Чарльз Р. Крейн как вдохновитель и спонсор покупки колоколов Данилова монастыря для Гарварда (к возвращению первого даниловского колокола в Москву)

(Симонова И. А.) («Таможенное дело», 2007, N 4)

ЧАРЛЬЗ Р. КРЕЙН КАК ВДОХНОВИТЕЛЬ И СПОНСОР ПОКУПКИ КОЛОКОЛОВ ДАНИЛОВА МОНАСТЫРЯ ДЛЯ ГАРВАРДА (К ВОЗВРАЩЕНИЮ ПЕРВОГО ДАНИЛОВСКОГО КОЛОКОЛА В МОСКВУ)

И. А. СИМОНОВА

Симонова И. А., эксперт фонда «Связь времен», возвращающего исторические Даниловские колокола на родину, кандидат исторических наук.

Американский политический деятель, предприниматель и филантроп Чарльз Ричард Крейн (1858 — 1939) происходил из одного из богатейших чикагских семейств. Его отец Ричард Теллер Крейн основал в 1855 г. небольшой заводик по производству колоколов и другой меднолитейной продукции, который к концу XIX в. превратился в огромную промышленную империю, производившую сантехническое оборудование, насосы, паровые двигатели, грузовые и пассажирские лифты. К началу Первой мировой войны компания Крейнов оказалась вовлечена в развитие буквально каждой новой индустриальной отрасли: энергии пара, выработки электричества, железнодорожного строительства, прокладки трубопроводов, конвейеризации. Идея приобрести русские колокола и тем самым спасти их от уничтожения зародилась у старшего из сыновей Ричарда Т. Крейна Чарльза, скорее всего, летом 1921 г. Тогда, едва сложив с себя полномочия посла США в Китае, он проехал (порой с риском для жизни) по Транссибирской железной дороге от Харбина до Петрограда и воочию увидел разрушения, причиненные революционным хаосом и Гражданской войной в стране. Будучи поклонником своеобычной красоты северного церковного зодчества и колокольного звона, он специально избрал маршрут через Ростов Великий, чтобы сопровождавший его в поездке младший сын Джон, выпускник Гарварда, насладился звучанием знаменитых ростовских колоколов. Крейн был известен в международных политических кругах своей щедрой материальной поддержкой Белого движения. Есть даже сведения, что при его участии разрабатывался план спасения царской семьи, членов которой он лично хорошо знал (в Зимнем дворце было установлено крейновское сантехническое оборудование!) и был неоднократно награжден императором Николаем II именными ценными подарками в благодарность за организацию и содержание хора мальчиков при Свято-Николаевском соборе в Нью-Йорке. Не единожды в годы атеистических гонений он помогал деньгами и продуктами представителям Русской православной церкви, включая Святейшего Патриарха Тихона, с которым тесно общался еще во времена его служения в Нью-Йорке епископом Алеутским и Аляскинским и неизменно величал «лучшим из русских». Для него пришедшие к власти большевики, нарушившие союзнические обязательства России в Первую мировую войну и заключившие с Германией сепаратный мир, а кроме того (тут примешивался личный аспект), национализировавшие принадлежавшие ему на территории страны предприятия, были личными врагами. Поэтому неудивительно, что по возвращении в США граница Советской России для него захлопнулась надолго, но не навсегда (он снова приедет сюда только в середине 1930-х гг.). В 1928 г. Чарльз Крейн отправляет в СССР своего порученца — византолога и арт-дилера Томаса Виттемора, не единожды выполнявшего для него различные деликатные миссии, с заданием «добыть колокола Новгорода или Ярославля» <1>. Изысканно обходительному, вхожему в салоны высшей знати едва ли не в каждом уголке мира, Виттемору удалось наладить неплохие контакты в советских бюрократических, научных, музейных и торговых сферах. Но, вернувшись в Америку, он вынужден был огорчить своего покровителя известием, что заказ на «новгородские или ярославские колокола» выполнить не удастся: практически все они разбиты и уничтожены новообращенными марксистами в рамках борьбы с «очагами мракобесия» <2>. Видимо, в одну из следующих своих поездок (официально — под предлогом сбора материалов для лекций в Нью-Йоркском университете по культуре и искусству Византии, Древней и средневековой Руси и Средней Азии) зачастивший в Страну Советов Виттемор познакомился с талантливейшим звонарем Москвы Константином Сараджевым, игравшим свои «колокольные симфонии» при огромном стечении народа на звоннице храма Святого Марона-Пустынника на Якиманке. Тогда же чиновники от пролеткульта обратили взор американского профессора на колокольню Симеона Столпника закрывавшейся Даниловской обители и намекнули на возможность приобретения одного из последних сохранившихся целиком в Москве колокольных ансамблей. ——————————— <1> См.: письмо Сета Т. Гано к Томасу Виттемору от 6 ноября 1930 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Gano Correspondence, 1930. <2> Там же.

Первое упоминание о намечающейся сделке с покупкой Чарльзом Р. Крейном Даниловских колоколов для alma mater его сыновей — Ричарда и Джона — появляется в официальной переписке сотрудников Гарвардского университета в самом конце 1929 г. Именно тогда преподаватель факультета музыки Арчибальд Т. Дэвисон <3> направил на имя президента Гарварда Э. Лоуренса Лоуэлла письмо, в котором сетовал на неназванных адресатов, проигнорировавших его просьбу поделиться сведениями о русских колоколах: ——————————— <3> Арчибальд Томпсон Дэвисон (1883 — 1961) — американский хоровой дирижер, органист, композитор и педагог. Окончил Гарвардский университет (в 1906 г. получил степень бакалавра, в 1907 г. — магистра). В 1911 г. организовал хор Гарвардского университета.

«Я не получил известий ни от одного из тех, кому я писал относительно русских колоколов. Полагаю, эти господа отсутствуют в связи с отпуском. Потерпев неудачу в попытке добыть какую-нибудь определенную информацию, я склоняюсь к тому, чтобы принять колокола, поскольку их использование в любом случае обусловлено обстоятельствами и местоположением. Как только я получу какие бы то ни было разъяснения на поставленные мною вопросы, я перешлю их Вам» <4>. ——————————— <4> Письмо от 30 декабря 1929 г. Harvard Business School, Baker Library, File Danilov Bell.

Но уже меньше чем через неделю приходит отклик от главного дирижера знаменитого Бостонского симфонического оркестра Сержа Кусевицкого <5>, на его личном бланке: ——————————— <5> Сергей Александрович Кусевицкий (1874 — 1951) — выдающийся русский дирижер и контрабасист-виртуоз, с 1920-х гг. работавший в США. В 1924 г. стал дирижером оркестра «Бостон симфони» и пробыл на этом посту до конца жизни.

«Отвечая на Ваши вопросы, — сообщал выдающийся музыкант профессору Дэвисону, — я не могу утверждать, что русские колокола равны по качеству колоколам Англии или Бельгии, поскольку звучание тех и других различно ([у русских] более глубокий и более богатый звук), кроме того, на церковных колоколах в России никогда не исполнялись мелодии. Размер русских колоколов не идет ни в какое сравнение с колоколами других стран. Возможно, Вы слышали об историческом колоколе в Москве, который весит 32 тонны. Конечно, в настоящее время и даже, пожалуй, перед войной колокола такой огромной величины уже не делаются в России, но они все еще существуют, большевики не могли уничтожить их все. К вышесказанному могу добавить (и тут в словах эмигранта Кусевицкого проскальзывают ностальгические нотки. — И. С.), что нигде более звон церковных колоколов не производит такого сильного и мистического впечатления, как в России, возможно, как раз благодаря отсутствию мелодизма и глубокому торжественному звучанию…» <6>. ——————————— <6> Письмо от 3 января 1930 г. Harvard Business School, Baker Library, File Danilov Bell.

Мнение главного дирижера «Бостон симфони» поддержал знаток русской духовной и фольклорной музыки профессор Альфред Сван из Хаверфордского колледжа (штат Пенсильвания) <7>: ——————————— <7> Альфред Альфредович Сван (1890 — 1970) — композитор и музыковед, выпускник Оксфорда и Санкт-Петербургской консерватории. Профессор Хаверфордского колледжа в Пенсильвании. Руководил местным хором и оркестром. Друг Н. К. Метнера и С. В. Рахманинова.

«Относительно русских церковных колоколов я узнал следующее: 1. Их тон настолько замечателен потому, что в прошлые столетия колокольных дел мастера знали секрет, благодаря которому колокола в процессе производства приобретали специфическую мягкость и сочность тона. Трудно сравнить русский подбор колоколов с бельгийскими карильонами — это вопрос вкуса и предпочтения. Несколько столетий назад бельгийские карильоны были в большом почете в России. 2. На русских колоколах можно играть разные мелодии, если на колокольне установлена клавиатура, но это противоречит церковному канону и традициям… 3. Согласно церковному канону существуют разные звоны: «погребальный», «постный», «будничный», «красный» звон («красный» в данном случае имеет значение «красивый» и исполняется в течение целого дня на Пасху — самый главный праздник Русской церкви). Кроме того, каждой службе соответствует собственный звон, которого строго придерживаются во всех монастырях, пустынях и кафедральных соборах… 4. Звон русских колоколов имеет превосходный, потрясающий ритм. Ничего не игралось по нотам, то есть ничего никогда не записывалось. В собрании Лядова «50 русских народных песен» есть Духовная песнь, кажется, она идет первой в этом сборнике, которая очень напоминает звон русских колоколов. Надеюсь, эта информация хотя бы немного будет Вам полезна. Я попробую узнать побольше у Метнера, чей кузен — один из известных московских карильонистов, или у Рахманинова» <8>. ——————————— <8> Harvard Business School, Baker Library, File Danilov Bell.

Видимо, ответы профессионалов такого уровня, как Кусевицкий и Сван, убедили руководство Гарварда принять окончательное решение в пользу обещанного подарка своего коллеги (в 1922 г. не имевший по принципиальным соображениям даже среднего образования Чарльз Р. Крейн был удостоен почетной степени доктора права Гарвардского университета в знак признания его заслуг на ниве благотворительности). Таким образом, возведение башни с циферблатами для Лоуэллского общежития было приостановлено, и Крейн вновь благословляет своего верного Тома Виттемора на поездку в Советскую Россию для точного замера Даниловских колоколов, чтобы в будущем перестроенная звонница пришлась им впору. Перед отплытием Виттемор высылает находящемуся в Нью-Йорке Крейну полученный от архитектора Чарльза А. Кулиджа чертеж башни со своими пояснениями. При этом, несмотря на недавние консультации со специалистами в области русского колокольного звона, разъяснившими его специфику, в письме находит отражение надежда официальных лиц Гарварда получить в дар привычный для западного уха карильон, состоящий из 23 колоколов, на котором можно при случае исполнять незамысловатые песенные мелодии: «Президент [Гарварда Лоуэлл] полагает, что увенчанием здания, носящего его имя, как и всего вновь преобразуемого им университета, станут колокола. Первоначальный проект Чарльза Кулиджа предусматривал установку во втором ярусе часов. Теперь же решено от часов отказаться и приспособить второй этаж башни, как вы это видите [на чертеже], под колокола. Перекрытия опустятся ниже, и колокола подвесят, согласно русской традиции, в проемах. Если на втором этаже для двадцати трех колоколов (sic! — И. С.) места окажется недостаточно, то можно расположить основную часть колоколов на втором уровне, а педали, клавиатуру и трели — на третьем. Колокола довольно часто развешивают таким образом, я видел это в России. Но даже в этом случае господин Кулидж не уверен, что места хватит для всех колоколов. Итак, решено внести изменения в проект, что, конечно, серьезно улучшит его с архитектурной точки зрения, поскольку теперь появятся два возвышающихся друг над другом открытых объема, отбрасывающих глубокие тени, — что-то в стиле Палладио <9>, вместо двух надстроенных друг над другом плоских и невыразительных кубов. ——————————— <9> Андреа Палладио (1508 — 1580) — выдающийся итальянский архитектор — практик и теоретик зодчества эпохи позднего Возрождения. Создатель системы соразмерности и симметрии, основанной на глубоком изучении античного зодчества и достижений венецианской ренессансной архитектуры. Разработал тип окна, называемого палладианским, — тройного арочного проема, придающего сооружению легкость и воздушную наполненность.

Я беру с собой в Россию копию чертежа с точными обмерами. Хочу на месте определить, можно ли будет развесить весь набор колоколов на втором этаже; если нет, колокола придется рассредоточить на двух уровнях, а в случае, если они не поместятся на этой башне, придется искать другое решение… Я отплываю на [пароходе] «Иль де Франс» 7-го. На протяжении всего пути я собираюсь давать Вам о себе знать, и во все время пути буду вспоминать о Вас с большой любовью…» <10>. ——————————— <10> Письмо от 30 января 1930 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931. Ср. с письмом Чарльза А. Кулиджа Томасу Виттемору от 14 февраля 1930 г. Там же.

В планы Виттемора также входило приобретение в России набора камертонов, имитирующих колокольный звон. С их помощью он собирался иллюстрировать свои лекции по русскому искусству, которые предполагал читать в Институте Лоуэлла в Бостоне «в качестве подготовки к прибытию колоколов» <11>. ——————————— <11> Письмо Томаса Виттемора Чарльзу А. Кулиджу от 5 февраля 1930 г. Там же.

Путь в Советскую Россию лежал через Лондон, Париж, Марсель, египетскую Александрию, Берлин… Оказавшись наконец в Москве, Виттемор снова побывал у стен необычно притихшего Данилова монастыря, полюбовался издали и вблизи надвратной колокольней, на которой все еще пребывали замершие в строгом спокойствии, ожидая своей участи, 18 бронзовых «насельников», и приступил к конкретным переговорам по сумме сделки с представителями «Антиквариата» — хорошо известной у зарубежных коллекционеров организации, содействовавшей экспорту антикварных художественных предметов из СССР. Приходилось соблюдать осторожность, и тут многолетняя служба на ниве официальной и тайной дипломатии дала о себе знать: еще в Германии Виттемор был проинструктирован Крейном в телеграммах из Москвы называть его не иначе как под псевдонимом Университет, чтобы не осложнять своим явным участием успешное продвижение к заветной цели <12>. ——————————— <12> См. радиограмму, отправленную Томасом Виттемором из Берлина Сету Т. Гано от 29 мая 1930 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

Прежде чем начать спуск колоколов и готовить их к отправке, руководство «Антиквариата» потребовало внести задаток — 10 тыс. долл., о чем Виттемор телеграфировал в Бостон своему секретарю Сету Т. Гано. «Попроси Университет, — писал он, — перевести телеграфом через «Гаранти траст компани» <13> в Нью-Йорке десять тысяч долларов на мой счет в «Гебрюдер Аронс» <14> в Берлине и попроси банк телеграфом уведомить об этом «Аронс» <15>. ——————————— <13> Банковская фирма, основанная в 1864 г.; с 1912 г., после приобретения банком «Дж. П. Морган и Ко» контрольного пакета акций «Гаранти траст», стала его подконтрольной компанией. «Гаранти траст компани» имела давние связи с Советской Россией и была финансовым агентом в США для всех советских операций. (См.: Энтони Саттон. Уолл-стрит и большевицкая революция. Часть 3. Глава 9. «Гаранти траст» идет в Россию». М., 1998. С. 68.) <14> В оригинале радиограммы ошибочно указано название берлинского банка: Cebluder Arons вместо Gebruder Arons. <15> Радиограмма от 8 июня 1930 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

9 июня Сет Гано отправляет на Пятую авеню в Нью-Йорке, где находился офис Чарльза Крейна, управляющему его делами Дональду М. Броди письмо следующего содержания: «Прилагаю копии двух радиограмм от господина Виттемора. Одна — из Берлина, датирована 29-тым мая, из которой Вам будет понятно, что слово «Университет» в последующих телеграммах будет относиться к господину Крейну. Другая — получена этим утром из Москвы, в ней он требует перевести туда телеграфом через «Гаранти траст компани» в Нью-Йорке на аккредитив либо через «Гебрюдер Аронс» в Берлине на счет Томаса Виттемора $10 000 и попросить банк телеграфом уведомить «Аронс» о переводе. Эта сумма пойдет на покупку для Лоуэлл-хаус в Гарварде колоколов, о которых Вы, несомненно, наслышаны. Буду признателен, если Вы сообщите мне о том, что деньги отправлены, и посоветуете, что еще я могу предпринять в этом отношении» <16>. ——————————— <16> Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Gano Correspondence, 1930.

Уже на следующий день, 10 июня, Гано получил ответ от Броди: «Мы организуем отправку денег телеграфом не позднее четверга, 12-го июня. Я Вам сообщу, когда транзакция будет проведена» <17>. ——————————— <17> Там же.

Очевидно, банковская операция была осуществлена очень оперативно, так как спустя неделю довольный Виттемор радостно рапортовал своему патрону из Москвы, при этом не обращаясь к нему, согласно договоренности, по имени: «Дорогой друг! Я купил колокола Большой надвратной колокольни Данилова монастыря в Москве. Вы помните, это тот самый знаменитый «звон», хотя и XIX века. Я тщательно осмотрел колокола в присутствии эксперта и нашел их в отличном состоянии. Всего колоколов 18, и весят они чуть меньше 1500 пудов <18>. Строитель-подрядчик и архитектор были вместе со мной на колокольне и решили, каким образом лучше снять колокола. Монастырь, как Вы помните, находится возле реки и железной дороги. Колокола будут отправлены поездом, вероятно, в Одессу и оттуда, надеюсь, в Бостон. [Константин] Сараджев отбудет с ними на грузовом судне в качестве «пастуха», чтобы руководить развешиванием колоколов и играть на них в Кембридже. Разрешение для него на въезд в страну должно быть получено в Министерстве труда. Он сможет пересечь границу как студент музыкального отделения [Гарвардского] колледжа, сроком на год. Я телеграфирую сразу же, как только узнаю название судна, на котором колокола будут отправлены. Колледж должен попробовать получить их беспошлинно. В Бостоне Сет Гано может быть очень полезен. Я сообщу ему непременно все детали (поскольку он хорошо знает г-на Лоуэлла и г-на Кулиджа) еще до того как прибуду. […] ——————————— <18> Или 24,5 тонны.

[Сараджев] родился в Москве в 1900 г. Он — сын известного московского музыканта, который в настоящее время является профессором местной консерватории. Мне, вероятно, придется прождать недели две, чтобы убедиться, что колокола сняты, после чего я смогу покинуть Россию. Почти половину стоимости колоколов я уже оплатил, а остальную часть нужно будет внести, когда колокола достигнут берегов Америки. Остальные новости я приберегу до своего возвращения, кроме моих искренних чувств к Вам, Том Виттемор». В конце письма — приписка: «Я совершил все это с одобрения «Антиквариата», который оказал мне величайшее содействие» <19>. ——————————— <19> Письмо от 17 июня 1930 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

Подводя промежуточный итог вышесказанному, можно заключить, что цена сделки Виттемора с «Антиквариатом» — 20 тыс. долл. Много это или мало? Не продешевили ли советские чиновники, торгуя конфискованной церковной собственностью? В качестве ответа на этот вопрос достаточно сказать, что в годы, о которых идет речь, в США можно было приобрести новенький, только что сошедший с конвейера «форд» по цене 500 долл. Небольшие дома в срединных штатах Америки стоили от 3 до 7 тыс. долл. в рассрочку. В штате Нью-Йорк, к примеру, был выставлен на продажу дом с 3 акрами земли (или 1,125 гектара), верандой, гостиной, столовой и кухней, оборудованной по последнему слову техники, и пятью спальнями наверху, и стоил он 9 тыс. долл. Послание из Советской России в США с сообщением о заключенной сделке шло две недели. В целях конспирации — на адрес офиса Виттемора в Бостоне. Получив письмо и скопировав его на пишущей машинке, Гано поспешил переправить оригинал Чарльзу Крейну. Желая поделиться новостью с ключевыми фигурами, задействованными в проекте, секретарь Виттемора процитировал основные положения из письма архитектору Лоуэлл-хауса Чарльзу А. Кулиджу и сам, будучи заинтригованным, загадочно прибавил: «Полагаю, мы узнаем от него кое-какую дополнительную информацию, как только он прибудет в Париж, где, насколько мне известно, он рассчитывает появиться к 1 июля» <20>. ——————————— <20> Из письма Сета Т. Гано к Чарльзу А. Кулиджу от 30 июня 1930 г. Там же.

И действительно, в письме Виттемора, отправленном уже из Франции, были новые интересные подробности: «Византийский институт <21> ——————————— <21> Бланк Византийского института с именами Джона Шарпли — президента, Сета Гано — секретаря, Джорджа Пратта — казначея и Томаса Виттемора — директора.

Париж, 18-го июля 1930 г. Дорогой Сет! Я в Париже. Два месяца, проведенных в России — со всем, что за этим стоит, — обошлись мне потерей почти двадцати фунтов веса. В офисе [Византийского института] говорят, что я теперь похож на Рамсеса II… Еду в Динар <22> на три или четыре дня, чтобы подкрепиться молоком и маслом Бретани, и собираюсь отплыть [в Америку] в первой неделе августа. Пока еще не знаю названия судна. ——————————— <22> «Курортная жемчужина» на берегу залива Сен-Мало в Северной Бретани (Франция).

31-го июля я снимаю вывеску Американского комитета [по обучению русской молодежи в изгнании] с дома номер 9 по рю Мишеле, хотя все еще не найдено другое пристанище для собрания византийских редкостей. Это необходимо сделать до моего отъезда. Я везу с собой рукопись Макриди <23> «Панахрантос»… Также везу с собой картины Нечитайлова <24>. ——————————— <23> Вильям Чарльз Макриди (1793 — 1873) — писатель и актер-трагик, ключевая фигура английского театра XIX в. <24> Василий Николаевич Нечитайлов (1878 — 1980) — талантливый русский художник-эмигрант; в 1920-е гг. жил в Болгарии, Франции, в 1930-х гг. осел в Италии. Перешел в католичество.

Колокола были отправлены в Ленинград, и не только потому, что перевозка между Москвой и Ленинградом обойдется дешевле, чем между Москвой и Одессой. Дело в том, что из Одессы корабли идут только до Нью-Йорка. А я, разумеется, никогда даже и не помышлял об отправке колоколов куда-либо, кроме Бостона. А раз так, то придется осуществить их перегрузку в Гамбурге. Они должны покинуть Гамбург приблизительно 20-го июля, весьма несрочным фрахтом. Сараджев сопровождает колокола. Когда они прибудут, я намерен уже быть в Бостоне. Прошу господина Лоуэлла должным образом обеспечить получение разрешения от Министерства труда для въезда Сараджева в Америку в качестве студента, изучающего музыку, о чем им было заявлено в русской анкете. Снабдить его консульской визой не удалось… На сегодняшний день он как музыкант является лучшим мастером колокольного звона в России. Но, с другой стороны, он — ребенок и нуждается на каждом шагу в заботе семьи, что я и обещал обеспечить его отцу, который очень волнуется за него. Вопрос съема жилья — очень важный. Его нужно поместить в русскую семью, поскольку он не говорит ни слова на каком-либо другом языке. Является ли русский священник в Дорчестере <25> почтенным человеком и есть ли возможность устроить Сараджева в его доме? Пожалуйста, обдумай это, не предпринимая никаких действий прежде, чем я прибуду. Не вздумай консультироваться по поводу этого дела с Белашиным <26>, к которому ты можешь обратиться за советом. Здесь, в Европе, я никому не рассказываю о колоколах, и думаю, что чем меньше шума об этом в Америке, тем громче будет звук, когда в них зазвонят. ——————————— <25> Имеется в виду протоиерей Игнатий Лахно (? — 1943), отец студента Гарвардского университета Николая (Николаса) Лахно. Проживал в Дорчестере — районе, находящемся в южной части Бостона, и служил в русском православном храме. <26> Неустановленное лицо.

Правительство России предоставило мне полномочия действовать в его интересах в деле организации выставки икон этой зимой в Америке. Здесь мне также потребуется твоя помощь… Твой — без преувеличения, Том» <27>. ——————————— <27> Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

Прибывшие по железной дороге в Ленинград Даниловские колокола 29 июня были погружены на морское судно и отправились в порт Гамбурга. 20 июля они покинули Гамбург и взяли курс на североамериканский континент. 25 сентября корабль «Чикасоу» с ценным грузом на борту, состоящим из «20 мест: 7 бронзовых колоколов, 7 железных колокольных языков и 6 ящиков бронзовых колоколов малого размера», пришвартовался в порту Нью-Йорка (а не в Бостоне, на что надеялся Виттемор). После тщательного осмотра каждого из предметов как таможенными чиновниками, настаивавшими на их обложении пошлиной, так и представителями принимающей стороны, в задачу которых входило своевременное выявление возможных повреждений колоколов во время транспортировки, «даниловцы» были переправлены по железной дороге в пункт своего конечного назначения — Кембридж. Ни Крейна, ни вернувшегося из Европы Виттемора не было в числе встречавших. Крейн находился в Китае, Виттемор — на парусной регате где-то неподалеку от Бостона. Насладившись спортивной гонкой, он не стал дожидаться прибытия в Гарвард Константина Сараджева, который из-за проволочек с выдачей въездной визы в США выехал из Гамбурга с большим опозданием, и 4 октября снова отплыл в Европу, а затем в Абиссинию — на коронацию короля Хайли Селасси. Только 19 октября с парохода «Кливленд» на бостонский причал сошел Сараджев. В соответствии с отданным накануне распоряжением Виттемора, согласованным с Крейном, его поселяют в доме русского белоэмигранта, преподавателя Гарвардской школы права Тимоти А. Таракузио <28>, и он приступает к подготовительным работам по подъему колоколов, пока, правда, теоретически, то есть рисует чертежи их будущего расположения на башне Лоуэлл-хауса. Прикасаться к колоколам, не говоря о том, чтобы начать перемещать их со склада, в который они были водворены, до урегулирования формальностей, связанных с определением величины таможенной пошлины, было категорически запрещено. ——————————— <28> Timothy Andrew Taracouzio (Taracous-Taracouzio) (1897 — 1958), или Тимофей Андреевич Таракус-Таракузио, — ученый-правовед. Родился в России в семье с грузинскими корнями. В годы Первой мировой войны — офицер русской армии. В Гражданскую войну — штабс-капитан Добровольческой армии, белоэмигрант. Прибыл в США в 1923 г. без знания языка, впоследствии стал выдающимся профессором международного права, получив ученые степени в двух университетах — Южно-Калифорнийском (1927) и Гарвардском (1928). В последнем после защиты докторской диссертации одновременно с преподавательской деятельностью руководил Славянским отделом Юридической библиотеки (с 1928 по 1942 г.). В годы Второй мировой войны служил в американской армии в составе Союзнического законодательного редакционного комитета под командованием генерала Льюсиуса Д. Клея. Декан русского отделения Военно-морской разведывательной школы в Вашингтоне. В последние годы — профессор права Университета во Флориде. Автор книг: The Soviet Union and International Law. New York, 1935; Soviets in the Arctic; an historical, economic and political study of the Soviet advance into the Arctic. New York, 1938; War and Peace in Soviet Diplomacy. New York, 1940.

Тем временем «Антиквариат» в Москве уполномочивает «Амторг» — американо-советскую импортно-экспортную торговую миссию в Нью-Йорке — взыскать с Томаса Виттемора задолженность по колоколам. Перед отъездом Виттемор договаривается с управляющим делами Крейна Дональдом Броди провести очередной транш — 7 тыс. долл., что и было исполнено 8 октября <29>. Гано прореагировал, как всегда, оперативно: ——————————— <29> См.: письмо Дональда М. Броди Сету Гано от 8 октября 1930 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Gano Correspondence, 1930.

«Настоящим подтверждаю получение Вашего письма от 8-го октября с чеком, выписанным на «Национальный Шоумат банк», на сумму в $7000, предназначенную для занесения на счет Томаса Виттемора, которые я сегодня депонировал», — отчитался он 9 октября перед Броди <30>. ——————————— <30> Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

На следующий день приходит письмо от агента по материально-техническому снабжению Гарвардского университета Вильяма Дж. Морзе с просьбой связаться с Виттемором или Броди и установить, во-первых, был ли застрахован груз на время транспортировки, так как на кромках некоторых колоколов имеются сколы, о которых он просил своего брокера уведомить транспортную компанию «Ам-Дерута транспорт Корпорейшн», и во-вторых, где находится счет-фактура <31>. После обмена корреспонденцией выяснилось, что Броди не обладает информацией по этому поводу <32>, а Виттемор, которому Гано выслал телеграмму в Лондон на адрес банка «Бэринг Бразерс» <33>, а ответ получил из Парижа, ограничился советом, что если накладных нет вместе с колоколами, следует запросить «Антиквариат», у них же следует узнать и о страховке, которая вроде бы была предусмотрена договором <34>. ——————————— <31> Там же. <32> См.: письмо Дональда М. Броди Сету Гано от 14 октября. Там же. <33> Этот банк, один из старейших и влиятельнейших в Британии, известен, в частности, тем, что в нем хранила свои личные денежные средства царская семья. <34> Телеграмма, посланная Сетом Т. Гано Томасу Виттемору в Лондон от 10 октября 1930 г.; ответная телеграмма из Парижа в Бостон от 14 октября 1930 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

15 октября телеграммой Гано запрашивает о транспортной накладной Москву <35>. ——————————— <35> Там же.

Тем временем волнения по поводу возможных повреждений колоколов в процессе их перемещения с кон тинента на континент, а также многочисленных выгрузок и погрузок несколько улеглись после заверений Морзе о проведенной силами Гарварда тщательной проверке их состояния: «Мы даже отправили нашего человека сфотографировать колокола, прежде чем они были сняты с железнодорожного состава, — сообщал он Гано, — и потому мы не имеем основания считать, что края [некоторых из них] были сколь-нибудь серьезно повреждены. Акт, приложенный к накладной, в котором говорится, что края надбиты и треснули, мы объясняем нервозностью представителей железнодорожной компании. Все эти «шрамы» и отметины, обнаруженные по краям колоколов, в длину не более восьми дюймов» <36>, <37>. ——————————— <36> То есть 20 см. <37> Из письма от 16 октября 1930 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

Чтобы не стеснять свободу действий лиц, принимающих участие в судьбе Даниловских колоколов в Америке, Чарльз Крейн устами управляющего Дональда Броди заявил, что оплачивает через свою канцелярию любые расходы, которые может понести Гарвард в связи с получением его дара, будь то транспортировка колоколов от Нью-Йорка до Кембриджа или уплата таможенных пошлин. В частности, Броди сообщал в письме от 9 октября 1930 г. казначею Гарварда Генри Л. Шаттаку: «Если Вы любезно пришлете мне [документы, подтверждающие] любые издержки такого рода, мы немедленно возместим их Гарвардскому университету. Было бы полезно всякий раз советоваться с г-ном Гано, прежде чем осуществлять платежи, чтобы убедиться, что они уже не покрыты выплатами г-на Виттемора. Конечно, тот факт, что г-н Крейн является дарителем, не должен разглашаться, по крайней мере сейчас» <38>. ——————————— <38> Там же.

Первый счет такого рода Броди оплатил уже 18 октября, переслав чек на сумму в 696 долл. и 65 центов Сету Гано с тем, чтобы он перевел его фирме «Т. Д. Даунинг и Ко» с указанием оплатить транспортные расходы по колоколам (выгрузка их с корабля на железнодорожную платформу и провоз до склада в Кембридже). Неуплаченными оставались таможенные пошлины. Но тут без выяснения стоимости колоколов, подтвержденной официальным документом, было не обойтись: «Что касается таможенных сборов, — пояснял свое молчание по этому поводу Сет Гано в письме к Броди, — то мы пока затрудняемся назвать их сумму, поскольку инспектор не в состоянии определить пошлину без предъявления счета-фактуры. По этому поводу я отправил каблограмму [в Москву], но пока еще не получил на нее ответа. Подтвердите, прав ли я, полагая, что общая сумма за колокола, оговоренная в Москве, составляет $20 000?» <39>. ——————————— <39> Там же. Folder Gano Correspondence, 1930.

В ожидании, пока придет ответ из «Антиквариата», Гано решает поинтересоваться суммой сделки у Виттемора (странно, что тот не рассказал об этом ключевом моменте своего последнего пребывания в Москве своему ближайшему компаньону сразу по возвращении в Америку). Не зная, где в данный момент находится неуловимый шеф, Гано шлет письма одновременно в Аддис-Абебу и Каир: «Таможенные сборы пока не уплачены… потому что у нас нет никакого счета. В самом деле, мне ничего не известно о стоимости колоколов, кроме смутного впечатления, что они стоят около $20 000, включая их погрузку в Москве. Экспедиторы отметили, что у некоторых колоколов слегка повреждены края, но это, скорее всего, не связано с транспортировкой, хотя мы не можем знать этого наверняка, пока они не осмотрены Сараджевым. Возник также вопрос о возрасте колоколов. Инспектор считает, что некоторым из них, возможно, больше ста лет. В этом случае их освободили бы от пошлины, обложив налогом только те, которым меньше ста. Как бы там ни было, но на все эти вопросы нужно ответить как можно скорее, поскольку пошлина должна быть погашена, иначе колокола не выпустит таможня. Имей в виду, что у нас не так много времени, чтобы опротестовать любой таможенный сбор, который мы сочтем чрезмерным» <40>. ——————————— <40> Там же.

К 22 октября баталии, разыгравшиеся в отношении таможенных пошлин на колокола, достигли своего апогея. И здесь в первых рядах защитников финансовых интересов Крейна выступил агент по материально-техническому снабжению Гарвардского университета Вильям Морзе. Гано так передавал суть одного из разговоров с ним, разъясняющих ситуацию: «…Общий вес колоколов, импортированных для Лоуэлл-хауса, составляет 53 000 фунтов <41>… три самых крупных колокола весят 25 000 <42>, 13 000 <43> и 2000 <44> фунтов соответственно, что составляет 40 000 фунтов <45> из 53 000. Трем из наибольших колоколов значительно меньше 100 лет: один был отлит в 1890 г., другой — в 1904 г., а еще один — где-то между этими датами, что доказывают надписи, сделанные на колоколах. В соответствии с этим три колокола, возраст которых менее 100 лет, составляют 4/5 [общего] веса, и если бы пошлина оценивалась исходя из весовых характеристик, то и применялась бы она к 4/5 общего веса. Это при допущении, что другим колоколам более 100 лет. [Впрочем,] у нас нет никакой информации по этому поводу, за исключением того, что Сараджев заявляет, что они очень старые, и… [если так], то таможенники должны признать, что не подлежат пошлине. Г-н Морзе запрашивает мнение некоторых литейщиков колоколов в Соединенных Штатах с целью установить ценность полученных нами колоколов. ——————————— <41> Или 24,043 тонны. <42> Или 11,340 тонны. <43> Или 5,897 тонны. <44> Или 907 килограммов. <45> Или 18,144 тонны.

…Тарифные законы, несмотря на то что предусматривают 50-процентную пошлину с колоколов, на те, что входят в карильоны, предусматривают только 20-процентную пошлину; но нам это не поможет, потому что согласно постановлению Министерства финансов карильон должен состоять не менее чем из 23 колокольных единиц, а у нас их только 18″ <46>. ——————————— <46> Из письма Сета Т. Гано Дональду М. Броди от 22 октября 1930 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Gano Correspondence, 1930.

Узнав от Броди, что «сумма, благодаря которой стало возможным приобрести колокола, уже достигла $17 000», Гано спрашивает мнение Морзе: «Если мы будем вынуждены заплатить 50-процентную пошлину на любую значительную часть полной стоимости [колоколов], не будет ли дешевле импортировать еще пять колоколов и назвать их карильоном?» <47>. ——————————— <47> Там же.

Ответ Морзе, накануне побывавшего на таможенном складе, где обычно происходит оценка поступивших в страну товаров, был исчерпывающим: «Вчера я провел целый час… с г-ном Каффом, уполномоченным оценить наши колокола и установить на них пошлину. Как мне показалось, г-н Кафф искренне хочет разумно подойти к этому делу и помочь нам, насколько это в его силах, при этом не подвергая себя критике со стороны Министерства финансов. Постановление о пошлинах гласит: «Параграф 364. Колокола (кроме церковных и тому подобных колоколов и карильонов) — 50% с объявленной цены. Параграф 1541 С. Карильон, или часть его, — 20% с объявленной цены». Кафф руководствуется решением Министерства финансов, вынесенным после многочисленных свидетельств, полученных от американских изготовителей, о том, что колокола нельзя назвать карильоном, если в комплект входит менее 23 единиц. [Поэтому] Кафф не может классифицировать наши колокола как карильон. Он обязан классифицировать их как церковные и тому подобные. Они классифицируются в соответствии с параграфом 397, который гласит: «На изделия или оборудование, не предусмотренные другими разделами… если они полностью или в основном состоят из железа, стали, свинца, меди, латуни… или другого металла… — 45% с объявленной цены». [Но] докупить еще пять колоколов, как Вы предложили, невозможно, поскольку существует противное нашим целям и, возможно, несправедливое постановление Министерства финансов, что каждая ввозимая партия [товара] должна считаться самостоятельной и, соответственно, отдельно классифицироваться и не может рассматриваться как часть какой-либо другой партии. В том, что касается исчисления пошлины, г-н Кафф должен применить 45-процентную ставку на ту часть колоколов, которой меньше 100 лет, и он приложит все усилия, чтобы оценить их как можно ниже. В связи с этой оценкой возникают следующие вопросы: 1. Пропорциональное распределение пошлины должно быть осуществлено на основании веса. На этот счет существуют постановления Министерства финансов. Мы попытались утверждать, что наши 18 колоколов являются музыкальным инструментом и потеря любого из них сделает набор неполным, каждый из них одинаково дорог и должен оцениваться как 1/18 от общего количества, независимо от веса. Но этот довод не прошел. 2. Мы потерпели неудачу, пытаясь утверждать, что эти колокола являются старинным музыкальным инструментом, которому более 100 лет, что некоторые его части были утеряны или повреждены и [впоследствии] восстановлены, но инструмент [в целом] должен классифицироваться как антиквариат. По этому поводу решение тоже было принято против нас. 3. Г-н Кафф показал нам [акт] оценки английских колоколов по ставке, согласно которой оценка наших колоколов составит $26 000. Однако он выразил готовность отнести наши колокола к группе французских или бельгийских колоколов, которые в 1925 г. оценивались из расчета 46 центов за фунт. При этом он также готов учесть: a) что медь в 1925 г. стоила от 22 до 26 центов за фунт, а теперь — 16 центов; b) что в 1870 — 1904 годах, когда три самых больших наших колокола были изготовлены, заработная плата была намного ниже, чем сейчас; c) он принял во внимание и тот факт, что нет никаких оснований считать, что колокола стоят $20 000, и, не имея никакого определенного счета, признал факт, что даритель к настоящему времени выделил на эти цели только $17 000, которых, насколько нам известно, не только хватит на оплату первоначальной стоимости этих колоколов, но также и на пошлины, установку колоколов и расходы на Сараджева. [Решение] вопроса было временно отложено, и мы не изъявили готовности забрать колокола. Теперь они хранятся в Гарварде в соответствии с устным соглашением не использовать и не перемещать их, пока они не будут оплачены и не пройдут все таможенные процедуры. Это произойдет приблизительно через две недели. В настоящее время вес этих колоколов в соответствии с приложенным списком, не являющимся окончательным, но все же достаточно точным для оценки, распределен следующим образом: Новые колокола 43 884 фунта <48> = 84%. ——————————— <48> 19,9 тонны.

Старые колокола 6762 фунта <49> = 13%. ——————————— <49> 3,1 тонны.

Неизвестного возраста 1342 фунта <50> = 3%. Общее количество 51 988 фунтов <51> = 100%. Не принимая во внимание колокола неизвестного возраста и оценивая новые по 46 центов [за фунт]: 43 884 фунта x 46 центов = $20 186,64. Мне с трудом верится, что даже самая снисходительная оценка позволит уменьшить их [оценочную] стоимость ниже 10 000,00, с которых нужно было бы заплатить пошлину в размере $4500,00. [С другой стороны,] мне также трудно поверить, что при существующем положении дел в России там разрешили бы увезти эти колокола, прежде чем была произведена за них полная оплата, и я так понимаю, что эти $10 000 уже заплачены… Во всяком случае, я считаю, что оставшиеся в нашем распоряжении две недели или [даже] больше, до того как придется заплатить пошлину за колокола, нужно использовать, чтобы собрать воедино всю возможную информация о них. ——————————— <50> 609 килограммов. <51> 23,6 тонны.

После того как колокола будут оценены, а пошлина назначена и уплачена, можно будет опротестовать различные постановления Казначейства и предстать перед Таможенным Судом, особенно что касается пункта «Карильон и часть его». Но это подразумевает тяжбу, [инициировать которую] подачей заявления можно только по совету Вашего адвоката. Сожалею, что это письмо оказалось таким длинным, но вопрос настолько сложен, но я посчитал целесообразным изложить все это на бумаге для тщательного изучения» <52>. ——————————— <52> Там же.

К концу октября нашелся пропавший было Виттемор. На этот раз он объявился в Джибути. В телеграмме, посланной оттуда на имя Гано для передачи своему поверенному в делах Ричарду Кулиджу, он распорядился, чтобы его адвокат снял со счета в бостонском «Национальном банке Шоумат» 3759 долл. для оплаты долга «Амторгу» <53>. ——————————— <53> Телеграмма от 29 октября 1930 г. Там же. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

Гано откликнулся телеграммой: «Для уплаты таможенных сборов телеграфируй расходы Ленинградского порта по погрузке полную стоимость колоколов» <54>. ——————————— <54> Телеграмма от 30 октября. Там же.

«Колокола стоят шестнадцать тысяч», — ответил уже из Аддис-Абебы Виттемор <55>. ——————————— <55> Телеграмма от 3 ноября. Там же.

14 ноября на имя Виттемора в его бостонский офис пришло письмо из «Амторга» за подписью эксперта по импорту Г. Трупина: «Настоящим направляем оригинал счета от 24 октября 1930 г., полученный нами из Москвы от «Антиквариата» относительно колоколов, купленных Вами лично у «Антиквариата», а также перевод этого документа [с русского языка на английский]. В своем письме к нам от 24 октября они поручили нам получить с Вас сумму в $10 725,91, указанную в приложенном счете. В погашение этой суммы мы получили чек на $3759 от Ричарда Б. Кулиджа, поверенного, 89 Стейт-стрит, Бостон, Масс., что уменьшает сумму, которую Вы остаетесь должны по этой закупке, до $6966,91. Будьте любезны перевести нам сумму в $6966,91 в соответствии с инструкциями, полученными от «Антиквариата». Будем признательны, если Вы примете меры к решению этого вопроса как можно скорее» <56>. ——————————— <56> Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Gano Correspondence, 1930.

Итак, под давлением обстоятельств из недр «Антиквариата» наконец-то на свет появился документ, озаглавленный «Счет профессору Т. Виттемору», который следует привести полностью, сохраняя особенности пунктуации и «ляпы» оригинала (чего стоит, к примеру, фраза: «Стоимость ж. д. билета от Ленинграда до Бостона для гр. Сараджева»!):

«СССР Народный комиссариат внешней и внутренней торговли

Всесоюзное объединение по экспорту и импорту Антикварных художественных предметов «Антиквариат»

Московское областное отделение Москва, Тверская, 26 Телеф. N 2-34-68, 2-92-21

24 октября 1930 г.

Счет профессору Т. Виттемору

Prof. Thomas Whittemore — 712 Sears Building, 199 Washington Street, Boston Mass.

За стоимость колоколов согласно условия от 14.06.1930 $13966,75 За расходы, произведенные по снятию колоколов и доставка на железной дороге Руб. 1718,07 Расходы Союзтранса за жел. дор. тариф до Ленинграда Руб. 4263,25 Расходы Ленинградского Порта по погрузке колоколов на пароход Руб. 687,85 Расходы через Сараджева и ж. д. билет до Ленинграда Руб. 78,61 Расходы за валюту для гр-на Сараджева Руб. 149,25 _____________ Руб. 6897,03 $3548,90

Стоимость ж. д. билета от Ленинграда до Бостона для гр. Сараджева. $210,26 __________ $17725,91

Получили задаток $7000,00 __________ Следует к получению $10725,91 ______________________________________________________________________

(Десять тыс. семьсот двадцать пять американских долларов и 91 центов)

Зам. председателя Объединения «Антиквариат» (Подпись: Самуэли)» <57>.

——————————— <57> Там же. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

«Счет профессору Т. Виттемору» порождает множество вопросов: 1. Допустим, что «стоимость колоколов, согласно условия от 14.06.1930» равняется 13 тыс. 966 долларам 75 центам и задаток составил 7 тыс. долл. Но тогда как быть с заверением Виттемора, который накануне сделки получил от Крейна на свой берлинский счет в банке «Гебрюдер Аронс» 10 тыс. долл., «что эта сумма пойдет на покупку для Лоуэлл-хаус в Гарварде колоколов» (см. выше) и почему не 10 тыс. долл. в качестве задатка фигурируют в «Счете», а только 7 тыс.? 2. Пошли ли все полученные Виттемором 10 тыс. долл. на взятку чиновнику (или чиновникам), принимавшему решение о продаже колоколов, или только 3 тыс., а остальные 7 тыс. долл. учтены в графе «задаток»? Последняя версия более правдоподобна, так как в письме Чарльзу Крейну из Москвы от 17 июня 1930 г. Виттемор утверждает, что «почти половину стоимости колоколов я уже оплатил, а остальную часть [т. е. другую половину. — И. С.] нужно будет внести, когда колокола достигнут берегов Америки» (см. выше). Половину от 13 тыс. 966 долл. и 75 центов с небольшой погрешностью можно принять за 7 тыс. долл. 3. Если так, то как быть с чеком на 7 тыс. долл., который 8 октября, уже после отплытия Виттемора в Европу, был положен на его счет в бостонском банке «Шоумат» Дональдом Броди от лица Крейна (см. выше)? Не являются ли эти деньги суммой, учтенной «Антиквариатом» как «задаток»? Но тогда следует признать исчезновение июньских 10 тыс. 4. А может быть, счет был просто откорректирован в сторону понижения лишь на бумаге — из дружеского расположения к Виттемору со стороны служащих «Антиквариата», чтобы уменьшить ввозные пошлины на проданный товар? Ведь предстояли еще выгодные для обеих сторон сделки и даже совместная с Виттемором как организатором выставка икон в Нью-Йорке и Бостоне… В день, когда пришел долгожданный счет от «Антиквариата», Гано получил телефонограмму от Морзе, в которой говорилось, что оценщик согласился классифицировать колокола как карильон и, таким образом, налагаемая на них пошлина составляет 20%, если колоколам менее 100 лет. Также Морзе сообщал, что существуют несомненные признаки того, что таможенник собирается принять за облагаемую стоимость сумму в 13966 долл. 75 центов, указанную в счете. «Это по-настоящему превосходные новости», — писал Гано Дональду Броди. И тут же, словно боясь измены улыбнувшейся фортуны, отрезвляюще прибавил: «Конечно, возможно, что налоговики порта или Министерства финансов откажутся одобрить такую квалификацию [колоколов] и потребуют переквалификации, которая может быть предпринята в течение шести месяцев, но г-н Морзе полагает, что это маловероятно» <58>. ——————————— <58> Письмо от 12 ноября 1930 г. Там же.

Познакомившись с содержанием письма Гано и копией выставленного «Антиквариатом» счета, Броди откликнулся незамедлительно: «Ваше письмо сообщает приятные новости относительно колоколов. У меня нет сомнений, что фактическая стоимость колоколов составила 13966,75 и что государственному оценщику покажется разумным согласиться с этой суммой. Однако я не уверен относительно других пунктов счета. Сумма в более чем $2000 за перевозку до Ленинграда, конечно, чрезмерна» <59>. ——————————— <59> Письмо от 13 ноября 1930 г. Там же.

Гано полностью поддержал мнение Броди относительно определенно завышенной стоимости транспортировки колоколов в Ленинград и решил узнать реакцию Виттемора: «Наконец-то получен счет от «Амторга» на отгрузку колоколов, из которого следует, что мы остаемся должны еще $6966,91, — писал он в Каир. — Прикладываю копию этого счета и обращаю твое внимание на стоимость транспорта до Ленинграда, составляющую более $2000… Г-н Морзе, агент по снабжению Гарварда, сообщил, что оценщик согласился рассматривать колокола как карильон, что означает пошлину в 20% вместо 45%. При этом достаточно удивительным является факт того, что он оценил колокола еще до прибытия счета в практически ту же сумму, которая там обозначена» <60>. ——————————— <60> Письмо от 15 ноября 1930 г. Там же.

Итак, таможенные формальности улажены с минимальными потерями для кошелька Чарльза Крейна, и теперь на повестке дня встал вопрос об оплате предстоящего монтажа колоколов на башне Лоуэлл-хауса. И снова взоры всех с надеждой обратились в сторону Крейна. «Президент Лоуэлл интересуется, — информировал Сет Гано Броди, — намерен ли г-н Крейн оплатить расходы по поднятию колоколов на башню. Насколько я понял, это так, но хотел бы получить от Вас подтверждение, прежде чем ответить ему что-либо определенное». «У меня нет никаких определенных инструкций от м-ра Крейна относительно оплаты монтажа колоколов, — отвечал Броди, — но я уверен, что он примет на себя и эти расходы как часть подарка. Поэтому, будьте так любезны, сообщите президенту Лоуэллу, что мы будем рады оплатить расходы на установку» <61>. ——————————— <61> Там же.

Надо сказать, что счет, выставленный к оплате фирмой «Л. Д. Виллкатт и сыновья» в апреле 1931 г. за размещение колоколов на башне Лоуэлл-хауса, составил 17140 долл. и 73 цента, т. е. сумму, более чем на 3000 долл. превышающую официальную стоимость Даниловских колоколов, запрошенную у Виттемора «Антиквариатом». Препровождая присланные от фирмы финансовые бумаги Сету Гано, президент Лоуэлл, казалось, чувствовал себя несколько неловко перед Крейном: «В соответствии с Вашим письмом от 17 ноября прилагаю счет от «Л. Д. Виллкатт и сыновья» на установку русских колоколов в башне Лоуэлл-хауса. Мне жаль, что сумма оказалась столь значительной, но выполненные работы очень трудоемки, учитывая вес самого крупного колокола. Г-н Виллкатт не внес в счет своих накладных расходов и прибыли. Небольшие же дополнительные расходы, понесенные офисом нашего казначея, я, видимо, не буду посылать г-ну Крейну, их мы оплатим самостоятельно» <62>. ——————————— <62> См. письмо от 6 апреля 1931 г. Там же. Folder Gano Correspondence, 1931.

Был получен и еще один счет — от таможенных брокеров из фирмы «Т. Д. Даунинг и Ко», который равнялся 2445 долларам и 10 центам… <63>. ——————————— <63> См. письмо Сета Т. Гано Дональду М. Броди от 20 ноября 1930 г. и письмо от «Т. Д. Даунинг и Ко» Сету Т. Гано от 22 ноября 1930 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

Подходила к завершению и эпопея с оплатой счета от «Антиквариата». 30 декабря 1930 г. Гано получил письмо от Броди с чеком на 2500 долл. <64> и депонировал его на счет Виттемора в банке «Шоумат», о чем уведомил последнего 2 января 1931 г. телеграммой, посланной в Париж <65>. ——————————— <64> Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 21. Folder Delivery of Bells to Harvard. <65> Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Whittemore Correspondence, 1930 — 1931.

Спустя десять дней, 13 января, в ожидании очередного транша дал о себе знать «Амторг»: «В связи с нашей предыдущей перепиской относительно отправки колоколов, купленных Вами в Москве в «Антиквариате», обращаем ваше внимание на остаток в сумме $6966,91, который все еще числится за Вами, — писал Г. Трупин, — Господин Морис из нью-йоркской фирмы «Импорт антик корпорейшн» уведомил нас, что все изделия, упомянутые в счете-фактуре, выставленном Вам «Антиквариатом» и переправленном нами к Вам в письме от 11 ноября 1930 г., были признаны Вами соответствующими действительности, за исключением запрошенной цены за перевозку до Ленинграда, которую Вы посчитали несколько завышенной. Если эту сумму понизить на $2100, все еще сохраняется неоспоримый баланс в $4866,91, который мы бы попросили Вас любезно оплатить, не дожидаясь внесения в счет корректировок, о необходимости которых мы уже написали в «Антиквариат», информируя о Ваших возражениях» <66>. ——————————— <66> Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 21. Folder Delivery of Bells to Harvard.

Секретарю Виттемора пришлось выкручиваться. Он сообщил в «Амторг», что покупатель русских колоколов отсутствует в городе: вернувшись ненадолго в Бостон, он отбыл в Египет еще 28 декабря 1930 г., оставив его, Сета Т. Гано, в твердом убеждении, что чек, покрывающий недостающий остаток по закупке, за исключением транспортных расходов до Ленинграда, он отправит в «Амторг» из Лондона; в случае же если джентльмены из «Амторга» до 20 января сего года таковой не получат, Гано просил сообщить ему об этом — и он, разумеется, напомнит Виттемору о долге телеграммой в Каир <67>. ——————————— <67> Письмо Сета Т. Гано в «Амторг» от 14 января 1931 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder Gano Correspondence, 1931.

«Антиквариат» согласился уменьшить возмещение своих расходов на провоз колоколов по железной дороге до Ленинграда вдвое: от первоначальной суммы в 2093 доллара 71 цент она составила 1096 тыс. 86 долл. <68>. Тем не менее вплоть до начала апреля 1931 г. на Виттеморе висел долг в 1870 долл. 5 центов. Он был покрыт Броди чеком на имя Гано 1 апреля 1931 г., а тот, конвертировав его в «Первом национальном банке» Бостона, отправил уже от своего имени письмом в «Амторг». ——————————— <68> См. письмо из «Амторга» Сету Т. Гано от 30 января 1931 г. Там же.

В завершение очерка о спонсорстве Чарльза Крейна в деле покупки колоколов Данилова монастыря остановимся на пребывании в Америке Константина Сараджева. Трижды в течение двух месяцев, пока гениальный русский звонарь находился в Кембридже, Чарльз Крейн передавал деньги на его содержание через управляющего своей конторой Дональда М. Броди: 22 октября — 200 долл., 14 ноября — 100 долл., 8 декабря — 500 долл. Спустя полмесяца после отъезда Сараджева Сет Гано представил Дональду Броди отчет о расходовании средств <69>. Из него явствует, что за проживание в доме Таракузио гостя из Советской России, занимавшего с 19 октября по 13 декабря 1930 г. отдельную комнату с пансионом, хозяин получал еженедельно 25 долл. Плюс такая же сумма выделялась раз в неделю (за исключением последних двух) на личные расходы Сараджева. По сути, это была его заработная плата. ——————————— <69> Письмо Сета Т. Гано к Дональду М. Броди от 3 января 1931 г. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 21. Folder Delivery of Bells to Harvard.

Для сравнения: столько же или чуть больше (30 долл. в неделю) получал в начале 1930-х гг. среднестатистический американец, работающий по найму, к примеру, в гараже или придорожном кафе. Чтобы понять, каков был разброс в оплате труда в то время, обратимся к свидетельству Бориса Пильняка, который в качестве официального представителя советского писательского цеха посетил в 1931 г. Соединенные Штаты. «[В Голливуде] я видел знаменитостей, которые зарабатывают в неделю по 5 тыс. долларов, — отмечал он. — Расценка до четверти листа <70> рассказов [в журнале] — от ста долларов до 2,5 тысяч долларов» <71>. ——————————— <70> То есть до 4 — 5 машинописных страниц. <71> Пильняк Б. О’кей. Американский роман. Брюссель, 1972. С. 256.

Упомянем также, что бутылочка кока-колы обходилась тогда потребителю в 5 центов, обед в ресторане — от 75 центов до 1,5 долл., газолин (бензин) в различных штатах стоил от 14 до 30 центов за галлон (или за 3,785 литра). После недоразумения с подпиливанием колоколов и нервическим припадком с последующим помещением Сараджева в гарвардский больничный стационар имени Стиллмана и питьем там чернил украдкой в качестве противоядия (чернильные следы были обнаружены на его подушке, по другим сведениям, русского звонаря застали за распитием чернил в комнате отдыха в башне Лоуэлл-хауса <72>) 10 декабря Сет Гано приобрел для него билет на обратный путь в Европу на пароходе «Сент-Льюис» и снабдил наличными в размере 50 долл. В письме к Броди он извинялся за отсутствие квитанции, подтверждающей покупку билета, при этом оригиналы остальных квитанций по возможности прилагались. ——————————— <72> Можно предположить, что простуженный и не умеющий объясниться на английском языке Котик Сараджев, внук знаменитого детского врача профессора Н. Ф. Филатова, скорее всего, просто смазывал образовавшиеся нагноения во рту неизвестным в Америке, но чрезвычайно популярным в те годы на родине раствором пиоктанина, или метилвиолета, абсолютно безвредным лекарством, убивающим бактерии, не затрагивая и не раздражая при этом тканей, и имеющим фиолетовый, схожий с чернильным цвет.

Последняя выплата Тимоти Таракузио была сделана 16 декабря 1930 г. в размере 100 долл. и 31 цента на покрытие неких дополнительных затрат на уже отбывшего 13 декабря постояльца. Подведя баланс, скрупулезный Гано вернул наличными в контору Чарльза Крейна неизрасходованную сумму в размере 179 долл. и 69 центов. Итого затраты Чарльза Ричарда Крейна на содержание Константина Сараджева в период его нахождения в США составили 620 долл. и 31 цент. Вместе со всеми остальными выплатами подаренные Гарварду колокола Даниила Московского обошлись ему в сумму порядка 40 тыс. долл.

——————————————————————