Закон и Воля

(Волков А. Н.)

(«Закон и армия», 2005, N 10)

ЗАКОН И ВОЛЯ

А. Н. ВОЛКОВ

Тщательно выверенный практикой закон и политическая воля — два ключевых фактора в борьбе с преступностью — так считает депутат Государственной Думы, член Комитета по безопасности, генерал-майор запаса МВД России Алексей Николаевич Волков.

— Алексей Николаевич, что привело Вас, человека, достаточно значимого в области, генерал-майора МВД, в депутатское кресло? Ведь для человека такого уровня эта должность практически ничего не прибавляет ни в отношении престижа, ни в реальной власти, ни в отношении доходов: Ваши коллеги, ушедшие в бизнес, получают деньги, несоизмеримые с окладом депутата.

— Действительно, долгие годы я служил в системе МВД, пройдя все ступени карьерной лестницы. Претензий к моей работе не было, а Управление по основным показателям оперативно-служебной деятельности было одним из лучших в России.

Но для каждого человека приходит время, когда начинаешь понимать, что на своем уровне ты знаешь и умеешь почти все и достиг многого. В то же время осознаешь, что, оставаясь в рамках своего ведомства, при всем своем желании сделать большего не сможешь.

Из года в год видя бессилие правоохранительной системы перед наступающей преступностью, я в конце концов решил баллотироваться в Государственную Думу, для того чтобы принять непосредственное участие в подготовке законопроектов в правоохранительной области, Законов, позволяющих тем, кто борется с преступностью, успешно работать, не вступая в противоречие ни с духом, ни с буквой Закона.

Законность — это не только Закон, но и Воля к его исполнению. Закон без Воли мертв. Воля без Закона становится произволом. Часто принимаются хорошие законы — но не хватает политической воли для их воплощения в жизнь.

На своем многолетнем практическом опыте знаю, что в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве есть пробелы. И каждый такой пробел зачастую в жизни оборачивается слезами и кровью потерпевших, и прежде всего невиновных.

Я пришел на не менее ответственную работу в Думу потому, что именно здесь создается и корректируется та нормативная база, которая определяет исход борьбы между уголовным законом и преступлением, обществом и преступным миром.

Как и любая война, война с преступностью слагается из множества похожих, типовых ситуаций. Но таких ситуаций сотни и сотни тысяч. За каждым случаем — жертва преступления и преступник, который, уйдя от наказания, почти наверняка вновь пойдет на повторное преступление, то есть совершит рецидив.

В реальной милицейской практике от одной-двух «фраз» закона зависит, работает ли статья УК или УПК или не работает, наказуемо ли данное преступление или фактически нет.

Как только возникает брешь в законе, преступный мир начинает тиражировать преступление в массовом порядке. Будь это очередная схема ухода от налогов или небезызвестные подставы на автодорогах. Надо сказать, что во все времена «профессиональные» преступники назубок знали закон и его слабые места, что позволяло им нарушать закон с максимальной выгодой, наименьшим риском и минимальным наказанием в случае поимки.

Вопреки всеобщему мнению, структура преступности, особенно ее отдельных категорий, очень изменчива. Она очень быстро реагирует на изменения в законодательстве. И это неудивительно, ведь преступность — это тоже бизнес, только незаконный. Отдельные криминальные элементы или организованные преступные группы (ОПГ) находятся в постоянном поиске. Как «челноки», они постоянно ищут более выгодный и ходовой товар.

Сегодня, когда преступность приобретает все более организованный характер, а ее оборот сопоставим с национальным доходом, поиск и использование «правовых пробелов» («дыр») в законодательстве поставлены не просто на профессиональную, а скорее на промышленную основу с привлечением высококлассных юристов, как правило, из адвокатского корпуса.

Перед собой, как депутатом Госдумы, я поставил задачу максимально закрыть эти лазейки в законах, «благодаря» которым совершается основная масса преступлений. На языке рынка это означает «сделать» отдельные преступления менее выгодными и более рискованными для преступника, тем самым значительно снизить уровень преступности.

— Государственная Дума — это 450, как правило, достаточно образованных людей. Но, к сожалению, подавляющее большинство из них достаточно далеки от реальной уголовной правоприменительной практики, то есть от борьбы с преступностью. И здесь, как нам кажется, и один депутат, за плечами которого стоит большой практический опыт, при желании может формировать позицию…

— Правом законодательной инициативы, как известно, обладает каждый депутат. Например, я юрист, но, так сказать, «узкий», так как являюсь специалистом-практиком в области уголовного законодательства. Хорошо это или плохо? Я думаю, что хорошо. В юриспруденции, как, впрочем, и в любой другой области, особенно ценными являются узкие специалисты, которые годами занимаются узкой проблемой, но зато знают ее досконально.

Смысл конкретно моей депутатской работы заключается в том, что я знаю ответы на вопросы, которые в прошлом созыве не были должным образом «закрыты». Поэтому важно, что мои коллеги, я надеюсь, будут ориентироваться в том числе и на мое мнение как специалиста в области уголовного права.

Конечно, Госдума принимает законы не только в области уголовного права. Поэтому здесь необходим весь спектр юристов-специалистов, и не только в области уголовного права. В этой работе найдется ниша для каждого такого депутата-юриста как и для многих других сот депутатов. В такой универсальности заключается смысл работы парламентариев. Никто не знает так много, как все мы вместе.

Так, при работе над конкретными проблемами при подготовке законопроектов просто необходимы узкие специалисты, которые могли бы учесть все аспекты проблемы. Речь идет не только о депутатах. В разработке законопроектов участвуют наряду с представителями Аппарата Госдумы, Государственно-правового управления Администрации Президента РФ и экспертные советы Комитетов Госдумы. В состав рабочих групп по законопроектам и экспертных советов при Комитетах Думы включаются наиболее опытные и авторитетные в своей области специалисты. Но даже такого набора специалистов часто не хватает, чтобы принять закон, подготовленный с учетом всех жизненных реалий.

— Но помимо законов, непосредственно влияющих на деятельность сотрудников органов внутренних дел, Дума принимает и другие законы, и в каждом из них может оказаться правовая лазейка для потенциальных преступников, которую законодатели в очередной раз не смогли учесть…

— Это действительно так. Как правило, инициаторы законопроектов смотрят на них с точки зрения государственного интереса и законопослушных граждан, а не с точки зрения нарушителей закона и часто не замечают имеющихся в них слабых мест. Зато такие места сразу после принятия закона и вступления его в юридическую силу находят преступники. Правка же действующего закона иногда растягивается на годы. Отсюда вытекает необходимость криминологической экспертизы законопроектов на предмет их возможного использования правонарушителями, в том числе в преступных целях.

В этой связи в Госдуме создана Комиссия по противодействию коррупции, одной из задач которой является исследование законопроектов и действующего законодательства на предмет лоббирования частных интересов и коррупции. Деятельность Комиссии курирует Комитет Госдумы по безопасности, членом которого я являюсь.

Уже состоялись ее первые организационные заседания. Деятельность Комиссии курирует Комитет Думы по безопасности, в составе которого я работаю. Мы рассматривали вопрос о персональном составе экспертного совета Комиссии, куда дали согласие войти опытные практики и ученые, а также обсудили план работы и перспективы Комиссии.

— Есть ли в проблеме коррупции ключевое звено или борьба с коррупцией должна вестись на всем правовом поле?

— Борьба должна вестись на всем правовом поле, но у нас нет еще даже четкого юридического определения понятия «коррупция». Зато есть конкретные законы, которые можно и должно использовать для борьбы с коррупцией, не дожидаясь совершенных законов.

Тормозом в этой борьбе являются не только сами коррупционеры и взяткодатели. Есть и более серьезная причина. Такая, как попытка отдельного должностного лица бороться с конкретными проявлениями коррупции, которая чревата жестким противодействием со стороны преступников. Поэтому для решения этой проблемы необходима не только систематическая борьба с этим злом, но и наличие политической воли.

— Алексей Николаевич, Вы представитель партии «Единая Россия». Но в состав Комитета по безопасности входят и представители других политических объединений. Не мешает ли такая фракционность работе Комитета?

— На сегодняшний день лично я не чувствую фракционности. Все мои коллеги по Комитету пришли работать, и нынешний состав Комитета по безопасности не создает почвы для политических демаршей.

Комитет по безопасности объединяет то, что большинство наших членов являются выходцами из правоохранительных органов и спецслужб. Так что, несмотря на имеющиеся различия в политической окраске, главное для нас, как и прежде, это служение народу и Отчизне. Времени на политические дебаты у нас нет. Регламент очень жесткий, нужно успеть решить множество насущных вопросов.

Конечно, имеются и особые мнения, но пока удается достигать консенсуса и вырабатывать единое решение. Причина такой солидарности очевидна, ведь в войне с преступностью все депутаты нашего Комитета находятся по одну сторону баррикады.

— Устраивает ли Вас сегодня действующий с 1992 года Закон РФ «О безопасности»? Какие бы Вы внесли в него изменения и дополнения?

— Есть много слагаемых безопасности, например техногенного, экономического, экологического характера, в действующем законодательстве есть даже понятие «продовольственная безопасность». Каждое из перечисленных видов безопасности может стать слабым звеном, ограничивающим жизнеспособность нашего государства. Все эти факторы безопасности, кроме, пожалуй, оборонных вопросов, должны быть в ведении нашего Комитета.

Сегодня, как мне представляется, нам необходим Федеральный закон «О психологической безопасности».

— В последнее время много говорили о реформе МВД. Как Вы оцениваете и что ожидаете от произведенных структурных изменений?

— Сколько лет я работаю, почти столько же лет нас и реформируют. Я считаю, что чем меньше так называемых реформ, тем лучше идет реальная работа на местах. За последние 10 — 15 лет правоохранительная система постоянно реформируется, часто бездумно. Мы ждем, вернее, мы мечтаем о стабильности. Хотя ждать стабильности в общем-то в нестабильном сегодня государстве это, скорее, мечта-утопия.

Государство — исключительно сложная система. Изменение любого звена этой системы, будь то в структуре органов власти или в законодательстве, требует времени и усилий, нарушает текущую работу, затягивает принятие жизненно важных решений.

Пример? Уже ждем очередную масштабную реформу. Казалось бы, это не должно влиять на работу правоохранительных структур, но все, от высшего руководства до рядового участкового, ждут решения, которое потянет за собой целую лавину кадровых назначений. Каждая такая ротация кадров сказывается прежде всего на морально-психологическом состоянии подчиненных, что, в свою очередь, тормозит реальную работу. Решение принято, и за периодом ожидания идет волна новых назначений, после которых люди еще несколько месяцев налаживают расстроенную работу. А горы дел растут, и за каждой папкой стоят живые люди, ждущие от нас справедливости.

На мой взгляд, кардинальные изменения в структуре правоохранительных органов сегодня не нужны. Тут хорош принцип «не навреди». Да, есть небольшие проблемы в работе органов внутренних дел, но та часть задач государства (подчеркиваю, государства, а не органов внутренних дел), которая возложена на МВД, сейчас выполняется. Плохо или хорошо идет работа — вопрос отдельный, но вначале необходимо выполнять первоочередные задачи, а не заниматься сменой названия, сокращением или расширением штата. Не буду говорить за все государство, но сегодня МВД нуждается в стабильности структуры и стабильности нормативной базы.

Основные законы, определяющие нашу оперативно-служебную деятельность, приняты, и остается только их точечная доработка. Лучшее, что дает любая реформа, — следующий за ней период стабильности, позволяющий сосредоточиться на работе.

Есть несколько застарелых, больных проблем нашей службы.

Первая из них — это низкая зарплата, вследствие чего престижность профессии низкая. Сегодня в органы часто идут не самые лучшие, а то и просто случайные люди. Например, не так давно, будучи начальником УВД Амурской области, я получал зарплату меньше, чем уборщица в «Амурэнерго». А ведь у меня в подчинении находилось 12 тысяч человек только аттестованного состава, рабочий день длился до 20 часов в сутки, без выходных, да ответственность, согласитесь, куда большая, чем у уборщицы (хотя я не против ее большого заработка). Сами понимаете, что моим подчиненным было еще хуже.

Вторая — материально-техническая составляющая. Нет спецтехники, автомашин, нет бензина, наконец, нет даже формы — это страшно. Если проводить аналогию с Великой Отечественной войной, то это осень 1941 года. Отличие одно — мы не имеем право брать трофеи.

Третья — вечная проблема для МВД — подзаконные акты и законодательство. Оно меняется, движется вперед, но не все так, как хотелось бы. В идеале виновный должен быть привлечен к ответственности, невиновный оправдан и реабилитирован, а потерпевший должен быть удовлетворен в том объеме, которого заслуживает. Нужно, чтобы не только наказание, но и угроза наказания останавливала тех, кто еще только намеревается совершить преступление. Угроза должна стать сильнее исполнения наказания. Но сегодня человек, вставший на преступный путь, вовсе не задумывается над этим. Если раньше преступник оборонялся, старался скрыться от правосудия, играл в «несознанку», то сегодня преступник все чаще сам угрожает, переходит в контратаку: запугивает, подкупает потерпевших, свидетелей, а нередко представителей органов правосудия. Криминальный террор — еще один фактор, сближающий сегодняшнюю борьбу с организованной преступностью с необъявленной войной.

— То есть Вы считаете, что необходимо серьезно относиться к профилактике преступлений.

— Безусловно, профилактика преступности, особенно среди подростков и молодежи, — это очень важная, острая тема. Не решив этой проблемы на государственном уровне, органам внутренних дел крайне сложно выполнять эту задачу.

Один усидчивый диссертант насчитал целых 240 факторов, которые влияют на рост или снижение преступности в любом государстве. Но среди них он нашел лишь 20 — 30 причин, которые связаны с работой правоохранительных органов. Остальные 200 факторов зависят от состояния общества в целом. И хотя вопрос профилактики преступности самый важный и всеобъемлющий, сегодня, кроме правоохранительных органов, никто этим не занимается. Советы, правда, дают все.

Между тем ведущие государства мира тратят огромные деньги на профилактику подростковой преступности, совершенно обоснованно считая, что деньги, потраченные на эти программы, вернутся обществу сторицей. Ведь молодежь — это будущее: будущие депутаты, космонавты, врачи, военные, рабочие, инженеры… Либо — будущие преступники, наркоманы, которые уйдут в могилу, не оставив потомства, да еще и затащат в могилу других…

— Неприятие преступности — это часть идеологии любого государства. В советские времена достаточно много было снято фильмов и написано книг о работе милиции. В 90-е годы так называемые свободные СМИ, которые прямо или косвенно были связаны с преступным бизнесом, формировали интерес больше к преступному образу жизни. А жаль, что у нынешнего кино совсем другие «бригадные» герои.

— Раньше, когда все, включая печать и ТВ, было только государственное, то СМИ за государственные деньги решали государственные задачи, в том числе и задачу профилактики преступности. Сейчас практически все СМИ частные и деньги зарабатывают сами. А это значит, что без «жареных» фактов, без «клубнички» или прямых денежных субсидий из сомнительных источников они просто не выживут, разорятся.

Но все должно иметь какие-то определенные рамки. В конце концов, у владельцев и руководителей СМИ тоже есть дети. А дети из богатых семей часто еще больше подвержены риску, чем дети из бедных слоев общества. Как говорится, богатые тоже плачут. Праздный образ жизни обеспеченных детей и деньги родителей делают их объектом повышенного внимания преступников. Тем не менее некоторые средства информации работают скорее на рост преступности, чем против.

— В последнее время неоднократно поднимался вопрос о введении на ТВ определенных элементов цензуры этического характера, ограничивающих показ сцен насилия, терактов, бесконечной рекламы пива. По опросам, такого рода ограничений требуют больше половины россиян. Так можно ли за счет хорошо поставленной информационной политики изменить моральную атмосферу в обществе?

— Здесь проходит очень тонкая грань. И прошлый, и уже нынешний состав Думы поднимали этот вопрос, и он еще не раз будет на повестке дня. Однако здесь мы сталкиваемся, как я уже говорил, с интересами негосударственных СМИ, которым нужны деньги любой ценой. Но даже здесь нужна если не внешняя цензура, то хотя бы определенное самоограничение, соблюдение медиасообществом определенных моральных принципов. В Европе такой подход кое-что дает.

Еще одна составляющая проблемы влияния СМИ на преступность — разглашение методов работы правоохранительных органов и не менее широкое распространение техники совершения преступлений и противодействия правосудию. Все оперативные методы работы, все розыскные мероприятия — все уже показано, а ведь эта информация не зря была закрыта. Когда техника оперативной работы становится предметом открытого доступа, в том числе для преступников, то невольно учит их, как совершать преступления, как уходить от ответственности. Нельзя этому учить.

Эксперты, консультирующие бесконечные «антикриминальные» сериалы, и бывшие силовики, в массовом порядке «пекущие» боевики и детективы, невольно способствуют росту преступности, раскрывая служебную информацию о методах работы. А сколько заказных статей, передач?

Возьмем, например, охоту. Профессионалы знают, что одно дело — добыть молодого зверя, который боится и охотников, и красных флажков, а совсем другое — добыть зверя матерого, сила которого в знании повадок самих охотников. Матерый хищник может и проскочить цепь загонщиков, и махнуть через флажки и поминай как звали. Так вот, «криминальное чтиво» учит двуногих хищников уходить от облавы, не давая ничего ни уму, ни сердцу. И чем бы ни оправдывались авторы кассовых детективов, они не более чем платные информаторы криминальной среды. Я, конечно, не литературный критик, но за моим мнением стоит реальная жизнь и реальный профессиональный опыт.

— В борьбе с преступностью существует своего рода «технологическая цепочка»: фиксация факта преступления — оперативно-розыскная работа — следствие — судебное разбирательство — наказание преступника. Не секрет, что до финальной стадии — до тюрьмы — доходят далеко не все преступники. Где происходят основные потери, где слабые звенья в этой цепи, позволяющие преступнику уйти от правосудия?

— Нельзя сказать, что в этой цепочке можно выделить только одно слабое звено. Их несколько. В конечном счете осуждается к лишению свободы 30 — 35% преступников, часть получает условные наказания. Значительная часть преступлений остается латентной, поскольку потерпевшие и свидетели либо боятся заявлять о преступлении, либо потеряли веру в правосудие и не хотят терять время на помощь следствию.

Первая причина пробуксовки правосудия — задержки на начальной стадии обнаружения и оповещения о факте преступления. Далеко не везде есть связь, телефон, возможность немедленно выехать на место преступления.

Вторая причина — кадры, недостаточная квалификация работников всех звеньев правоохранительной и судебной систем.

Третья — влияние «телефонного права», коррупционное воздействие на следствие, прокуратуру и суд. Так что все не так просто: правоохранительной системе противостоит система криминальная. В масштабах государства это глобальная проблема. И ряд других, в том числе и коррупция в правоохранительной системе и других органах исполнительной власти. В нашем государстве единственное ведомство, которое осталось без надзора, — это прокуратура.

Есть и другие серьезные причины. Но это темы отдельного разговора.

Раньше была мощная система МВД, в то время как преступная среда была гораздо меньше, слабее и разобщеннее. Сейчас борьба практически на равных, а, к сожалению, зачастую преимущество на стороне преступности… При этом где большие финансовые потоки, там и больше преступности. Это особенно видно на примере богатых регионов.

Средства массовой информации используют любую возможность свести проблему неэффективности правоохранительной системы исключительно к коррупции. Но, помимо коррупции, у преступного мира есть и более сильное оружие — криминальный террор. Это угрозы потерпевшим, свидетелям, милиционерам, прокурорам, судьям, и самое главное — их семьям. И если отвергнуть взятку легко, то противостоять угрозам гораздо сложнее, так как они достаточно часто приводятся в исполнение. Особенно когда на карту ставится не собственная жизнь, а жизнь близких людей…

Большинство сотрудников милиции — порядочные люди. Скажу больше. В массе мои коллеги из МВД не менее, а даже более порядочны, чем общество в целом. А назовите мне ту сферу деятельности, где чиновники не затронуты коррупцией. Не можете? Вот и я не могу.

Как вы знаете, в различные формы коррупции сегодня вовлечены не только коммерсанты и чиновники, но и люди таких еще вчера бескорыстных профессий, как врачи и учителя. В любой профессии есть и продажные, и честные люди. Все общество больно.

А вот что касается криминального террора, то эту проблему наше общество уже видит, но еще плохо осознает. И опять же, средства информации зациклились либо на обычном криминале, либо на политическом терроризме, в ходе которого гибнут сотни, но никак не десятки тысяч человек.

Между тем настоящие масштабы криминального терроризма еще мало кто представляет, хотя не секрет, что за время перехода к рынку были убиты, расстреляны, пропали без вести десятки тысяч людей. Еще раз в пять больше людей были избиты, покалечены, изнасилованы. А сотни тысяч жертв криминального террора не стали испытывать судьбу и сами отдали преступникам свои деньги, забрали из суда заявления, отказались от показаний… Но самый главный признак криминального террора то, что эти сотни тысяч жертв просто боятся заявлять о совершенных в их отношении преступлениях. В результате преступлений становится все больше, но жертвы все упорнее молчат. Вот этот страх, пронизывающий все слои общества, и есть криминальный террор.

Хотя о жертвах криминального террора, в отличие от жертв политических терактов, не так много говорят и пишут, но жертвами террора политического становятся сотни людей, а криминальный террор уносит многие тысячи, не считая тех, кто был похищен, избит или покалечен в процессе криминальной «спецобработки».

Атмосфера наших городов сегодня буквально пропитана страхом. И когда перед человеком встает выбор: давать или не давать свидетельские показания, возбуждать уголовное дело по факту преступления или нет — страх сгущается. Ведь личные данные и потерпевшего, и свидетелей фигурируют в материалах суда, а преступникам остается только ими воспользоваться. Вот эта атмосфера страха, когда преступления совершаются на глазах у многих свидетелей, но все молчат, и есть классический вариант террора. Так было в Америке в 20-х годах прошлого века, когда полиция знала о том, сколько трупов за каждым мафиози, но не могла найти свидетелей, чтобы довести дело до суда и приговора. Потребовалась большая политическая воля Рузвельта, чтобы переломить ситуацию.

Да, есть законы, защищающие свидетелей, но реально они не работают. В стране нет денег на защиту, на переезд свидетелей в другой регион, как это делается, например, в Штатах. Часто на суде объективная картина, выявленная следствием, теряется.

— Алексей Николаевич, а Вы сами не чувствуете страха? Как известно, для Ваших оппонентов не существует никаких моральных ограничений.

— Страха не чувствую, а опасность чувствую. Это профессиональное. Страх парализует, а предчувствие опасности действует как допинг. Если и боюсь, то только за подчиненных, свидетелей и потерпевших. Но мы-то на «войне» по собственному выбору, а вот население, которое не по собственной воле оказалось в зоне «боевых действий», за что страдает.

— В последнее время много говорится о массовом внедрении средств видеонаблюдения, электронных меток и биометрических паспортов. Что может дать это направление для борьбы с преступностью?

— Боюсь, что ничего существенного. Просто пресса с подачи торговцев электроникой нашла очередную панацею, очередную «волшебную таблетку». Я-то знаю, что затраты не оправдаются. Так же как не оправдали себя все попытки решить серьезные проблемы по принципу «мы отдыхаем, а оно работает». Это не мое личное мнение, это мировой опыт. Есть опыт массовой эксплуатации сотен тысяч видеокамер наблюдения в европейских странах, который показал, что результаты явно несоизмеримы с затратами. Случаи реальной помощи в раскрытии действительно серьезных преступлений считают по пальцам. Чуть лучше успехи таких систем в борьбе с мелкой уличной преступностью, где скрытые камеры играют роль пугал, вытесняя хулиганов на задворки и в темные углы. Я, конечно, не отрицаю полезности технических средств на вокзалах и в метро, но главным был и будет человеческий потенциал. Не вижу ничего страшного в том, что уже почти везде применяют видеонаблюдение. Глаз кошки видит лучше человеческого, но вот мозги…

Действительно, серьезная и организованная преступность очень быстро приспосабливается к новым техническим средствам, в том числе специальным, и сама использует эти спецсредства, разработанные, естественно, для правоохранительных органов и спецслужб.

Но у милиции есть силы и средства, которые дают куда большую отдачу!

— Что же это за силы и средства?

— Очень простые. Главные из них — это доверие населения и опытные оперативные кадры. К сожалению, в последние годы мы по ряду причин теряем и то и другое. Это большая проблема для милиции, так как это основа основ.

От доверия населения зависит сама возможность получения информации о преступной среде, возможность найти свидетелей и даже латентность преступлений.

Теперь о главной силе — кадрах. Как я уже сказал, в оперативной работе главное не мышцы, а мозги и практический опыт. Для накопления последнего нужно минимум лет пять-десять. Опытный оперативник предвидит развитие ситуации верховым чутьем, шестым чувством. Собственно в этом и состоит профессионализм.

Простые граждане даже не догадываются, насколько, например, опытный участковый хорошо знает криминогенную среду и «подшефный» контингент на своем участке. При налаженной работе к нему стекается вся стоящая информация, представляющая оперативный интерес. Но для того чтобы научиться видеть сквозь стены и «читать» людей как книги, нужны хорошая школа и годы практики. А мы теряем опытные сыскные кадры, и потому молодых сотрудников учить часто просто некому.

С чем это сравнить? Представьте себе громадную больницу, в которой все хирургические операции делают студенты, а единственный хирург едва успевает бегать из зала в зал и на бегу дает советы. Вот такая кадровая ситуация в МВД.

Необходимо переломить ситуацию, закрепить, подучить, «подкормить» кадры — и дело пойдет гораздо лучше.

— Как Вы работаете в своем округе с избирателями?

— Не будем забывать, что Госдума — это высший орган не просто законодательной, но одновременно и представительной власти. Поскольку обязанность депутата — представлять интересы всех избирателей округа, причем не только тех, кто голосовал за мою кандидатуру. А за меня голосовали не только сотрудники милиции. Мои избиратели — это половина населения Курской области. Поэтому меня, как депутата, интересует все, чем живет округ и мои земляки. Об этом говорит и то, что за полгода моей работы через меня прошли десятки обращений, в числе которых только два обращения от сотрудников органов внутренних дел.

Причины обращений самые насущные — газ, вода, дороги, а также вопросы транспорта, трудоустройства, образования детей. Разбираемся, выясняем, направляем депутатские запросы. Все проблемы пытаемся решить в конструктивном духе, то есть с учетом реальных возможностей области.

На сегодняшний день у меня нормальное взаимодействие с администрацией Курской области. Разногласий нет, цели и задачи у нас одни — насколько возможно, улучшить жизнь курян. В каждом районе открыты и работают приемные депутата Государственной Думы. В них работают помощники, которые также взаимодействуют с администрацией области.

К сожалению, люди до сих пор думают, что депутат Госдумы всемогущ. Это далеко не так. В большинстве случаев депутат лишь может инициировать рассмотрение того или иного вопроса. Решения же принимаются администрацией, для которой обращение депутата носит, скорее, рекомендательный характер. Но у меня есть поддержка половины населения области, а прежде всего силы и желание работать.

— Так что же нужно милиции, чтобы добиться перелома в войне с преступностью?

— Да все вышеперечисленное. Нужны законы, постатейно и тщательно доработанные на основе анализа «окон уязвимости», а главное — с учетом реальной практики оперативно-розыскной деятельности. Также необходимы достойная заработная плата и современное материально-техническое обеспечение.

Но за всем этим должна стоять «железная» политическая Воля. Воля, позволяющая и рядовым, и генералам смело идти на борьбу с преступностью.

Записали: Александр Орлов,

Лариса Казакова

——————————————————————