(Панченко В. Ю., Шушпанов К. С.) («Российский юридический журнал», 2013, N 1)
ЗАПРЕТ ЭВТАНАЗИИ: ИММАНЕНТНЫЙ ПРЕДЕЛ ИЛИ ОГРАНИЧЕНИЕ ПРАВА НА ЖИЗНЬ?
В. Ю. ПАНЧЕНКО, К. С. ШУШПАНОВ
Панченко Владислав Юрьевич, кандидат юридических наук, доцент кафедры теории государства и права Юридического института Сибирского федерального университета (Красноярск).
Шушпанов Константин Сергеевич, помощник юрисконсульта ООО «Центр дополнительного образования» (Красноярск).
Статья посвящена разграничению имманентных пределов и ограничений права на жизнь на примере запрета эвтаназии. Авторы обосновывают выводы о том, что запрет эвтаназии выступает ограничением права на жизнь, формально-юридические препятствия к легализации эвтаназии отсутствуют.
Ключевые слова: право на жизнь, эвтаназия, ограничение прав и свобод, имманентные пределы прав и свобод.
Prohibition of euthanasia: the immanent limit or restriction of the right to life? V. Yu. Panchenko, K. S. Shushpanov
The article is devoted to the delimitation of the immanent limits and restrictions of the right to life on the example of the prohibition of euthanasia. The authors substantiate the conclusion that the prohibition of euthanasia advocates restriction of the right to life and there are no formal-legal obstacles to the legalization of euthanasia.
Key words: right to life, euthanasia, limitation of rights and freedoms, inherent limits of rights and freedoms.
Эвтаназия, т. е. ускорение по просьбе пациента его смерти какими-либо действиями (бездействием) или средствами, в том числе прекращение искусственных мероприятий по поддержанию жизни пациента <1>, остается предметом острых дискуссий в России и других странах, где существует ее законодательный запрет. Высказываются самые разные точки зрения: от утверждений о необходимости ее легализации до осуждения самой постановки вопроса («у нас нет права даже на дискуссию об эвтаназии, она оскорбляет врача» <2>). Вопрос о сохранении запрета эвтаназии либо возможности ее введения по-разному решается с нравственных, профессионально-медицинских, религиозных и других позиций <3>. Попытаемся ответить на него, рассуждая преимущественно в русле юриспруденции <4>. ——————————— <1> Федеральный закон от 21 ноября 2011 г. N 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» // Рос. газ. 2011. 23 нояб. <2> Онищенко Г. Кощунственные рассуждения об эвтаназии оскорбляют врача // Рос. газ. 2007. 18 мая. <3> Обзор основных аргументов см., например: Эвтаназия: за и против // URL: http://www. molurist. ru/evtanazia. <4> Как справедливо отмечает Л. С. Мамут, юриспруденция, которая «претендует на то, чтобы быть отраслью научного знания, не должна прогибаться ни под грузом традиций, идущих из глубины тысячелетий, ни под бременем текущей повседневности» (Мамут Л. С. Правовое общение: очерк теории. М., 2011. С. 13).
В правовом аспекте проблема запрета или легализации эвтаназии может быть сформулирована, как в заголовке настоящей статьи. С точки зрения права прав человека запрет эвтаназии может рассматриваться либо как имманентный предел права на жизнь, т. е. последнее в принципе исключает правомочие распорядиться собственной жизнью, либо как его ограничение (правомерное или неправомерное).
Ограничения и имманентные пределы прав: общее и особенное
Реализация правовых возможностей человека (прав, свобод, законных интересов) всегда связана с правовыми возможностями других лиц, с разнообразными индивидуальными и публичными интересами. Поэтому неизбежно возникновение границ основных прав. Как отмечает А. С. Автономов, «нормативное прописывание любого права и любой свободы человека, без чего вряд ли возможна их действительная реализация, уже предполагает установление некоторых рамок реализации заинтересованным человеком каждого такого права и каждой свободы. Вместе с тем при определенных обстоятельствах могут быть введены дополнительные ограничения прав и свобод» <1>. ——————————— <1> Автономов А. С. Права человека, правозащитная и правоохранительная деятельность. М., 2009. С. 45 — 46.
Ограничение прав и свобод, несмотря на различия в формулировках, понимается в основном как качественное и (или) количественное исключение либо сужение объема и содержания прав человека, осуществляемое государством путем правового регулирования <1> и необходимое для достижения баланса интересов личности, общества, государства. ——————————— <1> См., например: Ягофарова И. Д. Основные характеристики ограничения прав и свобод человека: теоретико-правовой аспект // Академический юрид. журн. 2002. N 4. С. 6.
Недопустимость чрезмерного расширения прав участников общественных отношений, которое может иметь негативные последствия, раскрывается в рамках теории естественных (имманентных) пределов прав и свобод <1>, указывающей на наличие неких объективных границ, закрепляющих нормативное содержание права (круг правомочий) <2>. Имманентные пределы прав исходя из значения определяющего слова (имманентный — присущий природе самого предмета, внутренний <3>) можно охарактеризовать как объективные онтологические границы, устанавливающие максимальный объем и содержание данного права. ——————————— <1> Впервые данная теория была сформулирована Федеральным конституционным судом Германии и основывалась на идее конституционного закрепления любых ограничений прав и свобод (Краснов М. А. Ограничение прав человека или поиск их естественных пределов? // Право: журн. Высшей школы экономики. 2009. N 2. С. 104). <2> Так, ч. 2 ст. 36 Конституции РФ закрепляет право граждан и их объединений, являющихся собственниками земли, свободно владеть, пользоваться и распоряжаться землей и другими природными ресурсами, «если это не наносит ущерба окружающей среде и не нарушает прав и законных интересов иных лиц». В данном случае конституционная оговорка о запрете нанесения ущерба окружающей среде и интересам других участников общественных отношений не выступает ограничением экономического права граждан иметь в собственности землю, поскольку не сужает объем этого права, а лишь устанавливает условия, при соблюдении которых право может осуществляться. <3> Ожегов С. И. Словарь русского языка / Под общ. ред. Л. И. Скворцова. М., 2007. С. 327. «Имманентное — это то, что атрибутивно предмету, внутренне присуще вещи или процессу, свойственно качеству, характеризует самость изнутри» (Современный философский словарь / Под ред. В. Е. Кемерова. М., 2004. С. 266).
По мнению М. А. Краснова, в связи с естественностью и неотчуждаемостью основных прав их ограничение как таковое невозможно: «Происходит лишь юридическая экспликация (формализованное выявление) изначально существующих границ, то есть естественных пределов этих прав». При этом автор не отрицает возможности фактического ограничения того или иного субъективного права вследствие «ошибочной экспликации» его объективных пределов и полагает, что количественное или качественное умаление прав и свобод человека должно именоваться ограничением при осуществлении права, но не ограничением самого права <1>. Представляется, что установление границы права (свободы) не всегда является его имманентным (естественным) пределом <2>, поэтому необходимо развести понятия имманентных пределов прав (и их экспликации) и ограничений прав, ведь это разные правовые явления. Их общий признак — то, что они выступают границами основных прав, т. е. сдерживают возможное поведение субъекта. Критериями же для разграничения могут служить: а) характер границ (субъективный или объективный); б) природа границ (телеологическая или онтологическая). ——————————— <1> Краснов М. А. Указ. соч. С. 104 — 105. <2> Во-первых, права и свободы могут ограничиваться в той мере, в которой это необходимо для достижения социально и юридически значимых целей, выходящих за рамки обеспечения беспрепятственного осуществления этого права (таковы, например, ограничения правовых статусов субъектов; скажем, ограничение свободы передвижения лиц, находящихся в местах лишения свободы, преследует цели уголовного наказания). В то же время поиск естественных пределов прав не может преследовать какую-либо цель, отличную от обеспечения данного права и максимальной свободы при его осуществлении, поскольку иное означало бы сужение объема правомочий по сравнению с объемом, установленным его имманентными пределами. Во-вторых, на практике широко используются правовые меры ограничительного свойства, фактически исключающие либо сужающие объем и содержание определенного права, которые, очевидно, нельзя назвать экспликацией его имманентных пределов. В частности, смертная казнь как высшая мера уголовного наказания, используемая в различных странах, устанавливает при определенных условиях изъятия из права человека на жизнь. Поскольку законодатель преследует цели уголовного наказания, результат его деятельности — изъятие из права на жизнь — не является юридической экспликацией (правильной или ошибочной) имманентных пределов права на жизнь, а выступает ограничением права.
Права и свободы человека <1> признаются реально существующим объектом действительности в силу своего естественного характера и имеют естественные границы, которым присуща объективность (например, объем и содержание личных (основных, гражданских) прав и свобод обусловлены объективными свойствами человека как биосоциального существа; объем и содержание социальных прав — объективными материальными возможностями конкретного общества и государства и т. д.). Права и свободы и их имманентные пределы могут быть эксплицированы (логически выявлены и описаны) и нормативно закреплены в формальных источниках права (верно или ошибочно) либо не осознаваться в таком качестве, но от этого они не теряют свойства объективности. Ограничения же прав и свобод как результат правотворческой деятельности имеют в большей мере субъективный характер. ——————————— <1> Здесь и далее термины «права» и «свободы» употребляются как синонимы, поскольку, несмотря на некоторые содержательные различия, их действие как правовых средств идентично (об этом см: Автономов А. С. Указ. соч. С. 79 — 81; Малько А. В., Субочев В. В., Шериев А. М. Права, свободы, законные интересы: проблемы юридического обеспечения. М., 2010. С. 16 — 18).
Имманентные пределы прав и свобод выступают границами онтологическими, т. е. связанными с обеспечением самого существования и реализации конкретного права при запрете осуществления прав и свобод в нарушение прав и свобод других лиц. Имманентный предел права обусловлен внутренними целями того или иного права, содержание и объем которого эксплицируется, и этим цели существенно отличаются от целей ограничений прав и свобод. Ограничения прав и свобод всегда связаны с внешней целью, которая в самом общем виде может быть определена как достижение рационального баланса сталкивающихся правовых ценностей обладателей основных прав и общества в целом <1>. Поэтому границы, заданные ограничением прав и свобод, по природе телеологические, т. е. вызваны специальными целями, лежащими вне права. ——————————— <1> Лерхе П. Пределы основных прав // Государственное право Германии / Пер. с нем.: В 2 т. М., 1994. Т. 2. С. 237; Штерн К. Защита основных прав и их ограничения // Там же. С. 187.
Итак, ограничения прав человека — это их границы, уменьшающие объем возможного правового поведения субъекта, связанные с неблагоприятными последствиями для носителя права во имя осуществления внешних социально и юридически значимых целей. Имманентные (естественные) пределы прав — это объективные онтологические границы прав, определяющие само существование (максимальный объем свободы) и осуществление данного права, совместимые (не вступающие в коллизию) с правами других лиц.
Эвтаназия и право на жизнь
Не вызывает сомнения, что вопрос о легализации или сохранении запрета эвтаназии необходимо рассматривать в рамках содержания и объема права человека на жизнь — фундаментального права, отличающегося от прочих прав тем, что представляет собой предпосылку, базу человеческого достоинства, гарантирующую неприкосновенность физического существования человека <1>. ——————————— <1> Лоренц Д. Право на жизнь и личную неприкосновенность // Государственное право Германии. Т. 2. С. 247.
При определении содержания права человека на жизнь доктрины конституционного права тех стран, где эвтаназия запрещена, исходят из неотъемлемости данного права и невозможности отчуждения неотъемлемого права даже самим правообладателем, из чего делается вывод о недопустимости распоряжения человеком собственной жизнью <1>. Такой силлогизм лежит и в основе правовой позиции российского законодателя. ——————————— <1> См., например: Краснов М. А. Указ. соч. С. 104; Mathieu B. The right to Life // Council of Europe Publishing. 2006. Apr. P. 14.
Решение проблемы о допустимости либо недопустимости эвтаназии в юридической плоскости требует ответа на вопрос, является ли запрет эвтаназии имманентным пределом или ограничением права на жизнь. В первую очередь нужно установить, нарушает ли эвтаназия как добровольный акт права и свободы других лиц и имеет ли запрет эвтаназии социально и юридически значимую внутреннюю или внешнюю цель. Для ответа на эти вопросы обратимся к мировой практике правового регулирования эвтаназии, сравнению правовых позиций законодателей разных государств и особенностей их становления.
Современный мировой опыт правового регулирования эвтаназии
Вопрос об эвтаназии в Европе решен неодинаково: члены Европейского союза разделились во мнениях относительно того, должна ли быть узаконена эта процедура. Как указывает Дж. Л. Приджин, Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (далее — Европейская конвенция) может служить инструментом для развития правового регулирования, как универсально запрещающего, так и универсально легализующего применение эвтаназии в рамках ЕС <1>. ——————————— <1> Pridgeon J. L. Euthanasia Legislation in the European Union: is a Universal Law Possible? // Hanse Law Review. 2006. March. Vol. 2. P. 45 — 46.
Отношение того или иного государства к эвтаназии складывается исторически и определяется рядом факторов, прежде всего степенью влияния религии на формирование общественного мнения и правовой политики. В связи с этим можно выделить страны трех основных типов. 1. Государства первого типа — это страны с большим влиянием религии. Смерть рассматривается там как некая тайна, которая по определению необъяснима, не является предметом науки и не связана с биологическим состоянием. Поскольку смерть свята как момент приближения человека к Богу, христиане считают неэтичным как искусственное сокращение, так и продление человеческой жизни. Соответствующим образом общество реагирует на вопросы о легализации эвтаназии, как это происходило, например, в Греции, на развитие которой во многом повлияло ортодоксальное христианство <1>. К этому типу относится и нынешняя Россия, где эвтаназия, как и любая другая форма причинения смерти, наказывается в уголовном порядке. ——————————— <1> Так, греческие газеты активно отреагировали на изменение регулирования эвтаназии Нидерландами: появился ряд статей, осуждающих «ассистированное самоубийство» и декларирующих, что только Бог может распоряжаться человеческой жизнью.
Парадоксально, но государства первого типа ориентированы на индивидуализм, права человека, однако в вопросе эвтаназии наблюдается разрыв между базовыми ценностями правовой системы в целом и ценностями правового регулирования сферы медицины и здравоохранения. В данной области в таких обществах господствует патернализм, идея свободных действий врача «в лучших интересах» пациента, отказ от легализации эвтаназии аргументируется тем, что возможны злоупотребления врачами своими полномочиями либо неправильная оценка «лучших интересов» пациента. Есть и другое направление развития общественных отношений в сфере медицины — в сторону здравоохранения, управляемого пациентом <1>. Думается, при этом аргументы о врачебных злоупотреблениях будут утрачивать значимость, но принципиальное изменение основ отношений «врач — пациент» окажется процессом относительно долгим, поскольку связано с «переформатированием» массового сознания. ——————————— <1> Регина Харзлингер отмечает, что когда потребители на собственном опыте испытают, что представляет собой сконцентрированная на пациенте, управляемая им с возможностью выбора поставщика услуг здравоохранения медицина, то и потребители, и поставщики таких услуг вряд ли захотят вернуться к прежней системе «Доверься доктору». Напротив, в область медицины начнут активно внедряться новые инновационные технологии. В то время как политика здравоохранения, управляемого пациентом, применяется все чаще, законодатели будут активно поддерживать данную тенденцию (Herzlinger R. E. Consumer-Driven Healthcare: Implications for Providers, Payer and Policymakers / J. Wiley and Sons. San Francisco, 2004. P. 149).
2. Ко второму типу можно отнести страны, в которых общество, в том числе под влиянием тенденции к развитию здравоохранения, управляемого пациентом, пришло к признанию эвтаназии как важной стороны действия принципа человеческого достоинства. Социологические опросы в таких странах показывают готовность граждан одобрить легализацию эвтаназии, а случаи применения эвтаназии из сострадания к больному часто встречаются в юридической практике. Однако из-за недостаточной мобильности нормативно-правовое регулирование в этих государствах еще не успело подстроиться под изменившиеся общественные отношения и криминализирует применение эвтаназии. Примером является Великобритания. Здесь «эвтаназия противоправна и уголовно наказуема, как и любое убийство, без каких-либо исключений для убийства, совершенного из жалости. Единственным исключением может быть тот факт, что в случае, когда эвтаназия произведена родственником больного, его деяние может быть квалифицировано судом как непреднамеренное убийство вместо умышленного» <1>. ——————————— <1> Такое строгое отношение зародилось в английском праве в период, когда оно было подвержено сильному церковному воздействию. Поэтому «человеческая жизнь свята, а значит, ее защита распространяется даже на смерть» (Pridgeon J. L. Op. cit. P. 49).
Тем не менее в Великобритании осознают как минимум две проблемы, связанные с эвтаназией. Первая возникает из-за конкуренции двух основных прав человека. Все дееспособные пациенты вправе сами принимать решения по вопросам, касающимся их лечения. Право на самоопределение обусловило появление в общем праве «доктрины согласия», когда любые процедуры проводятся с согласия пациента. В то же время человек, оказывается, не может дать согласие на прекращение собственной жизни. Вторая проблема — это несоответствие норм права о запрете эвтаназии реальной юридической практике. Р. Линн указывает на «всеобщее нежелание присяжных осуждать членов семьи либо врачей, обвиненных в убийстве, в случаях с «убийством по просьбе» из симпатии как к обвиняемому, так и к «жертве» <1>, что весьма затрудняет процедуру обвинения. Прокурорам приходится предъявлять такие обвинения, как покушение на убийство или непреднамеренное убийство, дабы избежать оправдания присяжными. В результате сложилось мнение, что если вас поймают как ускорившего смерть по просьбе больного, то, несмотря на нарушение объективного права, вы не понесете никакой ответственности <2>. ——————————— <1> Lynn R. Ending Life // Principles of Medical Law / ed. by A. Grubb, Y. Laing. N. Y., 2004. P. 1107. <2> Pridgeon J. L. Op. cit. P. 51.
Ожидалось, что после ратификации Великобританией Европейской конвенции Европейский суд по правам человека разрешит коллизию между правом на самоопределение в медицине вообще и его отсутствием в вопросе эвтаназии в сторону более широкого толкования права на самоопределение. Однако в решении от 29 апреля 2002 г. по делу «Дайан Притти против Великобритании» ЕСПЧ выразил позицию относительно эвтаназии, согласно которой из ст. 2 Европейской конвенции «не следует право на смерть ни от руки третьего лица, ни при содействии публичной власти». Было констатировано, что право на жизнь не может создавать такого права на самоопределение, которое предполагало бы выбор человеком смерти, а не жизни. Однако более поздние решения ЕСПЧ демонстрируют, что он склоняется к признанию правомерности эвтаназии. Так, в решении от 7 июля 2006 г. по делу «Л. Берк против Соединенного Королевства» ЕСПЧ поддержал позицию Высокого суда Англии, отменившего принятое судебное решение о гарантиях продолжения медицинского ухода за заявителем в случае наступления терминальной стадии развития его болезни <1>. Хотя в решении было указано, что английское законодательство выступает в поддержку продления жизни, где это возможно, фактически отмена гарантий поддержания жизни больного в терминальной стадии означает легализацию пассивной эвтаназии. ——————————— <1> Шугуров М. В. Защита прав человека в условиях современного научно-технологического прогресса: практика Европейского суда по правам человека // Международное публичное и частное право. 2011. N 1. С. 6.
3. Страны третьего типа характеризуются признанием правомерности эвтаназии обществом и закреплением ее нормативно-правового регулирования (Нидерланды, Бельгия и др.) <1>. В этих государствах эвтаназия декриминализована, разработан ряд требований к прекращению человеческой жизни: легализованная эвтаназия будет проявлением неотъемлемого конституционного права на достоинство и на жизнь лишь тогда, когда ее применение полностью урегулировано реально работающими процессуальными нормами, соблюдение которых и позволяет отграничить эвтаназию от преступления. ——————————— <1> Помимо стран, в которых вопрос эвтаназии находит положительное легальное разрешение, к третьему типу можно отнести и государства, не признающие за эвтаназией характера противоправного деяния. К ним относятся Швейцария, Германия, Швеция, Финляндия (Проблемы легализации эвтаназии в современной России // URL: http://www. ombudsman. kaluga. m/library/?content=item&item; =192&folder;=148).
Легализация эвтаназии: pro et contra в юридическом аспекте
Из анализа аргументов, приводимых в отечественной и зарубежной юридической науке и практике, следует, что наиболее общим основанием теоретических построений «за» и «против» легализации эвтаназии выступает признание запрета эвтаназии имманентным пределом (аргумент против легализации эвтаназии) либо ограничением права на жизнь (аргумент, приводимый как в поддержку легализации, когда такое ограничение права на жизнь, как запрет эвтаназии, признается необоснованным, так и против легализации, тогда подобное ограничение признается правомерным). Запрет эвтаназии — имманентный предел права на жизнь? Положения, приводимые различными юристами в пользу признания запрета эвтаназии имманентным пределом права на жизнь и соответственно оправдывающие вторжение в автономию личности при осуществлении права на жизнь, можно условно разделить на рациональные и иррациональные. Иррациональные не относятся к числу собственно юридических аргументов, да и к числу научных их можно причислить с трудом: они апеллируют к ценностям морали или религии, которые принимаются на веру. Думается, обеспечение моральных и религиозных принципов и норм, запрещающих добровольный уход из жизни (встречаются и прямо противоположные ценности, принципы и нормы: самоубийства самураев, ритуальные жертвенные самоубийства и т. д.), следует оставить за соответствующими социальными институтами (церковью и др.). Государство, легализуя посредством права эвтаназию и устанавливая правовые процедуры ее осуществления, не подрывает религиозные и нравственные запреты распоряжения собственной жизнью, оставляет разумному человеку право выбрать нравственный, религиозный или иной вариант (при наличии юридического варианта). Наивно рассматривать всерьез звучащие иногда в СМИ доводы, будто разрешение эвтаназии приведет чуть ли не к массовому ее использованию людьми. Право как всеобщий и универсальный регулятор поведения граждан независимо от их религиозных и нравственных установок должно руководствоваться прежде всего правовыми ценностями и аргументами, а не слепо интегрировать в себя нормы отдельных религиозных направлений и «мозаику» нравственных представлений. Рациональные правовые аргументы в пользу запрета эвтаназии, основанные на понимании этого запрета как имманентного предела права на жизнь, указывают на невозможность распоряжения человеком своей жизнью, поскольку можно обладать правом на нечто внешнее по отношению к субъекту. Еще Г. Гегель писал: «Я, как этот индивид, не являюсь хозяином моей жизни, ибо всеохватывающая тотальность деятельности, жизнь, не есть нечто внешнее по отношению к личности, которая сама есть непосредственно эта тотальность» <1>. Г. Гегель также утверждал, что если «говорят о праве, которое лицо имеет на свою жизнь, то это противоречие, ибо это означало бы, что лицо имеет право на себя» <2>. Однако если развивать это высказывание, то можно прийти либо к отрицанию права на жизнь вообще, либо к юридически странной конструкции «бессубъектного права» — личного права на жизнь без принадлежности какому-либо субъекту (в военное время можно говорить о принадлежности права на жизнь государству, но в мирные периоды такая постановка вопроса абсурдна) <3>. По такой логике добровольно отдать ткани, органы для спасения жизни собственного ребенка тоже неправомерно. ——————————— <1> Гегель Г. В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 127. <2> Там же. <3> История знает разделение субъектов права (в их современном, конечно, понимании) по принципу наличия «права на самоубийство». Так, «в Римской империи запрет на самоубийство был закреплен законодательно, хотя законы охотно признавали обстоятельства, оправдывающие суицид, а именно: «горе, болезнь, скорбь» и — еще шире — «невыносимость жизни». Однако возможность распоряжаться собственной смертью предоставлялась только свободным римлянам. Рабы права на суицид не имели» (Чхартишвили Г. Ш. Писатель и самоубийство // URL: http://target-21.h1.ru/suizid/sui/kniga-s. html).
По мнению ряда ученых, легализация эвтаназии неминуемо вызовет конкуренцию прав. Так, Й. Изензее, не отрицая вероятность следствия права на смерть из права на жизнь, указывает на невозможность обеспечения такого права государством, поскольку это противоречило бы функции защиты, осуществляемой государством, и государственной конституционной обязанности защищать <1>, т. е. запрет эвтаназии рассматривается еще и как предел полномочий государства по обеспечению прав граждан. ——————————— <1> Изензее Й. Основное право самообороны и государственная обязанность защиты // Государственное право Германии. Т. 2. С. 189.
Однако распоряжение собственной жизнью в виде причинения смерти самому себе — одна из тех ситуаций, которая находится вне пределов государственно-правового регулирования в принципе, поскольку здесь нет общественного отношения, нет социального взаимодействия, есть фактический односторонний добровольный, осознанный (в той или иной мере) акт человеческого поведения. Формулировки «право на смерть», «право на самоубийство» сами по себе лишены юридического содержания, как и «запрет самоубийства»; реализация той или иной модели поведения не может обеспечиваться правовыми санкциями, применяемыми к субъекту права (предписываемые различными традициями действия с телом самоубийцы отношения к самому субъекту, очевидно, не имеют). Получается, что в любой ситуации здоровый человек имеет возможность лишить себя жизни и никто, включая государство, не обладает правовыми средствами для исключения такого варианта поведения. Иное дело, когда тяжелобольной, не обладая собственными ресурсами для осуществления такого акта, обращается за помощью к другим — здесь возникают общественные отношения и, соответственно, их правовое регулирование. На вопрос о том, нарушает ли эвтаназия как смерть по доброй воле лица права и свободы других лиц <1>, следует дать отрицательный ответ. Запрет эвтаназии не преследует никакой внутренней цели права на жизнь и не колеблет смысл этого права — свободу от неправомерных посягательств на жизнь человека с чьей-либо стороны, которую призвано обеспечить государство. Все это приводит к выводу об отсутствии оснований для квалификации запрета эвтаназии как имманентного предела права на жизнь. ——————————— <1> Возражения по поводу того, что добровольный уход из жизни причинит страдания родным, близким или иным лицам, несостоятельны в силу невозможности рассмотрения как нарушения и даже какого-либо затрагивания юридических прав и свобод, поскольку страдания не имеют правового содержания; «право на счастье», «право не страдать» и другие подобные конструкции носят надуманный характер. О разграничении «действительных» и «надуманных» прав подробнее см.: Егоров С. Н. Аксиоматические основы теории права. СПб., 2001. С. 69.
Запрет эвтаназии — ограничение права человека на жизнь? Думается, есть все основания для положительного ответа на этот вопрос. С учетом состояния людей, к которым может быть применена эвтаназия (тяжелая болезнь), и того факта, что они, будучи в нормальном состоянии психики, свободно выразили волю на ее осуществление, запрет эвтаназии есть вмешательство в автономию личности при осуществлении права на жизнь, которое не является имманентным пределом данного права и связано с неблагоприятными условиями для субъекта <1>. ——————————— <1> Когда больной просит о смерти, то исходя из простой гуманистической формулы «жизнь дана человеку, чтобы достойно с ней расстаться» отказ в эвтаназии может рассматриваться как применение к человеку пыток, насилия, жестокого или унижающего человеческое достоинство обращения, императивно запрещенное ст. 21 Конституции РФ (Дмитриев Ю. А. Конституционное право человека в Российской Федерации на осуществление эвтаназии // Право и политика. 2000. N 7. С. 129).
Кроме того, запрет эвтаназии преследует внешнюю по отношению к праву на жизнь цель, которая в государствах первого и отчасти второго типов в самом общем виде может быть сформулирована как «защита нравственности», т. е. удовлетворение религиозных и нравственных представлений людей (иногда большинства, иногда политической элиты, определяющей стратегию правового развития) о недопустимости добровольного расставания с жизнью. Эта цель во многих странах признается социально и юридически зна чимой и достаточной для такого ограничения права на жизнь, как запрет эвтаназии, в других получает противоположную оценку. Завершая изложение юридической аргументации по вопросу об эвтаназии, нельзя не остановиться еще на одном аспекте проблемы. Запрет и легализация эвтаназии и принцип правового равенства. В преамбуле Всеобщей декларации прав человека указано, что «признание достоинства, присущего всем членам человеческой семьи, и равных и неотъемлемых прав их является основой свободы, справедливости и всеобщего мира». В ст. 1 закреплено, что «все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах», включая право на жизнь (как право человека, не право гражданина или подданного). Равенство всех людей перед законом и право без всякой дискриминации на равную защиту законом закрепляются также в ст. 26 Международного пакта о гражданских и политических правах <1>. ——————————— <1> Бюл. Верховного Суда РФ. 1994. N 12.
Сравнивая содержание правового статуса граждан стран, относящихся к трем описанным типам, отчетливо видим различие в объеме права на жизнь: имеет место уменьшение объема возможного поведения, связанного с осуществлением права на жизнь, граждан одной группы государств по сравнению с имеющимся у граждан другой группы. Следовательно, запрет эвтаназии вступает в противоречие с общим принципом равенства прав человека.
Выводы
Резюмируя изложенное, отметим, что: запрет эвтаназии выступает не имманентным пределом, а ограничением права на жизнь; решение вопроса о сохранении запрета эвтаназии, т. е. признании такого ограничения права на жизнь правомерным (необходимым и соразмерным для достижения социально и юридически значимых целей), либо легализации эвтаназии зависит от правовых, религиозных, нравственных и иных представлений, установок и традиций общества, живущего в рамках конкретного государства; препятствия к легализации эвтаназии с позиций юридической сущности права на жизнь и его международно-правового закрепления отсутствуют.
Bibliography
Avtonomov A. S. Prava cheloveka, pravozashhitnaya i pravooxranitel’naya deyatel’nost’. M., 2009. Chxartishvili G. Sh. Pisatel’ i samoubijstvo // URL: http://target-21.h1.ru/suizid/sui/kniga-s. html. Dmitriev Yu. A. Konstitucionnoe pravo cheloveka v Rossijskoj Federacii na osushhestvlenie ehvtanazii // Pravo i politika. 2000. N 7. Egorov S. N. Aksiomaticheskie osnovy teorii prava. SPb., 2001. Ehvtanaziya: za i protiv // URL: http://www. molurist. ru/evtanazia. Gegel’ G. V.F. Filosofiya prava. M., 1990. Herzlinger R. E. Consumer-Driven Healthcare: Implications for Providers, Payer and Policyemakers / J. Wiley and Sons. San Francisco, 2004. Izenzee J. Osnovnoe pravo samooborony i gosudarstvennaya obyazannost’ zashhity // Gosudarstvennoe pravo Germanii / Per. s nem.: V 2 t. M., 1994. T. 2. Krasnov M. A. Ogranichenie prav cheloveka ili poisk ix estestvennyx predelov? // Pravo zhurn. Vysshej shkoly ehkonomiki. 2009. N 2. Lerxe P. Predely osnovnyx prav // Gosudarstvennoe pravo Germanii / Per. s nem.: V 2 t. M., 1994. T. 2. Lorenc D. Pravo na zhizn’ i lichnuyu neprikosnovennost’ // Gosudarstvennoe pravo Germanii: V 2 t. / Per. s nem.: M., 1994. T. 2. Lynn R. Ending Life // Principles of Medical Law / Ed. by A. Grubb, Y. Laing. N. Y., 2004. Mal’ko A. V., Subochev V. V., Sheriev A. M. Prava, svobody, zakonnye interesy: problemy yuridicheskogo obespecheniya. M., 2010. Mamut L. S. Pravovoe obshhenie: ocherk teorii. M., 2011. Mathieu B. The right to Life // Council of Europe Publishing. 2006. Apr. Onishhenko G. Koshhunstvennye rassuzhdeniya ob ehvtanazii oskorblyayut vracha // Ros. gaz. 2007. 18 maya. Ozhegov S. I. Slovar’ russkogo yazyka / Pod obshh. red. L. I. Skvorcova. M., 2007. Pridgeon J. L. Euthanasia Legislation in the European Union: is a Universal Law Possible? // Hanse Law Review. 2006. March. Vol. 2. Problemy legalizacii ehvtanazii v sovremennoj Rossii // URL: http://www. ombudsman. kaluga. ru/library/?content=item&item;=192&folder;=148. Shtern K. Zashhita osnovnyx prav i ix ogranicheniya // Gosudarstvennoe pravo Germanii: V 2 t. / Per. s nem.: M., 1994. T. 2. Shugurov M. V. Zashhita prav cheloveka v usloviyax sovremennogo nauchno-texnologicheskogo progressa: praktika Evropejskogo Suda po pravam cheloveka // Mezhdunarodnoe publichnoe i chastnoe pravo. 2011. N 1. Sovremennyj filosofskij slovar’ / Pod red. V. E. Kemerova. M., 2004. Yagofarova I. D. Osnovnye xarakteristiki ogranicheniya prav i svobod cheloveka: teoretiko-pravovoj aspekt // Akademicheskij yurid. zhurn. 2002. N 4.
