. Fairbairn Lawson Combe Barbon Ltd. [1943] FC 32, 610. <56> Термин «право реституции» был заимствован из американского права. <57> См.: Orkapo v. Manson Investments Ltd. [1978] FC 95, 104. <58> См.: Martinek M. Der Weg des Common Law zur allgemeinem Bereicherungsklage. Ein spater Sieg des Pomponius? // Rabels Zeitschrift fur auslandisches und internationals Privatrecht. 1883. N 47. P. 332 etc. <59> См.: Lipkin Gorman (a firm) v. Karpnale Ltd. [1991] 2 AC 548. <60> D.50.17.206 (Pomponius): «Согласно естественному праву является справедливым (правило), чтобы никто не становился богаче посредством причинения ущерба или обиды другому». <61> См.: Lord Goff of Chieveley, Jones G. Op. cit. P. 13. <62> Virgo G. Op. cit. P. 58. <63> Общее право создается и определяется самими судьями в решениях по конкретным делам. Решение принимается по рассматриваемому делу и в дальнейшем будет применяться к другим подобным делам. При отсутствии четких определений закона судьи имеют полномочия и обязанность творить право, создав прецедент. В дальнейшем, когда стороны не согласны с точкой зрения закона, дело рассматривается судом с использованием предыдущего прецедента по подобному делу. Если аналогичный спор был решен в прошлом, суд обязан следовать моделям аргументации, использованным в предыдущих решениях (этот принцип известен как stare decisis). Однако если суд установит, что суть рассматриваемого дела в корне отличается от всех предыдущих случаев, он будет решать дело как рассматриваемое впервые. После этого новое решение станет прецедентом и будет связывать будущие дела в соответствии с принципом stare decisis. — Прим. пер. <64> См.: Birks P. Op. cit. P. 102, 127, 160. <65> Ibid. P. 129. <66> Ibid. P. 108 (см. также: Guinnes Mahon & Co Ltd. v. Kensington and Chelsea London Borough Council [1999] QB 215). <67> См.: Westdeutsche Landebank Girozentrale v. Council of the London Borough of Islington [1996] UKHL, 12. <68> См.: Guinnes Mahon & Co. Ltd. v. Keningston and Chelsea Royal London Borough Council [1998]. <69> См.: Birks P. Op. cit. P. 127. <70> См.: Lord Goff of Chieveley, Jones G. Op. cit. App. 5. P. 16. <71> См.: Burrow A. The Absence of Basis. The new Birksian Scheme // Mapping the Law. Essays in Memory of Pete Birks / Ed. A. Burrow, Lord Roger of Earlsferry. Oxford, 2006. P. 44. <72> Ibid. P. 48.
Формулировка правила о неосновательном обогащении в сравнительно-исторической перспективе
Вышеприведенное историческое и сравнительно-правовое исследование показывает, что, несмотря на присутствие римского принципа возврата неосновательного обогащения в европейской правовой традиции, он не является универсальной предпосылкой для создания общего учения о неосновательном обогащении в национальных правовых системах. Более того, это показывает, что имеются серьезные затруднения в поисках такого способа интеграции (перевода) данного принципа в догматику частного права, который считался бы общепринятым. Взгляд на указанную ситуацию с этих позиций заставляет вернуться к вопросу, обозначенному на первых страницах нашей работы. Это вопрос о том, как цивилистическая традиция может обогащать аргументацию, которая усиливает авторитет конкретного догматического принципа на наднациональном уровне. Сложности в разработке приемлемой догматической формулировки проистекают из необходимости дать одновременно точное решение для любого случая возникновения неосновательного обогащения и сохранить при этом определенность закона. Сопоставление подходов к проблеме неосновательного обогащения в римском праве и современных правовых системах, обсуждавшихся выше, показывает универсальность такого противоречия. Мы столкнулись с этим на примере ГГУ, в котором ясно просматривается рецепция римской фигуры condictio sine causa в виде генеральной кондикции. Это еще более отчетливо видно на примере Франции, где накопленный римскими юристами опыт регулирования кондикционных обязательств был пропущен в кодексе, который регулирует только случай ошибочного платежа недолжного (юстиниановская фигура condictio indebiti). Аналогично обстоит дело и в английском праве, где, несмотря на наличие общей осведомленности об указанной римской традиции, возможность возникновения обязательства из неосновательного обогащения отрицалась несколько веков. Повторение французской и английской доктринами правил, уже известных в римских правовых источниках, может быть интерпретировано как признак возникновения у современных правоприменителей тех проблем, которые обсуждались в античных источниках. Что же происходит в результате? По нашему мнению, взгляд на проблему в исторической и сравнительной перспективе открывает явные параллели между французским, германским и английским правовым опытом в данной сфере. Принцип возврата неосновательного обогащения, выраженный римскими юристами, находит свое продолжение в точке зрения Кассационного суда Франции, который имплементировал в национальный правопорядок обязанность вернуть неосновательное обогащение на основе «естественной справедливости». Так же ясно этот принцип выражен в германском правопорядке, что подтверждается аргументацией Верховного суда Германии, который выводит обязанность возврата неосновательного обогащения из «права справедливости». Это же касается и недавно признанных в английском праве случаев неосновательного обогащения как самостоятельного источника обязательств, число которых быстро росло в последние сорок лет. Как мы видели, такой подход сопутствует попыткам сформулировать точные предпосылки возникновения обязательств из неосновательного обогащения (т. е. causae condictionis). Главной тенденцией развития, которая может быть различима среди этих попыток, является генерализация римской кондикции sine causa и интеграция такого рода обязательств в правовую систему с признанием их субсидиарного характера в отношении обязательств, происходящих из контракта и деликта. Приводя в этом контексте скептическую точку зрения о том, что «неосновательное обогащение есть неопределенная идея, такая же, как и справедливость» <73>, я верю, что практический смысл указания функционального сходства состоит в доказательстве того, что определенная открытость полезна для развития права и его применения, и скептик, очевидно, лишь подчеркивает наличие судейского усмотрения при идентификации случаев неосновательного обогащения. Исходя из этого опыта, трудно согласиться с мнением, что принятое в DCFR регулирование неосновательного обогащения является примером «методологического национализма» <74>. Сопоставление принятого в ст. VII-1:101 DCFR принципа, согласно которому «лицо, которое получает неосновательное обогащение, относимое к уменьшению имущества другого лица, обязано возвратить обогащение», с представленным опытом европейской цивилистической традиции показывает, что этот принцип, введенный в частное право через античных римских юристов, находит широкое применение в юридической аргументации. Вследствие существования разных моделей равновесия между эластичной нормой справедливости и определением предпосылок возникновения обязательства возврата неосновательного обогащения локальные законодательства неоднородны даже в области неосновательного обогащения. Такого исторического анализа мы, однако, в обоснованиях DCFR не найдем. Повторенный в DCFR принцип возврата неосновательного обогащения характеризуется поиском путей расширения области охвата ранее непредвиденных случаев. Это ясно показывает, что практическое значение цивилистической традиции в укреплении авторитета наднациональных принципов частного права выражается в том, что она показывает, как продуктивно можно пользоваться ими в юридической аргументации. Это настоящий источник их силы imperio rationis. Представленный пример подчеркивает, что в современных политических условиях нельзя относиться к проектам конвергенции частного права так же, как к проектам национальных кодификаций. Их даже нельзя оценивать с позиций того, что теоретически они могут — на основе национального законодательства или международных договоров — вступить в силу ratione imperii. Но если возникнут проекты, которые достигнут настоящего влияния imperio rationis на науку права и правоприменительную практику, то они могут выполнить роль, похожую на роль Corpus iuris civilis до эпохи национальных кодификаций гражданского права <75>. ——————————— <73> Palmer C. E. The Law of Restitution. Vol. 1. Boston, 1978. P. 15. <74> Smits J. M. Op. cit. P. 162. <75> См.: Tontti J. Tradition and Interpretation // International Journal for the Semiotics of Law. 1998. N 31. P. 34.
