——————————— <*> В основу данной публикации положена статья автора из книги «Адвокатура и адвокаты» (М., 2006) «Жертвы преступлений нуждаются в защите», с некоторыми изменениями и дополнениями.
Бойков А. Д., проректор РАА по научной работе, доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР.
Тема жертв преступности становится дежурной в юридической литературе. Это связано с ростом тяжких преступлений против личности и терроризмом, часто безадресным, но всегда кровавым. Количество безвинных жертв возрастает и в связи с локальными войнами, которыми безответственные политики решают действительные и мнимые проблемы. Вспомним «точечную бомбардировку» Югославии, уничтожение неповинных жителей Ирака в очередной войне США под надуманным предлогом, гибель мирных обывателей многострадального Ливана, по несчастью соседствующего с Израилем… Проблема жертв преступлений давно вышла за национально-государственные рамки и должна бы озаботить органы международного сообщества — ООН, ПАСЕ, Международный трибунал, Европейский Суд по правам человека… И они проявляют заботу, правда, выборочно и анемично. Германия до сих пор стоит в позе кающегося грешника. Но только по поводу так называемого Холокоста. О 27 млн. погубленных фашистским нашествием советских граждан и десятках тысяч уничтоженных наших городов и сел теперь не вспоминают. Не вспоминают и о миллионах загубленных граждан Вьетнама «героическими» янки. Создается впечатление, что на международной арене есть два вида жертв преступных акций: одни заслуживают сочувствия, другие — нет. Таково проявление двойных стандартов, а точнее политического цинизма претендентов на мировую гегемонию. Но оставим пока в стороне проблемы международного права — это отдельная тема для соответствующих специалистов. Обратимся к нашей, российской, действительности, которая инициирует, но плохо решает вопросы участи жертв разрастающейся уголовной преступности. Эти вопросы сводятся к совершенствованию правовой защиты потерпевших, способам их социальной и психологической реабилитации, определению критериев денежного выражения «цены жизни» и оценки морального ущерба. На протяжении многих лет я по долгу научного работника и организатора науки занимался вопросами правовой и социальной защиты жертв преступности. В ходе судебно-правовой реформы нами проводились широкомасштабные научно-практические конференции, публиковались статьи и сборники научных трудов, готовились и обосновывались законопроекты о правах потерпевших, разрабатывались положения о государственных и общественных фондах помощи жертвам преступных посягательств <*>. ——————————— <*> Представление об этих акциях дают сборники научных трудов: Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений. М., 1998; Проблемы защиты жертв преступлений. М., 1999; и др.
Им же — жертвам — от этого лучше не стало. Тому подтверждение и новый УПК РФ (о чем речь ниже), и последние правовые акты о борьбе с терроризмом. Подсудимых, к которым можно было бы предъявить исковые требования, не оказывалось, а государственные компенсации в виде благотворительных акций не были особенно щедрыми, к тому же моральный ущерб жертвам во внимание не принимался. Так, пострадавшим от трех терактов во Владикавказе (1999 — 2000 гг.) выплаты осуществлялись в следующих размерах: семьям погибших — 10 тыс. руб.; получившим тяжелые ранения и увечья — 5 тыс. руб.; получившим травмы средней тяжести — 3 тыс. руб. В последующие годы выплаты из бюджета возрастали. Жертвы в театральном центре на «Дубровке» (г. Москва, 23 октября 2002 г.) получали компенсации в следующих размерах: семьи погибших — 100 тыс. руб., получившие ранения и травмы любой тяжести (включая легкие) — 50 тыс. руб. Таков же был размер компенсации 54 семьям погибших и пострадавших в результате теракта 6 февраля 2004 г. в московском метро. Федеральный закон «О противодействии терроризму» был опубликован 10 апреля 2006 г. и, как оказалось, содержал важные новеллы по обсуждаемым вопросам. Приведем выдержки из ст. 18 нового Закона. «1. Государство осуществляет в порядке, установленном Правительством Российской Федерации, компенсационные выплаты физическим и юридическим лицам, которым был причинен ущерб в результате террористического акта. Компенсация морального вреда, причиненного в результате террористического акта, осуществляется за счет лиц, его совершивших». Но «успехи» государства в борьбе с терроризмом вовсе не гарантируют превращения террористов в ответчиков по гражданским искам их жертв. Последние изменения в Федеральном законе «О противодействии терроризму» (приняты Госдумой 5 июля 2006 г.) вопросы размеров материальных компенсаций жертвам терактов не ставят. Речь идет всего лишь о приоритетном возмещении вреда за счет конфискуемого у осужденных имущества (ст. 104.3). Проблема «цены жизни» в отношении жертв терактов, как и жертв техногенных катастроф, остается открытой. Механизм большинства преступлений, как и правосудия, подчинен состязательному принципу: на одной стороне преступник, на другой — его жертва. Отличие в том, что при совершении преступления не соблюдается условие равенства сторон и нет арбитра. В невыгодном положении по понятным причинам всегда оказывается жертва. Гуманистическая задача государства и общества состоит в том, чтобы защитить жертву. Эта мысль отражена в Конституции РФ с назойливой повторяемостью: «Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность» (ст. 22). «Государственная защита прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации гарантируется» (ст. 45). «Права потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба» (ст. 52). О том, что все эти конституционные положения не более чем декларации, слабо подкрепленные реальной государственной политикой, знают не только юристы. Миллионы жертв преступных посягательств испытали и продолжают испытывать неблагоприятную правовую и социальную ситуацию на себе. Если и удается пострадавшему в отдельных случаях добиться возбуждения уголовного дела, то очень часто по прошествии положенного срока дело благополучно отправляется в архив «за нерозыском виновных» без уведомления потерпевшего. Наши правоохранители в погонах предпочитают проводить время у торговых палаток. Прибыльно и непыльно. Я не раз задавал себе вопрос, почему проблема жертв преступлений не волнует ни милицию, ни суды, ни другие органы государственной власти. Раньше я это объяснял существованием психологического феномена, вызванного беззакониями периода культа личности: каждый мог быть объявлен врагом народа, каждый мог оказаться в роли беззащитного репрессированного. Отсюда общее стремление к обеспечению реальных условий права подозреваемого и обвиняемого на защиту и поиски путей расширения прав защитника-адвоката. Позже, знакомясь с криминологическими исследованиями и читая статьи в печати о коррупции, захлестнувшей органы исполнительной и законодательной власти, включая народных избранников, я стал склоняться к мысли, что и чиновники, и депутаты идентифицируют себя подсознательно с преступниками, а не жертвами, и потому они равнодушны к судьбе потерпевших. Но после того как Дума исключила из числа мер уголовного наказания, вопреки здравому смыслу, конфискацию имущества при осуждении за совершение тяжких экономических преступлений, появилось и еще одно объяснение. В законодательных органах есть кому лоббировать интересы преступников. За правовое обеспечение интересов жертв преступлений ходатайствовать и проплачивать некому. Проблема жертв преступлений — одна из вопиющих во всей истории человечества, и она находит отнюдь не адекватное отражение и в правовых системах, и в строе уголовного судопроизводства, осуществляемого именем государства. Со времени первого библейского братоубийцы Каина тень жертв преступлений подобно призраку пытается тревожить совесть человеческую. И тщетно. Видать, не очень дальновидные мудрецы придумали сентенцию о том, что лучше десять преступников останутся безнаказанными, чем один невиновный будет осужден. Этот афоризм повторяют юристы на протяжении нескольких веков, не задумываясь, что за десятью ушедшими от возмездия преступниками стоят десятки жертв преступлений, не отмщенных, беспомощных, страдающих. И хотя в 1958 г. жертва преступного посягательства обрела процессуальный статус потерпевшего (в случаях регистрации преступления и уголовного преследования обвиняемого), который был наделен определенными правами — его допустили к участию в предварительном следствии, он мог знакомиться с материалами дела, представлять доказательства, заявлять ходатайства, в некоторых случаях даже участвовать в судебных прениях, но в общем-то его участие в судопроизводстве носило и до сих пор (с принятием нового УПК РФ) носит формальный характер, а его права и особенно гарантии прав нуждаются в существенном совершенствовании и расширении. Вот как выглядит ситуация с потерпевшими на официальном статистическом уровне. В 1998 г. в правоохранительные органы поступило 3870645 заявлений о преступлениях. В том же году было осуждено 1070336 человек, при этом общее число лиц, официально признанных потерпевшими, составило 1852645 человек. Проведенные в свое время учеными НИИ Прокуратуры специальные исследования показали, что потерпевшие или вовсе не получают никаких компенсаций вреда, или компенсации носят унизительно ничтожные размеры. Этим объяснялось распространенное на практике явление «бегства потерпевших от правосудия». Число лиц, официально признанных потерпевшими, достигло максимального значения к концу 2000 г., когда было зарегистрировано 3783487 заявлений о преступлениях, осуждено 1307098 человек и признано потерпевшими 2095504 граждан. Затем началось сокращение этих показателей на 5 — 10% в год. Это, разумеется, не было подтверждением спада преступности — снижался уровень борьбы с нею. Из года в год обсуждается проблема уклонения органов МВД РФ от регистрации преступлений, а значит, и от защиты жертв преступных посягательств. Подводя итоги работы по борьбе с преступностью за 2004 г., Генеральный прокурор отметил: «Уголовная статистика, к сожалению, отражает не истинное количество совершенных преступлений, а негодную практику их регистрации. Сегодня милиция выполняет много функций. Но главная функция — это защита людей от преступных посягательств. А в сложившейся ситуации с регистрацией получается, что она объективно покрывает преступников, помогает им избежать заслуженного наказания, потому что часть преступлений вообще не регистрируется. Нет регистрации — значит нет преступления. Следовательно, нет и правосудия <*>. ——————————— <*> Некоторые надежды на изменение к лучшему дела регистрации преступлений связываются с акцией руководителей ведомств, имеющих отношение к борьбе с преступностью, подписавших Приказ «О едином учете преступлений» (РГ. 2006. 25 января).
А что есть? Есть издевательства над законностью и правами граждан». (Из доклада на расширенном заседании коллегии Генпрокуратуры РФ 21 января 2005 г.) Однако социальный масштаб проблемы не ограничивается числом зарегистрированных или вычисленных потерпевших. Ведь потерпевший — это процессуальная фигура, это лицо, наделенное определенными процессуальными правами. Жертв же преступлений значительно больше, потому что к их числу относится не только то конкретное физическое лицо, против которого было направлено зарегистрированное посягательство, но это и все его близкие, члены семьи, ибо также несут и имущественный, и моральный ущерб. Значит, цифру необходимо существенно увеличить. А если учесть латентную преступность, то мы выходим на цифру, значительно превышающую десяток миллионов в год. Но сюда следует еще добавить жертвы экологических преступлений (а Россия пережила Челябинск, Чернобыль, Семипалатинск и сейчас является, как известно, мировой свалкой радиоактивных отходов). Следует учесть и пострадавших от экономических реформ, связанных с ограблением трудящихся путем обесценивания их сбережений (по опубликованным данным это 10,9 трлн. рублей, или свыше 300 млрд. долларов, которые никогда не будут возвращены вкладчикам), и от преступной приватизации общенародного достояния, то окажется, что все мы жертвы преступлений или общеуголовных, или государственных. Наше общество до сих пор не осознало этой проблемы в полном ее объеме. Более или менее представляют себе эту проблему в свете общеуголовной преступности, но она выходит далеко за ее пределы. Она касается каждого. Не так давно активно навязывалась идея либерализации карательной практики, необходимости сокращения «контингента» в СИЗО и иных местах лишения свободы. Именно об этом победно докладывали Президенту страны руководители правоохранительных органов и суда, отчитываясь о работе в новых правовых условиях, рождаемых УПК РФ 2001 г. Забота о жертвах преступлений — реальных и потенциальных — в этой «уголовной политике» не просматривалась. В нравственном и эмоциональном плане тут все ясно: в нашем внимании, сочувствии и защите нуждаются прежде всего жертвы преступлений, а преступники — потом. В юридическом аспекте все наоборот. УПК Российской Федерации, введенный в действие с 1 июля 2002 г., потерпевшего вниманием не обошел. Появилась возможность подвести итог нашим дискуссиям и предварительным решениям, нашедшим отражение в проектах УПК, представляющих ныне историческую и научную ценность. Можно с удовлетворением отметить, что многие идеи проектов УПК в нем нашли воплощение. Статья 42 о потерпевшем содержит широкий перечень его прав. Среди них — право знать о предъявленном обвиняемому обвинении; участвовать с разрешения следователя или дознавателя в следственных действиях, производимых по его ходатайству либо по ходатайству его представителя; участвовать в судебном разбирательстве в судах первой, второй и надзорной инстанций; выступать в судебных прениях, поддерживать обвинение, ходатайствовать о применении мер безопасности, приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, следователя и суда. Потерпевший имеет право давать показания, отказаться свидетельствовать против себя и своих близких, пользоваться помощью переводчика бесплатно и пр. Потерпевшему обеспечивается возмещение имущественного и морального (в денежном выражении) вреда, а также расходов, понесенных в связи с его участием в предварительном следствии и в суде, включая расходы на представителя. При направлении дела в суд прокурор уведомляет об этом потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика и (или) их представителей, а также в случае просьбы потерпевшего вручает ему копию обвинительного заключения (ст. 222 УПК РФ). В общих положениях УПК РФ декларируется право участия потерпевшего в уголовном преследовании. Казалось бы, предусмотрено позитивное решение применительно к подавляющему числу предложений, возникавших в ходе работы над вариантами проекта УПК РФ. И все же чувство неудовлетворенности остается, причем применительно к решению таких вопросов, которые не считались спорными и в предмет дискуссий не входили. Так, выясняется, что потерпевший и его представитель обладают меньшими возможностями по участию в доказывании, чем защитник обвиняемого. В случае, когда адвокат выступает в роли защитника, он вправе приглашать специалиста (п. 3 ч. 1 ст. 53 УПК), а также собирать доказательства путем получения предметов, документов и иных сведений; опроса лиц с их согласия; истребования справок, характеристик, иных документов от органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и организаций, которые обязаны представлять запрашиваемые документы или их копии (ч. 3 ст. 86). Когда же адвокат выступает в роли представителя потерпевшего, гражданского истца или гражданского ответчика, он имеет те же процессуальные права, что и представляемые им лица (ч. 3 ст. 45 УПК). А их права в части собирания доказательств значительно уже прав защитника. Таким образом, не только создается неопределенность в процессуальном статусе адвоката-представителя, но и поставлен под угрозу важнейший постулат состязательного процесса — постулат равенства прав сторон в судебном заседании, который в УПК РФ провозглашается неоднократно (ч. 4 ст. 15 и ст. 244). Крайне неудовлетворительно решен вопрос о компенсации расходов потерпевшего на представителя. УПК РФ в ч. 3 ст. 42 предусматривает возмещение потерпевшему расходов на представителя «согласно требованиям ст. 131 настоящего Кодекса». Между тем ст. 131 к числу подлежащих возмещению процессуальных издержек относит «суммы, выплаченные адвокату… в случае участия адвоката в уголовном судопроизводстве по назначению». Но назначение адвоката потерпевшему ст. 42 УПК не предусматривает! Думаю, что из этого юридического тупика не нашел бы выхода и Пленум Верховного Суда. (Правда, есть случаи исключительные: предусмотрено обязательное привлечение «законных представителей или представителей» для защиты потерпевших, являющихся несовершеннолетними или ограниченно дееспособными, — ч. 2 ст. 45 УПК РФ. Однако на практике с такими случаями приходится встречаться редко.) Известно, что серьезным обоснованием необходимости судебной реформы были далеко не беспочвенные соображения о политической ангажированности органов социалистического правосудия, об утрате ими независимости, о бюрократизме и об отчуждении от народа. Некоторые из этих пороков суда были в какой-то мере сглажены правовыми актами о судебной системе и статусе судей. Проблемы же бюрократизма, нарастающей коррупции и отчуждения судебных учреждений от граждан остаются. Не УПК решает вопросы выборности судей и их подотчетности избирателям, коллегиальности правосудия, иных форм общественного контроля за деятельностью судей. Но то, что УПК РФ дистанцировал суд от населения, превратив его в сугубо казенное, бездушное «присутственное место», подтверждается не только анализом концептуальных позиций УПК (отказ от поисков истины, от обязанности по обеспечению всесторонности, объективности и полноты исследования обстоятельств дела и др.), но и рядом частных решений, касающихся, в частности, потерпевшего. Под предлогом расширения диспозитивности из УПК убраны все нормы, дававшие суду возможность оказывать участникам процесса помощь в реализации их прав, в защите их законных интересов. Так, исключена норма старого УПК о том, что суд при постановлении приговора вправе по собственной инициативе разрешить вопрос о возмещении причиненного преступлением материального ущерба, если потерпевшим гражданский иск не предъявлен (ч. 4 ст. 29 УПК РСФСР). Исключены нормы о праве суда по собственной инициативе принимать меры обеспечения гражданского иска и его рассмотрения в судебном заседании (ст. ст. 233 и 252 УПК РСФСР). Суд освобожден от обязанности принимать меры по поводу новых преступлений, выявленных в ходе судебного разбирательства, оставляя потерпевшего наедине со своими проблемами. Все это свидетельствует о том, что внимание к защите интересов потерпевшего процессуальными средствами не распространялось авторами последней редакции проекта УПК далее поддержания всем известных и давно сформулированных в литературе положений. Игнорирован ими и принцип недопустимости отступления от ранее достигнутого уровня гарантий прав личности. Важно видеть человека не только в преступнике, но и в его жертве. Если жизнь человека, его здоровье и собственность не имеют надежной защиты со стороны государства, то следствием этого является не только падение престижа власти, рост правового и нравственного нигилизма, но и бесперспективность экономических реформ, что чувствует каждый из нас. Очень непоследовательной выглядит позиция законодателя на конституционном уровне. Есть в Декларации прав и свобод человека и гражданина, принятой Верховным Советом СССР в 1991 г., ст. 33: «Права жертв преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает им доступ к правосудию и скорейшую компенсацию причиненного ущерба». Эта статья Декларации была воспроизведена в старой Конституции 1978 г. путем ее дополнения. А вот что осталось от этой статьи в новой редакции Конституции, принятой в 1993 г. — статья 52: «Права потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию, компенсацию причиненного ущерба». На слух вроде бы звучит одинаково, но разница очень существенная. Речь уже идет не о жертвах преступлений и злоупотребления властью, а о потерпевших, то есть процессуально признанных таковыми, а скорейшая компенсация, которую якобы обеспечивает государство, заменена обещанием компенсации неизвестно когда и неясно за чей счет. Если к этому добавить, что доступ к правосудию рядовому гражданину нередко затруднен, что до 50% уголовных преступлений из числа зарегистрированных остаются нераскрытыми, если к этому добавить, что ч. 3 ст. 30 Закона «О собственности в РСФСР» (24 декабря 1990 г.), сулившая компенсацию жертвам преступления за счет государства, практически не применялась, а затем была отменена, то приведенная конституционная норма выглядит в целом не как средство защиты человека, а как способ уклонения государства от своих обязанностей по защите граждан. Потерпевший не обеспечен специальными средствами защиты, хотя многие годы наши законодатели обсуждают законопроект о защите лиц, способствующих правосудию. Неожиданную заботу о потерпевшем проявил Конституционный Суд РФ. Его заслуга состоит в том, что он признал необоснованным ограничение судебного представительства интересов потерпевшего, гражданского истца и частного обвинителя только адвокатами (ч. 1 ст. 45 УПК РФ), вернувшись, по сути, к формуле старого УПК РСФСР, допускавшего в качестве представителей помимо адвокатов также и близких родственников и иных лиц. Уполномоченный по правам человека РФ выразил полное удовлетворение этим решением, позволяющим потерпевшему, как он сообщает читателям, заменить адвоката, услуги которого надо оплачивать, бесплатным представителем, например юристом неправительственной правозащитной организации. И свою заслугу Уполномоченный не забыл отметить: он лично направил Определение КС РФ Председателю Верховного Суда и Генеральному прокурору России — вдруг они об этом ничего не знают. (Об Определении КС и комментариях к нему г-на Лукина см.: Российская газета. 2004. 13 апреля.) Ни Конституционный Суд в упомянутом выше определении о потерпевшем, ни Уполномоченный по правам человека не вспомнили о конституционной норме, гарантирующей «каждому квалифицированную юридическую помощь» (ст. 48). И мне понятно, почему не вспомнили. Им хорошо известно, что это фиктивная гарантия, служащая лишь для украшения Конституции. Потерпевшему она ничего не гарантирует. Обвиняемому она обеспечивает участие в его деле защитника-адвоката с символической, к тому же отсроченной, оплатой из госбюджета. Равенство прав обвиняемого и потерпевшего (преступника и жертвы) на профессиональное судебное представительство не обеспечивалось изначально. Для отечественной юридической литературы констатация этого факта давно является банальностью. Законодатель эту проблему не замечает. Надежды на Верховный Суд РФ, Пленум которого дает установки судьям по спорным вопросам применения права, не всегда оправдываются. Передо мной Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О применении судами норм Уголовно-процессуального кодекса РФ» (от 5 марта 2004 г. N 1). Постановление фундаментальное, ожидаемое не только судьями, но и всей нашей правоохранительной системой с учетом того, что новый УПК РФ оказался крайне несовершенным, вызвавшим волну нареканий юридической общественности. Однако и в этом постановлении проблемам процессуального статуса потерпевших (жертв преступлений) не нашлось места. Потерпевший в этом постановлении если и упоминается, то только как источник информации. Между тем многие положения УПК РФ в отношении потерпевшего нуждаются в разъяснении. Например, как поступить суду, если потерпевший настаивает на выделении ему профессионального представителя? Отказать, нарушив принцип равенства сторон в состязательном процессе? А если речь идет о случаях исключительных, например в случае тяжелых заболеваний потерпевшего, в случае невладения языком судопроизводства и т. п.? Надеяться на «близких родственников»? Но, заботясь об обвиняемом, Пленум указал, что родственники профессионального адвоката не заменяют и могут допускаться лишь вместе с ним (п. 3 Постановления). Вправе ли потерпевший и его представитель использовать те средства по собиранию доказательств, которыми наделен защитник обвиняемого (например, опрос свидетеля, привлечение специалиста и пр.). В какой мере меняется статус потерпевшего при отказе прокурора от поддержания обвинения? Может ли учитываться мнение потерпевшего при определении меры пресечения обвиняемому? Следует ли ставить потерпевшего в известность при освобождении обвиняемого (осужденного) из-под стражи? Немало спорных вопросов относится к обеспечению гражданского иска потерпевшего, к определению надлежащего гражданского ответчика (вспомним мытарства истцов по делу о теракте на Дубровке или трагедии в Трансвааль-парке). Сложнейшей проблемой стало определение размера материального ущерба, причиненного преступлением, определение суммы денежной компенсации морального ущерба и др. Существует полная неясность при определении размера возмещения в случае гибели потерпевшего. Сколько стоит человеческая жизнь — этот вопрос не только связан с трагедией «Курска», крушением самолетов, гибелью солдат в «горячих точках», он становится предметом судебной практики. Есть и такая проблема, не заинтересовавшая Верховный Суд, как практика возмещения ущерба жертвам злоупотребления властью в случае реабилитации. Будем надеяться, что когда-нибудь высший судебный орган страны озаботится и этими вопросами.
/»Мировой судья», 2006, N 10/
Принятие УПК РФ 2001 г. привело к появлению новой болезненной для потерпевших проблеме — ограничению их права на обжалование судебных решений в порядке надзора. Сделано это под предлогом расширения действия принципа недопустимости поворота к худшему при пересмотре судебных решений. «Пересмотр в порядке надзора обвинительного приговора, а также определения и постановления суда в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания или по иным основаниям, влекущим за собой ухудшение положения осужденного, а также пересмотр оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела не допускаются» (ст. 405 УПК РФ). Заметим, что прежний УПК РСФСР не препятствовал обжалованию и опротестованию в порядке надзора приговоров по указанным основаниям (а также определения или постановления суда о прекращении дела), ограничивая лишь срок пересмотра одним годом (ст. 373 УПК РСФСР). Правоохранительные органы очень скоро столкнулись с последствиями применения новеллы, содержащейся в ст. 405 УПК РФ. Уже в августе 2002 г., т. е. спустя всего месяц после вступления в действие нового УПК России, в Президиум Верховного Суда РФ в порядке надзора поступил протест заместителя Генерального прокурора РФ на приговор Калининградского областного суда от 9 июня 2001 г. по делу А. В. Юрченко. Суть возникшей процессуальной проблемы в следующем. Юрченко вместе со своими соучастниками совершил ряд преступлений, связанных с проникновением в жилище, избиением хозяев из хулиганских побуждений, незаконным завладением их имуществом. Один из эпизодов обвинения был связан с нанесением ножевых ранений супругам Ш. и поджогом находившегося в их квартире имущества. Суд признал Юрченко виновным по всем предъявленным ему обвинениям, включая обвинение в умышленном уничтожении чужого имущества путем поджога, повлекшем причинение потерпевшим значительного ущерба (ч. 2 ст. 167 УК РФ). Однако при этом судом была допущена существенная ошибка: в резолютивной части приговора в нарушение требования ч. 1 ст. 69 УК РФ наказание за это преступление отдельно указано не было. Для потерпевших создалась ситуация, ставящая под сомнение правовые основания последующего предъявления иска к Юрченко о возмещении материального ущерба: обвиняемый вроде бы виновным в поджоге признан, но не осужден. В протесте в порядке надзора ставился вопрос об отмене приговора в отношении Юрченко с направлением дела на новое судебное рассмотрение. Очевидно, Президиум Верховного Суда РФ так бы и поступил, однако возникло серьезное препятствие в виде изменившегося процессуального законодательства. Статья 405 нового УПК исключила возможность поворота к худшему, хотя общая мера наказания осужденного по совокупности преступлений — 8 лет лишения свободы с принудительным лечением от наркомании — могла бы и не измениться. Поиски выхода из правового тупика заставили Верховный Суд вынести вопрос на обсуждение Научно-консультативного совета. Были отвергнуты такие способы исправления судебной ошибки, как отмена приговора с направлением дела на новое рассмотрение или изменение приговора путем исключения из него эпизода обвинения, связанного с поджогом. Наиболее приемлемым решением казалось обращение в Конституционный Суд РФ для проверки соответствия ст. 405 УПК Конституции РФ, учитывая, что ею ущемляется право потерпевшего на судебную защиту. Именно такое заключение мною, как членом Научно-консультативного совета, было направлено в Верховный Суд РФ. К началу 2005 г. в Конституционном Суде РФ накопилось немало заявлений граждан по поводу нарушения их прав при применении ст. 405 УПК. Ситуации, описываемые заявителями, различны, но во всех приводимых случаях препятствием для отмены неправосудных судебных решений является ст. 405 УПК, абсолютизировавшая принцип недопустимости поворота к худшему путем очевидного ущемления гарантированных Конституцией прав жертв преступных посягательств. Особенно вопиющими являются случаи, когда судьба обвинения решается кассационной инстанцией путем отмены обвинительного приговора с прекращением дела производством. Такое определение в интересах потерпевшего вообще не может быть подвергнуто ни судебному, ни прокурорскому контролю. Убедительно иллюстрирует эту ситуацию жалоба В. А. Иванова — отца убитого А. И. Иванова. По этому делу в убийстве сына потерпевшего Иванова был признан виновным и осужден по ч. 1 ст. 105 УК РФ к 8,5 годам лишения свободы гр. И. В. Марченко приговором Советского районного суда г. Новосибирска от 4 марта 2002 г. Определением СК по уголовным делам Новосибирского областного суда от 5 мая 2002 г. обвинительный приговор был отменен по кассационной жалобе осужденного и дело прекращено производством за отсутствием в действиях Марченко состава преступления. Несмотря на убедительные доводы о незаконности определения, надзорные инстанции (Президиум Новосибирского облсуда и Верховный Суд РФ) и протест прокурора, и жалобы потерпевшего отклонили по формальным основаниям ст. 405 УПК, не входя в обсуждение существа дела. Гр. Л. И. Башкирова, признанная потерпевшей по делу об изнасиловании и убийстве ее дочери, не может добиться проверки обоснованности оправдательного приговора Верховного суда Республики Татарстан от 26 августа 2003 г. ни в кассационном, ни в надзорном порядке, несмотря на весьма убедительные доводы. Ее кассационная жалоба и протест прокурора были отклонены в связи с тем, что процессуальные нарушения для отмены оправдательного вердикта суда присяжных признаны недостаточными (ч. 2 ст. 385 УПК). Проверке же дела в порядке надзора препятствует ст. 405 УПК РФ. Копии жалоб Иванова, Башкировой и ряда других потерпевших нам были направлены Конституционным Судом РФ в феврале 2005 г. для оценки ст. 405 УПК с точки зрения ее соответствия конституционным положениям о правах личности. Подготовка такого заключения не представляла серьезной трудности, причем не только с точки зрения конституционных норм, но и с учетом правового содержания принципа состязательности в уголовном процессе и с учетом уже имевшихся весьма убедительных соображений Конституционного Суда по вопросу сущности правосудия и условий судебной защиты прав граждан. Кратко суммируя доводы, дезавуирующие норму ст. 405 УПК РФ, абсолютизирующую принцип недопустимости поворота к худшему в надзорной инстанции и приводящую к ущемлению прав жертв преступных посягательств, можно привести систему известных правоположений. Из Конституции РФ — ч. 1 ст. 46, гарантирующую каждому судебную защиту его прав и свобод, и ст. 52, обеспечивающую потерпевшему доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба; ч. 3 ст. 123, предусматривающую осуществление правосудия на основе состязательности и равноправия сторон. Из УПК РФ — положения о принципе состязательности и равенстве прав сторон, о юридическом содержании этих понятий (ст. 15 и ст. 244). Из прежних постановлений КС РФ: «Правосудие по самой своей сути может признаваться таковым лишь при условии, что оно отвечает требованиям справедливости и обеспечивает эффективное восстановление в правах». «Надзорное производство по уголовным делам… призвано обеспечить исправление судебных ошибок путем пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений, с тем чтобы, исходя из принципов справедливости, соразмерности и правовой безопасности, гарантировать эффективную защиту конституционных ценностей, прежде всего прав и свобод человека и гражданина». «2. Признать не противоречащими Конституции Российской Федерации… ст. 373, ч. 3 ст. 380 и ч. 2 ст. 382 УПК РСФСР — в части, наделяющей надзорную инстанцию правомочием в течение года после вступления в законную силу обвинительного приговора отменить его… и передать дело на новое рассмотрение…» (Постановление КС РФ от 17 июля 2002 г. N 13-П). Из международных пактов по правам человека. Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью (ООН, 1985 г.), ст. 4: «К жертвам преступления следует относиться с состраданием и уважать их достоинство. Они имеют право на доступ к механизмам правосудия и скорейшую компенсацию за нанесенный им ущерб». Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод (4 ноября 1950 г.) в ст. 13: «Каждый человек, чьи права и свободы по настоящей Конвенции нарушены, имеет право на эффективное восстановление в правах и свободах национальным государственным органом даже в том случае, если такое нарушение совершено лицами при исполнении ими служебных обязанностей». Столь подробное изложение приведенных положений было вызвано необходимостью обоснования правомерности притязаний потерпевшего на предоставление ему права обжалования приговора в порядке надзора. Но и теперь, после разрешения спора о ст. 405 УПК РФ Конституционным Судом, о них необходимо напоминать в силу их концептуального значения для оценки перспектив развития правового статуса потерпевшего в уголовном процессе. Эти положения вполне отвечают здравому смыслу, неизвращенному правосознанию и чувству справедливости. Неожиданной в данном споре явилась постановка вопроса с позиции принципа «non bis in idem». Думаем, этот принцип в данном случае неприменим. Речь идет не о повторном осуждении, а об исправлении допущенной судебной ошибки в интересах законности, справедливости, реального обеспечения прав человека. Правосудие не должно облегчать жизнь своим служителям за счет надуманных юридических фикций. Абсолютизируя принцип недопустимости поворота к худшему, можно прийти к отказу от контрольных стадий процесса. Равно как и принцип презумпции невиновности должен бы привести к отказу от применения мер процессуального принуждения к лицам, еще не признанным виновными судебным приговором. Можно представить себе последствия такого «гуманизма», игнорирующего публичные интересы во имя ограждения преступника от потенциальных ошибок правоохранительных органов либо оправдывающего и укореняющего судебные ошибки, как это имеет место в случае со ст. 405. Споры были решены Постановлением Конституционного Суда РФ от 11 мая 2005 г.: «Статья 405 в той мере, в какой она в системе действующего уголовно-процессуального регулирования пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда, не допуская поворот к худшему при пересмотре судебного решения в порядке надзора по жалобе потерпевшего (его представителя) или по представлению прокурора, не позволяет тем самым устранить допущенные в предшествующем разбирательстве существенные (фундаментальные) нарушения, повлиявшие на исход дела, признана не соответствующей Конституции РФ, во взаимосвязи со статьей 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод и пунктом 2 статьи 4 Протокола N 7 к ней (в редакции Протокола N 11). В соответствии с частью 3 статьи 79 Федерального конституционного закона от 21.07.1994 N 1-ФКЗ акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, утрачивают силу. Впредь до внесения соответствующих изменений и дополнений в уголовно-процессуальное законодательство пересмотр в порядке надзора по жалобе потерпевшего, его представителя и по представлению прокурора обвинительного приговора, а также определения и постановления суда в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания или по иным основаниям, влекущим за собой ухудшение положения осужденного, а также оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела, допускается лишь в течение года по вступлении их в законную силу». Это решение Конституционного Суда, ставшего на защиту жертв преступлений, как и упомянутое выше решение о расширении представительства потерпевшего (ч. 1 ст. 45 УПК), и десятки других решений КС РФ, благоприятствующие развитию уголовно-процессуального законодательства, пока законодателем не введены в процессуальную ткань УПК. Они существуют как бы сами по себе, и обязательность их практического применения в судебной практике не может не вызывать вопросов. Судебная власть, а КС РФ входит в ее систему, не может подменять законодателя. Это вытекает из принципа разделения властей и их самостоятельности, положения о независимости судей и их подчинения только Конституции РФ и федеральному закону (ст. 10 и ст. 120 Конституции). И УПК РФ признает только тот порядок судопроизводства, который им установлен (ст. 1 УПК). Действие правовых предписаний КС РФ наряду с законом не только подрывает авторитет последнего, но и дезориентирует правоприменителя. Принцип законности неизбежно размывается. Да и само положение о юридической силе решения КС РФ (ст. 79 Закона о КС РФ) напоминает об этом: «В случае если решением Конституционного Суда Российской Федерации нормативный акт признан не соответствующим Конституции Российской Федерации полностью или частично либо из решения Конституционного Суда Российской Федерации вытекает необходимость устранения пробела в правовом регулировании, государственный орган или должностное лицо, принявшие этот нормативный акт, рассматривают вопрос о принятии нового нормативного акта, который должен, в частности, содержать положения об отмене нормативного акта, признанного не соответствующим Конституции Российской Федерации полностью, либо о внесении необходимых изменений и (или) дополнений в нормативный акт, признанный неконституционным в отдельной его части. До принятия нового нормативного акта непосредственно применяется Конституция Российской Федерации». Таким образом, правосудие должно применять Конституцию РФ с учетом рекомендаций КС РФ. Но Конституция применительно к деятельности судебной системы оперирует общими положениями, не снабжая их, что вполне естественно, отработанным механизмом правоприменения. Следовательно, без выполнения законодателем предписаний Конституционного Суда правовые неопределенности остаются. Остаются спорными и многие вопросы регламента уголовного судопроизводства относительно правового статуса жертв преступных посягательств. Проблемы правовой защиты жертв преступлений выходят, разумеется, за пределы УПК. Это и вопросы гражданского права, связанные с возмещением вреда, и вопросы уголовного законодательства о видах и размерах наказаний, учитывающих компенсации жертвам со стороны обвиняемого, это и вопросы амнистий, распространяющиеся на лиц, вина которых не констатирована приговором, и др. Все они заслуживают серьезной проработки. Определенные требования могут быть адресованы и адвокатуре. Закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ» включает перечень случаев бесплатной юридической помощи (ст. 26). Потерпевшего в этом списке нет. Бесплатная защита, компенсируемая из госбюджета, предусмотрена только для обвиняемого (п. 8 ст. 25). Более того, по отношению к обвиняемому щедрость законодателя обеспечивается и за счет адвокатских палат: «Размер дополнительного вознаграждения, выплачиваемого за счет средств адвокатской палаты адвокату, участвующему в качестве защитника в уголовном судопроизводстве по назначению органов дознания, органов предварительного следствия, прокурора или суда, и порядок выплаты вознаграждения за оказание юридической помощи гражданам Российской Федерации бесплатно устанавливаются ежегодно собранием (конференцией) адвокатов» (п. 10 ст. 25). А ведь адвокатские палаты могли бы распорядиться своими средствами, если таковые окажутся, и иначе, в частности в интересах обеспечения юридической помощью потерпевших. Хотя бы в наиболее вопиющих случаях. Ныне, с созданием ФПА РФ и ее Совета, весьма неопределенным оказалось положение общественных объединений адвокатуры, включая такое масштабное, как Федеральный союз адвокатов. Видимо, было бы целесообразным расширение их сугубо общественных функций, выходящих за пределы чисто корпоративных интересов. Одна из таких возможных функций — борьба со злоупотреблениями властью (прежде всего в системе правоохранительных органов), которую не очень успешно ведут неправительственные правозащитные организации. Опыт адвокатов и их общественных объединений мог бы оказать существенное влияние на повышение значения правозащитного движения и реальную помощь жертвам традиционного для России произвола властей. Актуален, как и прежде, вопрос о социальном аспекте проблемы жертв преступлений, о назначении и целях уголовного процесса: является ли процессуальное право средством изобличения преступника и защиты законопослушной части общества или это по преимуществу набор гарантий интересов подозреваемого и обвиняемого. Не следует забывать и проблемы более широкого социального плана. Надо добиться определенных сдвигов в общественном сознании. Надо убедить население в том, что гражданин, защищаемый в уголовном судопроизводстве, это не только обвиняемый, но и его жертва. Надо искать способы защиты жертв преступлений также и путем создания общественных фондов, если государство не в состоянии взять на себя бремя расходов. Поучительным для нас является зарубежный опыт защиты жертв преступлений. Во многих странах создаются благотворительные организации и общественные фонды, которые оказывают жертвам преступлений правовую помощь, действует система государственной компенсации причиненного ущерба. Все это заслуживает обсуждения, хотя едва ли может быть в полной мере реализовано в наши дни в условиях реформ. Но есть и вполне реализуемые идеи. Так, государства — члены Европейского Совета еще в ноябре 1983 г. подписали Конвенцию по возмещению ущерба жертвам насильственных преступлений, исходя, как они пишут, из понятия справедливости и общественной солидарности. Предусмотрено, что возмещение ущерба осуществляется тем государством, на территории которого было совершено преступление. При этом компенсация должна покрывать, по крайней мере, потери от дохода, затраты на лекарство и госпитализацию, на похороны, относительно иждивенцев и алименты. Согласно ст. 2 этой Конвенции: «Когда возмещение убытков не может быть обеспечено из других источников, государство должно взять на себя расходы для следующих категорий: а) для тех, которым в результате умышленных насильственных преступлений был нанесен существенный урон физическому состоянию или здоровью; в) для тех, которые находились на иждивении погибших в результате такого преступления» (текст Европейской конвенции 1983 г. см. в приложениях). Несколько позже, в конце 1985 г., ООН была принята Декларация основных принципов правосудия для жертв преступления и злоупотребления властью. Как и Европейская конвенция, эта Декларация в соответствии со ст. 15 Конституции РФ является составной частью нашей правовой системы. Декларацией под термином «жертвы преступлений» понимаются «лица, которым индивидуально или коллективно был причинен вред, включая телесные повреждения или моральный ущерб, эмоциональные страдания, материальный ущерб или существенное ущемление их основных прав в результате действия или бездействия, нарушающего действующие национальные уголовные законы государств — членов, включая законы, запрещающие преступное злоупотребление властью» (см. ст. 1 Декларации в приложениях). Здесь, как видим, вопрос поставлен много шире, чем он решается в нашем уголовно-процессуальном законодательстве, — речь идет именно о жертвах и не только преступлений общеуголовного характера, но и преступных злоупотреблений должностных лиц. Нормы Декларации предусматривают возможность реституции и компенсаций жертвам не только за счет виновных, но и в необходимых случаях — за счет государства и социальных фондов. Принципиальное значение для нашей темы имеют материалы IX Конгресса ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями, состоявшегося в Каире 29 апреля — 8 мая 1995 г. Значение IX Конгресса ООН следует видеть прежде всего в том, что его участникам удалось преодолеть традиционный подход к проблеме защиты прав человека, при котором всегда и неизменно в центре внимания оказывались права и интересы лица, виновного в совершении преступления либо привлекаемого к уголовной ответственности. Конгресс перенес акцент с приоритетной защиты прав правонарушителя на приоритетную защиту жертвы правонарушения и общественных интересов, поставив соответствующие задачи перед уголовным, уголовно-процессуальным законодательством и виктимологическим разделом криминологической науки.
