Регистрация собственности на имя подконтрольных компаний — распространенное явление, обусловленное различными причинами. Пронизывание корпоративной вуали может показаться на первый взгляд коротким путем к активам, скрываемым юридической личностью компании. Современная английская судебная практика нашла способ согласовать принцип, установленный в деле Salomon v. A. Salomon & Co. Ltd. (1897), с интересами лиц, добивающихся признания активов компании собственностью контролирующего ее лица. Автор в числе прочего исследует новые подходы, примененные английским судом в деле Prest v. Petrodel Resources Ltd.
Термин «пронизывание корпоративной вуали» (piercing the corporate veil) употребляется в английской судебной практике в разных смыслах и не имеет единого определения. Пронизывание (снятие) корпоративной вуали не считается доктриной права справедливости (equity) и не описывается какой-либо максимой права справедливости (equitable maxims). Судья Боди (Bodey) в решении по делу Mubarak v. Mubarak [2000] EWHC 466 (Fam.), рассматривая возможность снятия корпоративной вуали с активов супруга, принадлежащих контролируемой им компании, отметил: такие активы можно было бы считать собственностью супруга «в том же смысле, как право может рассматривать как свершенное то, что подлежит свершению», перефразировав максиму права справедливости «equity looks on that as done which ought to be done», что вызвало критическое замечание судьи Манби (Munby) в деле Ben Hashem v. Ali Shayif [2008] EWHC 2380 (Fam.): «…неверно говорить, что право рассматривает как свершенное то, что подлежит свершению. Верным следует считать принцип «справедливость рассматривает как свершенное то, что подлежит свершению», это одна из максим права справедливости… а не принцип общего права, насколько мне известно. Ее отношение к снятию корпоративной вуали — доктрине, не являющейся доктриной права справедливости по происхождению, совершенно неочевидно». К снятию корпоративной вуали обращаются в самых разных целях. В этой статье пойдет речь об использовании этой доктрины в качестве способа отнесения активов компании к собственности контролирующего ее лица путем отрицания (только для этой цели, но не для всех иных ситуаций) того факта, что у компании есть самостоятельная юридическая личность, обособленная от личности ее владельца, и признания судом закрепленных за компанией активов собственностью того лица, которое стоит за ней. Бывшие жены, добивающиеся передачи им семейной собственности, зарегистрированной на имя компаний супруга; истцы, требующие применения freezing orders; кредиторы, пытающиеся добраться до активов, спрятанных под оболочкой корпоративных структур; королевские прокуроры, отыскивающие доходы от криминальной деятельности, отмываемые через подконтрольные преступникам компании, — вот далеко не полный перечень тех, кто в Великобритании обращает внимание судов на возможность использования доктрины снятия корпоративной вуали. Существует два способа добраться до активов, прикрытых корпоративной вуалью: это либо признание определенного лица (например, бывшего супруга или должника) бенефициарным собственником этих активов, а самой компании — носителем лишь юридического титула на них, либо пронизывание корпоративной вуали, позволяющее — в некоторых исключительных ситуациях — игнорировать юридическую личность компании и считать формально принадлежащие ей активы собственностью контролирующего ее лица. В связи с этим возникает вопрос: является ли лицо, контролирующее компанию (например, ее единственный акционер), бенефициарным собственником ее активов? В некоторых случаях активы компаний признаются находящимися лишь в их юридической собственности, а бенефициарная собственность относится на лицо, контролирующее компанию. Такое распределение собственности считается частным случаем возвратного траста (resulting trust). Термин resulting trust происходит от латинского resalire, т. е. «прыгать назад» (jump back). Это форма подразумеваемого траста наряду с так называемым трастом, «конструируемым судом», налагаемым на получателя имущества в интересах защиты первоначального собственника (constructive trust); не требуется соблюдать какие-либо специальные требования, в том числе письменную форму договора, чтобы создать возвратный траст. Сущностной характеристикой возвратного траста является то, что его учредитель (settlor) одновременно есть и его бенефициар. Основной функцией этого траста выступает перенаправление (re-direct) бенефициарной собственности обратно к первоначальному обладателю юридического титула. Существуют два варианта возникновения возвратного траста: во-первых, несостоявшиеся трасты (failed trusts), где возвратный траст выступает механизмом, посредством которого собственность переходит обратно к учредителю траста, а во-вторых, случаи предоставления имущества без видимого встречного удовлетворения (apparent gifts), к которым относятся безвозмездная передача собственности или внесение денег в виде покупной цены, когда невозможно четко определить, у кого именно возникает бенефициарная собственность. Иными словами, действует опровержимая презумпция, согласно которой в намерения лица, передавшего титул на имущество или предоставившего свои средства на его приобретение, не входило дарение, но предполагалось приобретение проприетарного интереса, пропорционального произведенному им предоставлению <1>. В таком случае также используется термин purchase money resulting trust <2>. ——————————— <1> Equity & Trusts. 2011. 3rd ed. Sweet & Maxwell. Thomson Reuters. By Michael Haley and Lara McMurtry. P. 285 — 286. <2> «…The resulting trust which arises where property is purchased with A’s money (whether by A or B to whom the money has been given to purchase the property) but title in the property is vested in B is a presumed resulting trust. The presumption of resulting trust has been said to be «easily» rebutted by evidence of any intention inconsistent with such a trust: …Evidence that a transaction is a loan repayable with interest will often be inconsistent with a purchase money resulting trust because the natural implication is that the transaction is one of debt not trust» (Blue Sky One Ltd. & Ors v. Blue Airways Llc & Ors [2009] EWHC 3314 (Comm.)). «.Mr Knowlden now says that the purchase price was indirectly provided by himself, and whatever the position may have been beforehand he thereupon became the sole beneficial owner of the property under a purchase money resulting trust» (Knowlden v. Tehrani & Ors [2008] EWHC 54 (Ch.)).
До решения Верховного суда Соединенного Королевства по делу Prest v. Petrodel Resources Ltd. (2013) в английской судебной практике устойчиво прослеживался подход, согласно которому полный контроль лица принадлежащей ему компании в силу статуса единственного ее акционера (напрямую или через траст) исключал возникновение в его пользу бенефициарной собственности на имущество компании. В деле Trade Credit Finance No (1) Limited National Westminster Bank Plc v. Dinc Bilgin, Lime Company Limited, Coutts & Co. [2004] EWHC 2732 судья Кили (Kealey Q. C.) пришел к следующему выводу: «Если бы компания Lime была столь подвержена контролю г-на Билджина, что он мог бы рассматривать активы компании Lime, как если бы они были его собственными, то в сохранении г-ном Билджином какого-либо бенефициарного интереса в имуществе компании не было бы никакой цели. Объяснение этому было дано судьей Чадвиком (Chadwick) в деле The Arab Monetary Fund v. Dr. Hashim & Others (15 June 1994): «Возложение возвратного траста (resulting trust) на номинального покупателя в пользу лица, предоставившего денежные средства на приобретение имущества, основывается на явно не выраженном, но предполагаемом намерении действительного покупателя быть бенефициарным собственником имущества, за которое он заплатил. Но предположить такое же намерение в случае, когда земля покупается на имя расположенной за границей корпорации, созданной или приобретенной для этой цели и которая находится под единым контролем истинного покупателя, было бы неверно. Вероятным намерением истинного покупателя в таких обстоятельствах является наделение этой корпорации как юридической (legal), так и бенефициарной (beneficial) собственностью, чтобы контролировать эту корпорацию таким образом, что он мог бы распоряжаться этой собственностью, как если бы она была его. Признать наличие возвратного траста в такой ситуации означало бы скорее разрушить, нежели поддержать намерение истинного покупателя». В приведенном деле Trade Credit Finance v. Bilgin истцы добивались признания того, что бенефициарный интерес в собственности не перешел к компании Lime, но сохранился за г-ном Билджином. По мнению истцов, продавая принадлежащей ему компании свое имущество, г-н Билджин стремился скрыть эту собственность и использовать компанию Lime как удобное хранилище активов, и на самом деле г-н Билджин намеревался наделить компанию Lime владением его собственностью как своего alter ego или nominee. Истцы полагали, что бенефициарный интерес сохранился за г-ном Билджином на основании возвратного траста в его пользу (resulting trust), поскольку компания Lime была лишь фасадом, сам же г-н Билджин не намеревался подарить компании Lime свою собственность, и суду, таким образом, следовало снять корпоративную вуаль. Суд не нашел оснований для признания возвратного траста в пользу г-на Билджина. Логическим намерением, рассуждал суд, является передача компании как юридического, так и бенефициарного интереса в имуществе, с тем чтобы оно находилось под личным контролем ответчика и при этом было недоступно для удовлетворения требований его кредиторов. Полный контроль ответчика над компанией Lime исключает вывод о том, что г-н Билджин намеревался сохранить бенефициарный интерес в собственности компании. Наиболее вероятным было бы намерение ответчика передать своей компании не только юридическую, но и бенефициарную собственность. Если бы г-н Билджин передал компании титул на имущество для того, чтобы уменьшить налоговое бремя, планировать управление имуществом или же скрыть собственность от кредиторов, он бы не смог достичь ни одной из этих целей без действительного и полного отчуждения титула — как юридического, так и бенефициарного. В деле Ben Hashem v. Ali Shayif [2008] EWHC2380 (Fam.) супруга требовала признания того, что активы компаний ее бывшего мужа принадлежали ему как бенефициару возвратного траста, ссылаясь на множество обстоятельств, свидетельствующих о номинальном характере собственности компаний. Признание супруга бенефициарным собственником активов его компаний позволило бы добиться передачи ей этих активов: «… the husband and the Company are one and the same, that the Company is simply the husband by another name and that the other shareholders — the children — are simply his nominees. This is the foundation of her claim that the wife is entitled to pierce or lift the veil of incorporation». Судья Манби, отклоняя возможность применения правил возвратного траста (resulting trust) или траста, налагаемого судом на получателя имущества в интересах защиты первоначального собственника (constructive trust) в пользу супруга, так мотивировал свое решение: «В деле Macaura v. Northern Assurance Company Limited [1925] AC 619 лорд Бакмастер (Buckmaster) сформулировал некоторые выводы из принципа обособленной юридической личности компании: «Ни один акционер не имеет какого бы то ни было права в отношении собственности компании, поскольку у него нет ни юридического интереса в этом имуществе, ни интереса по праву справедливости. Он имеет право на часть доходов, пока компания продолжает осуществлять бизнес, и на долю при распределении остатка при ликвидации компании». По мнению лорда Рэнбери (Wrenbury), «…учредитель корпорации, хотя бы ему и принадлежали все акции, не есть сама корпорация, и ни он, ни какой-либо кредитор компании не имеют ни юридической собственности на активы компании, ни собственности по праву справедливости». Супруга в обоснование своих притязаний на активы компаний ссылалась на то, что ее бывший муж предоставлял денежные средства на покупку объектов, производил регистрацию ограничений в распоряжении объектами, предполагавших их отчуждение компаниями только с его согласия, получал доходы от продажи объектов компаний, относился к их имуществу как к своему. Однако сами по себе эти обстоятельства ничего не дают, поскольку деньги могут предоставляться для приобретения собственности и без приобретения какого-либо интереса в этой собственности. Все зависит от характера предоставления средств. Предоставлялись ли деньги в виде дара, займа или в качестве покупателя? Только в последнем случае возможно возникновение возвратного траста или траста, налагаемого судом на получателя имущества в интересах защиты первоначального собственника (resulting or constructive trust). Если в действительности имело место дарение, даритель не имеет никакого интереса в приобретенном имуществе. В случае с займом кредитор имеет иск о возврате долга, но у него не возникает никакого права на собственность. Но если платеж осуществлялся с намерением покупки (in the character of purchase), лицо, предоставившее средства, имеет право требовать своей доли в собственности посредством установления constructive trust или возвратного траста. Установление намерения лица, предоставившего деньги на приобретение имущества, есть вопрос факта. Его решение зависит от применения презумпции «безвозмездного предоставления бенефициарного интереса» (presumption of advancement). Эта презумпция применяется, если, например, отец приобретает собственность на имя его сына или дочери… Презумпция безвозмездного предоставления бенефициарного интереса (presumption of advancement), очевидно, не может действовать в отношениях между супругом и его компанией… Есть три причины, почему объекты собственности принадлежали компании как юридически, так и бенефициарно и почему не возникло ни constructive trust, ни возвратного траста… Из документов следует, что компания предполагалась обладателем юридического и бенефициарного интереса, в особенности потому, что в противном случае ее цель — снижение налогового бремени — оказалась бы недостижимой. Во-вторых, из доказательств не следует предоставление супругом денег компаниям в качестве покупателя. Напротив, супруг получил равноценное удовлетворение за отчуждение бенефициарного интереса в виде выпуска акций компании, что исключает вывод о наличии возвратного траста в пользу супруга. Предоставляемые супругом средства рассматривались компанией как заимствования. Учет в бухгалтерских документах компании денежных средств супруга не согласуется с какими-либо притязаниями супруга на бенефициарный интерес или возвратный траст… При таких обстоятельствах нет никаких доказательств намерения супруга сохранить какой-либо бенефициарный интерес в активах компаний. В-третьих, супруг действовал на том основании, что его интерес в собственности проистекает из одного только владения акциями… в отношениях между супругом и компанией последняя рассматривалась как бенефициарный собственник активов». В деле Group Seven Ltd. v. Allied Investment Corporation Ltd. & Ors [2013] EWHC 1509 (Ch.) суду пришлось ответить на вопрос о том, можно ли для целей применения freezing order рассматривать как актив должника принадлежащее контролируемой им компании право требования долга. Заявитель просил привлечь г-на Салтана к ответственности за нарушение freezing order, которым запрещалось изменять состав принадлежащего ему имущества или иным образом распоряжаться им. Г-н Салтана был единственным директором и акционером компании Wealthstorm Limited, в состав активов которой входило также право требования задолженности в размере 500000 долл. В результате подписания г-ном Салтана соглашения об урегулировании задолженности ее размер в пользу его компании снизился до 200000 долл. Однако freezing order, запрещавший ему распоряжаться или уменьшать стоимость его активов, распространялся на любые активы независимо от того, на чье имя они оформлены. Суду предстояло разобраться в том, следует ли рассматривать долг в пользу компании Wealthstorm Limited для целей freezing order как один из активов г-на Салтана. Суд исходил из следующего. Компания есть обособленная, хотя и искусственно созданная юридическая личность. Она является бенефициарным собственником всех ее активов, если только иное прямо не установлено. Это верно также и для компаний, полностью принадлежащих и подконтрольных одному лицу, которое может давать компании обязательные указания по любому вопросу, находящемуся в пределах ее правоспособности. Такая компания не считается агентом данного лица только на том основании, что оно является ее единственным собственником. Не может быть никаких сомнений в том, что компания Wealthstorm Limited является бенефициарным собственником ее активов. Напротив, г-н Салтана в силу его полной собственности и контроля над компанией не имеет какого-либо бенефициарного интереса в ее активах, а компания Wealthstorm Limited не может быть признана его агентом. В случаях злоупотребления обособленной корпоративной личностью в английские суды неоднократно поступали требования снять вуаль инкорпорации, чтобы «увидеть лицо, стоящее позади искусственного юридического образования». Однако даже если суд и считает возможным снять вуаль инкорпорации, это не отрицает принцип юридической обособленности компании, и если суд в исключительных обстоятельствах считает, что на активы компании может быть обращено взыскание за нарушения ее владельца, эти активы остаются в ее обособленной бенефициарной собственности. Таким образом, активы компании Wealthstorm Limited не признавались бы активами г-на Салтана, даже если суд пришел бы к выводу о необходимости снять корпоративную вуаль. Вопрос о том, возможно ли рассматривать активы компаний, полностью подконтрольных одному лицу, в качестве его собственности, получил наиболее полное освещение в деле Prest v. Petrodel Resources Ltd., ставшем предметом рассмотрения судов трех инстанций, в том числе Апелляционного суда и Верховного суда Соединенного Королевства. Судья Мойлан (Moylan), рассматривавший это дело в отделении по семейным спорам Высокого суда, признал активы группы компаний Petrodel фактически собственностью контролирующего эту группу супруга, обязав передать часть принадлежащих компаниям объектов недвижимости бывшей жене (YP v. MP [2011] EWHC 2956 (Fam.) (04 October 2011)). Супруга добивалась признания того, что корпоративные ответчики владеют активами как номинальные держатели или трасти в пользу супруга, являются его alter ego, в связи с чем судебный приказ о передаче жене объектов семейной собственности может быть вынесен непосредственно в отношении активов, значащихся как собственность компаний. По мнению супруги, ее бывший муж был бенефициарным собственником активов компаний, а значит, на компании следовало возложить обязательство передать эти активы супруге в соответствии со специальными положениями Акта о семейных спорах 1973 г., наделявшими суд такими полномочиями. Чтобы действие судебных приказов было направлено непосредственно на активы компаний, супруга полагала возможным поднятие корпоративной вуали контролируемых мужем компаний. После исследования ряда британских прецедентов судья Мойлан пришел к следующим выводам: «В богатых семьях не является редкостью владение активами, включая семейную резиденцию, через компанию, как по налоговым, так и по иным соображениям… Существование такой структуры редко препятствует бенефициарному использованию собственности супругами. Это просто выбор способа владения богатством, так что, несмотря на наличие корпоративной структуры, бенефициарный интерес в этом имуществе принадлежит супругам, или, выражаясь языком закона, они считаются наделенными правами на такое имущество… Я уверен, что владелец корпоративной структуры неизменно будет рассматривать то богатство, которое принадлежит его компаниям, как его собственное и доступное для использования им по его усмотрению. На практике это достигается тем, что они обладают полным контролем над корпоративной структурой и, с учетом законных интересов третьих лиц, являются единственными, кто наделен правами в отношении той выгоды, которую дает это богатство внутри корпоративной структуры… Я также убежден, что все активы компаний фактически являются собственностью супруга. Он может произвести распоряжение ими по своему усмотрению, будучи лицом, контролирующим компании, и бенефициарным собственником их активов. Интересы третьих лиц в этих компаниях отсутствуют, поскольку остальные акционеры играют номинальную роль». «По моему мнению, — указал судья, — корпоративная структура была создана и использовалась для общеизвестных целей, включая защиту богатства и снижение налогового бремени. Однако это не означает использование компаний для сокрытия имущества или уклонения от ответственности. Целью корпоративной структуры является предоставление определенной защищенности благосостояния… компании были фактически денежной коробкой супруга, которой он распоряжался по своему усмотрению». Далее судья подчеркнул: «Вопрос, который мне надлежит разрешить, состоит в том, являются ли соответствующие акции и объекты «собственностью», в отношении которой супруг «наделен правами, будь то право владения или требования возврата» (entitled, either in possession or reversion). Понятно, что слово «собственность» имеет чрезвычайно широкое значение и охватывает все формы собственности. Решающее значение имеют, таким образом, слова (Акта о семейных спорах 1973 г. — А. Н.) «наделен правами, будь то право владения или требования возврата»… Если несведущего человека спросили бы, имеет ли супруг, владеющий компанией, которой принадлежит дом, права на этот дом, он бы ответил утвердительно, и я также согласился бы с ним… Богатство, находящееся во владении корпоративной структуры, совершенно доступно для распоряжения им по указаниям супруга. Едва ли можно было понять, каким образом супруг достиг этого, если не признавать осуществление им контроля в отношении как юридического, так и бенефициарного интереса в активах компаний. Более того, если супруг не только обладает полным контролем, но также является единственным фактическим собственником, что я считаю доказанным, то в соответствии с английскими правовыми терминами я считаю это соответствующим бенефициарной собственности». Вывод судьи Мойлана был таким: «В результате, согласно моему решению, супруг имеет права на акции и иные объекты, значащиеся за корпоративными ответчиками, поскольку нет никакого препятствия, включая интересы третьих лиц, для получения им всей выгоды от активов компаний. Компании владеют этими активами в интересах супруга, поскольку корпоративная структура используется как хранилище семейного богатства. В действительности супруг по отношению к компаниям и их активам находится в той же позиции, как если бы он был бенефициаром «простого траста» (beneficiary of a bare trust) или как если бы компании были бы его номинальными владельцами. Нет никакого юридического препятствия для проведения им отчуждения активов компаний на его имя. На языке прецедентов эти компании — его alter ago». Такой подход получил более чем критическую оценку в Апелляционном суде. Лорд-судья Раймер (Rimer), с которым согласился также лорд-судья Паттен, принял совершенно противоположное решение. Судья Раймер, сославшись на решение палаты лордов по делу Salomon v. A. Salomon & Co. Ltd. (1897) AC 22, исходил из того, что «акционеры компании не имеют никакого интереса, не говоря уже о праве, в корпоративных активах, и то же самое применяется в отношении акционера, владеющего 100% акций компании… судья просто уравнял компании с супругом и рассматривал их активы как его». Активы компаний могут бенефициарно принадлежать или компаниям, или супругу, и для того, чтобы вынести судебный приказ о передаче бывшей жене объектов собственности в Лондоне, суд должен был удостовериться, что все они находились в бенефициарной собственности супруга: вывод о том, что они были «фактически» его собственностью, не может считаться удовлетворительным. Решающий вопрос, по мнению судьи Раймера, состоит в том, означает ли единоличный контроль над компанией наличие у супруга статуса бенефициарного собственника корпоративных активов. Стандартным принципом в такой ситуации является правило, что у акционеров компании (включая акционера со стопроцентным контролем) в отношении активов его компании не может быть интереса какой бы то ни было природы. Судья Раймер также отметил, что в отсутствие «неправомерности» (impropriety) в деятельности компаний не было условий для снятия корпоративной вуали, однако судья Мойлан, отказав в использовании этой доктрины, признал супруга наделенным правами в отношении активов компаний по смыслу секции 24 (1) (a) Акта о семейных спорах. Как указал судья Раймер, «относимость критерия «неправомерность в деятельности компании» состоит в том, что только при наличии такой «неправомерности» корпоративная вуаль компаний могла быть снята, вслед за чем суду открылась бы возможность рассматривать определенные корпоративные активы как принадлежащие супругу и принять в их отношении приказы о передаче бывшей жене согласно секции 24 (1)(a) Акта». На этом основании судья Раймер заявил, что при отсутствии оснований для снятия корпоративной вуали суд должен был считать активы компаний бенефициарной собственностью последних, а не супруга <3>. «Было бы ересью считать, что полный контроль, который отдельное лицо может осуществлять в отношении дел его one-man company, есть отличительная особенность, выражающаяся в признании активов компании принадлежащими этому лицу, а не компании… По логике судьи, one-man company никогда не может быть бенефициарным собственником своих активов, но может лишь владеть ими в качестве номинального держателя активов контролирующего компанию лица». ——————————— <3> Весьма саркастично выразился лорд Раймер по поводу использования судьей Мойланом критерия «несведущий человек»: «The judge noted in paragraph 220 that «a lay person» might think that a husband «was entitled» to a house owned by a company that he owned. A lay person might so think but he would be wrong. If the same lay person carried on a business through a company of which he was the sole owner, and caused the company to incur liabilities that it could not meet, he would have no hesitation in asserting that the liabilities must be met exclusively by the company (by recourse exclusively to its assets) and (provided his shares were fully paid) had nothing to do with him personally. That is what limited liability is about».
Судья Раймер отметил, что ошибка такого подхода, обозначенного им как the «power equals property» approach, состоит в игнорировании того фундаментального принципа, согласно которому только компания вправе распоряжаться своими активами. Лица, контролирующие ее дела (даже если это единственный акционер), действуют только как агенты компании. В этом статусе они могут обеспечивать реализацию распорядительных полномочий компании в отношении ее имущества, однако эти полномочия принадлежат исключительно самой компании, а не ее агентам. Так, по мнению судьи Раймера, «если бы активы одной из компаний группы Petrodel, например PRL, бенефициарно принадлежали супругу, из этого бы следовало, что в ходе ее торговых операций компания PRL исполняла бы свои обязательства за счет средств супруга; в случае ее ликвидации по требованию кредитора супруг мог бы заявить, что ни один из оставшихся активов компании ей не принадлежит, что все они принадлежат ему и что, таким образом, нет ничего доступного для кредиторов при ликвидации». Судья Раймер пришел к выводу, что супруг не был наделен правами в отношении активов компании, а единственным основанием признать эти активы принадлежащими ему являлось бы снятие корпоративной вуали. Однако оснований считать компании группы Petrodel маской, фасадом, покровом, обманом, предназначенным для сокрытия активов супруга от суда и бывшей жены, по мнению судьи Раймера, не было. «Компания одного лица не превращается в само это лицо просто потому, что лицом, желающим забрать активы, является его супруга». Раз судья отказался признать наличие в действиях компании неправомерности и тем самым отклонил довод о возможности снятия корпоративной вуали, у него не было иного выбора, кроме как отказать в признании активов компаний PRL и Vermont принадлежащими супругу. Это дело стало предметом рассмотрения Верховного суда Соединенного Королевства [2013] UKSC 34 (12 June 2013), который восстановил решение суда первой инстанции. Ведущую речь произнес лорд Сампшн (Sumption), который сформулировал свою позицию следующим образом. Piercing the corporate veil означает отрицание обособленной личности компании. Есть ряд ситуаций, в которых закон относит действия или собственность компании на имя тех, кто ее контролирует, но не отрицает ее обособленную юридическую личность. Но когда говорят о piercing the corporate veil, подразумевают только те дела, которые являются подлинными исключениями из правила, установленного в деле Salomon v. A. Salomon & Co. Ltd. (1897) AC 22, а именно случаи, когда лицо, владеющее компанией и контролирующее ее, при определенных обстоятельствах юридически отождествляется с ней благодаря такому владению и контролю. Принцип, согласно которому суд имеет основания снять корпоративную вуаль тогда, когда обособленная юридическая личность компании используется для определенного нарушения, вполне установился в руководящих судебных решениях. Верно и то, что большая часть формулировок этого принципа была высказана «среди прочего» (obiter), поскольку корпоративная вуаль так и не была снята. Также верно, что большинство дел, в которых использовался прием снятия корпоративной вуали, могли бы быть разрешены и по другим основаниям. Признание ограниченного права суда при определенных обстоятельствах снять корпоративную вуаль необходимо, чтобы право не оказалось безоружным перед лицом злоупотребления. Сложность заключается в том, как безошибочно определить, что именно является «соответствующим нарушением» (relevant wrongdoing). Ссылки на такие понятия, как фасад (facade) или обман (sham), вызывают слишком много вопросов, на которые невозможно дать удовлетворительный ответ. В основании этих изменчивых терминов лежат два кардинально различающихся принципа, и немало замешательства возникло из-за неудачных попыток провести градацию между ними. Ради удобства они могут быть названы принципом сокрытия (concealment principle) и принципом уклонения (evasion principle). Первый юридически зауряден и вовсе не требует снятия корпоративной вуали. Смысл его в том, что создание одной или нескольких компаний для сокрытия истинных действующих лиц не будет препятствовать суду их идентифицировать, при условии, что их личность имеет отношение к делу <4>. В этих делах позиция суда такова: принимать во внимание не фасад, а тех, кто стоит за ним, раскрывать факты, находящиеся под вуалью корпоративной структуры. Принцип уклонения (evasion principle) имеет существенные отличия. Его суть в том, что суд может не принимать во внимание корпоративную вуаль, если есть некое законное право в отношении лица, контролирующего компанию, которое существует независимо от участия компании, а компания вводится в отношения таким образом, чтобы обособленная юридическая личность компании нивелировала это право или сделала тщетным его осуществление <5>. ——————————— <4> «It is that the interposition of a company or perhaps several companies so as to conceal the identity of the real actors will not deter the courts from identifying them, assuming that their identity is legally relevant». <5> «It is that the court may disregard the corporate veil if there is a legal right against the person in control of it which exists independently of the company’s involvement, and a company is interposed so that the separate legal personality of the company will defeat the right or frustrate its enforcement».
Корпоративная вуаль может быть снята лишь для того, чтобы предотвратить злоупотребление юридической личностью корпорации, а именно ее использование для обхода права или для того, чтобы сделать его осуществление тщетным. Однако нельзя признать злоупотреблением перенесение юридической ответственности на компанию как на ответственное в первую очередь лицо. О злоупотреблении нельзя также судить по тому обстоятельству, что контролирующее компанию лицо не несет ответственности, поскольку это ответственность самой компании. Напротив, в этом как раз и заключается смысл учреждения корпорации. Лорд Сампшн признал факт существования в английском праве принципа, применяемого в ограниченных случаях: когда лицо, являющееся стороной действующего обязательства, несущее ответственность или находящееся под действующим юридическим ограничением, намеренно их обходит или умышленно делает их осуществление тщетным, вводя подконтрольные себе компании в соответствующие юридические отношения. Суд вправе снять корпоративную вуаль с единственной целью (и только ради нее) — лишить компанию или контролирующее ее лицо того преимущества, которое они в противном случае могли бы получить посредством обособленной юридической личности компании. По мнению лорда Верховного суда Соединенного Королевства, этот принцип верно описывается как ограниченный, поскольку почти в каждом случае, когда налицо основания для его применения, фактические обстоятельства будут на практике раскрывать правовое отношение между компанией и контролирующим ее лицом, что сделает ненужным снятие корпоративной вуали. Если в использовании этого инструмента нет явной необходимости, то применять его не надо, поскольку в таком случае отсутствует оправдывающий данный подход императив публичной политики. Лорд Сампшн также признал соответствующим руководящей практике и давно установившимся принципам правовой политики наличие той малой остаточной категории дел, в которых в ответ на злоупотребление корпоративной вуалью для обхода права или для того, чтобы сделать тщетным его осуществление, суд может не принять во внимание юридическую личность компании. Представитель Верховного суда заявил, что судья Мойлан был прав, когда признал, что не может снять корпоративную вуаль согласно общему правилу в отсутствие соответствующего «ненадлежащего поведения», и отказался установить наличие такового в данном случае. Лорд Сампшн подчеркнул: основная проблема в этом деле состоит в том, что юридический титул на собственность принадлежит не бывшему супругу, а компаниям, которые были наделены этим титулом задолго до прекращения брака. Какие бы причины ни были у супруга организовать дела именно таким образом, нет никаких доказательств того, что он тем самым пытался уклониться от выполнения какого-либо обязательства, имеющего отношение к настоящему делу. Суд признал, что его целями были «защита состояния и снижение налогов». Из этого следует, что в этом деле снятие корпоративной вуали не может быть мотивировано ссылкой на какой-либо общий принцип права. Судья Мойлан пришел к выводу, что для обоснования его приказа передать собственность достаточно того, что у бывшего супруга есть практическая возможность обеспечить такую передачу, независимо от того, является ли он бенефициарным собственником этих активов или нет. Это стало возможным благодаря той власти, которой обладал супруг над компаниями. При этом судья не сделал никаких выводов о том, находились или нет в трасте в пользу супруга активы корпоративных ответчиков (за исключением семейного дома на Warwick Avenue, который судья признал бенефициарно принадлежащим супругу). Высокий суд пришел к выводу, что активы компаний были на деле собственностью супруга, поскольку он рассматривал их как свои собственные. Лорд Сампшн не согласился с такой позицией. По его словам, признание той юрисдикции, которую судья хотел осуществить в настоящем деле, означало бы игнорирование установленных законом правил корпоративного права и права несостоятельности. Эти правила существенны для защиты лиц, вступающих в сделки с компаниями, в особенности торговыми, такими как PRL и Vermont. Торговые компании в рамках своей деятельности принимают и исполняют значительные обязательства, и суд, рассматривающий семейные споры, не наделен полномочиями проводить своего рода «умозрительную ликвидацию». Лорд Сампшн настаивал: если суд, применив свою власть, придаст правомерность присвоению активов компании, чтобы удовлетворить личные обязательства акционера перед его супругой, возникнет еще большее расхождение с принципом. Проблема, по мнению представителя Верховного суда, такова: если собственность компании есть собственность, в отношении которой ее единственный акционер «наделен правами, будь то право владения или требования последующего возврата» (entitled, either in possession or reversion), то так же будет и в том случае, когда единственный акционер уважает обособленную личность компании и требования Закона о компаниях, и даже в том случае, когда нет ни одного из исключительных обстоятельств, которые бы оправдывали снятие корпоративной вуали. Это утверждение может быть мотивировано только заявлением о том, что корпоративная вуаль не имеет значения, если супруг является единственным контролирующим компанию лицом. Но это, очевидно, не является правом. Лорд Сампшн заявил, что существует лишь одно основание, по которому компании могут быть обязаны передать супруге право собственности на семь спорных объектов — если бенефициарный титул на них супруг получил в результате особых обстоятельств, при которых данные объекты были приобретены компаниями. Только в таком случае эти объекты будут считаться собственностью, в отношении которой супруг «наделен правами, будь то права владения или требования последующего возврата» (entitled, either in possession or reversion). Существовали ли такие обстоятельства? Ответ на этот вопрос требует исследования доказательств, которые неполны и в решающих аспектах неясны. Следовательно, верное решение дела зависит от того, какие презумпции могут быть сделаны в отношении супруга, с учетом того, что неполнота доказательств почти всецело обусловлена его упорным нежеланием сообщать суду истинные сведения по делу. Если активы значатся на юридическом титуле компании, то принадлежат ли они бенефициарно контролирующему ее лицу? Ответ на этот вопрос во многом зависит от фактических обстоятельств. В случае с супружеским домом (matrimonial home) вполне достаточно фактов, подтверждающих, что собственность находилась в трасте в пользу супруга, который владел компанией и контролировал ее. Во многих, возможно, в большинстве случаев использование собственности компании в качестве семейного дома контролирующего ее лица не может быть легко истолковано как состоявшееся в интересах компании, особенно если это безосновательное предоставление (gratuitous). В такой ситуации следует считать, что супруг, контролирующий компанию, намеревается сохранить определенный уровень контроля в отношении семейного дома, что не согласуется с бенефициарной собственностью компании. Разумеется, могут быть разработаны структуры (в том числе действительно работающие), которые создают иное впечатление. Но когда условия приобретения и занятия семейного дома супруг согласует сам с собой, действуя одновременно и в личном качестве (personal capacity), и в качестве единственного действующего представителя компании (capacity as the sole effective agent of the company), то судьи, осуществляющие юрисдикцию по семейным спорам, вправе усомниться: являются ли условия занятия этого дома в действительности тем, что о них говорят, или же имеет место обман с целью скрыть бенефициарную собственность супруга <6>. ——————————— <6> В этом отношении мнение лорда Сампшна напоминает суждение судьи Боди в деле Mubarak v. Mubarak [2000] EWHC 466 (Fam.) (23 October 2000): «Я бы также добавил, что поднятие вуали (lifting the veil) наиболее вероятно в том случае, когда спорный актив (являясь собственностью «компании одного лица») — изначальный семейный дом сторон, или иной такой же актив, принадлежащий компании и предназначенный для целей, не связанных с ежедневной торговой деятельностью». Различие состоит в том, что судья Боди считал это одним из оснований для «поднятия корпоративной вуали», тогда как лорд Сампшн признал такое обстоятельство одним из доказательств сохранения супругом бенефициарной собственности в активах его компании.
Рассуждая так, лорд Сампшн признал активы компаний, а именно ряд расположенных в Лондоне объектов недвижимости, бенефициарной собственностью супруга и восстановил приказ судьи Мойлана об их передаче бывшей жене. Лорд Нойбергер (Neuberger) полностью поддержал позицию лорда Сампшна, однако добавил ряд суждений относительно снятия корпоративной вуали. После анализа ряда дел, начиная с решения по делу Salomon v. A. Salomon & Co. Ltd. лорд Нойбергер пришел к следующему, неутешительному для доктрины снятия корпоративной вуали, выводу: «В этих обстоятельствах меня первоначально весьма привлек довод о том, что предложенная доктрина, противоречивая и неопределенная, и которая, как следует из проведенного анализа, представляется никогда не использовавшейся успешно и уместно за все восемьдесят лет ее предполагаемого существования, должна быть отправлена на покой. Такое решение придаст праву большую ясность, чем в настоящее время, и во многих делах уменьшит сложности и расходы: всякий раз, когда усматривалась потребность в этой доктрине, она никогда не применялась… После прочтения сказанного лордом Сампшном в его решении… меня убедила его формулировка в § 35, а именно что доктрину следует применять только когда «лицо связано существующим обязательством или ответственностью либо подчинено действующему правовому ограничению, которое оно намеренно обходит или исполнение которого оно намеренно делает тщетным посредством отделения себя компанией, находящейся под его контролем…» Остается только признать, что эта ограниченная доктрина не может быть сведена только к снятию корпоративной вуали. Вместе с тем необходимо сделать некоторые замечания относительно ее формулировки. В той мере, в которой она основывается на принципе «злоупотребление доверием разрушает все», упомянутом лордом Сампшном в § 18, эта формулировка попросту означает применение хорошо установившегося принципа, существующего независимо от доктрины. В любом случае эта формулировка не является утверждением об одном только снятии корпоративной вуали. Так, она равным образом могла бы быть применена к лицу, передающему активы супругу или гражданскому партнеру, а не компании. Далее, по крайней мере в некоторых делах, где на нее можно положиться, она, вероятно, может рассматриваться как основанная на агентских отношениях или на отношениях траста, особенно в свете слов «под его контролем». Однако, хотя бы эти замечания и были правильными, они не подрывают данную лордом Сампшном характеристику доктрины: они будут служить подтверждением существования доктрины, хотя и в качестве аспекта более общепринятого принципа. И если эта формулировка рассчитана на то, чтобы пойти далее применения принципа «злоупотребление доверием разрушает все», то представляется спорным, насколько будет правильным для суда избрать курс, направленный на наделение самого себя правом вмешательства и аннулирования сделок, за исключением случаев, когда имеется хорошо установившееся и принципиальное основание для этого. Такой курс, как я полагал бы, является делом законодателя». Позицию лордов Сампшна и Нойбергера поддержали также остальные лорды-судьи Верховного суда (хотя и с некоторыми нюансами в их позициях). Таким образом, ни судья Мойлан, ни Апелляционный суд, ни лорды Верховного суда не сочли необходимым пронизывать корпоративную вуаль ради того, чтобы отнести активы компаний к собственности контролирующего их супруга. Напротив, анализ проводился с точки зрения права трастов, которому судьи Верховного суда отдали предпочтение. В целом следует отметить весьма критическое отношение английских судей к пронизыванию (поднятию) корпоративной вуали в делах, связанных с отнесением собственности компании к собственности контролирующего ее лица. Подход, выраженный в постановлении Верховного суда по делу Prest, был принят судьей Элеонорой Кинг (King) в деле M. v. M. & Ors [2013] EWHC 2534 (Fam.) (14 August 2013). Бывшие супруги, мультимиллионеры, выходцы из России, в этом споре боролись за многочисленные активы в Великобритании и России, структура владения которыми была крайне запутанной, осуществлялась через различные трасты и компании, зарегистрированные в том числе в офшорах, и в конечном счете замыкалась на супруге. Привлеченные в качестве ответчиков компании (Pankratrov Trust Limited, Highlands Invest Limited, Carter Court Limited) утверждали, что им принадлежит как юридический, так и бенефициарный интерес в спорных активах и что супруга не вправе требовать передачи ей этих активов, за исключением 100% акций ее бывшего мужа в компании Pankratrov. Супруга, напротив, заявила, что ее бывший муж всегда сохранял бенефициарный интерес в спорных объектах, включая недвижимость в Лондоне. Супруга добивалась судебных приказов, которые бы предоставили ей право собственности на все спорные объекты в пределах британской юрисдикции. Единственным активом, зарегистрированным на имя бывших супругов, была их семейная резиденция, проданная в период рассмотрения дела. Владение всеми остальными семейными активами осуществлялось через корпоративные структуры. Как указала судья Кинг, для того чтобы супруга получила эти объекты в собственность, ей следовало доказать, что супруг сохраняет бенефициарный интерес в данных семейных активах, хотя формально они принадлежат компаниям. Притязания супруги были основаны на том, что упомянутые компании владеют объектами недвижимости в виде возвратного траста (resulting trust) в пользу бывшего супруга, напрямую оплатившего их приобретение. В качестве альтернативы предлагалось признать наличие в отношении спорных объектов подразумеваемого траста в пользу супруги, налагаемого на реестровых собственников — контролируемые супругом компании — исходя из их общего предполагаемого намерения совместно обладать бенефициарным интересом в имуществе (common intention constructive trust), поскольку супруг был теневым директором (shadow director) и его намерение, таким образом, может быть вменено его компаниям. Контролируемые супругом компании возражали против требований бывшей жены, указывая, что объекты собственности были оформлены на компании в целях налогового планирования, которые невозможно было бы достигнуть, не будь у компаний бенефициарного интереса в объектах. По словам судьи Кинг, «важность установления бенефициарного интереса очевидна, поскольку только с этого момента объекты собственности, о которых идет спор, могут быть отнесены к собственности, в отношении которой супруг считается наделенным правами, «будь то права владения или требования последующего возврата» согласно разделу 24 (1)(a) Акта о семейных спорах 1973 г.». Если супруг сохранял бенефициарный интерес в спорных активах, то в пронизывании корпоративной вуали нет необходимости. Таков был подход, избранный бывшей женой и ее представителем. Соответственно, проблема снятия корпоративной вуали в решении не обсуждалась, что никоим образом не повлияло на успешность процесса для супруги. Чтобы установить наличие возвратного траста в деле M. v. M. & Ors, суду необходимо было выбрать, какая из двух презумпций подлежала применению: сохранения бенефициарного интереса лица, предоставившего средства на приобретение имущества на имя другого (presumption of resulting trust), или же безвозмездного предоставления бенефициарного интереса в пользу другого лица (presumption of advancement) <7>. ——————————— <7> «Презумпция, возникающая при определенных обстоятельствах, согласно которой если одно лицо безвозмездно предоставляет другому или приобретает собственность на имя другого, то эта собственность предназначается для «улучшения положения» последнего и будет принадлежать этому лицу бенефициарно, а не на условиях возвратного траста в пользу лица, предоставившего это имущество или купившего его. «Презумпция улучшения положения» (presumption of advancement) возникает в случаях, когда отец или другое лицо, занимающее положение родителя, приобретает собственность для ребенка или производит безвозмездное отчуждение собственности на его имя. Презумпция не возникает автоматически в случае приобретения имущества матерью ребенка. До 1882 г. замужняя женщина не могла в течение брака иметь собственность… Наличие такой презумпции было признано в случае совершения супругом предоставления или приобретения собственности для его жены без встречного предоставления… Презумпция может быть оспорена доказыванием того, что «улучшение положения» другого лица не предполагалось…» (A Dictionary of Law. ed. Edited by J. Law, E. A. Martin. Oxford University Press, 2009. P. 20 — 21).
Основным доводом против презумпции возвратного траста в пользу супруга был тезис о том, что если лицо полностью контролирует компанию и приобретает на ее имя собственность, то ему нет необходимости сохранять бенефициарный интерес в том же имуществе. Представитель ответчика доказывал, что в тех случаях, когда единственный владелец компании предоставляет ей денежные средства на приобретение собственности, презумпция возвратного траста в пользу этого лица не применяется. Суд в деле M. v. M. & Ors отметил, что в некоторых делах основным намерением лица было наделить компанию, на чье имя приобреталась и регистрировалась собственность, также и бенефициарным интересом для различных налоговых целей. Однако эти решения в настоящее время должны рассматриваться с учетом суждений лорда Сампшна по делу Prest: «В настоящем деле я прихожу к выводу, что супруг не помещал объекты собственности на имя какой-либо из компаний в качестве части схемы по снижению налогового бремени. Таким образом, я отклоняю единственное доказательство, представленное суду получателями юридического титула собственности в оспаривание презумпции бенефициарной собственности супруга». Установление источника финансирования приобретения собственности, как правило, приводит к тому, что лицо, предоставившее средства, признается бенефициарным собственником (в отсутствие какого-либо доказательства, которое могло бы опровергнуть это презумпцию права справедливости). В случае с семейной резиденцией обстоятельства дела вполне достаточны для объяснения вывода о том, что эта собственность находится в трасте в пользу супруга, контролировавшего компанию, на имя которой собственность приобреталась. Представитель ответчиков выдвинул следующий аргумент: у супруга «нечистые руки» (the husband does not come with clean hands <8>), и он, таким образом, не мог бы добиться средства защиты по праву справедливости в виде признания возвратного траста или траста, налагаемого судом на получателя имущества в интересах защиты первоначального собственника (equitable remedy of resulting or constructive trusts), а его жена в отношении тех же компаний не может быть в более выгодном положении, чем ее супруг. Согласно этой максиме права справедливости супруг не мог бы получить средство защиты по праву справедливости против его компаний, если его требование основано на его же нечестности, и то обстоятельство, что с таким требованием обратилась вместо супруга его бывшая жена, не ослабляет применение указанной максимы. Нечестность супруга, по мнению представителя ответчиков, выразилась в том, что он размещал среди подконтрольных компаний объекты собственности, стремясь сохранить в них бенефициарный интерес и в то же время избежать уплаты налогов. ——————————— <8> В данном случае речь идет об одной из максим права справедливости: «Тот, кто обращается к праву справедливости, должен иметь «чистые руки» (he who comes into Equity must come with clean hands) (Snell’s Equity. 32ed. General Editor J. A. McGhee. 2010. P. 112 — 113).
Однако, по мнению судьи Кинг, этот аргумент ответчиков не имеет какого-либо значения, поскольку супруг, разместив активы среди своих компаний, не сделал тем самым ничего незаконного. Если собственность приобреталась на имя компаний по соображениям, не связанным с налогообложением, то в действиях супруга отсутствовала нечестность (а именно попытка налоговой оптимизации, переходящей в уклонение от налогов). Более того, как указал суд, доктрина «чистых рук» (the doctrine of «clean hands») действует как щит в руках третьей стороны перед лицом направленного против нее иска о предоставлении средства защиты по праву справедливости. В этом деле фактически не было третьей стороны, которая могла бы сопротивляться против потенциального иска супруга, поскольку компания и супруг — одно и то же, их разум и воля — это разум и воля одного лица. Так происходит не потому, что супруг владеет компаниями (которые имеют обособленную юридическую личность), но потому, что директора компаний — всего лишь номинальные лица, действующие по указанию супруга. «Супруг есть компания Pankratrov, и эта компания всецело действует по указанию супруга; он не может добиваться использования щита против себя самого. Было бы противным публичным интересам, описанным лордом Сампшном, если бы супруг был вправе, как «руководящий разум и воля компаний», сопротивляться против своего же иска покупателя собственности о признании своего бенефициарного интереса в виде возвратного траста и тем самым отразить законный иск бывшей жены». В результате суд признал, что супруг на протяжении всего периода времени намеревался сохранить бенефициарный интерес в объектах, находящихся в собственности компаний. Суд также согласился со вторым аргументом истца — о том, что собственность находилась в трасте в пользу супруга, основанном на общем предполагаемом намерении сторон бенефициарно владеть имуществом (common intention constructive trust), так как супруг является теневым директором компаний и его воля и намерения есть воля и намерения компании. Поскольку супруг намеревался сохранить бенефициарный интерес в объектах собственности компаний, из этого следует, что таково было и намерение его компаний. В итоге суд сделал вывод, что супруг является бенефициаром как возвратного траста (resulting trust), так и подразумеваемого траста, основанного на общем предполагаемом намерении сторон бенефициарно владеть имуществом (common intention constructive trust), в отношении объектов недвижимости, принадлежащих компаниям как реестровым собственникам, а также признал его единственным бенефициарным собственником одиннадцати «российских собственностей», контролируемых через компании и номинальных владельцев. Суд обязал передать супруге расположенные в Соединенном Королевстве объекты недвижимости и долю супруга в оставшихся от продажи семейной резиденции денежных средствах, а также взыскать с супруга сумму в размере 38 млн. ф. ст. Таким образом, решение Верховного суда по делу Prest v. Petrodel Resources практически устранило презумпцию бенефициарной собственности подконтрольной супругу компании в отношении таких активов, которые являются объектами семейной собственности, тогда как и Апелляционный суд в решении по делу Prest и ответчики в деле M. v. M. & Ors полагали, что лицо, полностью контролирующее компанию, не является бенефициарным собственником ее активов как вследствие общего принципа, берущего начало в деле Salomon, так и в силу несовместимости полного контроля над компанией и бенефициарной собственности контролирующего компанию лица на приобретаемые на ее имя активы. Отметим также, что в деле M. v. M. & Ors истец не предлагал использовать доктрину снятия корпоративной вуали, поэтому она не обсуждалась судом. Если бы супруга сделала ставку на эту доктрину, а не на логику возвратного траста, то результат спора мог бы быть для нее не столь успешным. Не следует считать, что решение Верховного суда по делу Prest полностью исключило доктрину снятия (пронизывания) корпоративной вуали из английского права. Однако рассмотрение спора в терминах бенефициарной собственности контролирующего компанию лица на принадлежащие ей объекты изначально предполагает, что компания признана юридически обособленной личностью. Объявление собственности компании принадлежащей ее акционеру производится не путем игнорирования корпоративной структуры, а посредством возвратного траста, делающего компанию носителем юридического титула на активы в интересах бенефициарного собственника — контролирующего компанию лица. На наш взгляд, доктрина снятия корпоративной вуали будет эффективно применяться в делах, связанных с конфискацией доходов, полученных от преступной деятельности, когда эти доходы помещаются в компании, подконтрольные лицам, осужденным за совершение соответствующих преступлений. Так, в деле R. Prosecution Service v. Compton & Ors [2002] EWCA Civ. 1720 лорд-судья С. Браун (Brown), рассматривая вопрос о конфискации доходов от торговли наркотиками, указал: «Когда, как в настоящем случае, на основании полного исследования обстоятельств дела установлено, что, за исключением крайне ограниченного и случайного продолжения первоначальной коммерческой деятельности, небольшая семейная компания начиная с определенной даты полностью изменила характер деятельности и стала, по сути, средством отмывания денег, обогащаясь через инвестиции доходов от преступлений, мне представляется уместным снять корпоративную вуаль и вменить директорам этой компании собственность на соответствующие корпоративные активы. Суды не должны позволять лицам, получающим доходы от преступлений, избегать конфискации этих доходов, действуя просто под корпоративным прикрытием, которое представляет собой не более чем номинальные торговые операции, скрывающие отмывание денег». В деле HM Customs & Excise v. Hare & Ors [1996] EWCA Civ. 1351 лорд-судья Роуз (Rose) признал допустимым рассматривать собственность компании как принадлежащую лицам, обвиненным в налоговом мошенничестве. Судья Ричардс в деле R. v. Omar [2004] EWCA Crim. 2320 также признал допустимым снять корпоративную вуаль в отношении компании, которая использовалась для налоговых махинаций: «В нашем решении нет никакого различия между компанией, изначально создававшейся в целях притворства, и существующей законной компанией, которая затем была использована в мошеннических целях. Важным моментом в настоящем деле является использование компании апеллянтом для целей мошенничества, и компания, как установил это суд, была alter ego апеллянта… судья вправе был поднять корпоративную вуаль и рассматривать выгоду, полученную в период вовлечения компании в мошеннические операции, как выгоду самого апеллянта. Раз корпоративная вуаль была поднята… он вправе был рассматривать собственность компании как активы апеллянта, хотя бы эти активы и были приобретены на деньги компании». В деле R. v. Sale [2013] EWCA Crim. 1306 апеллянт П. Сэйл, управляющий директор и единственный акционер компании Sale Service and Maintenance Limited добивался получения выгодных контрактов от компании Network Rail, периодически делая подарки и финансовые подношения одному из сотрудников последней, ответственному за подбор контрагентов. Деятельность компании Sale Service and Maintenance Limited носила законный характер во всем, за исключением отношений с компаний Network Rail. За приобретение выгодных для компании контрактов апеллянт был осужден Королевским судом как коррупционер на основании Акта о предотвращении коррупции 1906 г. (the Prevention of Corruption Act 1906), также судом был издан приказ конфискации доходов, полученных апеллянтом. В их сумму были включены те средства, которые принадлежащая апеллянту компания получила в качестве оплаты работ по контрактам (около 2 млн. ф. ст.). Королевский обвинитель заявил в суде: хотя эти платежи никогда и не направлялись апеллянту, суд должен поднять корпоративную вуаль и признать, что доходом апеллянта от его преступной деятельности является сумма, перечисленная на счета его компании по контрактам, полученным благодаря подкупу контрагента. Апеллянт полагал, что оснований для поднятия корпоративной вуали нет, поскольку компания как таковая не была ширмой, он не скрывался за ней для совершения преступлений и не использовал ее для преступной деятельности. Однако королевский судья не принял эти доводы во внимание, счел возможным поднять корпоративную вуаль и определил подлежащую конфискации выгоду апеллянта в размере торгового оборота между его компанией и фирмой Network Rail. Апелляционный суд в лице лорда-судьи Триси (Treacy) не нашел оснований для того, чтобы отнести это дела к случаям применения принципа уклонения (evasion principle), описанного в решении Верховного суда по делу Prest. Суд не установил какого-либо юридического обязательства или ответственности, от которых апеллянт уклонялся бы, вступая в правоотношения от имени компании, с тем чтобы обособленная юридическая личность сделала тщетным осуществление права. Компания апеллянта существовала задолго до установления коррупционных отношений и вела добросовестные деловые операции. Между тем с учетом положений Акта о доходах от преступлений 2002 г. этот случай был признан подпадающим под принцип сокрытия (concealment principle). Поскольку апеллянт был единственным лицом, контролирующим компанию, его коррупционные действия и действия компании по реализации его замыслов были взаимосвязаны, поэтому действия и апеллянта, и компании оказались практически неразделимы, оба лица участвовали в коррупционных отношениях, а действия компании были направлены на сокрытие криминальных операций апеллянта. «Суд вправе заглянуть за корпоративную вуаль, чтобы увидеть действительную природу криминального поведения апеллянта, тем самым раскрыв факты, скрываемые существованием корпоративной структуры, для определения преступной выгоды апеллянта», — заявил лорд-судья Триси. Использование добытых преступным путем денежных средств для приобретения активов на имя компании не всегда приводит к тому, что такие активы признаются собственностью самого преступника для целей применения судебного запрета, например приказа о запрете распоряжаться данными активами (restraint order). В деле Crown Prosecution Service v. G. [2010] EWHC 1117 (Admin.) рассматривался вопрос о возможности распространения такого restraint order на активы компании, через которую, как полагала сторона обвинения, отмывались деньги, похищенные у одного немецкого банка. Королевский обвинитель полагал допустимым снять корпоративную вуаль для того, чтобы ограничить распоряжение конкретным активом компании, приобретенным за счет средств, полученных от преступления. Однако Высокий суд отказался применить доктрину снятия корпоративной вуали, мотивировав свое решение следующим образом: «Очевидно, что всякое введение в бизнес криминальных средств не влечет поднятия корпоративной вуали и принятия судебного приказа о запрете распоряжения активами компании, на условиях, из которых следует признание активов компании принадлежащими преступнику. Обстоятельства этого дела не являются достаточными для оставления в силе судебного приказа о запрете распоряжения активами компании в той части, в которой он распространяется на землю и собственность, принадлежащие компании Powervale Limited. Хотя приобретение бизнеса частично было осуществлено за счет средств г-на G., сделка носила открытый характер и была отражена во внутренних документах компании. Из имеющихся доказательств не следует наличие серьезных оснований полагать использование корпоративной структуры как устройства или фасада для сокрытия криминальной деятельности в ситуации, когда основная торговая деятельность была направлена на продолжение первоначального бизнеса, и заем средств был отражен в документах компании». Суд также отметил, что в судебной практике нет правила о том, что одного только смешения денежных средств компании со средствами, имеющими криминальное происхождение, достаточно для принятия судебного приказа о запрете распоряжаться активами этой компании. Аналогичным образом рассуждал суд и в деле R. v. Seager & Blatch [2009] EWCA Crim 1303. Основной вопрос состоял в том, можно ли рассматривать оборот компании, полученный в период управления ею лицом, которому было запрещено осуществлять руководство компаниями, как выгоду этого лица для целей ее конфискации. Сторона обвинения считала возможным снять корпоративную вуаль и рассматривать обороты компаний как часть дохода, полученного лицами, действовавшими в нарушение приказов о дисквалификации. Суд отказался это сделать, поскольку дисквалифицированные директора не скрывали за корпоративной личностью нарушение своих обязательств не участвовать в управлении компаниями, а доказательств использования компаний для незаконных целей (уклонение от налогов, отмывание денег или обман кредиторов) не было, равно как не было и доказательств использования компаний как щита для сокрытия выгод, полученных от нарушения запрета руководить компаниями. Ни существование компаний, ни легальность их бизнеса никем не оспаривались. На этом основании вывод судьи о том, что выгода дисквалифицированных директоров для целей ее конфискации должна быть приравнена к оборотам управляемых ими компаний, и издавшего приказ о конфискации, был признан Апелляционным судом неверным. Сопоставляя ситуации использования доктрины снятия корпоративной вуали со спорами о передаче семейных активов, формально принадлежащих компаниям бывшего супруга, можно отметить, что в последнем случае такое владение активами не считается противоправным или ненадлежащим использованием корпоративной структуры для сокрытия каких-то фактов либо уклонения от ответственности или обязательств. Если суд не находит злоупотребления корпоративной личностью, он не может снять (или поднять) корпоративную вуаль, хотя бы и считал это справедливым <9>. Напротив, в делах, связанных с конфискацией преступных доходов, применением судебных запретов в отношении компаний, в оборот которых преступники вводят средства криминального происхождения, критерий ненадлежащего использования корпоративной структуры (impropriety) не только может быть доказан, но и составляет саму суть поведения контролирующего компанию лица. В последнем случае доктрина пронизывания корпоративной вуали, на наш взгляд, может получить дальнейшее применение. ——————————— <9> Судья Мостин в решениях по делам Kremen v. Agrest [2010] EWHC 3091 и Hope (aka Lewis, Formerly Krejci) v. Krejci & Ors [2012] EWHC 1780 выразил крайнее удивление подходом судьи Манби в деле Ben Hashem, выдвинувшего наличие impropriety в использовании корпоративной структуры в качестве необходимого условия для пронизывания корпоративной вуали. Судья Мостин утверждал, что в семейных спорах, связанных с передачей супруге собственности компаний бывшего мужа, предварительное установление impropriety для пронизывания корпоративной вуали не требуется. Верховный суд в деле Prest поддержал мнение судьи Манби о необходимости impropriety для пронизывания вуали, что, с учетом вывода об отсутствии такой impropriety во владении собственностью через корпоративные структуры, означает, по сути, исключение применения доктрины пронизывания корпоративной вуали в делах, подобных Prest.
Однако в спорах, связанных с передачей супруге семейной собственности, которая приобретена на имя компании, принадлежащей экономически доминирующему супругу, аргумент о снятии корпоративной вуали может считаться излишним. Это видно, например, из решения по делу CR v. MZ [2013] EWHC 295 (Fam.) <10>, в котором судья Коэн (Jonathan Cohen QC) признал супруга, финансировавшего покупку его компанией дорогостоящей семейной резиденции, бенефициарным собственником таковой, не упоминая о пронизывании или поднятии корпоративной вуали. ——————————— <10> http://www. familylawweeek. co. uk/ site. aspx? i=ed113421
Вместе с тем бенефициарная собственность на активы компании не предполагается: если имущество приобретается на имя компании с целью защиты семейного богатства и снижения налогового бремени, суд, вероятнее всего, сделает вывод о намерении супруга лишить себя бенефициарного интереса в этих активах, передав его компании. Сохранение супругом бенефициарной собственности в активах компании считается несовместимым с практикой снижения налогового бремени, состоящей во владении акциями офшорной компании, которая, в свою очередь, бенефициарно владеет объектами, расположенными в пределах британской юрисдикции. Налоговое планирование и соблюдение корпоративных процедур свидетельствуют в пользу того, что компания была наделена не только юридическим титулом, но и бенефициарным интересом в зарегистрированных за ней активах <11>. Поэтому дела, подобные Prest, попадают скорее в разряд исключений, нежели правил, и в большинстве случаев будет вполне достаточно принятия судебного приказа о передаче бывшей жене принадлежащих супругу акций его компании <12>. ——————————— <11> Daniel Lightman, Emma Hargreaves. Petrodel Resources Ltd v Prest: where are we now? // Trusts & Trustees. Vol. 19. N 9. November 2013. P. 882 (http://www. oxfordjournals. org). <12> Ibid. P. 884.
