(Волков Л. Б.) («Журнал конституционного правосудия», 2011, N 4)
ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ ТУМАНОВ В МОЕЙ ЖИЗНИ <1>
Л. Б. ВОЛКОВ
——————————— <1> Настоящий очерк подготовлен в рамках Центра конституционной истории — Междисциплинарного исследовательского семинара «Проблемы современной конституционной истории» (МГУ им. М. В. Ломоносова).
Волков Л. Б., народный депутат Российской Федерации 1990 — 1993 гг., член Конституционной комиссии, участник Конституционного совещания, кандидат юридических наук.
Российский государственный деятель, стоявший у истоков современной отечественной государственности и защищавший свободную Россию в августе 1991 года, делится своими воспоминаниями о выдающемся юристе современности В. А. Туманове (1926 — 2011).
Ключевые слова: Владимир Туманов, Институт государства и права, СССР, конституционная реформа, Конституционная комиссия, Конституционное совещание, проект Конституции Российской Федерации.
Vladimir Alexandrovich Tumanov in my life L. B. Volkov
Volkov Leonid Borisovich — people’s deputy of the Russian Federation 1990 — 1993, member of the Constitutional commission, participant of the Russian Constitutional conference (soveschanie), PhD.
A Russian Statesman, one of the founders of the contemporary Russian Statehood, protecting the freedom of Russia in August 1991, shares its memories on the eminent lawyer of modernity V. A. Tumanov (1926 — 2011).
Key words: Vladimir Tumanov, the Institute of State and Law, USSR, constitutional reform, Constitutional Commission, Russian Constitutional Conference (Soveschanie), the draft of the Russian Federation Constitution.
С прискорбием узнал о кончине Владимира Александровича Туманова, человека, с которым связан немалый отрезок моей собственной жизни и деятельности. Случилось так, что, проработав пять лет в юридическом отделе Внешторгбанка СССР, я неожиданно вынужден был оставить эту престижную работу. То ли стечение обстоятельств, то ли происки КГБ, то ли еще чьи-то происки, но мне вдруг отказали в засекречивании <2> как раз в тот момент, когда я собирался отправиться в длительную командировку в Лондон для работы в филиале Внешторгбанка — Moscow Narodny Bank. В то же время засекречивание стало вдруг обязательным условием продолжения работы в Москве. Узнав об этом, руководитель отдела А. Б. Альтшулер, к тому времени уже ушедший на повышение, позвонил своему доброму другу В. А. Туманову с просьбой помочь в моем трудоустройстве. ——————————— <2> «Засекречивание» (допуск) — типичная процедура советских времен, предполагавшая оформление доступа к сведениям, составляющим государственную и иную охраняемую законом тайну, и обязывавшая «засекреченного» соблюдать особые правила при пользовании конфиденциальными документами. Понять, какими критериями руководствовались при «засекречивании» и определении уровней «засекречивания» (их существовало несколько), весьма непросто. На мой взгляд, «засекречивание» в учреждениях относилось к типичным для тех времен бюрократическим играм разного рода «кадровиков» и КГБ.
Доктор юридических наук В. А. Туманов в то время являлся заведующим сектором в Институте государства и права АН СССР (ИГПАН) и, как выяснилось, весьма влиятельным членом коллектива. Рекомендацию и просьбу А. Б. Альтшулера он, судя по дальнейшему, принял всерьез и энергично взялся за мое устройство в Институт, на свой сектор. Осуществить это мероприятие, однако, оказалось не столь просто. После нескольких месяцев ожиданий и разочарований Владимиру Александровичу удалось все же преодолеть сопротивление некоторых коллег, которые руководствовались то ли определенными предубеждениями, то ли какими-то своими видами на проектируемое место. И вот я стал сотрудником сектора буржуазного государства и права, как тогда именовался сектор В. А. Туманова. Так состоялось наше знакомство, продолжавшееся с перерывами не менее 30 лет. И так со всей очевидностью проявились как минимум два качества Туманова-человека: верность дружбе и способность проявить принципиальность и волю в деле, которое он считал правильным. Я был ему тогда горячо признателен, хотя, откровенно говоря, в полной мере могу оценить эти его качества лишь теперь на основе дающего возможность для сравнений многолетнего опыта. Разумеется, то были далеко не единственные приметные качества моего нового руководителя. И проявлялись они не раз, пусть и в своеобразной манере. Хотя сектор, научным сотрудником которого я стал, занимался исключительно «буржуазным» правом, главным образом «государственным», на самом деле академическая карьера В. А. Туманова начиналась в сфере гражданского права, области, традиционно считавшейся самой «юридической» и наиболее сложной во всей правовой науке. Володя Туманов был любимым аспирантом знаменитой в то время цивилистки, профессора Екатерины Абрамовны Флейшиц, крупнейшего знатока гражданского права, теории права, в том числе и зарубежных. Наряду с такими корифеями советской юриспруденции, как профессора С. Н. Братусь, А. В. Венедиктов, Д. М. Генкин, она как бы входила в триумвират самых авторитетных академических юристов СССР и видела в ярком молодом аспиранте своего преемника. Но неожиданно аспирант круто поменял профиль и в академическом плане переключился на государственное право. Фактически же это означало переключение на «политику», ибо изучение и критика «буржуазного государства» на самом деле не могли в то время быть не чем иным, как частью идеологической политики Советского государства и, в частности, такого его учреждения, как ИГПАН. Почему Владимир Александрович принял такое решение, мне неизвестно. Мы никогда об этом не говорили с ним, и этого не мог объяснить никто из общего окружения, хотя догадки высказывались разные. Но ясно, что предыдущая подготовка Туманова-цивилиста, равно как и его незаурядные способности, не могли пропасть даром, хотя, на мой взгляд, и не могли в полном объеме быть использованы в то время и в той обстановке. Занятие «политикой» в советском институте по определению было жирно окрашено малярной кистью идеологической борьбы. При этом как бы с двух сторон. С одной стороны, официозными требованиями преимущественно пропагандистского характера. Считалось, что критика буржуазного государства и права осуществляется с ортодоксальных марксистских позиций, которые и составляют советскую политическую науку, в противоположность «западной» политической псевдонауке. Эту позицию жестко отстаивало руководство Института, в особенности заместитель директора С. Л. Зивс, под влиянием которого находился и тогдашний директор ИГПАН В. М. Чхиквадзе. И ее разделяли некоторые сотрудники сектора В. А. Туманова. В то же время в обществе уже сформировалась противоположная идеологическая установка, связанная с либерализацией самого официального «марксизма» и стремлением пересмотреть не только систему ценностей, но и сами методы общественной науки. Частично эту линию представляли такие тесно связанные с международным отделом ЦК КПСС «либеральные» фигуры, как Г. А. Арбатов и Ф. М. Бурлацкий. Уже подавали голос и социологи уровня Ю. А. Левады и его будущих коллег. На мой взгляд, В. А. Туманов в этой ситуации оказался как бы между Сциллой либерализма и Харибдой консервативных тенденций. Как высокообразованный, остро мыслящий юрист-теоретик, он вряд ли мог не симпатизировать «либералам». С другой стороны, держаться на плаву, руководить крупным сектором, публиковать плановые и внеплановые монографии и статьи и — last but not the least — давать работать, творить и «кормить» коллег в этом Институте, что было бы невозможно без учета специфики как руководства, так и значительной части кадров. Не будем забывать, что еще не столь давно по меркам истории директором ИГПАН был А. Я. Вышинский. А его предшественник, талантливый правовед Е. Б. Пашуканис, был расстрелян как «вредитель». Вот так в течение многих лет Владимир Александрович Туманов водил и как-то проводил кораблик своего сектора между Сциллой и Харибдой. А сектор выпускал продукцию, в которой отражались в той или иной мере оба мифологических страшилища: и либеральная Сцилла, и консервативная Харибда. Сам В. А. Туманов при этом жестко следил за тем, чтобы одна не съела другую, умея едко и остроумно критиковать непонятливых. На него нередко обижались, но уважали. Тем более что если стрелы его остроумия ранили каких-то сотрудников, то однозначная поддержка и помощь лечила раны. Люди, а это были, независимо от их личных взглядов, способные, знающие свое дело люди, владевшие как минимум одним, а то и более языками, что было тогда не столь уж частым явлением, владели и пером. Таким образом, они могли публиковаться, защищать диссертации, участвовать в дискуссиях, в общем, не только существовать, но и жить полноценной в рамках возможностей советского времени жизнью. И должен признаться вновь, что я только теперь в полной мере осознаю житейскую мудрость и продиктованную ей очень непростую роль В. А. Туманова как ученого-работодателя. Так и я при его несомненной поддержке смог войти в официальную науку, защитить кандидатскую диссертацию по весьма рискованной для тех времен теме «Политическая доктрина и практика современного фашизма». На «завал» ее уже нацеливался С. Л. Зивс, который с подозрительной миной спрашивал меня, что и кого я собственно имею в виду. И не то, чтобы он был совсем неправ в своих подозрениях. Отчасти, думаю, помогло то, что главным оппонентом на моей защите был приобретший очень большую популярность в то время Федор Михайлович Бурлацкий. А он, в свою очередь, намеревался в дальнейшем привлечь меня вместе с группой коллег в создаваемый им в Институте конкретных социальных исследований АН СССР сектор de facto политической социологии. Второго оппонента «организовал» сам В. А. Туманов. Он же настоятельно советовал мне издать диссертацию, точнее — ее главную часть, в виде книги. Но я посчитал, что в ней слишком много политических подводных камней, которыми я сознательно наполнил это изделие и которые были верно расшифрованы Ф. М. Бурлацким. Опубликованы были только отдельные главы и несколько статей в БСЭ и других изданиях. Жаль. Надо было послушаться В. А. Туманова, который сулил мне зеленую улицу. Не могу не отметить также, что в те годы, помеченные неистребимым кадровым антисемитизмом, в секторе В. А. Туманова трудился такой блистательный специалист, как профессор Иосиф Давидович Левин. Трудились и еще несколько сотрудников еврейского происхождения. Впрочем, директор Института В. М. Чхиквадзе неоднократно публично подчеркивал, что ему чужд антисемитизм. В дальнейшем мои отношения с Институтом сильно осложнились. Была ли тому виной интрига С. Л. Зивса, или происки КГБ, или то и другое вместе, до конца узнать не удалось. Но В. А. Туманов, сначала как бы поддержав эту интригу, затем попытался успокоить меня, дав понять, что мне нужно «тихо» пересидеть и продолжать работу. Думаю, что это был характерный для него товарищеский акт. Но «сидеть тихо» было не в моем характере. Так что, несмотря на неожиданное сопротивление дирекции моему уходу, я перешел из ИГПАН в другой академический институт. На этом связь с В. А. Тумановым оборвалась на целых 20 лет. Мы встретились вновь в 1990 году, когда я уже был народным депутатом и членом Конституционной комиссии, в том числе и ее изначальной Рабочей группы. Опыт и знания, обретенные мной на секторе В. А. Туманова, включая как позитивный, так и критический опыт, основательно помогали мне в этой деятельности. В том числе, я сказал бы, и опыт общения с самим В. А. Тумановым, его личное влияние на меня. Надеюсь, однако, не без взаимности. Между тем работа над проектом новой Конституции в Рабочей группе шла энергично, но столь же энергичным было и сопротивление нашему проекту на заседаниях Конституционной комиссии. Что ж, я и эксперт Рабочей группы Леонид Соломонович Мамут, бывший мой коллега по ИГПАНу, в котором он продолжал работать, решили организовать обсуждение проекта в Институте. Участие в нем принял и В. А. Туманов. Надо сказать — горячее участие. В то время как кое-кто из пришедших на обсуждение сотрудников подверг проект едва ли не разгрому с ортодоксальных «советских» позиций, В. А. Туманов, высказав в присущей ему «ядовитой» манере ряд критических замечаний технического характера, однозначно поддержал проект. И это имело значение для дальнейшего его продвижения. Соответствующий документ был передан в Конституционную комиссию. Но контакты продолжались, и, пожалуй, их заключительным этапом стало Конституционное совещание 1993 года, где мы с В. А. Тумановым оказались в одной секции, руководимой А. Н. Яковлевым. Что ж, «сектор» В. А. Туманова на этом заключительном акте подготовки новой Конституции нового государства показал себя достаточно активным. В. А. Туманов, Л. С. Мамут, Л. Б. Волков выступали многократно. Иногда в поддержку друг друга, а иногда с взаимной аргументированной критикой. Вопросы были слишком серьезными. Все это отражено в изданных стенограммах. Но и память кое-что подсказывает. В. А. Туманов, например, твердо выступал против включения в Конституцию раздела или статей об Администрации Президента, высказывая справедливые опасения — не превратится ли этот вроде бы «подсобный» орган во второе правительство, во второй центр власти. Я же поддерживал включение института Администрации в Конституцию, исходя из того, что именно «сомнительные» вещи лучше урегулировать и тем самым ограничить их непредсказуемость правом, нежели оставлять их за пределами правового поля, открывая простор для произвола в последующей практике. При этом вновь возник разговор о роли самого Президента. Ну и неизбежно коснулись роли Президента США. И тут я удивил В. А. Туманова неожиданным открытием. Президент США именуется в американской Конституции не «главой государства», а «главным исполнителем» — chief executive. На этом дискуссия приостановилась. Положение об Администрации Президента в Конституции осталось, равно как и критика самой деятельности Администрации, функции которой следовало прописать более жестко и более ограничительно. Как известно, В. А. Туманов в 1994 году стал депутатом Государственной Думы. К либерально-демократическому крылу тогдашнего состава он, правда, не примкнул. А вскоре был избран Председателем Конституционного Суда. Думаю, что при его опыте, знаниях и талантах это была достойная кандидатура. Лично я, правда, считаю, что роль конституционного правосудия в России, а возможно, и в Европе, пока еще не вполне определилась. Конституционные подвиги таких знаменитых американских судей Верховного Суда, как Л. Брандейс, Б. Кардозо или О. Холмс, вошли в историю не только американского права. Л. Брандейсу, например, принадлежит выдающаяся разработка в теории и применение в конституционной практике идеи неприкосновенности «частной сферы», которая постепенно вошла в правовые системы многих стран (включая теперь и Россию). В России (да, пожалуй, и в Европе) подобное пока малозаметно, несмотря на присутствие в Конституционном Суде России очень сильных юристов. В. А. Туманов был, однако, противником американской системы «живого права». Впрочем, в силу возраста его деятельность на высоком посту была не слишком долгой. Зато он смог продолжить судейскую карьеру в Европейском суде по правам человека. Мне представляется, что жизнь и деятельность В. А. Туманова характерны для представителя профессиональной интеллигенции его поколения. Поколения времен, когда талантливый профессионал, преданный гуманитарному знанию, неумолимо должен был разрываться между необходимостью и интеллигентскую «невинность» соблюсти, и «капитал» приобрести. Владимир Туманов этой участи избежать не мог. И к чести его надо сказать, что созданный им «капитал», при всей его противоречивой многогранности, был в конечном счете употреблен на пользу людям и культуре.
