НОРМАТИВНОСТЬ И ОСОБЕННОСТЬ, ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ МАТЕРИАЛЬНОГО И ИДЕАЛЬНОГО
А. Т. ДУГИН
Дугин А. Т., доцент юридического факультета ГИ НовГУ им. Я. Мудрого, кандидат юридических наук.
Присутствие нормы в материальном предполагает в его объектах сходные и повторяющиеся в этом сходстве относительно обособленные признаки, образующие по сходству некую множественность, общность или совокупность. Обособленность, сходство, повторяемость, множественность — ключевые характеристики материальной нормы. Обладающие ими материальные признаки именуются нормативными. Они образуют состав материальной нормы. Единичные, отдельно взятые, неповторимые признаки, которыми также наделены объекты материального, такими характеристиками не располагают и поэтому, в отличие от нормативных, называются особенными, индивидуальными. Они не образуют нормативного. Однако потенциально оно живет в них, никак не проявляясь до тех пор, пока не возникнут другие объекты со сходными материальными признаками. В этих случаях особенные, индивидуальные признаки объективно наделяются вышеуказанными характеристиками, которые превращают их в нормативные, типовые признаки, лишенные особенного, индивидуального. Нормативные признаки имеют между собой взаимную связь, основанную на их сходстве и повторяемости. Она объединяет их материальность в обособленные множественности, обладающие суммированной (обобщенной, типовой) условной целостностью и, как следствие, единичностью, неповторимостью такой целостности, а значит, нормативной особенностью, индивидуальностью. Каждая особенная, индивидуальная, материальная норма состоит из обособленной множественности сходных между собой однородных либо тождественных материальных единиц, частей или признаков, взятых как одно единое целое, которое взаимодействует с другими материальными единицами, частями, признаками ровно так же, как и отдельные его составляющие, так как последние обладают теми же характеристиками, что и образованное ими целое. Например, дождь как некая множественность относительно обособленных сходных между собой водяных капель действует на другие объекты так же, как и любая из отдельно взятых ее составляющих. Основанная на сходстве и повторяемости взаимосвязь определенной множественности нормативных признаков делает входящие в состав этой множественности отдельные, единичные нормативные признаки фактическими представителями ее как целого и как любой из отдельно взятых совокупных частей этого целого. И наоборот, эта же связь создает из данного целого и совокупных его частей представителей единичных сходных признаков, входящих в состав этого целого. Единичные особенные, индивидуальные признаки взаимной связи между собой не имеют из-за неповторимости и несходства с другими признаками. Поэтому они, в отличие от нормативных признаков, могут представлять только самих себя. Из изложенного следует, что нормативное и особенное, индивидуальное, пребывая в одном и том же материальном, являют друг другу свою противоположность, оставаясь при этом по отношению к своему материальному носителю неизменными и сходными с ним как по форме, так и по содержанию. Из-за взаимной противоположности нормативное и особенное, индивидуальное, не могут одновременно находиться в одном и том же материальном, проявляя тем самым свою материальную несовместимость. Ввиду несовместимости нормативное своим существованием в материальном исключает из него особенное, индивидуальное, а последнее, напротив, пребывая в материальном, не допускает или устраняет из него нормативное. Вместе с тем следует иметь в виду, что нормативное существует только в повторяющем само себя сходном, множественном материальном, а особенное, индивидуальное, — в неповторимом, несходном единичном материальном. В указанных видах материального, физически объединенных в одних и тех же объектах, нормативное и особенное, индивидуальное существуют одновременно и относительно обособленно. При этом они могут взаимно превращаться друг в друга в зависимости от того, возникает или исчезает в материальном повторимое, сходное, т. е. нормативное или неповторимое, несходное, а значит, особенное, индивидуальное. Из этих рассуждений следует, что материальное является как бы сосудом, одним и тем же и для нормативного, и для особенного, индивидуального, в котором они, поочередно сменяя друг друга, обозначают его нормативный либо особенный, индивидуальный статус. Способность нормативного и особенного, индивидуального наделять одно и то же материальное противоположностью своих значений указывает на то, что нормативное и особенное индивидуальное обладают определенной самостоятельной обособленностью от материального, хотя они и связаны с ним и между собой одним и тем же содержанием материального и одной и той же формой этого содержания. Другими словами, нормативное и особенное, индивидуальное, являются двумя противоположными видами отражения одного и того же материального в тех его единицах, частях или признаках, в которых последние обладают сходством повторяемости по отношению к другим его единицам, частям или признакам. Указанные виды, отражая материальное, противостоят ему и друг другу. Соединяясь с ним по отдельности в одно целое, они создают сочетание, которое в философии имеет название единства противоположностей. В противоположность материальному данные отражения позиционируют себя как идеальное, носителем которому служит тождественное или сходное с ним материальное. Соответствуя носителю, идеальное своими значениями делит его на два вида: материальное сходное, повторимое и материальное несходное, неповторимое, или, в другой терминологии, на материальное нормативное и материальное особенное, индивидуальное. Поскольку оба вида материального в тех или иных пропорциях присутствуют в одних и тех же объектах, то последние, в соответствии с этим, в тех же пропорциях объективно наделяются нормативными и особенными, индивидуальными идеальными признаками. При этом одно и то же нормативное идеальное отражает множественность сходного материального, взятого либо как одно единое, совокупное целое либо в виде отдельных совокупных или единичных частей этого целого. Особенное, индивидуальное, идеальное отражает материальное только в его единичном, особенном, индивидуальном выражении. В этом случае единичное материальное, самоотражаясь в идеальном, обнаруживает не только сходство с самим собой, но и отличие от других частей материального, которое придает ему обособленную от них особенность, индивидуальность. Из этого следует, что идеальное, как нормативное, так и особенное, индивидуальное, проявляется в материальном как отношение между его избирательно отвлеченными, выборочными единицами, признаками или частями, обособленно существующими как в одних и тех же, так и в разных объектах материального. При этом идеальное в этих отношениях проявляет себя как взаимное сходство или различие материальных единиц, частей или признаков. В зависимости от этого оно связывает либо разделяет отдельные части материального, находящиеся как в одном, так и в разных объектах. Особенное, индивидуальное идеальное не имеет первичного распространения в материальном, так как целиком сосредоточено в его неповторимом, не сходном, единичном, наличном. Напротив, нормативное идеальное (видовое, родовое, типовое) с самого начала распространено в материальном, так как, не изменяясь, оно присутствует в разных его сходных, повторяющих друг друга частях, взятых как в их обособленной сходством совокупности, множественности как одно единое целое, так и в отдельных составных частях этого целого. Поэтому нормативное идеальное, пребывающее в объектах, расположенных в каком-то произвольно ограниченном пространстве, предполагает вероятность своего присутствия и в других объектах за пределами указанного пространства. То же самое можно сказать и о распространении нормативного идеального во времени. Его пребывание в настоящей множественности наличных сходных объектов не исключает (и даже, напротив, в той или иной степени предопределяет) вероятность присутствия этого идеального в тождественном или сходном состоянии в прошлой множественности бывших или настоящих сходных объектов. Поэтому следует различать пространственную и временную идеальную нормативность. Таким образом, одно и то же нормативное идеальное объективно распространяется на разные части (объекты) материального со сходными, повторимыми признаками. Это означает видовую (родовую, типовую) универсальность идеального, его способность адекватно отражать противостоящую ему материальность в каком угодно количестве, как во всем ее множестве, так и в отдельных ее составляющих, как в пространстве, так и во времени. Объективно данное нормативное всегда есть отношение сходства между разными частями материального, в разных точках пространства или (и) времени. Объективно данное особенное, индивидуальное, таких отношений между разными частями материального не имеет. Поэтому каждое отдельно взятое особенное, индивидуальное самоизолируется, замыкается в своей отдельно взятой части материального, не вступая в отношения (связи) с другими частями или признаками материального. Материальные объекты состоят одновременно из сходных и несходных частей или признаков. Соответственно, они содержат в своих составах как объективное нормативное, связывающее воедино сходные части или признаки материального, так и особенное, индивидуальное не имеющее материальных связей и поэтому проводящее между нормативно взаимосвязанными материальными частями или признаками разделяющие их границы. Отражая в материальном отношения одних его признаков к другим на основании существующего между ними сходства или различия, идеальное придает материальному значения, соответствующие виду отражающего его идеального, определяемого той или иной степенью материального взаимного сходства или различия. Отсюда следует, как уже говорилось, что идеальное есть противоположная, отраженная сторона материального, как нормативного, так и особенного, индивидуального. В свою очередь, материальное есть противоположная, отраженная сторона идеального, как нормативного, так и особенного, индивидуального. Это также свидетельствует о том, что идеальное и материальное есть разные противоположные виды отражения одного и того же содержания. Поскольку идеальное по отношению к материальному обладает определенной самостоятельностью и независимостью, то и его видовые нормативные значения наделены такой же самостоятельностью и независимостью от создавшего их нормативного вида материального. Вследствие этого однажды возникшие в первичных нормативных материальных носителях их идеальные значения способны тождественно или сходно переходить на другие носители, отличные от тех, на которых они изначально образовались, при условии если эти носители будут соответствовать этим идеальным значениям и правильно отражать существующие в них сходства и различия их материальных первоисточников. Например, идеальные значения, возникшие в плывущих по небу облаках, распространяются по воздуху — вторичному материальному их носителю — до водной глади пруда. Вода как следующий носитель идеального позволяет ему существовать в ней в таких отношениях его признаков, в каких это имело место в первичном материальном носителе. В результате на поверхности пруда возникает водное отражение облаков, именуемое образом материального первоисточника идеального. Исходя из этого следует заключить, что одно и то же материальное способно принимать разные идеальные значения, а одни и те же значения могут происходить от разных видов материального и (или) без изменений переходить от одного вида материального к другому. На последнюю из указанных способностей идеального обратил внимание еще Аристотель, хотя он и не отделял его от такого материального носителя, как ощущение. В трактате «О душе» он писал, что «ощущение есть то, что способно принимать формы чувственно воспринимаемых предметов без их материи, подобно тому, как воск принимает оттиск печати без железа и без золота» <1>. ——————————— <1> Аристотель. О душе. М., 1937. С. 73.
Следует также иметь в виду, что идеальное способно существовать в материальных носителях не только позитивно, образно, как в случае с облаками, но и негативно, так, как это имеет место, например, в следах ног или обуви, оставленных в мягкой глине. Для того чтобы перевести такое следовое значение идеального из негатива в позитив, следует еще раз переместить его в другой материальный носитель, предположим в гипс. Перевод таким способом идеального негативного в идеальное позитивное является обычной практикой следственных и судебных органов в работе над следами оставивших их деяний. Аналогичные преобразования идеального позитивного в идеальное негативное и обратно в позитивное на других материальных носителях можно наблюдать и в фотографии, и в кинематографе, и в телевидении, и во многих других сферах человеческой деятельности. Из этого следует, что позитив и негатив — это способы перехода идеального с одного материального носителя на другой. Данный механизм движения идеального в материальном лежит также и в основе восприятия субъектами окружающей среды. Позитивное идеальное материальных объектов периферическими рецепторами нервных центров под воздействием потребности избирательно переносится на другие специфические материальные носители — субъектные психические возбуждения или ощущения. В них оно сначала преобразуется в негативное идеальное, проявляющее себя в виде эмоциональных переживаний. Затем негативное идеальное внутренними рецепторами нервных центров переносится на другой материальный носитель — вышестоящий более обобщенный уровень ощущений. Там негативное идеальное снова превращается в позитивное идеальное, проявляющее себя в виде образов потребно обусловленных объектов. Эти вторичные психические образы первичного, объективно данного идеального и его объектов — носителей по мере психического развития субъектов могут переходить на другие вышестоящие уровни психического отражения и попеременно принимать в них то негативные, то позитивные все более и более обобщенные и усеченные, абстрактные формы <2>. ——————————— <2> Отдельные указания на такую структуру психического идеального можно найти у многих его исследователей. Например, П. М. Якобсон пишет, что «эмоциональная жизнь есть своеобразная форма отражения действительности». См.: Якобсон П. М. Психология чувств. М., 1958. С. 24. Эту же мысль выражает и группа авторов: И. А. Васильев, В. Л. Поплужный, О. К. Тихомиров, которые, называя эмоции специфическим отражением, приписывают им функцию ориентации субъектов в образах внешнего мира. См.: Васильев И. А., Поплужный В. Л., Тихомиров О. К. Эмоции и мышление. М.: МГУ, 1980. С. 18, 40. На присутствие в психике позитивных и негативных форм отражения обращают внимание Р. Соломон и Д. Корбит, заявляя, что психическая активация позитивного аффекта, индукционно вызывает негативный аффект и обратно — негативный аффект подобным образом активирует позитивный аффект. Цит. по: Ильин Е. П. Эмоции и чувства. М. — СПб. — Н. Новгород и др., 2002. С. 92.
На основании изложенного можно констатировать, что среди объективно существующего идеального как противоположной стороны материального имеет место и такая его разновидность, как психическое идеальное, пребывающее на таком специфическом материальном носителе, как ощущения. Они функционируют в нервных центрах субъектов поведения, психически отражая материальное в его нормативной и особенной, индивидуальной формах и вследствие этого сами принимая такие же формы: обобщенную нормативно-следовую, состоящую из совокупности прошлых сходных остаточных или следовых ощущений, и особенную индивидуальную, образуемую ощущениями от настоящего, текущего поведения. Идеальное, как уже говорилось, отражает материальное, а материальное — идеальное. Из этого однозначно следует, что идеальное и материальное, отражаясь друг в друге, становятся равны своему отражению, в том числе и в нормативной, и в особенной, индивидуальной, их формах. Это есть общее правило. Однако для психического отражения материального и объективно принадлежащего ему идеального из этого правила имеются весьма существенные исключения, которые в общих чертах сводятся к следующему. На начальных этапах развития примитивные, элементарные субъекты не были приспособлены к сколько-нибудь значительным целесообразным перемещениям в пространстве из-за ограниченных психических и физических возможностей. По этим причинам они вынуждены были в течение жизни находиться в одном и том же конкретном месте пространства среди одних и тех же конкретных материальных объектов. Локальность существования обрекала их на неадекватное психическое восприятие нормативных и особенных, индивидуальных признаков материального и объективно отражающего его идеального. Отсутствие на ограниченном жизненном пространстве достаточной множественности сходно повторяемых обособленных нормативных признаков объективно данного материального и идеального вынуждало субъектов иллюзорно воспринимать их как особенные, индивидуальные. В то же время множественное сходное психическое отражение особенных, индивидуальных признаков материального и идеального заставляло субъектов воспринимать их как психически сходные, повторимые, т. е. как нормативные, и точно так же относиться к первоисточнику этого мнимо нормативного — особенному, индивидуальному. В итоге примитивные субъекты объективно-нормативное субъективно воспринимали как особенное, индивидуальное, а объективно-особенное, индивидуальное, наоборот, как нормативное. Психически нормативное и особенное, индивидуальное тем самым для них сливалось воедино. Однако и в этих условиях слитностной нераздельности объективно-нормативное и особенное, индивидуальное все же давали о себе знать определенным образом. Объективно-нормативное, субъективно воспринятое как иллюзорно особенное, индивидуальное, т. е. как не сходное, неповторимое, представлялось субъектам одновременно и как нечто знакомое, т. е. парадоксально сходное, повторимое. Объективно данное особенное, индивидуальное, субъективно воспринятое как знакомое, т. е. как нормативное, сходное, повторимое, в то же время представлялось им и как нечто очень детальное и точное, а значит, парадоксально ни с чем не сходное, неповторимое, т. е. фактически как особенное, индивидуальное. Реликтовые отголоски указанной парадоксальности в наиболее выпуклой и неприкрытой форме можно обнаружить в различных исследованиях психического отражения объективно данного материального архаическим человеком. Так, например, иллюстрации к психическому отражению объективно-нормативного в форме знакомого особенного, индивидуального можно обнаружить у Д. П. Козолупенко в ее монографии «Миф на гранях культуры». В ней она пишет о конкретных, особенных, индивидуальных персонажах волшебных сказок, впервые встречающих друг друга, но при этом необъяснимо оказывающихся заранее между собой знакомыми, т. е. проявляющими в других субъектах свои признаки, которые от этого становятся сходными, повторимыми, т. е. нормативными. «Встречающиеся, — читаем мы у данного автора, — как правило, хорошо знают и о герое, и о его пути. Об этом говорит и обращение к герою, которого «случайные встречные» всегда называют по имени, как старого знакомого. Так, в сказке «Кощей Бессмертный» можно прочесть: «Приехал ко крыльцу, привязал коня к серебряному кольцу, в сени да в избу, Богу помолился, ночевать попросился. Говорит старуха: «Фу-фу! До-селева было русской коски видом не видать, слыхом не слыхать, а ноне русская коска сама во двор приехала. Откуль, Иван-царевич, взялся?» <3>. Почти с теми же словами обращается Баба-яга к гостю и во многих других сказках. Также и другие волшебные герои в различных сказках встречают героя, окликая его по имени. В сказке «Звериное молоко»: ——————————— <3> Восточнославянские волшебные сказки / Сост. Т. В. Зуева. М., 1992. С. 183.
«Слышит: кто-то зовет сзади: — Эй, Иван Иванович, русский царевич, возьми меня с собой! Смотрит — а это волчонок» <4>. ——————————— <4> Гой еси вы, добры молодцы // Русское народно-поэтическое творчество. М., 1997. С. 136.
Примеры можно было бы множить и множить, пишет Д. П. Козолупенко. Встречаются, хотя и значительно реже, даже сказки, где оба героя приветствуют друг друга как старые знакомые, притом что по ходу сказки это их первая встреча. «Получил Иванушка Медвежье Ушко благословение, распростился с отцом-матерью, пошел. Идет он лесом, видит с горы Горыню. Иван Медвежье Ушко говорит: Здорово, Горыня. Здорово, Иванушка Медвежье Ушко! Далеко ль ты путь держишь?» <5>. ——————————— <5> Восточнославянские волшебные сказки / Сост. Т. В. Зуева. М., 1992. С. 303. Цит. по: Козолупенко Д. П. Миф на гранях культуры. М., 2005. С. 65.
Фактическая нормативность знакомого, отмеченная в сказках конкретными, особенными, индивидуальными именами героев, состоит в том, что обозначенные таким способом персонажи на самом деле являют собой не конкретных людей, а мифологические типажи, отражающие множественность сходного поведения многих людей в сходных условиях внешней среды при удовлетворении сходно повторяющихся потребностей. Описание психического отражения объективно-нормативного как детального, точного, т. е. особенного, индивидуального, можно так же найти у Л. С. Выготского и А. Р. Лурия, исследовавших мировосприятие «примитивного» человека. Со ссылками на Леви-Брюля и Йенша они замечают, что «у примитивных народов наблюдается такое явление, когда нет соответствующего слова для дерева, рыбы, птицы, а все предметы и существа обозначаются именами собственными. В Новой Зеландии у маори каждая вещь имеет свое особое собственное имя. Их лодки, их дома, их оружие, даже их одежда — каждый предмет получает свое собственное имя. Все их земли и все их дороги имеют свои названия, берега вокруг островов, лошади, коровы, свиньи, даже деревья, скалы, источники… В области Замбези каждое возвышение, каждый холм, каждая горка, каждая вершина в цепи имеет свое название, точно так же как каждый ключ, каждая равнина, каждый луг, каждая часть и каждое место страны, таким образом, обозначено специальным именем. Это богатство словаря стоит в прямой зависимости от конкретности и точности языка примитивного человека» <6>. «…Речь примитивного человека, — констатируют данные авторы, — действительно напоминает бесконечное сложное по сравнению с нашим языком, точнейшее, пластическое и фотографическое описание какого-нибудь события с мельчайшими подробностями» <7>. ——————————— <6> Выготский Л. С., Лурия А. Р. Этюды по истории поведения. Обезьяна. Примитив. Ребенок. М., 1993. С. 96 — 97. <7> Там же. С. 95.
Нормативное, данное в особенном, индивидуальном как знакомое, детальное, точное вводит потребное поведение субъектов в русло прежнего сходного опыта такого поведения. При появлении во внешней среде в рамках имеющейся актуальной потребности знакомого нормативного в особенном, индивидуальном они воспроизводят по отношению к нему известное им по прошлому опыту, приспособленное к нему нормативное поведение, выраженное, однако, в особенной, индивидуальной форме. Осуществление такого индивидуализированного, нормативного поведения приводит к объективному возникновению во внешней среде и в восприятии субъектов новой порции объективно-нормативного, представленного в данной среде в форме очередного знакомого, особенного, индивидуального. Последнее служит новым внешним сигналом для совершения по отношению к нему очередной порции нормативного поведения, совершаемого в знакомой субъектам особенной, индивидуальной форме, которое ставит их перед следующей сигнальной порцией внешнего объективно нормативного, субъективно заявляющего о себе как знакомое особенное, индивидуальное и т. д. вплоть до удовлетворения имеющейся потребности. Итак, следует заключить, что знакомое (нормативное), данное в особенном, индивидуальном, инициирует по отношению к себе знакомое по прошлому опыту нормативное поведение, выраженное в особенной, индивидуальной форме, которое приводит к восприятию во внешней среде очередного знакомого материального, актуализирующего по отношению к себе очередное знакомое или известное субъектам поведение. Целесообразное нормативно потребное поведение, следовательно, возможно лишь при наличии во внешней среде этого знакомого, известного, нормативного, связывающего в единую потребную цепь материальное объектное и процессуальное субъектное. Появление в этой цепи незнакомого, неизвестного, а значит, ненормативного, случайного способно разорвать эту цепь и поставить тем самым субъектов в тупик поведения, так как по отношению к незнакомому, неизвестному, ненормативному они не имеют готовых образцов целесообразного поведения. В таких условиях психически неразвитые субъекты, не имеющие альтернативных нормативно идеальных образцов поведения, могут повторить его лишь с самого начала, взяв за отправную точку неудовлетворенную потребность. Если подобные попытки не приносят нормативно обусловленного, знакомого по прошлому опыту результата, то возбуждение, выраженное в избыточных ощущениях от такого неудавшегося поведения, не имея должной физической реализации в органах движения, накапливается в субъектах как вода в запруде, усиливая его физическую активность, позволяющую перейти на ненормативные способы поведения, именуемые методом случайных проб и ошибок. Наличие таких психофизических механизмов ненормативного поведения было замечено Л. С. Выготским и А. Р. Лурия. В частности, они писали, что простейшие опыты над животными показывают, как «всякая задержка, препятствие, встающее на пути их привычного (т. е. нормативного. — А. Д.) действия, вызывают усиление и перепроизводство движений. Организм компенсирует затруднение, которое встречается на его пути. Представим себе курицу, которая привыкла каждый день через садовую ограду подходить к тому месту, где она получает пищу. Однажды, придя к ограде, курица застает отверстия в ограде настолько суженными, что она не может проникнуть через них. Как ведет себя курица в данном случае? Она пробует пролезть в слишком узкое отверстие. Неудача заставляет ее повторить попытку в другом, третьем, четвертом отверстиях. Новая неудача вызывает у курицы огромное возбуждение и так называемый гиперкинез, т. е. перепроизводство движений. Курица с кудахтаньем мечется и носится вдоль ограды, беспорядочно тычась во все отверстия. Благодаря этим случайным бесцельным пробам, благодаря перепроизводству движений курица случайно нападает на отверстие, которое оставлено широким и через которое можно проникнуть… точно так же ведет себя и муравей. Когда на его пути мы ставим препятствие, он начинает беспорядочно бегать во все стороны, как бы растерявшись, но в этой реакции растерянности кроется огромный биологический смысл. В ответ на затруднение животное пускает в ход все, что у него есть. Он пробует, мечется, ищет, и в результате увеличиваются шансы на то, что он найдет верный обходной путь… Из всех этих данных мы можем сделать несомненный вывод, что само по себе препятствие или задержка, встающая на пути инстинктивного или привычного (читай: нормативного. — А. Д.) способа действий, усиливает нервное возбуждение, вызывая подъем деятельности» <8>. К этому следует добавить, что данная «растерянность» и подъем деятельности обусловлены утратой адекватности старым нормативным и поиском нового нормативного, соответствующего изменившимся условиям внешней среды. ——————————— <8> Выготский Л. С., Лурия А. Р. Этюды по истории поведения. Обезьяна. Примитив. Ребенок. М., 1993. С. 49 — 50.
Приведенные примеры классиков отечественной психологической науки со всей очевидностью показывают и то, что с утратой адекватного психического нормативного исчезает и целесообразность поведения, которая вновь в него возвращается с восстановлением данной адекватности. На начальных этапах психического развития поведения знакомое (нормативное) в рамках одной потребности никак не связывалось со знакомым, в рамках другой потребности. Поэтому знакомое, обслуживающее одну потребность в рамках другой потребности, представлялось как незнакомое, которое в лучшем случае вообще не замечалось либо игнорировалось субъектами, озабоченными поиском знакомого, соответствующего удовлетворяемой в данный момент потребности, а в худшем случае влекло остановку поведения со всеми вытекающими отсюда последствиями. В дальнейшем психофизическом развитии субъектов первичные единичные нормативные способы поведения, функционирующие в границах каждой отдельно взятой нормативной потребности, из-за внешних препятствий частично изменялись, образуя при этом некие множественности сходных альтернативных вариантов удовлетворения одной и той же потребности. Данные варианты в их психическом отражении превращались в параллельно связанные с потребностью и между собой сходными признаками пучки частично обособленного, частично слитого в одно целое идеального, функционально приспособленного к каждой отдельно взятой потребности. Благодаря использованию общих участков психического идеального для фактического воспроизводства разных пучковых альтернативных способов поведения в восприятии субъектов стали появляться общие, для таких альтернатив одинаково знакомые объективные признаки. Психическое отражение этих общих признаков в разных идеальных образцах альтернативного поведения служило субъектам своеобразным психическим мостиком для перехода от одной альтернативы поведения к другой непосредственно в момент появления внешних препятствий, без возвращения для этого к исходной точке поведения. В отсутствие идеальных пучковых альтернатив поведение неразвитых в психологическом отношении субъектов имело во внешней среде знакомые для них признаки, «привязанные» только к одной потребности. Поскольку незнакомые признаки примитивные субъекты не воспринимали, то знакомая, воспринимаемая ими среда изменялась для них вместе с удовлетворяемой потребностью и ровно с такой скоростью, с какой происходило это удовлетворение. В связи с этим знакомое им пространство и время изменялись вместе с поведением, инициировались им в этих изменениях и целиком от него зависели. С прекращением поведения для таких субъектов исчезало и пространство, и время. И наоборот, возобновление поведения создавало для них то пространство — время, которое нормативно вписывалось в имеющуюся у них потребность, и способ ее удовлетворения. Изменение потребности и способа ее удовлетворения вводило данных субъектов в другую, параллельно существующую, знакомую им реальность, имеющую свое особенное, индивидуальное самоизолированное психическое пространство — время. Актуальная замена одной потребности на другую с соответствующим безальтернативным способом ее удовлетворения вводила субъектов в раз ные для них, психически не связанные между собой, но знакомые им пространственно-временные миры, о которых они «вспоминали» только тогда, когда у них появлялась соответствующая потребность, которую им требовалось удовлетворить посредством специального, безальтернативного способа поведения. Данный феномен фрагментации психическим отражением объективно данного материального и идеального можно обнаружить не только в исследовании психически неразвитых субъектов. Оно вполне узнаваемо прослеживается, например, в описании особенностей поведения невротиков специалистом в области психоанализа К. Хорни. В частности, она отмечает, что таковым, «уже отмеченным Штрекером является феномен фрагментации жизни на изолированные «отсеки» (compartments). Штрекер, который также приводит иллюстрации зон избирательной слепоты, говорит о непроницаемых для логики отсеках и четком их разделении. Есть отсек для друзей и отсек для врагов, отсек для семьи и отсек для посторонних, отсек для профессиональной и отсек для личной жизни, отсек для равных по социальному положению и отсек для нижестоящих. Поэтому то, что происходит в одном отсеке, для невротика не выглядит противоречащим тому, что происходит в другом. «Человек (современный человек. — А. Д.) может жить так лишь тогда, когда вследствие своих конфликтов он утратил ощущение своей целостности. Таким образом, фрагментация жизни на изолированные отсеки — это в такой же степени результат потери целостности вследствие своих конфликтов, как и защита от их осознания… Трудно сказать, то ли тип идеализированного определяет создание изолированных отсеков, то ли наоборот. Однако представляется вероятным, что факт разделения своей жизни по изолированным отсекам является более фундаментальным и определяет, какого рода идеализированный образ будет создан» <9>. ——————————— <9> Хорни К. Наши внутренние конфликты. М., 2003. С. 172.
На фундаментальность феномена раздельного «отсечного» мироощущения и других изложенных выше особенностей психического отражения материального указывает и приведенное выше исследование Д. П. Козолупенко, которая, анализируя мифомышление архаического человека, отмечает, что существующее в нем психически отраженное «пространство зависит от героя (а герой, в свою очередь, зависит от создаваемого им пространства — они взаимосвязаны)… Поскольку герой создает себе пространство и пространство это является пространством действия, то герой не может исчезнуть из этого пространства и перенестись в другое место, ибо, во-первых, ему некуда исчезать, поскольку нет другого места события, а во-вторых, ему не через что переноситься, поскольку нет самостоятельного пространства, соединяющего два места независимо от героя. Нет ничего независимого от героя, и поэтому герою в некотором смысле некуда деться от своего пути — пространства — поступка, от своего «подвига и судьбы». Поэтому же в мифе, сказке и былине, указывает данный автор, не могут происходить сразу два события или не происходить ни одного, не может быть, по выражению В. Я. Проппа, «двух театров действия одновременно» (так называемый закон хронологической несовместимости) и — добавлю — не может быть «антрактов». Если герой прекращает свой путь… то тогда (и только тогда) другой «подхватывает эстафету» и продолжает действие с того же места. «Мифопоэтическое пространство динамично, оно возникает и видоизменяется в зависимости от хода событий (поведения героя. — А. Д.), многое в нем «как из-под земли вырастает» или же «с неба падает» (и — добавим — также внезапно исчезает. — А. Д.), оно неожиданно и непредсказуемо, оно текуче» <10>. ——————————— <10> Козолупенко Д. П. Миф на гранях культуры. М., 2005. С. 86.
Итак, пространство, время, мироощущение на начальных этапах психического развития имели прерывистый, изолированно-«отсечный» характер. Кроме того, они целиком, во всем своем объеме представлялись субъектам процессуальным или, в терминологии Д. П. Козолупенко, динамичным. Они полностью и во всех своих изменениях определялись поведением. Пространство — время в восприятии указанных субъектов создавалось поведением. Оно в нем рождалось и безраздельно им управлялось. Оно полностью от него зависело и ему подчинялось. Оно возникало, изменялось и исчезало вместе с поведением. Таким образом, имеющий самосознание архаический человек, в рамках такого мировосприятия, не кривя душой, имел все основания представлять себя творцом, демиургом всего того, что его окружало, обладающего над всем этим неограниченной и никому не подконтрольной властью. Он был центром воспринимаемого пространства и времени. В современной патологии психического такая гипертрофированная эгоцентричность легко вписывается в манию величия, а в Средние века в менее резкой форме составляла одну из основ магии и колдовства, в которые поголовно верило население и в которые продолжают верить многие современники. Магия и колдовство опирались также и на общее, сходно повторяемое нормативное, встроенное в разные виды пучковых (отсечных) идеальных альтернатив потребного поведения. Актуализируясь в одном пучке альтернатив, идеальное нормативное по сходным признакам распространялось на другие пучки, обеспечивающие другие, но все же в чем-то сходные потребности. Нормативное, таким образом, создавало между отсеками психического отражения ассоциативные связи, которые соединяли воедино сходные нормативные признаки психического идеального и отраженного в них материального. Это значительно расширяло мировосприятие субъектов и делало его все менее и менее зависимым от конкретного поведения. Такое расширенное межпучковое восприятие нормативного давало субъектам возможность психического отражения не только отдельно взятых объектов в их особенных, индивидуальных признаках, но и всю множественность сходных, нормативно связанных между собой объектов посредством отождествления их материальной нормативности с отражающей ее совокупной психической, идеальной нормативностью. Другими словами, под воздействием рассмотренных выше связей субъекты значительно больше воспринимали из внешней среды объективно-нормативного и в результате этого все более и более адекватно отражали его, все более и более отделяя его в своем психическом отражении от особенного, индивидуального. Обособившись, это отделенное от особенного, индивидуального идеальное нормативное в психическом отражении стало принимать формы идеальных сущностей конкретного материального и в условиях образного мышления представлялось субъектам сначала в виде разнообразных, бесчисленных духов, затем более обобщенно в форме языческих богов и, наконец, в глобальном масштабе в виде мировых религий. Однако полного соответствия объективно данному материальному и идеальному психическое отражение стало достигать только в условиях логического научного мышления, проводящего четкие, соответствующие существующей реальности границы между обобщенной, совокупной множественностью сходного нормативного и отдельно взятым не сходным, единичным особенным, индивидуальным. Такие границы, обозначающие соответствие объективно-нормативного и особенного, индивидуального, психическому нормативному и особенному индивидуальному знаменуют факты установления истины как конечной цели научного мировосприятия психически развитых субъектов.
