СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЛИЧНОСТИ И ОБЩЕСТВА
В УСЛОВИЯХ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НЕСТАБИЛЬНОСТИ
М. Б. МАРИНОВ
Маринов Михаил Будимирович, доктор философских наук, доцент кафедры теоретической и прикладной регионалистики Института переподготовки и повышения квалификации Южного федерального университета.
В материале проводится последовательный анализ особенностей взаимоотношения личности и общества, среди которых автор выделяет изменения не только стереотипов мышления индивида, но и образа жизни.
Ключевые слова: экономический кризис, социальная информация, образ жизни, система ценностей, социальные формы, социальная топография.
In material is conducted consequent analysis of the particularities of the relation to personalities and society, among which the author selects changes not only stereotypes of the thinking of the individual, but also lifestyle.
Key words: economic crisis, social information, lifestyle, system of valuables, social forms, social topography.
Социально-экономическая нестабильность особенно остро проявляется в условиях мирового кризиса, который шагает по миру со скоростью финансовой операции. Ни для кого не секрет, что финансовый кризис наступил, а многие уже ощутили на себе его влияние. Очевидным фактом является то, что финансовый кризис в США перерос в мировой финансовый кризис.
Мировой финансовый кризис начался в 2008 году как результат проблем, вызванных рынком ипотеки в США. Последовала цепная реакция, в ходе которой пострадали инвестиционные банки Lehman Brothers, Merrill Lynch и многие другие участники финансового рынка.
Рецессия как прямое следствие финансового кризиса началась и в большей части мировой экономики.
Дальше началась цепная реакция, жертвами финансового кризиса в США стали Европа, Япония, Россия.
От кризиса в России пострадали самые разные отрасли экономики. Но в первую очередь продавцы промышленной продукции, например вентиляторов ВКР или спецтехники. Автогигант из Тольятти… Кризис ощутили на себе все [1].
Мировой финансовый кризис вызвал экономический кризис в России и во многих других странах мира. Начались проблемы в реальном секторе экономики, по всему миру наблюдается падение промышленного производства.
В условиях современности, а особенно в период кризиса дни паттерны и конфигурации больше не заданы и тем более не самоочевидны; их слишком много, они сталкиваются друг с другом, и их предписания противоречат друг другу, так что все они в значительной мере лишены своей принуждающей, ограничивающей силы. Их характер изменился, и в соответствии с этим они реклассифицированы как пункты в списке индивидуальных задач. Вместо того чтобы служить предпосылкой стиля поведения и задавать рамки для определения жизненного курса, они следуют ему (следуют из него), формируются и изменяются под воздействием его изгибов и поворотов. Силы сжижения переместились от системы к обществу, от политики к жизненным установкам или опустились с макро — на микроуровень социального общежития [2, с. 14].
В результате кризиса мы имеем версию современности, обремененную переплетением паттернов и ответственностью за неудачи, ложащейся прежде всего на плечи отдельного человека. Теперь наступила очередь перейти в жидкое состояние паттернам зависимости и взаимодействия. Они стали податливы до такой степени, которая была незнакома и невообразима для прошлых поколений; но, подобно всем жидкостям, они не могут удерживать свою форму долгое время. Придать им форму намного легче, чем сохранить ее. Твердые тела отброшены раз и навсегда. Удержание формы жидкостей требует большого внимания, постоянной бдительности и бесконечных усилий — и даже тогда успех этих усилий не гарантирован.
Было бы опрометчиво отрицать или даже преуменьшать глубокие изменения условий человеческой жизни, связанные в условиях кризиса с нарастанием «текучей современности». Отдаленность и недостижимость системной структуры в сочетании с неструктурированным, текучим состоянием непосредственных обстоятельств реализации жизненных принципов радикально изменяет эти условия и требует пересмотра старых понятий, которые использовались в качестве рамок при их описании. Подобно зомби, такие понятия сегодня одновременно мертвы и живы. Встает практический вопрос: реально ли их воскрешение, хоть и в новой форме или в новом воплощении; или — если это нереально — как организовать для них приличные и эффективные «похороны» [2, с. 14]?
Однако жизнь в условиях кризиса многозначна, и основные ее характеристики могут быть отслежены с помощью многих и различных маркеров. Тем не менее в качестве возможного «отличия, определяющего различия» выделяется одна особенность современной жизни и ее течения — ключевая особенность, из которой вытекают все другие характеристики. Эта особенность — изменяющиеся отношения между пространством и временем.
В условиях кризиса особенно остро чувствуется, что пространство и время отделены от жизненной практики и друг от друга, и поэтому их можно понимать как различные и взаимно независимые категории стратегии и действий, когда они уже не являются, как это было в течение долгих столетий, тесно связанными между собой и поэтому едва различимыми аспектами жизненного опыта, скрепленными устойчивым, очевидным и неразрушимым взаимно однозначным соответствием. В современности время имеет историю, оно имеет историю из-за постоянно расширяющейся «пропускной способности» — удлинения отрезков пространства, которые можно пройти, пересечь, покрыть — или завоевать — за единицу времени. Время приобретает историю, как только скорость движения через пространство (в отличие от неизменного, по существу, пространства, которое не может быть растянуто или сжато) становится вопросом ловкости, воображения и находчивости человека.
Самая идея скорости (и еще более очевидно — идея ускорения) в контексте отношений между временем и пространством предполагает их изменчивость, и она едва ли вообще имела бы какой-то смысл, если бы эти отношения не были действительно изменчивыми, если бы они являлись свойством реальности, не связанной с существованием человека, а не предметом изобретения и согласия людей и если бы они не простирались далеко за пределы того узкого диапазона изменений, когда естественные средства передвижения — человеческие или конские ноги — ограничивали движения тел. Как только расстояние, пройденное за единицу времени, стало зависеть от технологии, от искусственных транспортных средств, все дошедшие до наших дней, унаследованные от прошлого ограничения скорости движения могли быть в принципе нарушены.
В кризисные периоды мы являемся свидетелями реванша кочевого образа жизни над принципом территориальности и оседлости. В текучей стадии современности оседлым большинством управляет кочевая и экстерриториальная элита. Освобождение дорог для кочевого движения и свертывание остающихся контрольно-пропускных пунктов теперь стало метацелью политики, а также войн, являющихся, как первоначально заявил Клаузевиц, всего лишь «продолжением политики другими средствами».
Поэтому «больше» — уже не только не «лучше», но и лишено рационального смысла. В условиях кризисной нестабильности быть меньшим, более легким, более подвижным — это признак совершенства и «прогресса». Путешествие налегке, а не привязанность к тому, что считалось показателем надежности и основательности — то есть привязанность к тяжеловесности, солидности, подразумевающим силу, — является в таких условиях наиболее ценным качеством [2, с. 20].
Привязанность к определенному месту не столь важна, поскольку это место может быть достигнуто и оставлено по собственной прихоти в короткое время или в мгновение ока. Вместе с тем чрезмерная твердость, обремененность взаимными обязательствами могут оказаться поистине вредными, когда новые возможности неожиданно возникают в другом месте. Рокфеллер, возможно, хотел сделать свои фабрики, железные дороги и буровые вышки большими и громоздкими и владеть ими долгое время (вечно, если измерять время продолжительностью жизни человека или его семьи). Билл Гейтс, однако, не чувствует никакого сожаления, расставаясь с имуществом, которым он гордился еще вчера; сегодня приносит прибыль именно ошеломляющая скорость обращения, рециркуляции, старения, демпинга и замены, а не прочность и длительная надежность изделия. Замечательное превращение состоит в том, что именно высокопоставленные и могущественные люди наших дней избегают долговечности и лелеют мимолетность, в то время как находящиеся у основания социальной пирамиды, несмотря ни на что, изо всех сил отчаянно пытаются продлить существование своего ничтожного и недолговечного имущества и подольше пользоваться им. Эти две части населения в настоящее время встречаются главным образом как противоположные стороны во время распродаж или на торгах подержанными автомобилями.
Дезинтеграция социальной сети, распад эффективных организаций коллективного действия часто бывают отмечены большой тревогой, и о нем сожалеют как о непредвиденном «побочном эффекте» новой легкости и текучести, все более и более мобильной, нестабильной, переменчивой, неуловимой и мимолетной власти. Но социальная дезинтеграция является как условием, так и результатом новой техники власти, использующей свободу и искусство ускользания в качестве своих главных инструментов. Чтобы власть могла быть текучей, мир должен быть свободен от заборов, барьеров, укрепленных границ и контрольно-пропускных пунктов. Любая плотная сеть социальных обязательств, и особенно основанная на территориальном принципе, является препятствием, которое необходимо убрать с пути. Глобальные силы склонны разрушать такие сети ради непрерывности и развития своей текучести, этого основного источника их могущества и гарантии их непобедимости. И именно состояние дезинтеграции, хрупкости, уязвимости, быстротечности, «существования до дальнейших распоряжений» человеческих обязательств и сетей прежде всего позволяют этим силам выполнять свою работу [2, с. 21].
Посмотрим, какое направление деятельности является наиболее перспективным в условиях мирового кризиса.
В своих других работах З. Бауман по этому поводу пишет, что главным источником прибылей — в особенности крупных, причем даже для капитала завтрашнего дня — во все большей мере становятся идеи, а не материальные предметы. Идея подается лишь один раз, после чего начинает приносить доходы в зависимости от количества людей, выступающих в качестве покупателей, клиентов или потребителей, а не от того их количества, которое занято в воспроизводстве прототипа. Когда ставится задача сделать идеи прибыльными, конкурентная борьба идет за потребителей, а не за производителей. Не удивительно, что современный капитал стремится устанавливать связи прежде всего с потребителями [3, с. 34].
Стратегические принципы взаимодействия человека и общества, ориентированные на такой образ действий, представлены в работах российского исследователя, директора Центра исследования постиндустриального общества профессора В. Л. Иноземцева. Он считает, что с усложнением всего комплекса социальных отношений в постиндустриальном обществе, формирующемся в развитых странах, существенно усложняется и дробится социальная структура; она приобретает новое измерение, поскольку знания и информация превращаются в важнейший ресурс производства, а основой отнесения людей к господствующему классу становятся контроль над этим ресурсом и возможность распоряжаться им. На наш взгляд, сегодня вряд ли можно отрицать тот факт, что среди многочисленных социальных групп, на протяжении последних десятилетий существующих в обществе набирающего силу постиндустриализма, особое значение приобретает группа, именуемая в западной обществоведческой теории «knowledge-class». Видя некоторое несовершенство предлагаемого термина, В. Л. Иноземцев предлагает называть эту группу классом интеллектуалов [4, с. 67].
Лидирующие позиции в информационном, индивидуализирующемся обществе определяются уже не столько материальной собственностью и властью, сколько отношением к знанию — талантом и умением манипулировать сетевой информацией. Отношения собственности отступают на задний план. Причем господствующее положение в новой социальной иерархии нельзя купить, это уже другое измерение, с другими кодами бытия. Нарождающийся гегемон информационного общества — нетократия — уже прекрасно осознает разницу между информацией и знанием и особую ценность знания эксклюзивного. Именно сетевая монополия на эксклюзивное знание делает нетократию господствующим классом информационного общества [5].
Появление людей, которых можно причислить к этим социальным группам, вызвано объективными процессами, набирающими силу в современном обществе, подверженном постоянным кризисам и изменениям. Известный исследователь Э. Тоффлер, на наш взгляд, вполне логично объясняет эти процессы. Он считает, что сейчас мы являемся свидетелями не только триумфа, но и распада бюрократии. Мы присутствуем при рождении новой системы организации, которая будет все более соперничать с бюрократией и в конце концов займет ее место и будет отвечать потребностям индивидуализирующегося общества. Это — организационная структура будущего, которую Э. Тоффлер называет адхократией. Исследователь считает, что сегодняшняя адхократия, находящаяся еще в эмбриональном состоянии, требует от человека совершенно другого сочетания качеств. Место постоянства занимают кратковременность и мимолетность — высокая степень подвижности при переходах от одной организации к другой, никогда не кончающаяся реорганизация внутри них, постоянное порождение и отмирание временных рабочих группировок [6, с. 168].
Индивидуализация, адхократия и нетократия формируют такие важные для темпоральной стратегии жизни качества, как побег и ускользание. Именно легкость и переменчивость пришли на смену мощному и зловещему присутствию как главным приемам господства прошлого. Высшие эшелоны новой иерархии характеризуются прежде всего способностью передвигаться — стремительно и по первой необходимости, тогда как низшие уровни — неспособностью даже замедлить, не то чтобы остановить такие движения, и собственной неподвижностью [3, с. 44].
Пытаясь приспособиться к новому стилю жизни, человек встречается с огромным количеством трудностей и прежде всего внутреннего плана.
Ускорение темпа жизни (и в особенности увеличение скорости производства благодаря автоматизации) означает, что каждая минута «внизу», потерянная для производства, стоит больше, чем раньше. Задержка производства обходится все дороже. Информация должна поступать быстрее, чем прежде. В то же время быстрые перемены увеличивают количество необходимой информации, поскольку возрастает масса новых, неожиданных проблем. Чтобы справиться с новой проблемой, требуется больше сведений, чем это было нужно для решения старой, с которой уже приходилось сталкиваться множество раз. Таким образом, одной из важнейших стратегических тенденций в условиях социально-экономической нестабильности является потребность в большем количестве информации и более быстрой ее передаче и переработке [6, с. 160].
Информации сегодня придается огромное значение. Главными техническими средствами информатизации служат персональные компьютеры и средства телекоммуникации. Достижения информатизации измеряются масштабами внедрения информационных технологий во все сферы общественной и личной жизни.
По мере развития электронных средств массовой информации и информационных технологий в научных кругах все более активно ведется дискуссия о функциях и роли информации в жизни общества, тенденциях формирования глобального информационного общества. Особый интерес в этом плане представляют работы Ф. Фераротти [7, с. 315 — 339].
Владеть информацией значит обладать властью. Причем речь идет не просто об информации, как подчеркивает Ферраротти, а о социальной информации.
Понятие «социальная информация» является ключевым понятием в теории информационного общества Ф. Ферраротти. Социальную информацию нельзя путать с коллективной информацией — миром коллективных знаков и сообщений средств массовых коммуникаций и других знаков нашего повседневного опыта. «Социальная информация — это такая информация, которая охватывает все политические и социально значимые темы, относящиеся к взаимодействию граждан и институтов. В этом смысле вполне правомерно утверждать, что социальная информация относится и входит в само понятие власти» [8, p. 157]. Тот, кто контролирует систему социальных коммуникаций, тот осуществляет власть и влияние. Поиск информации является выражением активной социальной политики. Отсутствие информации означает неучастие в системах принятия решения и организации, т. е. оборачивается отчуждением [7, с. 328].
Подавляющее число людей не могут справиться с лавинообразным информационным потоком и сразу включиться в темпоральную стратегию жизни. Многим не удается адаптироваться к ней вообще. Этот феномен описан Э. Фроммом [9].
Но перед тем, кто удержался на «гребне волны жизни», открываются удивительные перспективы. Такой человек увидит себя не заключенным в узкую щель социальных рамок, запретов и предписаний, уничтожающих его личность, а освобожденным, странствующим в кинетическом мире жизни с новой, свободной формой. В этом незнакомом пейзаже его позиция станет постоянно меняющейся, текучей, разнообразной. И его социальные связи, так же как его связи с вещами и местами, будут обновляться с огромной и постоянно увеличивающейся скоростью [6, с. 145].
Однако посмотрим, насколько же смелые идеи Э. Тоффлера оказываются вписаны в реальную жизнь современного общества. Вот, что считает по этому поводу В. Л. Иноземцев. Уже в 60-е и 70-е гг. XX в. большинство исследователей отказались от гипотезы о бюрократической природе нового высшего класса; его стали чаще всего определять как социальную общность людей, воплощающих в себе знания и информацию о производственных процессах и механизме общественного прогресса в целом. При этом подчеркивалось, что главным объектом собственности, позволяющим этому классу занимать доминирующие позиции в обществе, не являются уже «видимые вещи», такие как земля и капитал; в этом качестве выступают информация и знания, которыми обладают конкретные люди. В отличие от труда, знания являются «редким производственным фактором», а положение и статус представителей новой элиты «определяются в соответствии не столько с их иерархическими полномочиями, сколько с их научной компетентностью», а формирующийся в постиндустриальном обществе класс интеллектуалов способствует беспрецедентному расколу социума на разнородные группы [4, с. 68 — 69]. Если продолжить мысль В. Л. Иноземцева, то класс интеллектуалов является одной, но не единственной из сфер общества, где процессы индивидуализации не только имеют место быть, но и приводят людей к жизненному успеху. Таким образом, можно сделать вывод, что обладание и умение распоряжаться уникальными знаниями в современном обществе способствуют индивидуализации человека в современном обществе, так как позволяют ему вырваться из прежних социальных условий. Такой человек приобретает возможность перемещаться в социальном пространстве по своему усмотрению и не является больше привязанным к конкретному месту.
Входным билетом в новую элиту является «готовность к жизни среди хаоса» и способность «процветать в условиях неустроенности»; клубной картой становится умение «позиционировать себя в переплетении возможностей, а не оставаться парализованным одной пожизненной специальностью»; а визитной карточкой оказывается «согласие разрушить созданное собственными руками», «отпустить, если не отдать» [3, с. 50].
Новый образ жизни порождает и новую систему ценностей. Вот, что пишет об этом У. Бек: эта ценностная система содержит в себе начало новых этик, базирующихся на принципе «обязанностей по отношению к самому себе». Однако новые ценностные ориентации окружающими часто ложно понимаются как выражение эгоизма и нарциссизма. При этом не осознается ядро нового, которое здесь проявляется. Оно направлено на самообъяснение и самоосвобождение как деятельностный, жизненно важный процесс, включающий в себя и поиски новых социальных связей [10, с. 143].
В этом просматривается ядро новой стратегии, перспективной в нестабильном обществе. Человек стремится реализовать свой жизненный порыв. В данном случае порыв жизни начинает резонировать со стратегическим принципом, переходящим из области холодного рационального расчета в сферу свободного искусства. Именно здесь объединяются время и жизнь, возникает точка, от которой отталкивался в своих философских построениях Ф. Жюльен [11, с. 236].
При этом необходимо заметить, что и социальные, и аксиологические черты становятся основным фактором стратификации, по сути, интеграционным фактором, приводящим в движение прочие атрибуты социального положения. Однако они оказывают совершенно противоположное влияние на человека в зависимости от того, каковы обстоятельства его жизни. Особенности характера, порождающие в высших слоях общества бьющую ключом радостную спонтанность, оказываются «саморазрушающими для тех, кто трудится на самом низком уровне системы индивидуализирующегося общества» [3, с. 50].
Признаком привилегированности становится возможность путешествовать налегке и избегать длительной привязанности к собственности; признаком нищенства оказывается приверженность вещам, отжившим свой естественный срок службы, и неспособность с ними расстаться.
Мобильность и изменчивость пришли на смену присутствию как главному приему господства прошлого. Скорость передвижения, возможности эффективно действовать независимо от расстояния, а также свобода перемены мест, предоставленная либо отсутствием локализованных обязательств, либо легкостью их преодоления, являются сегодня главными факторами стратификации как на глобальном, так и на местном уровнях. Возникающая иерархия сродни скорее кочевым, чем оседлым обществам; ныне же оседлость, и особенно безвыходная оседлость, быстро превращается из актива в обязательство [3, с. 49].
Поэтому можно ожидать, что социальная топография нестабильного общества будет все более кинетической, полной завихрений и перемен. Таким образом, давление, оказываемое нестабильностью, преобразуется в социальные отношения особого сорта. Постоянство, одна из отличительных особенностей традиционного общества, разрушается, и мы вынуждены сделать неумолимый вывод: связи человека с невидимой социальной топографией становятся все более и более текучими, точно так же как его отношения с вещами, местами и людьми, входящими в эти постоянно меняющиеся социальные структуры. Как новые кочевники, люди мигрируют с места на место, из одной социальной структуры в другую. Чем быстрее меняется окружающая обстановка, тем короче время жизни социальных форм. В социальной структуре, как и в архитектурной, мы движемся от форм, выдерживающих испытание временем, к временным формам, мы движемся от постоянства к быстротечности.
Литература
1. Электронный ресурс: Мировой кризис 2008 — 2009 гг. // http://www. mirovoy-crisis. ru/.
2. Бауман З. Текучая современность. СПб., 2008.
3. Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2005.
4. Иноземцев В. Л. «Класс интеллектуалов» в постиндустриальном обществе // Социологические исследования. 2000. N 6.
5. Евтух А. Информационная эпоха и актуальные проблемы экономики // Мировая экономика и международные отношения. 2005. N 4. С. 24; Бард А., Зодерквист Я. NETократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма. СПб., 2004. С. 20 — 39.
6. Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2003.
7. Полякова Н. Л. XX век в социологических теориях общества. М.: Логос, 2004.
8. Ferrarotti F. The Myth of Inevitable Progress. Westport (Conn.); London, 1985.
9. См.: Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для самого себя.
10. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / Пер. с нем. В. Сидельникова и Н. Федоровой; послесл. А. Филиппова. М.: Прогресс-Традиция, 2000.
11. См.: Жюльен Ф. О «времени». Элементы философии «жить» / Пер. с франц. В. Г. Лысенко. М.: Прогресс-Традиция, 2005.
