СУД И АДВОКАТ: СОЮЗ В ПОИСКАХ ИСТИНЫ ИЛИ КОНФРОНТАЦИЯ?
/»Мировой судья», 2008, N 3/
В. СЕРГЕЕВ
Сергеев В., профессор Московского гуманитарно-экономического института, адвокат, доктор юридических наук.
Между сторонами возник спор, который они не в состоянии разрешить без помощи судей. Нередко такой спор достигает чрезвычайного накала и выливается в форменную войну сторон. В этом плане определение судебному процессу можно дать как постоянно движущемуся во времени состоянию конфронтации враждующих сторон — двух или нескольких бывших партнеров, истца и ответчика, обвинения и защиты, потерпевшего и подсудимого. И только сам суд всегда должен оставаться вдалеке от этого «военного положения»: вне горящих пожаров и страстей, вне подозрений и необъективности, вне свар, склок, любых других боев местного и оперативно-тактического значения, которые ведутся на его поле деятельности. Такое «состояние судебной войны» давным-давно изучено и исследовано еще со времен первых судов в государствах любого народа. Учеными и практиками выработаны стратегические и тактические приемы споров, методики и процессуальные правила представления доказательств, их фиксаций и оценок. Отработаны также альтернативные способы разрешения спорных случаев: переговоры, медиация, мировое соглашение, третейское разбирательство и заключение сделок, направленных на урегулирование конфликта (отступное, цессия, удержание), и др. И никаких научных проблем в этой сфере человеческих отношений, можно сказать, к нынешнему дню уже не осталось. Ответы на все, казалось бы, неразрешимые вопросы можно найти и в законе, и в судебной практике как отражении прошлого опыта и достигнутого человеческого прогресса. Если же в данной проблеме кто-то намерен еще немножко покопаться, то на этот счет существует целая наука <1>. Самое главное в ней то, что бесконфликтных процессов не бывает по определению. Значит, и позиции сторон здесь ясные: каждый в условиях развязавшегося спора, конечно же, отстаивает свои собственные интересы. Всякими доступными и возможными способами. Правда, в рамках закона и накопленной судебной практики. Которая опять же сама зиждется на законе, ибо у нас нет прецедентного правосудия. ——————————— <1> См., напр.: фундаментальный труд «Юридическая конфликтология» под ред. патриарха российского права В. Н. Кудрявцева. М., 1995.
Но в название и содержание настоящего материала мною вложен совершенно иной смысл, о чем не принято ныне говорить вслух. О конфронтации с… судом. Во всяком случае не принято говорить об этом, когда речь ведется о суде цивилизованного государства и сформировавшегося сильного гражданского общества. В таком суде и в таком обществе, где действуют цивилизованные принципы регулирования человеческих отношений, действительно, разговор о конфронтации с судом может быть воспринят, и притом вполне обоснованно, не просто как некорректный выпад, но и как оскорбление суда. Такое не поощряется. Ибо в понятие суда в цивилизованном обществе вложено высшее право и высшая справедливость, а следовательно, высшая нравственная и моральная сила всего общества. А сами судьи, исполняя эти принципы, представляют собой, в свою очередь, высший и непоколебимый авторитет народа. В данном же материале я хотел выразить мысль о конфликтах именно с судом и именно в нецивилизованных судебных системах, к коей в полной мере можно отнести и нынешнюю российскую судебную систему. Считаю, что в ней суд совершенно не отвечает своему предназначению быть объективным арбитром между сторонами, над ним полностью отсутствует гражданский контроль общества, а процессуальные регулятивные нормы судебного процесса совершенно не касаются данной сферы — процессуального взаимоотношения сторон и суда в условиях конфронтационных ситуаций. Следует также заметить, что говорится об этом не как о частном случае судебной практики. Состояние конфронтации одной или нескольких сторон, а точнее, их представителей — адвокатов с председательствующим процесса в таких судах явление не просто частое, а чрезвычайно частое. Достаточно спросить любого адвоката на эту тему, достаточно почитать любой кассационный или апелляционный документ, достаточно обратиться к российской прессе <2> и воочию можно лицезреть всю юридическую, социальную, моральную и нравственную глубину этого конфликта. ——————————— <2> См., напр.: Приговор. Суд отказал Алексаняну в лечении и оставил его умирать в СИЗО (о судебном процессе в Симоновском районном суде Москвы) // Новая газета. 2008. N 8. С. 1 — 3; Китай вам не Израиль (о судебном процессе над академиком Решетиным в Лефортовском районном суде Москвы) // Дуэль. 2007. N 52.
Еще чаще об этом говорят в народе, у которого российский суд не только не вызывает никакого уважения, но он к нему относится с откровенным недоверием, во многих случаях с оттенком презрения и всегда — как к чему-то антисоциальному и антинародному: то несовершеннолетнего ребенка за неуплату налогов осудят, то невиновного по этапу пустят, то живого умершим признают, а потом несколько лет не будут выдавать ему документов о том, что он живой. О недоверии граждан к российскому суду уж сколько писано-переписано, сколько различных данных социологических исследований, опросов населения было. Даже Уполномоченный Российской Федерации по правам человека В. П. Лукин вынужден на этом акцентировать свое особое внимание <3>. Но воз, как говорится, и ныне там. ——————————— <3> См.: Ямшанов Б. Судейская ошибка. В судах не реагируют на жалобы главного правозащитника о массовом нарушении прав граждан. Интервью с Уполномоченным по правам человека В. П. Лукиным // Российская газета. 08.02.2008.
Только исключительная жизненная необходимость вынуждает сегодня людей обращаться в российский суд. Да и то — в самых крайних случаях. В издательстве «Юрист» недавно вышла книга «Юридические этюды. Афоризмы и размышления о праве и бесправии», в которой обобщено и объединено устное народное творчество, касающееся наших судов. Вот некоторые из увиденных по России за долгие-долгие годы сидения в судебных коридорах и услышанных там роптаний. Ссылаюсь на них и для наглядности, и для возможного употребления профессорами права в выступлениях и речах, но больше всего — для того, чтобы убедить читателя, что от приятных встреч с судом такие размышления не рождаются. Эти этюды — результат безысходности и разочарований народа в нашей судебной системе. Почти по Гегелю: абстрактной истины нет. Но ее нет и конкретной, если поиск вести в российском суде. Без независимого и честного суда в России никогда не будет подлинного права. В России нет подлинного права, так же как нет и суда, способного защищать это право. Право — это не стихия и хаос, право — это сама природа, а в природе существует лишь строгая гармония, и только ею, а не дурным законом должен определяться правопорядок. Ложных истин не бывает, как не бывает ложного права. Бывают лишь заблуждения в поиске истины. И если эти заблуждения в окончательном виде не привели к истине, нарушение права неминуемо. Нельзя найти истину на руинах права. Грех против истины — самый страшный грех судьи. Правосудие, идущее по неверному пути, подобно локомотиву, идущему в тупик. Судья, ведущий дело с нарушением предписанных норм, подобен машинисту, ведущему поезд по встречному пути. В законе не всегда заложена справедливость, но в правоприменении справедливость должна присутствовать всегда. Рассмотрение дел в российских судах напоминает движение транспортных средств без светофоров и правил дорожного движения. Российское правосудие напоминает бои без правил. Работа некоторых судов напоминает поиск истины на руинах права. В процессуальных формах заложена своего рода высшая справедливость. Посягательство на форму — это посягательство на право. Нельзя защищать право, нарушая процесс. Это азбука юриспруденции. Судебное решение — это источник права. Но если в нем столько же права, сколько в мусорном баке жемчужин, то судья, изготовивший такое решение, — или законченный негодяй, или, в лучшем случае, полный идиот. Российский суд — сплошная юридическая уязвимость. Если бы в Российском государстве существовал справедливый суд, для произвола власти не оставалось бы места. О мировом судье говорили: «Мужичок так себе, с ноготок. А сколько берет!!!». Подсудимый получил «условно», зато судья чисто конкретно. В больном государстве болен и суд, а с больным судом — и общество инвалид. Судью N-ского района жители называли «товарищем прокурора», а сам суд — «товариществом с неограниченной безответственностью». Если в больном государстве болен суд, это понятно. Но если в больном суде устраивают юридическую фантасмагорию вроде пышущих здоровьем нации бразильских карнавалов — это понять трудно. Суд в нашей стране — это рынок, а главный весовщик — Фемида. Российский суд — это золотой гроб Фемиды, почившей в муках совести. Российский суд — это кладбище лучших идей народа о торжестве правосудия. Гробницу Тутанхамона исследовали. Пора приниматься за гробницу российской Фемиды. Зачем на Поварской улице построили такой богатый дом для Фемиды? Уж лучше бы деньги пустили на благотворительность в пользу жертв правосудия. Справедливый суд предупреждает преступления, несправедливый суд — способствует им. Величайшее поощрение преступности — несправедливый суд. Позор государства — не в самом преступлении, а в отсутствии органа, способного обеспечить неотвратимость наказания за преступление. Почему у богини правосудия повязка на глазах? Есть три научных точки зрения по этому вопросу: — чтобы не читать законов; — чтобы не видеть истину; — чтобы правдоподобно изображать беспристрастность. Рыночное правосудие — это когда один прав, а другой всех скупил. Судебная речь адвоката — глас вопиющего в пустыне. Истязательность сторон — основной принцип деятельности российского правосудия. Презумпция невиновности, т. е. следователь всегда считается невиновным в незаконном ведении следствия. Принцип равенства сторон по Гражданскому процессуальному кодексу РФ (или по Оруэллу): все равны перед законом, но некоторые равнее других. Мечта тюремного идиота выглядит, как правило, в образе прозревшей Фемиды. На самом деле Фемида все видит. Но придуривается. Фемиде развязали глаза, зато запретили устанавливать истину (о новом образе богини правосудия на здании Верховного Суда и об отсутствии требований к суду об установлении истины и объективности по новому УПК). Судье так опостылела его работа, так осточертело отбывать свой долг, что в каждой черточке его лица, в каждом малейшем движении ума читалось: «Истина есть ложь, объективность есть предвзятость, всесторонность есть узость, беспристрастность есть ненависть». Этими принципами он давно уже руководствовался в судебной практике, держа руку на безжизненной, разбитой параличом Конституции. Ударим по бесправию «басманным» правосудием! Чем дальше в суд, тем отдаленнее правосудие. Если клиент не идет к адвокату, значит, судье он заплатил раньше. В суде истину не ищут, в суде ищут кабинет, в котором принимают взятки. Существует Большое Право, маленькие права и Огромная Ложь о торжестве правосудия. Справедливость в суде то же самое, что линия горизонта на местности: к ней постоянно приближаются, но не достигают никогда. Чем отличается правосудие от кривосудия? В первом случае судят «по праву», а во втором «по криву». В действительности в нашем праве существует презумпция кривосудия. Если бы суд руководствовался бы только принципами правосудия, кассационные и надзорные инстанции ему не потребовались бы. Обжалование незаконных приговоров в Мосгорсуде напоминает движение по Московской кольцевой дороге. Суд прямой, да судья кривой. Чтобы заставить человека поверить в наше правосудие, нужно его осудить, а затем оправдать в высшей надзорной инстанции. На декоративном коврике у порога суда было написано слово «ЗАКОН», а возле дверной ручки гласила надпись: «Граждане, перед входом в суд вытирайте ноги!» Если, по Бернарду Шоу, «вор — не тот, кто украл, а тот, кого поймали», то, стало быть, всякое наказание попавшегося обречено на несправедливость, ибо нет стопроцентной гарантии, что судья тоже не вор. Принцип презумпции судейской непогрешимости: Если надо кого-либо засудить, упирают на факты, если фактов нет, упирают на закон, если закон и факты на стороне подсудимого, осудят ни за что: авось надзорная инстанция поправит. Из судебных былей: судья О. Кудешкина бросила вызов всему существующему правовому укладу, и уклад ответил ей тем же: уложил судью в нокдаун. В нашем народе пренебрежение к суду будет до тех пор, пока суд не перестанет пренебрежительно относиться к народу. Судья исполнял лишь одну букву закона. Все остальные буквы в расчет не брались. В поисках истины блуждает только тот, кто ищет. Кто не ищет, тому и лжи достаточно. В государстве, которое из слуги общества превратилось в господина его, суд должен превратиться из института государственной власти в институт гражданского общества. Иначе о правосудии нечего и мечтать. Почему в России суды называют не храмами правосудия, а судебными учреждениями? Очевидно, потому, что в храмах принято верить, а в наше правосудие не верит никто. Чем отличается храм правосудия от судебного учреждения? В первом ищут истину, чтобы поступить объективно и по справедливости, а во втором — чиновника, чтобы дать взятку. Вместе с православными храмами в России снесли и храмы правосудия. Чем отличается храм правосудия в России от православного храма? В одном висит портрет Путина, а в другом Иисуса Христа. В христианских храмах висят изображения святых. А есть ли в храмах правосудия лица, соответствующие по своему образу и подобию хоть одному из указанных персонажей? Почему у Фемиды повязка на глазах? Чтобы не было видно творящегося зла и бесчестия в храмах правосудия. Бесполезно требовать от судей знания законов. Пусть хотя бы десять заповедей из Библии выучат. В храме правосудия сотрудники молились Всевышнему, чтобы он им послал хотя бы одно дело в отношении какого-нибудь олигарха. Судья, не берущий взяток, в лице вышестоящих начальников подобен ангелу, не имеющему крыльев. В храмах правосудия не принято ставить свечек. Правильно ли дано название судебному органу «Храм правосудия», если в нем преобладает кривосуд? Российские суды правильнее было бы называть «Храмами кривосудия». Судебный состав районного суда жители называли «братия» — от слова «брать». Если в российских храмах правосудия будут клясться на Библии, на свободе не останется ни одного человека. Здание районного суда сильно накренилось в результате усадки фундамента, из-за чего в народе его так и называли «наш кривосуд». Почему в России в храме правосудия невозможно искоренить кривосудие? Потому что корни кривосудия настолько проросли под сам фундамент здания, что в случае искоренения может обрушиться весь храм. Почему о принципах правосудия написано так много, но они не исполняются, а о принципах кривосудия вообще нет ни одного источника, а кривосудие процветает? В храме правосудия судили кривые судии. В храмах кривосудия законы прямого действия не применяются. Да, безрадостная получается картина «уважения» и отношения российского народа к такому вот защитнику своих основных прав. Владимир Петрович Лукин в упомянутом выше интервью заметил, похоже, с мрачной безысходностью: «Мой стол завален жалобами на судебные решения, принятые как по уголовным, так и по гражданским делам. Читая их, приходишь к грустному выводу: люди не верят в справедливость правосудия, не считают суд той независимой ветвью власти, которая способна восстановить их ущемленные права». А потому — и подобное народное творчество, которое подмечено в «Юридических этюдах». Эти же наблюдения находят живое закрепление и в научных исследованиях. Известный российский юрист и судебный деятель современности С. А. Пашин заметил: «По моим наблюдениям, судебный корпус самым очевидным образом не выдержал испытания свободой. Он выстроил внутри себя такую систему, что иной средневековый восточный тиран-монарх позавидовал бы. А. Ф. Кони в свое время писал, что на «основании судебных уставов была создана судебная республика внутри самодержавной монархии». У нас же произошло все с точностью до наоборот: в республиканском государстве создан судебный каганат со всеми прелестями восточной деспотии» <4>. ——————————— <4> Пашин С. В тревоге пока только юристы // Юридический вестник. 2001. Октябрь. N 20.
Действительно, идея «отдельного каганата» (по образному выражению Пашина), а на самом деле самой настоящей карательной уголовной юстиции уже давным-давно трансформировалась в неписаный закон единства российского суда и органов уголовного преследования, тогда как судебная власть в правовом государстве должна контролировать эти органы, стоять над ними. «Образ суда-карателя, — пишет другой российский ученый, — возник в эпоху инквизиции, а затем был возрожден у нас в период массовых репрессий. К сожалению, этот образ остался живучим». Теперь — к теме настоящего повествования. О позиции адвокатов в таком суде: возможна ли в нем в принципе защита невиновного, поиск истины, оправдание лица, доказательства в отношении которого собраны с грубыми нарушениями закона? И еще: возможна ли в таком суде бесконфликтная, конструктивная работа адвоката, направленная на помощь суду в объективном рассмотрении дела, на признание доказательств, полученных следствием с нарушением закона, недопустимыми, на принятие справедливого решения? Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо определиться с некоторыми фоновыми оттенками нынешней действительности, которые определяют характер не только суда, о котором мы уже сказали, но и адвокатов, а еще больше — характер нашей эпохи. Начнем с эпохи. Я намеренно не обращаюсь сейчас к ссылкам на общеустановленные в Конституции Российской Федерации и процессуальных кодексах определения и дефиниции (например, к принципам судопроизводства). Они, как, впрочем, и вся Конституция России, безусловно, внешне не вызывают никаких возражений. Какое возражение может вызвать принцип равенства всех перед законом и судом, или принцип презумпции невиновности, или принципы состязательности сторон, законности, неприкосновенности личности и т. д.? Конечно же, никаких, ибо все они основаны на богатейших примерах права и справедливости, которые должна демонстрировать всякая власть. Бери и исполняй. Но не все, оказывается, так просто. Все эти принципы совершенно не отображают истинную природу вещей и картину реальных взаимоотношений среди людей определенной социально-экономической формации, в данном случае той, в которой живет нынешняя Россия. В том числе, конечно же, не могут эти принципы разрешить и неминуемого конфликта судьи с адвокатом во время любого процесса, который так или иначе может перерасти в конфронтационный. Более того, названные выше принципы, переписанные лаборантами юридических факультетов первой волны демократического правительства России из какого-то идеально-утопического документа времен буржуазных революций или проектов Сперанского, вообще не признают такого состояния, как конфронтация, а если точнее — то социального противоречия ни в обществе, ни в государстве, ни, соответственно, в суде. В нашей юридической науке сегодня правит бал «теория бесконфликтности с властью». А между тем, как бы мы ни закрывали глаза и ни замалчивали этот серьезный социально-экономический аспект, наше нынешнее общество и наше государство — это плод дичайших общественных отношений. И поскольку отношения эти происходят в условиях капиталистической формации, то и называются они соответственно капиталистическими. И от этого никуда не деться. Законы же капитализма давным-давно всеми, в том числе и нынешним поколением россиян, на собственном горьком опыте прекрасно изучены. Конечно же, это не то, что так изумительно-округленно выписано в Основном Законе и процессуальных нормах различных кодексов. Это прежде всего — социальное неравенство, алчность буржуазии, насилие одних над другими, эксплуатация, подавление прав и интересов отдельной личности; это — безудержное накопительство путем эксплуатации, это прибавочная стоимость за счет дешевого труда и дармовых ресурсов, это абсолютная бесконтрольность власти со стороны народных масс.
/»Мировой судья», 2008, N 4/
Жизнь капиталистической системы — это постоянное противостояние (конфронтация) бедных и богатых, униженных и унижаемых, потерпевших и обидчиков, ограбленных и грабителей, это непримиримые социальные противоречия в обществе, это классовый антагонизм, вражда, отчаяние, это нищета одних и беспредельная роскошь других, это грабеж, грабеж и еще раз грабеж, ибо без грабежа не бывает богатства. По образному выражению экономиста XIX в. Прудона, собственность — это тоже грабеж, кража. А чтобы убедиться в справедливости этих слов, достаточно посмотреть на молниеносное происхождение миллиардных состояний и абсолютно невероятные размеры собственности у нынешних олигархов и некоторых министров-капиталистов из государственного аппарата, о которых в последнее время стали публиковать куцые отчеты. Ну и каким же должно быть реальное изображение суда в таком вот отчетливо выраженном классовом, капиталистическом государстве? Конечно же, капиталистическим, со всеми сопровождающими эту систему и этот ее неотъемлемый организм пороками. Ибо суд — это одна из ветвей существующей власти, а власть — это орган управления правящего класса. А правящим классом, как известно, является тот класс, у которого сосредоточены все средства производства и основная собственность страны. У нас в стране эта собственность, к сожалению, не у народа. Она — у олигархов, госкорпораций, крупного бизнеса и государственных чиновников. Вот им и служит наше государство самозабвенно и безропотно, ибо это тоже естественный закон, хотя он и относится к экономической сфере жизни общества. Такой же, как закон гравитации, закон существования видов, закон выживания сильнейших. Чем руководствуется в своей деятельности суд? Само собой разумеется, законом и правом. Но что такое право в классовом обществе? Право — это воля правящего класса, возведенная в закон и принуждаемая к его исполнению всем государственным механизмом. Дальше излагать азбучные истины, думаю, нет необходимости. Они известны. Важнее акцентировать внимание на другом. На том, что конфронтационность отношений в суде предопределена самой его природой, а точнее, природой того государства, которое он представляет. Какими бы идеальными ни были конституционные декларации, каким бы иконоподобным ни выглядел процессуальный закон, в описанных условиях они недейственны, а значит, невыполнимы!!! Ведь суд обязан по своему государственному предназначению выполнять волю власти, правящего класса. Хотя нередко и сам закон — порождение этой воли, однако в нем парламент иногда вынужден ретушировать эту волю, лакировать свои нормы, подгоняя их под цивилизационные требования. Ибо упрекнут в варварстве или, еще чего хуже, в дикости. Но ретушируют они уж слишком усердно. Потому и нежизненные у нас законы получаются, что их так усиленно подгоняют под несуществующую модель общества. Законы у нас не просто несовершенные, а уродливые. Но, как говорили римляне, «пусть погибнет мир, но восторжествует справедливость» или «закон есть закон». Но и его не очень хочется выполнять этой воле (имеется в виду воля правящего класса). А вот для правоприменительной практики тут создано достаточно широкое поле деятельности. Почему, например, согласно этой практике в нашей стране вот уже пятнадцать лет при столь активно пропагандируемой необходимости поддержки и помощи, при массе законодательных и подзаконных актов ни малый, ни средний бизнес не получают достойной государственной юридической защиты и всегда числятся в потерпевших, пострадавших, проигравших во всех судах и прочее и прочее? Да потому, что малый и средний бизнес — это сфера деятельности среднего класса, а у нас таковой не при власти. Он малочисленный, слабый, организационно и финансово уступающий олигархам и чиновникам. Его, можно сказать, вообще сегодня нет. Как сказано выше, правящим классом у нас является крупный капитал и питаемое им государственное чиновничество, которому, как монополисту, малые и средние страшно невыгодны, они ему мешают, так как при благоприятном развитии становятся более конкурентоспособными. При благоприятных условиях развития как раз малый и средний бизнес являются фундаментальной базой для формирования экономической составляющей среднего класса. Но эти благоприятные условия для них означают гибель для крупного капитала и погрязших в нераздельном союзе с ними чиновников. Благоприятные условия — это передача власти. Но кто же власть отдает просто так? А потому малых и средних можно задавить, у них можно отнять собственность, их можно обманывать, им легче отказать в судебном удовлетворении их требований. У сильного всегда бессильный виноват. А почему, скажем, до сегодняшнего дня не принято никаких законодательных положений, профессионально отражающих всю существующую проблему, об ответственности за рейдерские захваты? Несмотря на то что рейдеры разоряют все больше и больше предприятий именно малого и среднего бизнеса, захватывая, подобно гуннам, «в полон» все, что подворачивается под руку? Опять же потому, что рейдерство выгодно крупному бизнесу и госчиновникам в целях объединения собственности в рамках своих «империй». Один мой знакомый-бизнесмен уже восемь лет «воюет» за отнятую у него с помощью правоохранительных органов фирму. Уже проведено более 40 (!!!) судебных процессов, но фирма все еще не возвращена. Всю зловещую сущность капитала и его судебной системы, как зеркальное отражение нынешней бальзаковской «человеческой комедии», можно прочитать в этих скорбных судебных делах. И так во всем. И суд не может выйти за рамки предначертанной для него миссии защищать систему, социально-экономический строй, власть, которая ему дала все: беспечное существование, бесконтрольность, безответственность за принятые решения, несменяемость, защиту и т. д. Да и как не дать! В свое время один ныне непопулярный политический деятель говорил: «Офицер и судья обязаны быть защитниками нашей концепции общества». То бишь армия и суд — вот те столпы, на которых держатся покои государства. В России это положение несколько подправили и армию «задвинули подальше от передовой». А вместо нее поставили превосходящую ее по численности и силе мощь правоохранительной системы: милицию, многочисленные службы безопасности, ОМОНы, СОБРы, войска спецназа, Внутренние войска МВД и т. д. Но суд и судья как верные столпы системы остались неизменными. На них у правящего класса большая надежда. Ставя суд, судью, подобно какому-либо древнему божеству, во главу угла и практически не позволяя его критиковать, отводить, спорить с ним и добиваться положительного результата в этом споре, правящий класс тем самым оберегает себя. А потому судья защищен ныне непробиваемой броней процессуальных норм и юридической казуистики. Возьмите, к примеру, норму статьи УПК РФ об отводе суда (ст. 61 УПК РФ). Вопрос настолько «заказуичен», настолько закодирован, что понятие «если имеются иные обстоятельства, дающие основание полагать, что судья лично, прямо или косвенно, заинтересован в исходе данного уголовного дела» на практике применить просто невозможно. Для примера приведу такое конкретное дело с собственным участием. Судья Д. осудила руководителя одной из московских бензозаправок Р. на 10 лет лишения свободы, обвинив его в убийстве и приговорив к отбыванию наказания в колонии строгого режима. Пройдя все круги ада, только со второго обращения в Верховный Суд Российской Федерации через четыре года мук и мытарств из надзорной инстанции дело вернули на дополнительное рассмотрение в тот же суд. Поручили другому судье Б. (от рассмотрения дела судом присяжных подсудимый отказался в целях ускорения процесса и в связи с тем, что его в тюрьме поразил тяжелейший инсульт, который требовал активного лечения, а меру пресечения ему не изменяли ни при каких обстоятельствах, даже на судебные заседания человека носили полуживым или почти уже мертвым на носилках). При повторном рассмотрении адвокат усмотрел в этом деле, что практически все доказательства были сфальсифицированы следователем, виновный же с самого начала следствия свою вину не признавал и по делу было зафиксировано множество доказательств его невиновности. По всему все шло к его полному оправданию. Но ведь судья Б., ведущий дело, член того же коллектива, где работала и незаконно осудившая невиновного судья Д. А следователь, расследовавший дело, к этому времени уже стал надзирающим прокурором. А его жена работала судьей в том же самом суде и была хорошей подругой председателя суда и соседкой судьи Б. по кабинету. А потому судья Б., рассматривавший дело вторично, старался «приглушить» опасные акценты, на которые его ориентировал адвокат, отказывал в удовлетворении важнейших ходатайств, вел дело в отчетливо просматриваемом обвинительном направлении, явно не желая склоняться к оправдательному приговору. А теперь давайте ответим на вопрос: были ли в этой цепочке взаимосвязанных явлений и фактов основания для отвода судьи? Адвокат считал, что были, как были и основания для отвода всего суда. Между тем никаких прямых указаний на подобное основание в вышеназванной правовой норме нет, а потому все попытки адвоката отвести судью и сам суд были тщетными. А ведь у нас в подобном конфронтационном режиме проводится большинство судебных процессов. И описанный процесс — не исключение. Конфронтация здесь заключалась в том, что адвокат пытался воочию показать судье недопустимость собранных по делу доказательств виновности человека, а судья всячески защищал государственный непрофессионализм прокуратуры, беспринципность судей, бездарность и античеловеческую сущность судебной системы, отметая все доводы адвоката. Дело закончилось тем, что подсудимого осудили на срок отбытого наказания и выпустили на свободу, где он продолжает лечиться до настоящего времени. Судиться вновь и проходить круги судебного ада, повторяя все уже пройденные им процедуры обжалования, его теперь не заставишь ни за какие коврижки. На всю оставшуюся жизнь усвоил человек, что такое российская следственная, судебная и тюремная системы. И что такое fiat justitia. И так практически по каждому делу. Да что там «по делу», можно сказать, по каждой норме любого российского закона. Всюду пытливый ум адвоката натыкается на непреодолимые преграды и бетонные стены сначала законодательного, а затем уже судейского лицемерия, цинизма и безразличия. Потому что сами и законодательная, и судебная системы поставлены в те условия, из которых самостоятельно им никогда в жизни не выбраться. И никакие судебные, конституционные и административные реформы, имитирующие перемены, а вместе с ними общественные па латы, изображающие якобы гражданский контроль над всем этим бедламом, им не помогут, пока не будет изменена сама социальная модель общества, в которой они действуют и в которой все мы живем. Пример русской кровавой бойни с двумя революциями и гражданскими войнами, собственными и «соседскими» экономическими катаклизмами, политическими переворотами, строительством мирового коммунизма, а затем «демократии» для отдельно взятой элиты плюс хорошие уроки марксистов о «загнивающем капитализме», которых у нас почему-то повыбрасывали на свалку, привели прежде всего сам правящий класс этих стран к суровой, но неизбежной мысли: капитализм как формация полностью себя исчерпал, и потому, чтобы не допустить очередных революций, гражданских войн, бунтов и топоров, необходимо отказаться от власти в стране и передать ее среднему классу. Ведь средний класс — это цементирующая основа цивилизованного общества. Но для этого необходимо такой класс сначала сформировать. А как это можно быстро сделать из несчастного, оборванного, нищего и бедного эксплуатируемого народа? Ответ находим в опыте европейских государств: путем отказа от извлечения сверхприбылей, путем отказа от грабежа народа, самой страны, ее природных ресурсов и путем создания для каждого человека за счет значительной части своих фантастических по размеру состояний не просто сносных, а реально цивилизованных условий жизни, труда и отдыха и передачи именно ему всей полноты власти. Как только такой курс на мирный переход от капитализма к социальному правовому государству был взят самим правящим классом, так за сравнительно короткий период (15 — 20 лет) без революционных потрясений страны Запада на глазах преобразились в цветущие (не только в садах, но и на лицах людей), благоухающие острова мира и счастья для большинства народа. И ведь все это не из утопии Томазо Кампанеллы и Томаса Мора, а из реально существующей действительности. Той самой действительности, куда ездит ныне полюбоваться хорошо устроенной жизнью и «наша Раша». В таком обществе, где большинство народа устроено, обеспечено, не голодает и не прозябает в нищете и бесправии, конечно же, право и закон выражают тоже волю правящего, но уже среднего класса, которому невыгодны различные отступления от наладившегося правового порядка. А государство, строго контролируемое правящим классом (а он и составляет большинство народа страны), не может позволить, чтобы, например, какой-либо миллионер перекачал свои состояния за рубеж, чтобы нагло и цинично, как это делается сплошь и рядом в современной России, на глазах у всех роскошествовал, менял яхты, виллы, дома, самолеты, сорил миллионами на свою потребу и потребу своих жен, любовниц, чад. Ни общество, ни государство при такой организации общественного порядка не могут позволить, чтобы какой-нибудь прокурор спустил на тормозах выходку какого-нибудь министра или конгрессмена, чтобы какой-нибудь судья принял незаконное решение в отношении своего гражданина и при этом остался бы абсолютно безнаказанным. Именно при таком мироустройстве общественные институты типа нашей Общественной палаты обладают реальными возможностями контроля за государством и его чиновниками, судами и прокурорами, а адвокаты представляют собой непререкаемый авторитет для последних. К сожалению, в нашей стране мы вернулись из государства, которое хотя и с потугами, но пыталось создать цивилизованное социальное устройство общества, в дикую империю капитала, который, как мы констатировали, в мире уже давно себя изжил. В правовом отношении мы оказались отброшенными на целые столетия назад в прошлое, почти что к первородной дикости. А где вы видели, уважаемые читатели, в дикой стране цивилизованный суд? Может быть, прочитали где-нибудь о таком? Я, например, не встречал ни в одном источнике, чтобы среди диких повадок и нравов пресыщенных вождей папуасов процветали справедливые решения в отношении их подданных. А потому и сегодня, несмотря на пропагандистские трюки политиков, у нас нет и близко даже намека на поворот правящего класса олигархов и государственной административной верхушки к социальному и правовому государству. Ведь для такого поворота, реального, а не декларируемого, потребовалось бы не только отказаться от сверхприбылей в пользу общественных фондов потребления, но и вернуть свои миллиардные капиталы из зарубежных банков и офшорных зон. Именно эти капиталы и их постоянно пополняемые запасы и представляют собой основной базис российской экономики, который почти полностью служит сегодня загранице с ее концессиями и, как ныне модно говорить, инвестициями внутри самой страны. Без таких шагов среднего социального класса в обществе никогда не создать. Не хватает денег на самое насущное, а тут о каком-то среднем классе… Да к тому же и не для того совершалась «буржуазная революция» 1991 г., чтобы снова строить социализм для народа. Антагонизм между богатством и роскошью, с одной стороны, и нищетой и бедностью — с другой, между трудом и капиталом, между производительными силами и производственными отношениями, между ОМОНами, СОБРами, иными спецназами и обнищавшим народом — вот истинная картина современного правового (в смысле права сильного) нашего капиталистического государства. А потому долго еще в российских судах под перезвон умных разговоров о реформах (судебных в том числе) быть нескончаемым конфликтам адвокатов с судьями. И видимо, долго еще будут уходить от судейских кабинетов с непокрытой головой многочисленные толпы ходоков, вспоминая мрачные некрасовские слова: «И пошли они, солнцем палимы, повторяя: «Суди его Бог!» И потому для нынешней науки о праве должна быть поставлена задача не обосновывать законы существующего строя и политики нынешних буржуазных партий, а вывести формулу, с помощью которой можно было бы исчислить уровень нарушения прав людей в российском буржуазном обществе и дать научные рецепты резкого снижения этого уровня бесправия. Применительно к настоящей статье можно вести речь и о снижении уровня конфронтационного накала страстей в судебных процессах. К сожалению, сегодня на этот счет нет практически ни одной эффективной юридической нормы, которая бы «выравнивала» положение адвоката в суде, делала его действенным борцом за права и достоинство защищаемых им граждан. Пока же адвокатура нужна правящему классу лишь как декоративный атрибут показного фасада построенного в непонятном стиле здания нашей государственности. И не более. Задача нынешних прогрессивных людей России — преобразовать адвокатуру из демократического антуража власти в действенный социальный механизм гражданского общества. Но вот вопрос: а нужна ли такая сильная адвокатура нынешней власти? Ответить на него можно только так: адвокат нужен лишь в той стране, где государство уважает права своих граждан. Ибо адвокат действует только одной и единственной силой: силой права. Там же, где право граждан — лишь жалкое изображение подобного и в отношении людей предпочитают действовать государственным произволом, где право силы предпочтительнее силы права, адвокат в такой стране бессилен. Люди отягощены предрассудками законопослушания, а потому боятся вещей, которые они не могут объяснить, т. е. непознанного. Боятся поднимать и вопросы конфронтационных отношений с судьями, когда те не правы. Боятся говорить о несуразности, несоответствии жизненным обстоятельствам, противоречивости друг другу правовых норм. И потому суд практически всегда оказывается прав, а адвокат в лучшем случае не прав, а в худшем — виновен. Вот один из запечатленных в судебном протоколе примеров такого конфронтационного отношения, когда после оглашения нижеприведенного и вполне корректного документа участник процесса — государственный обвинитель потребовала от суда написать на адвоката «куда надо», чтобы тот знал свой шесток:
Лефортовский районный суд г. Москвы По делу академика Российской академии космонавтики Решетина И. А. и других Председательствующему федеральному судье Рыбаку Е. А. От защитника Решетина И. А. — адвоката Центральной коллегии адвокатов г. Москвы Сергеева В. И.
Возражение против действий председательствующего по делу — судьи Рыбака А. Е.
«В соответствии с ч. 3 ст. 243 УПК РФ считаю необходимым заявить возражения против действий председательствующего по делу судьи Рыбака А. Е. Полагаю, что избранная председательствующим манера обращения к адвокатам, в частности ко мне, выражающаяся в достаточно высокомерной и надменной тональности с обязательным подчеркиванием руководящей роли судьи в процессе, в чем я никогда никаких сомнений не высказывал, не способствует поиску истины по делу. Наоборот, подобное отношение к стороне защиты, стремящейся во что бы то ни стало найти доказательства невиновности подсудимого, который не только не признает себя виновным, но так до сих пор и не понял, в чем же его обвиняют, сводит деловые отношения судьи и адвоката в судебном процессе к межличностным отношениям и к перепалке, заканчивающейся «по праву сильного» замечанием в адрес стороны защиты. Полагаю, что мне нет необходимости напоминать известные из ст. 4 Кодекса судейской этики, утвержденного VI Всероссийским съездом судей 02.12.2004, требования о том, что судья при исполнении своих обязанностей по осуществлению правосудия должен исходить из того, что защита прав и свобод человека и гражданина определяет смысл и содержание деятельности органов судебной власти. А также то, что судья обязан быть беспристрастным, не допускать влияния на свою профессиональную деятельность со стороны кого бы то ни было, и то, что он должен быть терпимым, вежливым, тактичным и уважительным в отношении участников судебного разбирательства. Даже в случаях возможной критики деятельности судьи это не должно влиять на законность и обоснованность его решений. На фоне не к месту чрезмерной и высокомерной требовательности к адвокатам мне видится, что собственное поведение судьи в процессе несколько выходит за рамки упомянутых выше требований судейской этики. В данном случае, наряду с тональностью взаимоотношений с участниками процесса, меня не удовлетворяет постоянное вмешательство судьи в ход осуществляемого адвокатом допроса свидетелей. Полагаю, что прерывание судьей на полуслове заранее и тщательно выверенных вопросов, задаваемых адвокатом с целью выяснения всех тонкостей по делу, не может способствовать плодотворной работе адвоката в процессе. Более того, это вызывает чувство смятения и обескураживает защитников, вынуждая их оставлять не заданными снятые судьей вопросы под предлогом или их повторяемости, или по иным причинам. Подобное вмешательство в запланированный процесс допроса нарушает общий композиционный смысл данного следственного действия, его внутреннюю и правовую логику, что не способствует полному выяснению обстоятельств по делу. Считаю также обвинения в адрес адвоката в процессе допроса им свидетеля и последовавшие за этим действия судьи, связанные с контролем секретаря по протоколированию замечаний адвокату, неэтичными. Известно, что допрос свидетелей проводится на основе выработанной криминалистикой соответствующей тактики и методики, где важное значение имеют множественные факторы общения с этим процессуальным лицом. Известно также, что допрос ведется в форме своеобразной дискуссии, где адвокат (как, впрочем, судья, прокурор и следователь) задает вопросы, а свидетель отвечает на них. Известно также, что вопросы свидетелю бывают «выясняющие», например в целях реконструкции картины преступления, «уточняющие», «конкретизирующие», «закрепляющие». А бывают и «уличающие» или «ставящие свидетеля на место». В зависимости от цели получения от свидетеля той или иной информации адвокат может и повториться в своих вопросах, и сместить некоторые акценты в них, и «нажать» на допрашиваемого с целью понудить того к большей конкретизации и детализации ответа. К сожалению, вмешательство судьи в допрос свидетеля, директора ФГУ ЦНИИМАШ Анфимова Н. Г., который, насколько мне известно из материалов дела, непосредственно создал своими действиями многие причины и условия, способствующие преступлению, в котором обвиняют Решетина И. А. и других подсудимых, не позволило надлежащим образом допросить этого гражданина и получить все нужные для адвокатов доказательства в защиту невиновного человека. В частности, неоднократное вмешательство в «разговоре» адвоката со свидетелем Анфимовым Н. А. со стороны суда помешало мне 29.05.2007 надлежащим образом выяснить некоторые «пикантные» финансовые стороны взаимоотношений между ФГУП ЦНИИМАШ и ЗАО ЦНИИМАШ-Экспорт. Например, остались невыясненными обстоятельства достаточно крупных размеров оплаты руководителю главного и основного акционера ЗАО — ФГУП ЦНИИМАШ г-ну Анфимову и другим руководителям института гонораров из средств ЗАО, характер поступавших указаний Решетину и ЗАО со стороны института и Анфимова Н. А. на формирование неких денежных резервов (фондов) за счет средств ЗАО, конкретные суммы, перечисляемые ЗАО на оплату руководству института, характер расходования таких средств и ряд других вопросов. А ведь подсудимый Решетин как раз и обвиняется якобы в растрате денег. Выяснение по закону сохранения вещества места, куда ушли те деньги, в хищении которых его обвиняют, без показаний главного фигуранта в этом деле свидетеля Анфимова Н. А. совершенно невозможно. Но такой допрос по вышеизложенным причинам оказался прерванным. Упомянутый свидетель не был вызван и на следующее судебное заседание после объявленного судом перерыва в его допросе. Это создало у меня впечатление о преднамеренной заданности описанного поведения суда с целью увода свидетеля от неприятных вопросов. Одновременно возражаю и против постоянных поучений судьи в адрес адвокатов, как им необходимо себя вести в процессе, что делать и чего не делать, какой закон знать, а какой не знать и проч. и проч. И уж тем более неприемлема обида судьи на адвокатов, вызвавшая категорический отказ в удовлетворении их заявления присутствовать при оказании Решетину неотложной медицинской помощи после случившегося с ним сердечного удара. Присутствие рядом юриста в условиях беспомощного состояния у человека — это признанная практика мирового гуманитарного права. Однако почему-то у нас она проигнорирована. Описанный стиль взаимоотношений, как я полагаю, создает не только напряженность и конфронтационность в деловой обстановке судебного разбирательства, но и вынуждает адвокатов прибегать к ответной официальной манере общения в виде подачи кассационных жалоб, возражений, обращений в квалификационную комиссию, что еще больше усугубляет ситуацию и в конечном итоге ведет к ухудшению положения подзащитного. Очевидно, судья тем самым пытается переломить ретивость защитников, понудить их быть смирными и послушными. В то же время деловой, конструктивной обстановки сотрудничества сторон в деле поиска истины можно добиться и путем нормальных взаимоотношений судьи, прокурора, адвокатов и подсудимых. Учитывая при этом, что сидящие на скамье подсудимых и защищающие их люди также достойны соответствующего уважения со стороны государственных структур, в том числе и суда. Хотя о таком уважении и не прописано в соответствующих нормах УПК. Настоящее мое возражение прошу внести в протокол судебного заседания, а его письменное выражение приобщить к данному протоколу. Далее следует подпись защитника».
Так каковой же будет позиция адвоката в отношениях с таким вот судией? Конечно же, конфронтационной. И еще раз — а возможна ли в принципе в российском суде защита невиновного, поиск истины, оправдание лица, доказательства в отношении которого собраны с грубыми нарушениями закона? Исходя из вышеизложенного, отвечаю: нет, невозможна. И для адвоката, сколько бы томов самых обоснованных, самых выверенных, самых правомерных и доказательных жалоб и ходатайств он ни писал в защиту того или иного гражданина, все закончится пустым, формальным и необоснованным постановлением судьи об отказе в удовлетворении. Конечно, здесь мелкие, частные и неинтересные для государства и правящего класса дела в расчет не берутся. По таким делам еще чего-то достичь можно. Если, конечно, судья окажется неподкупленным. В настоящей же статье речь идет о делах другого рода, по которым сам суд не в силах принять объективное решение без указания на то свыше. А таких дел в стране большинство. Выводы. В классовом буржуазном обществе суд самой природой своего существования поставлен государственной властью, к которой он принадлежит и сам, в условия невозможности быть справедливым и объективным к тем, кто посягает на отношения, в которых имеется какой-либо интерес правящего класса, или если правящей буржуазии и государственному чиновничеству невыгодны справедливость и объективность при той или иной конкретной ситуации. А поэтому судебная адвокатура в таких процессах обречена на бессилие и на конфронтацию с судьями. О глубоком конфронтационном кризисе судебной системы свидетельствует рост подготовленных адвокатами справедливых кассационных, надзорных и иных обжалований судебных решений, возражений против действий суда, замечаний на протоколы судебных заседаний, апелляций к судебному сообществу о недостойном поведении судей, которые почти всегда оказываются отклоненными по формальным основаниям. О глубоком конфронтационном кризисе свидетельствует и рост удовлетворенных обращений в Европейский суд по правам человека, а также рост других адвокатских актов в защиту пострадавших от неправомерных действий и решений российского суда (публикаций в прессе, публичных выступлений в аудиториях, откровенных стычек с судьями во время судебных процессов). Об этом же свидетельствует и обратная реакция судей противостоять адвокатскому напору и нивелировать роль адвокатов в процессе: полный отказ судов всех уровней от личного приема посетителей с жалобами на действия и решения нижестоящих судов, существенное сокращение сроков для надзорного обжалования, увеличение числа обвинительных актов и уменьшение оправдательных, увеличение числа отказов в удовлетворении справедливых ходатайств адвокатов по рассматриваемым делам, увеличение числа жалоб со стороны судейского сообщества на адвокатов. Выход из такого состояния возможен только один — смена капиталистического строя (по примеру названных выше цивилизованных европейских государств) и возврат страны к социальному правовому мироустройству со сформированным средним классом, которому будет принадлежать вся государственная власть, контролируемая общественными институтами.
