Вор должен сидеть… в семье

(Миловидов К. С.) («Вопросы ювенальной юстиции», 2010, N 1)

ВОР ДОЛЖЕН СИДЕТЬ… В СЕМЬЕ <1>

К. С. МИЛОВИДОВ

——————————— <1> Статья была впервые опубликована на сайте Милосердие. ру: http://miloserdie. ru/index. php? ss=1&s;=6&id;=10678.

Миловидов К. С., Милосердие. ру.

Россия занимает второе место в мире по количеству заключенных на душу населения, впереди только США. По данным МВД, за последнее десятилетие преступность несовершеннолетних в России выросла в 7 раз, при том что само детское население год от года сокращается. Многие светские специалисты обеспокоены этой проблемой и предлагают в качестве ее решения ввести в России ювенальную юстицию. Но эта идея встречает резкое неприятие со стороны православных, которые опасаются, что с помощью особого правосудия для несовершеннолетних государство станет вмешиваться в дела семьи, как это сейчас активно происходит на Западе. При этом мало кто из православных знает, что в России уже более девяти лет работает собственная модель ювенальной юстиции.

Обо что ломаются копья

Для начала давайте определимся, что мы имеем в виду, когда ставим рядом эти два слова. «Ювенальный» (от лат. juvenis — молодой, юный) означает «неполовозрелый», а «юстиция» — правосудие, судопроизводство. Вместе получается что-то вроде «детского правосудия». Под такое расплывчатое определение можно подвести весьма широкий спектр практик, включая и диаметрально противоположные. Скажем, в Российской империи малолетних преступников иногда передавали для исправления в монастырь. А в современной Великобритании суд может лишить опекуна прав на усыновление еще одного ребенка, если его подопечный перейдет из ислама в христианство. В разных странах особое правосудие в отношении подростков работает по-разному: результат работы суда зависит от конкретных законов. Именно в непонимании этого, по мнению директора Центра психолого-педагогической реабилитации и коррекции несовершеннолетних Хабаровска Александра Петрынина (более 20 лет опыта реабилитации малолетних преступников), кроются причины недоверия православных ко всему, что называется ювенальным: «К ювенальной юстиции очень агрессивное отношение, поскольку этот термин уже занят. Понятие очень распространено на Западе, и у них ювенальная юстиция — это если папа шлепнул ребенка, а ребенок подал в суд и папу посадили. Я категорически против такого правосудия, понимаемого как система «стукачества» детей на родителей. Но введение особого метода работы с малолетними преступниками совершенно необходимо». Еще в римском праве можно найти указания на то, что юношу, не достигшего 25 лет, следует судить несколько иначе, чем взрослого. «Так как всем известно, что у лиц этого возраста рассудительность является шаткой и непрочной и подвержена возможностям многих обманов», — поясняет сборник законов VI в., Дигесты Юстиниана. В России до революции для малолетних преступников тоже существовали особые суды, к 1914 г. в империи их было около десяти. Задачей таких судов было «не наказывать, а исправлять его (суда. — Прим. авт.) настойчивое стремление — спасти всех сошедших с честного пути подростков от тюрьмы…» — как писал о тогдашней модели ювенальной юстиции журнал по проблемам детской беспризорности в 1914 г. Несмотря на то что в современном российском законодательстве нет ни одного упоминания ювенальной юстиции, отдельные процедуры для несовершеннолетних как в уголовном, так и в гражданском судопроизводстве все же предусмотрены. С этой точки зрения ювенальные технологии не вносят (пока) в работу судебной системы ничего нового — они работают в рамках общероссийских законов. Но один и тот же закон можно трактовать и применять по-разному. Площадкой для эксперимента по отработке ювенальных технологий является Ростовская область. Первые ювенальные суды появились здесь в 2001 г. Сейчас в области 61 суд, из них в 33 введена специализация судей, в 15 судах дополнительно к специализации существует помощник судьи с функциями социального работника. На базе областного суда работает ассоциация специалистов «Центр ювенальной юстиции», которая анализирует и обобщает судебную практику и совместно с Российской академией правосудия разрабатывает концепцию подросткового правосудия в России.

Увидеть в преступнике ребенка

Биография 15-летней Оли из Ростова-на-Дону, впервые преступившей закон, очень типична для несовершеннолетнего правонарушителя. Отец ушел из семьи, когда она была совсем кроха, мать все время на работе, она продавец. Девочку до двух с половиной лет воспитывала бабушка, потом ее отдали в детский сад. Росла Оля нормальным послушным ребенком, училась хорошо и редко пропускала уроки. Но наступил подростковый возраст, и отсутствие родительского воспитания сказалось. Ольга стала прогуливать уроки, съехала на тройки. Ее воспитанием занялась улица, и вот результат: 15-летняя Ольга дважды крала у своих подруг мобильные телефоны. Закон позволяет судье как наказать подростка (ч. 2 ст. 158 — до пяти лет лишения свободы), так и попытаться разобраться в причинах преступления и устранить их. Посадить проще, разобраться — эффективнее. Ольге повезло, судья, рассматривавший ее дело, решил дать девочке шанс и освободил ее от уголовной ответственности. Но этому предшествовал месяц кропотливой работы целого ряда ювенальных специалистов. «Ольга любит животных, часто приносит их домой. Любит читать страшные истории, слушать музыку в стиле рэп. Школьные каникулы проводит у прабабушки в деревне, где допоздна гуляет с парнями 16 — 18 лет. Парни злоупотребляют спиртными напитками и наркотическими веществами. Мать об этом не знает» — такие подробности нечасто встретишь в уголовном деле подростка. Но именно они, считает специалист ростовского Центра ювенальной юстиции Елена Браславская, помогают суду увидеть в преступнике ребенка и понять, что могло подтолкнуть его к правонарушению и насколько безопасно оставить его для перевоспитания в обществе.

Морской бой против кражи

По закону судья обязан тщательно изучить обстоятельства жизни несовершеннолетнего преступника. Как выполняется это предписание в обычном суде? «Открываешь дело, там характеристика из школы на пяти строчках — курит или не курит, пьет или не пьет, посещает ли школу. Такая же характеристика от соседей да табель успеваемости. Разве этого достаточно, чтобы изучить личность ребенка?» — говорит Елена Браславская и тут же добавляет, что более подробную информацию о подростке, попавшем на скамью подсудимых, собрать в обычном суде некому — в штате нет соцработника, который бы мог это делать. Но у любого судьи есть помощник, который обычно занимается бумажной работой. Елена сама работала помощником судьи с 2000 по 2007 г. В ювенальном суде дополнительные обязанности соцработника ложатся на его плечи. Помощник встречается с врачами, учителями, идет к подростку домой, заглядывает в милицию, заказывает психологу характеристику на подростка. И только потом готовит для судьи доклад о личности несовершеннолетнего (т. н. карту социального сопровождения). Кстати, эти сведения бывают полезны не только судье, но и родителям, которые на удивление мало знают о своих детях. Например, мать Ольги, узнав о кражах дочери, была в шоке: «Зачем ей эти телефоны, я же каждый день давала десять рублей ей на карманные расходы?» Психолог установил, что отношения у мамы с дочкой доверительные, шансы на перевоспитание высокие. Оля дорожит мнением мамы и бабушки, часто прислушивается к их советам. Все праздники они проводят вместе. С бабушкой они часто играют в морской бой. Девочка собирается заканчивать 11-й класс и поступать в колледж. Учитывая минимальные последствия преступления (оба телефона вернули владельцам), судья ювенального суда (правильнее будет называть такой суд особым составом по делам несовершеннолетних суда общей юрисдикции) освободил Ольгу от уголовной ответственности и назначил воспитательные меры: сроком на год ей запретили находиться вне дома после 21.00 (т. е. никаких гуляний по ночам с друзьями) и пропускать занятия без уважительной причины. Контроль был возложен на инспектора по делам несовершеннолетних. По рекомендации психолога суд обязал мать заняться воспитанием девочки (юридически это называется «передача под надзор»). И как оказалось, был прав: с тех пор — а дело рассматривалось в 2004-м — Ольга в суд больше не попадала.

Волшебные пинки

Оле крупно повезло, потому что в среднем по России 30 — 40% однажды осужденных подростков снова попадают на скамью подсудимых. В тех 15 судах Ростовской области, которые работают с применением ювенальных технологий, средний процент рецидива 10 — 11%. Образцовым можно считать ювенальный суд станицы Егорлыкская. В районе проживает около 40 тыс. человек, из них около 12 тыс. — несовершеннолетние. В 2005-м район вдруг вспыхнул: 35 подростковых преступлений в год вместо обычных 25. И когда из ростовского суда председателю Егорлыкского суда Валентине Степанцовой пришло предложение поработать по ювенальным технологиям, она приняла его с энтузиазмом. За три года его работы преступность снизилась в три раза, до 12 преступлений в год. Рецидив последние два года равен нулю. Почему при одинаковом законе в одном суде рецидив 40% (в некоторых доходит и до 70%), а в другом — 0%? Российская модель ювенальной юстиции предполагает, что для работы с делами, где одной из сторон является несовершеннолетний (в Ростовской области это пока в основном уголовные дела, где несовершеннолетний — обвиняемый), судей по возможности освобождают от рассмотрения всех прочих дел. Узкая специализация позволяет судье, во-первых, работать вдумчивее, а во-вторых, частично избежать профессиональной деформации. Поясняет Александр Петрынин: «Один из моих подопечных совершил грабеж в группе подростков, во главе которой стоял взрослый человек. Они сняли куртки со студентов. Ущерб потом был возмещен, плюс малолетство, первая судимость — вполне можно было применить условное наказание, не связанное с лишением свободы. Я даже в суд не поехал, поскольку ожидал благополучного исхода дела. Но мальчика арестовали в зале суда. Мы подали кассационную жалобу и выиграли. И судья, и прокурор тогда заняли очень жесткую позицию, они увидели в мальчишке преступника, которого нужно наказать, прокурор после этого просто криком на меня кричала, ее прямо колотило. А он другой совершенно! Ездил в Оптину пустынь — молился Анатолию Оптинскому, профессию хорошую получал. Не тот случай. Если бы его посадили, я уверен, мальчик бы так и пошел по этой стезе. А сейчас он известный в Хабаровске кондитер, помогает нашему центру. Очень нежно любит свою жену и четырехлетнего сына». Второй важный момент — объединение вокруг суда госслужб, работающих с проблемными детьми. Как правило, эти инстанции работают не на ребенка, а на себя и на свою статистику. Год назад я по заданию редакции сопровождал домой освободившуюся из колонии девушку (см. об этом здесь). Вместе с ней мы пытались получить пенсию по потере кормильца, устроиться на работу или на учебу, просили списать ей часть долга по квартплате. Тогда только журналистское удостоверение помогло хотя бы попасть к чиновникам на прием. Как позже выяснилось, их готовность помогать была показной: в школу мою подопечную так и не взяли, на учет как безработную не поставили. Помогла сестра, которая устроила ее к себе на фабрику. В системе ювенальной юстиции роль «волшебного пинка» играет судебный контроль. Подростку назначается индивидуальная программа реабилитации, за выполнением которой следит помощник судьи. Когда в центр занятости приходит освободившийся подросток, его отправляют собирать справки. А когда приходит частное постановление суда — дают работу. Волшебство.

Вынуть ребенка «из рассола»

Вот еще одно дело из практики: подросток совершил кражу. Помощник судьи выяснил, что его воспитывает мать-одиночка, мальчик — старший из троих детей. Он не получил вовремя паспорт, и его оштрафовали. Денег у семьи нет, потому что в сентябре двух младших отправили в первый класс (учебники, портфели, тетрадки и т. д.). Чтобы выплатить штраф и получить паспорт, ребенок пошел на преступление. По закону мать была вправе обратиться за помощью в органы опеки и соцзащиты, однако она об этом не знала. Суд вынес частное постановление, где указал, что семье необходима помощь органов опеки и социальной защиты. Помощник судьи вместе с матерью написал письмо в администрацию города, помог оформить все бумаги, ходатайствовал за нее перед органами соцзащиты. В итоге мать получила единовременное денежное пособие и ежемесячную материальную помощь в течение трех месяцев. Сложно представить себе подобный исход в «обычном» суде. Как считает Валентина Степанцова, судье намного проще поставить точку в деле, отправив подростка за решетку. Правда, в таком случае есть опасность через три года вместо подростка получить опытного уголовника. Александр Петрынин: «Даже в очень хороших исправительных учреждениях ребенок попадает в криминальную субкультуру. Как огурец, попавший в рассол, неизбежно просаливается, так и ребенок в колонии впитывает антиценности криминального мира». В Егорлыке это понимают, поэтому стараются экономить репрессивные меры в пользу реабилитационных (конечно, в рамках закона). Бесплатно судьи и их помощники берут на себя дополнительную нагрузку, по месяцу исследуют подростка до суда, по году возятся с ним после. Статьи в православных СМИ, ругающие ювенальную юстицию, здесь читают с недоумением. «Так дайте нам другую программу! Или назовите ее по-другому! — восклицает Валентина Степанцова. — Только скажите нам, что делать с нашими детьми! В комиссии по делам несовершеннолетних один штатный сотрудник на 12 тысяч подопечных, и в каждом районе так! А как только суд начал хоть что-то делать, это для всех стало шоком».

При чем здесь секс-просвет?

Как будто выглядит все не так уж и страшно. Почему же Интернет полон статей, обвиняющих сторонников введения ювенальной юстиции в России в навязывании секс-просвета и массовом отъеме детей? Что касается первого обвинения, то авторы статей, вероятно, не разобрались, какая государственная структура за что отвечает. Например, вводить или не вводить секс-просвет и вообще чему учить детей в школах, решает Министерство образования. Так же как в Министерстве здравоохранения, а не в суде решают, лечить ли наркоманов метадоном, а в парламенте — подписывать ли Европейскую социальную хартию и Конвенцию ООН о правах ребенка. Второе обвинение более серьезно. Ежегодно в России возбуждается около 70 тыс. дел о лишении родительских прав, 90% исков удовлетворяются, при этом лишь в 10% случаев речь идет о непосредственной угрозе жизни и здоровью детей, в 4% — о жестоком обращении, а 60 — 70% — это неисполнение родительских обязанностей. Но такие дела возбуждаются и расследуются опекой или прокуратурой, а не судом. Суд только решает, насколько обоснованны требования опеки, и значительной разницы между ювенальным и обычными судами в этом смысле не просматривается. Так, в Ростовской области живет 4,2 млн. человек. За 2008 г. там было удовлетворено 1266 исков о лишении родительских прав. В соседней Волгоградской области (2,6 млн. человек) за тот же период — 1216, в Ставропольском крае (2,7 млн.) — 861, в Краснодарском крае (5,1 млн.) — 1709. А вот если посмотреть на работу одного конкретного суда, то в Егорлыке за 2008 г. было рассмотрено 12 дел о лишении родительских прав, лишили прав в шести (т. е. 50%, а не 90% от общего числа) случаях. Основания? Мать бросила новорожденного и уехала в соседний город, где стояла с табличкой «Подайте на похороны ребенка». Пьяный отец привязал коляску с младенцем к хвосту собаки. Мама каждый день пила водку, потом «ругалась, била меня ремнем по рукам и ногам. Мне было больно, я плакал» (со слов шестилетнего). И так — все шесть. За три года работы суда также не нашлось ни одного ребенка, который бы сам обратился в ювенальный суд с жалобой на нарушение родителями своих прав. Ни одного ребенка не отняли у родителя «за шлепок». Более того, когда в Егорлыкском ювенальном суде я спросил у «ювеналов», кто из них не шлепает своего ребенка, из десяти человек (психологи, милиционеры, члены комиссии, судьи) руки подняли только двое — у них младенцы. Получается, что по крайней мере в Егорлыке «ювенальщики» не занимаются массовым отъемом детей у родителей. Настоятель Егорлыкского храма иерей Георгий Цуркану даже здание суда им освятил — никакой угрозы в местной ювенальной юстиции он не видит, скорее, наоборот. Однако тревожная тенденция есть. Вот каким видит будущее ювенальных технологий Алексей Головань, Уполномоченный по правам ребенка при Президенте России: «На Западе идет кампания за отмену любых физических наказаний для детей. У нас почему-то считается, что они допустимы и не влекут за собой никаких неблагоприятных последствий для родителей. С моей точки зрения, поскольку дети не могут сами за себя постоять и очень часто находятся в полной зависимости от взрослых, применение какого-либо насилия в отношении ребенка абсолютно недопустимо, это противоречит Конвенции о правах ребенка. Ювенальная юстиция должна будет защитить интересы ребенка в разных ситуациях, не только во время уголовного судопроизводства. Статья 56 Семейного кодекса предусматривает, что ребенок в случае злоупотребления родителя своими правами может обратиться в суд за защитой. Однако на практике эта система действует крайне редко. Это неправильно, потому что часто возникают конфликтные ситуации, когда интересы ребенка должны быть особым образом защищены в суде. Как раз на это и будет прежде всего направлена ювенальная юстиция». Как будет трактоваться «злоупотребление родительскими обязанностями» на практике, будут ли считаться такими злоупотреблениями пост, шлепки, ограничение бесконтрольного сидения в Интернете, запрет пойти в ночной клуб — вот что волнует родителей, и не только православных. Когда мы обратились в отдел по взаимодействию с правоохранительными органами Ростовской епархии с вопросом об их отношении к эксперименту, проходящему в области, ответом было возмущение: никаких контактов, это же диверсия против семьи! А вот руководитель секретариата национальной рабочей группы по формированию ювенальной юстиции в РФ при Общественной палате РФ Елена Воронова вздыхает: «Надо, чтобы кто-то занимался нашими подростками после освобождения. Хорошо, если этим занимается Церковь! Мы были бы рады наладить с ней конструктивный контакт, услышать ее предложения». Дискуссии по вопросу о целесообразных формах ювенальной юстиции продолжаются. Какая точка зрения возобладает, зависит в том числе от нас, православных. Сядем ли мы за стол переговоров и выскажем свои претензии и предложения? Или своим полным неприятием, смешивающим в одну кучу заботу о трудных подростках, детоцентризм органов опеки и гуманистическое понимание человека, отпугнем от себя специалистов, работающих с детьми? Как бы вместе с правозащитной «водой» нам ненароком не выплеснуть и ребенка.

Пока специалисты спорят

9 июня Президент России поручил Правительству рассмотреть вопросы, касающиеся создания ювенальных судов. В августе при Совете судей Российской Федерации создана рабочая группа по созданию, внедрению и развитию механизмов ювенальной юстиции в системе правосудия. 12 ноября состоялись парламентские слушания (полная стенограмма опубликована на нашем сайте). Главная сложность в понимании этого вопроса заключается в том, что «даже среди наиболее квалифицированных ученых и специалистов все еще нет единого мнения о том, что же такое ювенальная юстиция», пишет проф. В. Ермаков. Группа авторов, под его руководством в 1999 г. разработавшая проект Закона «Основы законодательства о ювенальной юстиции в РФ» (он не был принят), определяет ювенальную юстицию как «совокупность правовых, медико-социальных, психолого-педагогических, реабилитационных и других программ, наиболее полно защищающих права, свободы и интересы несовершеннолетних, а также лиц, ответственных за их воспитание». Автор учебника по ювенальной юстиции Эвелина Мельникова понимает под этим более узкое явление: «Судебную систему, осуществляющую правосудие по делам несовершеннолетних, как защищающую их права, так и разбирающую дела о совершенных ими преступлениях».

P. S. Семью хотят перевернуть

Точку зрения противников введения ювенальной юстиции в России объясняет адвокат с 30-летним опытом работы, член правления некоммерческой организации «Родительский комитет» Лариса Павлова: — Всесторонняя защита прав ребенка — первоочередная задача ювенальной юстиции. Пока что в России защита прав ребенка понимается в основном как изъятие его из семьи и помещение в государственное учреждение. В дореволюционной России вообще не было такого явления, как лишение родительских прав, права родителя были выше прав ребенка. Да, у нас были ювенальные суды, но они являлись просто более мягкой судебной формой для несовершеннолетних. Гуманистический взгляд на мир переворачивает семью с ног на голову — уже не ребенок живет для семьи, а вся семья превращается в механизм для удовлетворения его нужд и потребностей. Допустим, ваш ребенок постится. Опека уже сейчас может прийти к вам и констатировать у него «белковое голодание», чтобы затем ходатайствовать перед судом об изъятии ребенка в связи с угрозой его здоровью, — это реальные случаи из моей практики. Семья — очень сложная вещь, поэтому любые шаги в области контроля за ней и вмешательства в ее дела нужно предпринимать с величайшей осторожностью. Если мы что-то создадим и оно начнет работать, то остановить работу однажды созданного механизма потом будет очень сложно. Где гарантия, что он будет работать нормально? Судья и сейчас может назначить психологическую экспертизу, вынести частное постановление и т. д. Нужно заставить работать уже существующий закон, для этого не обязательно создавать какую-то новую структуру. Пока что он работает плохо, а в новой системе будут все те же лица, только с еще большими полномочиями: те же судьи, которые плохо работают сейчас, те же дамы из опеки с милицейским прошлым, те же специалисты, окончившие двухмесячные курсы психологов. Даже существующие формы работы органов опеки зачастую противоречат Конституции, которая гласит, что никто не имеет права вмешиваться в жизнь семьи. Что же будет, если объединить их вокруг суда и дать им еще большие полномочия?

——————————————————————